Бутылка амонтильядо

Конечно, он пришел на пробы. И в считанные секунды, стоя перед нацеленными на него камерами, перевоплотился в ту ипостась Робера, за которую я особенно опасался, — в охотника за нечистью, став жестким, лишенным иллюзий — настолько неожиданно сильным, уверенным в себе, решительным, бескомпромиссным и властным, что я затаил дыхание, от всей души восхищаясь мальчишкой. Впрочем, не я один… — Робер однозначно, — просматривая потом отснятый материал, подытожил мнение всех присутствующих Тьерри. — На сей раз стопроцентное попадание. Ты согласен, Жан-Марк? Я был согласен. Целиком и полностью. А потому кивнул главному продюсеру и пошел поздравить успевшего переодеться и теперь ожидавшего окончательного вердикта Паскаля. — Вам понравилось? — ероша волосы, спросил меня тот, с кем я неделю назад выпивал в своей собственной квартире, и кому рассказывал о заветном. О Саше. — У нашего на «ты» истек срок годности? — Нет, конечно. Не истек. — Паскаль улыбнулся. — Тебе понравилось, Жан-Марк? Его улыбка выглядела искренней, до невозможности милой, и, пусть и не была театральной и постановочной, смотрелась так, что хоть сейчас ее можно было разместить на обложке любого глянцевого издания. Что ж. С такими внешними данными нашего Робера определенно ждал успех. Как и весь наш проект. Но я предпочел зацепиться за то, что в нем было искренним. — Понравилось, Паскаль, - сказал я, без всяких пошлых мыслей любуясь его довольной темноглазой физиономией. — Ты и правда очень органичен в этой роли. Признаться, я не ожидал… — Я же сказал, что я актер. А кто-то мне тогда не поверил! Не знаешь, кто?.. Посмотрев на меня с не лишенным определенного вызова упреком, Паскаль уже приготовился к продолжению разговора, но в этот момент его отвлекли. К нам явилась элегантная и очаровательная Клер —секретарь и верная ассистентка главного продюсера. Я еще не слишком хорошо разбирался в телевизионной кухне, но по ее деловитому тону понял, что Паскалю было необходимо подписать какие-то бумаги. Выслушав девушку, мальчишка кивнул и двинулся за ней следом. Но вдруг неожиданно затормозил. — Жан-Марк, — позвал он, останавливаясь посреди студийного коридора. — Не уходи! Подожди меня. Мне нужно кое-что тебе сказать. Я пожал плечами — ну раз тебе так приспичило, то подожду, и отправился на поиски своей куртки, а заодно и Тьерри, с которым собирался обсудить приготовления к рождественской вечеринке. Ничего грандиозного, как всегда, не назревало. Просто старая добрая, вполне себе традиционная попойка двух закоренелых холостяков, которые проводят рождественскую ночь у телевизора за партией в карты и с рюмкой отличного коньяка. Но вернувшийся к нам спустя полчаса Паскаль почему-то смотрел на меня с плохо скрываемой завистью. — Коньяк, карты… — ворчал он, когда мы с ним покинули студию и выбрались под темнеющее парижское небо. — Везет же некоторым. Я рассмеялся и указал ему на свой припаркованный на студийной парковке Ромео, как бы говоря, что нам туда. — Да ладно тебе, — продолжая посмеиваться, я открыл водительскую дверь. — У тебя наверняка намечается нечто грандиознее, чем посиделки у телевизора. — Грандиознее не значит лучше. — Мальчишка с уважением смотрел на Ромео, но я подумал вдруг, что если он произнесет «раритет», то никакого разговора не будет… но этого он не произнес. Вместо «раритета» он бросил только: «Крутая тачка», а после, усаживаясь на сидение рядом со мной, рассказал, что рождественскую ночь собирается провести у одного довольно известного музыканта, прославившегося своими шумными вечеринками, где наверняка напьется до чертиков, чтобы проснуться утром с головной болью, да еще и обнаружить рядом с собой какого-нибудь страшного крокодила… — Почему именно крокодила? — выводя Ромео с парковки под гостеприимные огни Парижа, я не смог удержаться от смеха. — Нет, правда, Паскаль, почему крокодила-то? Он тоже смеялся и блестел на меня своими темными глазами. Все-таки без явленных мне несколько дней назад замашек обольстителя он действительно был славным… и довольно симпатичным. — Потому что спьяну я становлюсь… всеядным и не брезгливым, — ответил он через смех. — Наверное, лучше было бы вообще не ходить… но я не хочу сидеть дома один! (А вот это уже было серьезным. Очень серьезным!) — Я никого особо здесь не знаю, — продолжил Паскаль, глядя в сторону. — Ведь я не парижанин… — Но ты всегда можешь присоединиться к нам с Тьерри… …И видит бог, я не раскаивался, что у меня вырвалось это нежданное приглашение! К тому же Паскаля, кажется, действительно довольно сильно заинтересовали карты, наша с Тьерри компания и коньяк… — Понятия не имею, зачем ты меня приглашаешь, Жан-Марк, но я приду, — подобрав упавшую от удивления челюсть, ответил Паскаль поспешно. — Только вот у тебя… Я, признаться, и сам не имел понятия, но поспешил на несколько мгновений отвлечься от дороги, чтобы взглянуть на мальчишку. — Что?.. Что у меня? О чем ты? — Нет елки и рождественских украшений! — темные глаза блеснули на меня укоризной. А я вздохнул — ну уж не обессудьте. Чего нет, того нет. — Значит, нужно купить все это и немедленно, — не терпящим возражений тоном заявил мне Паскаль. А потом добавил: — Поворачивай направо, Жан-Марк. Мы с тобой едем в центр на рождественскую распродажу. И я, сорокалетний холостяк, не самый лучший, но неожиданно прославившийся писатель, свернул туда, куда было сказано. И уже совсем скоро, припарковав Ромео в каком-то переулке, мы с Паскалем погрузились в увлекательный и сверкающий мир родом из детства — в мир толстобоких разноцветных шариков, разномастных елок, огоньков, венков, мишуры и гирлянд.

