Брать чужое - скверно

Когда Джереми, совсем не по-библейски чертыхнувшись, уходит, заслышав непрекращающуюся трель звонка, Уилл наконец-то собирается с остатками разума, концентрируясь. Рот ему Джерри предусмотрительно заткнул, вытолкнуть тугой сверток ткани языком не получается. Уилл пытается раскачать кресло - оно тяжелое, но явно старое, может и развалится под собственным весом от падения. Главное - ничего себе не сломать. Надежда, впрочем, не оправдывается - кресло поддается достаточно быстро, хоть и стоит это немалых усилий, но упав, остается в целости. От удара Грэм ненадолго полностью теряет ориентацию в пространстве - затекших рук он почти не чувствует, зато все возможное чувственное пространство занимает страшная головная боль - до красного марева и черных кругов в глазах, до шума в ушах, до тошноты, до нового приступа паники. Уилл медленно моргает, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, старается дышать тише и глубже, приводя в норму сердцебиение, гулом отдающееся в ушах. Когда в глазах проясняется, легче не становится - Уилл обреченно мычит, пытаясь отодвинуть кресло хоть на пару сантиметров от жуткого зрелища. Мертвые глаза очередной его изуродованной копии смотрят, как кажется Уиллу, осуждающе. Грэм закрывает глаза, стараясь не дышать. Наверху, на первом этаже, слышатся шаги, какой-то разговор - голосов почти не слышно. Хорошо бы заорать во все горло, но кляп никак не поддается. Уильям снова разлепляет веки, с тоской глядя в глаза мертвеца, вдыхая вязкий, тошнотворный запах разложения. Почти физически он ощущает, как разум абстрагируется от всего этого, замыкаясь в себе, как равнодушие к собственной участи укрывает его тяжелым шерстяным пледом. Немеют ноги и челюсти, в глазах плывет, но Уилл не отводит взгляда. Мертвец растягивает обезображенные губы в улыбке и, будто бы, становится ближе, обдавая зловонным дыханием лицо. Исполосованное горло, как глотка древнегреческого чудовища, рот полон осколков зубов и густой черной крови. Порезы на губах расходятся, сочась свежей кровью - алой, переливчатой. Голубые глаза, подернутые смертной пеленой, не моргают, но ехидно прищуриваются, слипшиеся от крови темные волосы тонкими змеями вьются по гладкому лбу. Кляп наконец-то поддается - Уилл и не заметил, как его тело, потеряв-таки связь с разумом, все еще пыталось бороться с обстоятельствами. Но толку от этого мало - голосовые связки не в состоянии произвести никакого звука, кроме тихого сдавленного хрипа. Уилл хрипит, кусая губы, не зная куда двинуться, то закрывая глаза, то открывая - видения одинаково кошмарны. Шаги наверху становятся громче, отчетливее, а Грэма все сильнее трясет, холодный пот уже насквозь пропитал футболку, она неприятно липнет к телу, добавляя к нервной дрожи еще и озноб от холода. Грудь сдавливает невозможностью вдохнуть, зубы смыкаются на нижней губе, продавливая до крови, отрезвляя. Слышится звук выстрела, потом еще один и еще. Уильям резко вздрагивает от каждого, а услышав характерный звук упавшего тела, пытается дернуться сильнее, выпутаться из веревок - и это ему, наконец-то, удается. Стоило ли? Уилл падает на полиэтиленовую пленку, подстеленную под труп, возле которой свалилось кресло. Падает, обессиленно замирая, хрипя от ужаса, стараясь оттолкнуть от себя видение, тянущее к нему переломанные пальцы. Зачем было ломать пальцы мертвецу? От скуки, только от скуки. Все беды от скуки. Неподходящие мысли в неподходящее время. Неподходящие мысли. Неподходящее время. Неподходящие мысли. Неподходящее место. Это все не с тобой, Уилл. Это просто очередной кошмар, Уилл. Ты не лежишь, зажатый между тяжелым креслом и давно остывшим мертвецом. Не смотришь в мертвые глаза. Ты смотришь в мертвые глаза, Уилл. Ты умер, Уилл. О, лучше бы ты умер, Уилл. Уилл? - Уилл?