The Brothers

Светлая комната погруженная в полумрак. В каких-то углах практически кромешная темнота, хотя какие-то части довольно отчетливо были видны, как при свете дня. Большое окно, в половину стены наверное, хотя возможно это потому что комнатка сама не такая-то и большая. Полутораспальная кровать без балдахина с четырьмя подушками, но две валялись на полу, на мягком ковре во всю комнату, а одеяло скомкано и наполовину на полу. Рядом тумбочка, тоже разворошенная, подсвечник со свечами, но они не горят, один из двух стульев на полу, шкаф приоткрыт, от угла его отделяет стол, с другой стороны комод, а между комодом и шкафом был комок, довольно большой. Но если присмотреться, это был истощенный мужчина с растрепанными волосами и распахнутыми в ужасе глазами. Он был покрыт мелким липким потом, тяжело дышал, но дыхание порой сбивалось на быстрое и частое. Вокруг него была словно мертвая зона, ничего, кроме него самого не могло двигаться, подойти к нему было сложно. Вала ждал одного определенного существа, но подсознательно бы уверен, что тот не придет. Не заслужил, не оправдал, не доказал… Вскрик, который слышно на всем этаже, резко закушенная ладонь, алая кровь, текущая по тонкой, почти костлявой руке, по подбородку, шее, она впитывается размытыми пятнами в мягкую фланелевую ткань ворота и рукава, упавшего на локоть. Мужчина как завороженный смотрит на нее, на укус, глаза снова расфокусированы, стеклянеют… — А у тебя она какая, красная? Или черная? На твоих доспехах никогда не понять… А она вкусная у тебя? Дай, дай мне ее, Я ХОЧУ ЗНАТЬ!!! — новый отчаянный крик, на глазах слезы, рука прижимается к груди, ее накрывает вторая, прячет ладонь другой худой ладонью, у которой рукав тоже на локте, от чего в широкой ткани кажется, что рука совсем костлявая, худенькая, что ее можно сломать неловким прикосновением… Кровь все не останавливается она какая-то слишком жидкая, грудь рубашки уже вся пропиталась… На кровати, прямо перед мужчиной зеркало, что отражает его целиком. Тот смотрит в него, смотря как расплывается пятно на рубашке. Смотрит, совсем не может оторвать от него взгляд. — А ты придёшь, если я буду умирать? — головка как-то резко падает на бок, почти как обрубленная. — Придёшь, куда же ты денешься… Или добьешь, или спасёшь… Хочу! ХОЧУ!!! — от этого нового громкого звука зеркало трескается на большие куски, один длинный, острый, по форме похожий на нож осколок подлетает к мужчине, тот хватает его одной рукой и резко ударяет по другой, вскрывая себе вены на предплечье длинным разрезом от запястья к локтю и безумно, алчно смотрит на текущую кровь, хочет нанести второй удар, но осколок пропадает из руки. — ВЕРНИ МНЕ ЕГО, НЕ СМЕЙ, ОН ДОЛЖЕН ПРИДТИ НА МОЮ СМЕРТЬ, НЕ ОТНИМАЙ У МЕНЯ ЕГО!!!— дикий крик отчаяния, мужчина пытается забрать осколок, рвется к нему руками, но чтобы дотянуться до руки, нужно встать, но сил на это уже нет, вся одежда и пол в крови, полы одежды второго тоже перемазаны. Осколок из чужой руки падает на пол, сам владелец конечности падает на пол рядом с пациентом, прижимает его к своей груди и окутывает своей магией, от чего вала теряет сознание в чужих руках, а порез быстро забинтовали, возможно даже чуть туже чем надо. — Что же с тобой было… — прошептал мужчина, прижимая к себе бедного Короля.