***

Делать покупки вместе с Паскалем оказалось на редкость забавным занятием. От окружавшей нас мишурной роскоши он ахал и вскрикивал с непосредственностью ребенка, попавшего в запретное королевство. А после того, как мы в изобилии накупили и шариков, и гирлянд, и даже елку, надолго застыл над двумя надверными венками, не решаясь выбрать между алым и золотым. — Бери оба, и пойдем чего-нибудь съедим и выпьем, — посоветовал я, крепче прижимая к себе рождественскую ель, приятно пахнущую хвоей, детством и домом. Нет, а Рождество — это все-таки здорово, как ни крути. Даже для того, кто давно не верит в его волшебную силу… и готов обзавестись сразу двумя надверными венками, но Паскаль, к сожалению, предпочел ограничиться золотым. Правда потом, изрядно нагрузив Ромео и решив пешком прогуляться до какого-то славного ресторанчика, который, по словам Паскаля, должен был мне исключительно понравиться, мальчишка посетовал, что не послушал меня и упустил венок с алыми лентами и ягодами остролиста. Но на его сетования я только плечами пожал: «А что я говорил?..» — Ты говорил, что нужно было купить оба, — ответил Паскаль со вздохом, увлекая меня все дальше и дальше от центра города, где не были вездесущих туристских толп, а был тот самый славный ресторанчик под не менее славной вывеской «Ля Мезон». Войдя туда следом за Паскалем, я застыл в изумлении. Допотопная деревянная стойка, старые фотографии на стенах, клетчатые скатерти — все это было уже слишком… слишком уж напоминающим некурортную Италию, в которой однажды я был счастлив и, кажется, влюблен… Тут, конечно, нужно отдать должное Паскалю: мое неожиданное замешательство он заметил. А заметив, поспешил поинтересоваться, все ли со мной в порядке. — В полном. — Я усмехнулся: иллюзия… Потому что скатерти, естественно, были новыми, а не отчего-то родными в доску и застиранными; фотографии на стенах представляли Париж во всех его туристских видах; а стойка хоть и казалось допотопной, но явно была сделана совсем недавно в той же Италии; да и вместо Луиджи по залу сновали быстроногие девицы-официантки. — Кажется, ты хотел поговорить, — окончательно придя в себя, я поспешил снять со своего пояса чужие руки, обхватившие его, видимо, исключительно ради дружеского участия. — Может, сначала сядем? — резонно заметил Паскаль. Несмотря на собственную внешность эталонного красавчика, он был довольно понимающим, совершенно не обидчивым и очень, очень симпатичным. И если бы не ориентация и принципы, наверное, лучшего не следовало и желать. Но в сорок очень сложно расставаться с накопленным опытом и с теми же принципами, которые, признаться, не в силах сделать нас счастливыми. Как, собственно, и слава… — Так о чем ты хотел со мной поговорить? — спросил я, когда мы уже сели за столик, сделали заказ на два экспрессо и я совершенно расслабился, не ожидая никаких рождественских сюрпризов… кроме, разве что, очередной порции дружеского участия. Но, как выяснилось буквально через минуту, судьба все-таки решила подарить мне очередную рождественскую встречу. Двери Ля Мезона растворились, словно по волшебству, и в зал вошла та, чьего звонка я ждал все эти долгие месяцы — задорная, юная, прекрасная. Пахнущая морем, солнцем, клубникой и апельсинами… Она… Саша.