***

— Как он? — зашумели члены кружка о интересам, а именно валиэ. Теперь троица из Ниэнны, Эсте и Вайре подвергалась постоянным расспросам, так как они ближе всего были к Королю ныне. Плакальщица теперь постоянно была в слезах, так как буря заставила очень многих поволноваться, в тут ещё и собственные переживания на фоне того, что с Сулимо… — Попытка суицида. — сказала накачанная успокоительными Эсте. Она занималась телесными ранами, которые наносил себе Манвэ изо дня в день, случайно или же намеренно. Но попыток порезать себе вены ещё не было… Причем так точно… Муж вовремя успел забинтовать предплечье, у Сулимо была сильно разжижена желанием умереть кровь и вала мог и правда лишится жизни. Более того, в его голове сейчас был такой сумбур, что даже Лориэн не мог разобраться пока, а он бился над этой задачей уже не первый день. Все охнули от ее слов, а Элберет и вовсе побледнела. Звезда-светильник и микродермал почти потухли. Эсте дала ей флакон успокоительного, та же поспешила его выпить. — Он сказал свой мотив? — наконец сбивчиво прошептала она, смотря большими глазами на нее. Вайре дала ей глотнуть чаю и велела что-то скушать, но руки у Элберет подрагивали. Ниэнна же снова протёрла слезы, и как-то странно покачала головой. — Он который день ждёт кого-то. Все это время… Ждёт его, то тушит свет и открывает окна, наводя как можно больше теней, то наоборот, зажжёт все что возможно, но в таких случаях чаще всего сразу хватается за голову, оставляя следы от ногтей на себе, ломает светильники и прячется в темноту. Причем до бури он темноту же на дух не переносил. — сказала Вайре несколько мрачно и задумчиво. — Варда, ты же его жена, ты можешь что-нибудь сказать? — Он… Когда ещё не стал нарциссичен ухаживал за мной, но я замечала, что он ищет кого-то после каждого хорошего поступка, словно ждал реакции на них. Я давала ему ее, но он ждал совсем не моих всегда слов. Часто приговаривал про семью, радость быть с кем-то близким. Порой говорил так задумчиво и мечтательно, что не замечал того, как уходил от меня куда-либо. А когда в одночасье переменился, воскликнул что-то про «недостоин»… — сказала она, хрустя любимым печеньем на нервах, потому что успокоительное не особо помогало. — Сейчас Манвэ постоянно говорит о ком-то, тщательно выделяет его голосом, будто одних упоминаний его полным эмоций и сумасшествия голосом мало для того что бы понять что он как-то ему важен, ищет его, он словно наполняется надеждой, когда приходим или мы с Эсте или братья, но видя нас снова глаза в ужасе, на дне печаль, а говорить про кого он говорит он отказывается, кричит что Его все знают, не могут не знать, и что Он не хочет его видеть и говорить, сразу после этого начинает биться в истерике на полу и закусывает губы и ладони в кровь, чтобы не кричать ещё громче, говоря что заслужил боль. — сказала Ниэнна, высмаркиваясь в платочек. Это был уже третий за встречу, но у Плакальщицы всегда было столько платков, сколько необходимо, ей ведь необходимо оплакивать любые печали в Эа… — Может он про Мелькора? — сказала романтичная вечно юная Вана. — Почти все ведь сходится, и семья, и темнота, и то что про Него все знают, и слова про недостоин можно приплести ведь… — сказала почти девочка по виду, оглядев «старших» подруг. На нее странно посмотрели, немного зло кто-то. Тут решается судьба Эа, а Вана снова со своими бредовыми мыслями о братской и не очень любви. Но Эсте их осадила взглядом. Потому что сейчас важна любая теория, любое предположение имеющее даже такие эфемерные подтверждения. — Я спрошу у него. И если это правда, то готовьтесь к тому, что с Мелькором придется налаживать контакты. Если у вас есть какие-либо Майар, что не любят Бауглира, то пора отучивать их от ненависти к темнюку, пока не поздно. — сказала сурово она, вставая из-за стола. Надо было поговорить с супругом. И его братом.

***

Мелькору последнюю неделю вообще ничего не снилось. Так было со всеми обитателями Арды, но он об этом не знал. Причина была банальна — все силы валы Снов были направлены на изучение мыслей короля, той каши что была в них, и ему было не до придумывания снов остальным, и те это понимали. Повторения той бури не хотелось никому, а потому все прикладывали усилия по восстановлению мира и желали душевного спокойствия королю. Но опять же, Мелькор об этом не знал, и думал теперь, чем прогневал Ирмо. Или, неужели брат дал приказ ему ничего не присылать? Скорее если он его так ненавидит, потребовал бы присылать ему кошмары, а не вообще ничего. Но в любом случае, спал — и хорошо, уже хлеб. А крепость обзавелась новыми жильцами — у коровы родился теленочек, новый, здоровый, теперь было больше молока, а ещё он собрал урожай с небольшого в сущности поля пшеницы и ржи и теперь у него был и хлеб. В общем, хозяйство у темного валы налаживалось, чего не скажешь о душевном спокойствии. Постоянное ощущение, что что-то не так, что он не там где надо, что он делает все не то… Оно давило на мозг, заставляло порой идти за травами от головной боли, а порой и сильным снотворным, чтобы отдохнуть от него. Но воспоминания о словах брата о ненависти к нему, и той буре, что была после того как он ушел заставляли разве что устанавливать все новые и новые щиты на крепости, потому что он ассоциировал тревогу с грядущей войной, которую мог затеять брат после того, как узнал что сердце тьмы находится в оплоте света.