Долгая Зима

Дорога стелилась под ноги, словно гладкая нить. Уставший от лета лес стенами высился по бокам, мерно желтея и облетая под ноги. Мягкий мох скрадывал шаги, позволяя наслаждаться лесными звуками. Вот вдалеке запела славка. Слева оголтелые дрозды взвились в воздух, выгоняя залетную ворону. Та мерзко откаркалась и, шлепнув кучку помета на сук, поспешила убраться подальше от истеричек. Встревоженная звуками, по стволу сосны пронеслась белка, распушив рыжий хвост. Недалеко в осиннике зашуршали зайцы. Лаувейя улыбнулась, продолжила читать следы, узнавая деревья и запахи родного леса. Вот под тряской осиной копался кабан. Женщина быстро осмотрела полянку и цепко вытащила из мягкого мха дородный боровичок. Вот тут гулял лось, обгладывая свежую кору и оставляя за собой длинную вереницу какашек. Чуть дальше в песке отчетливо отпечатались лисьи лапы и размашистый заячий скок. Ночью здесь развернулась настоящая погоня, и одним богам известно, кто остался в ней победителем. А вот тут шарился ее лоботряс. Лаувейя бережно сняла с ветки шиповника длинный черный волос, аккуратно смотала его и убрала в поясной кошель, нежно улыбаясь. Радостно залаял обогнавший ее Хват, первым учуявший запах родного двора. Огромный пегий пес скакнул вперед, остановился, заискивающе посмотрел на хозяйку и, уловив еле заметный кивок, помчался по дороге. А через пару минут на тропинку выскочил Локи. При виде сына у Лаувейи все внутри сжалось от нахлынувшего чувства любви и острой радости встречи. Она раскинула руки, и Локи почти мгновенно влетел в ее объятия. Попытался приподнять, но Лаувейя расфыркалась, запрещая сыну дурить. – С возвращением, – во весь рот улыбнулся Локи, отступая на шаг. – Я соскучился. Как сходил? – Хорошо, – ответила она, экономя слова и снова двинулась вперед. – Все сделал? – Ну… – Локи замялся. – Изгородь поправил. Дров нарубил и сложил поленницу. Травы перебрал, правда, потратил кое-чего. Локи смущенно вытер нос рукавом. Но Лаувейя уже переступила незримую черту. Вошла в калитку и уловила запах чужака: тонкий, стойкий, северный, неуловимо знакомый. – Локи? – она обернулась к сыну, смерив его долгим взглядом. – Понимаешь, тут такое дело, – Локи быстро пробежался глазами по двору, словно искал, как бы увернуться от объяснений. – Мы с Серым ходили до дальних силков. А когда домой поворотили, я на Косу заглянул. Меня будто что потянуло. Подумал, мало ли, снесло что-то ценное. Ты же знаешь, на Косу частенько выносит не только древесный сор, но и с судов поживу. – Короче, – поторопила сына она, подходя к двери и всем своим существом чувствуя за ней чужака. – Пришли мы с Серым на Косу, а там на берег человека вынесло. Едва живого, – заторопился словами Локи. – Ну я его осмотрел… он одет хорошо был. Богато. Шитье золотое… но ранен. Тяжело. В ногу. Локи помолчал, глядя, как мать отворяет дверь и, пригнувшись, вступает в избу. Чужак тут же завозился и поспешил сесть. Длинные золотые волосы рассыпались по широким плечам. На лице застыла испуганная, неуверенная улыбка. Он попытался встать, но, видимо, Локи подал какой-то знак, потому что варяг опустился обратно на скамью. – Это мой отец, Лафей, – Локи скользнул вперед, становясь между ними. – Отец, это Тор, сын Одина, мой гость. Имя свалилось, как гром среди ясного неба. Лаувейе даже показалось, что изба покачнулась. Застарелая злоба и ненависть плеснули в сердце. Поднялись высокой волной и обрушились, придавливая к земле. Заскрипел в руках верный посох. Он был похож. И на отца похож – голубыми глазами, шириной плеч, да силой рук. И на мать – золотом волос и кротостью взгляда. Мгновенно перед ней проплыли все обиды, все тяготы и чудовищные испытания, которые ей милостью Одина пришлось пережить, чтобы выжить и вырастить Локи. И вот единственный сын ненавистного конунга раненый сидел в ее доме и назывался гостем ее любимого дитя. – Лучше б ты его подыхать бросил, – с трудом выдавила Лаувейя, слишком хорошо различая узы, которыми глупый ребенок связал себя с варягом. Красной нитью – кровным братством, что подарил им общий отец Один. Зеленой нитью – магией Локи, что исцелила полученную рану и прогнала болезнь, чью тень еще различала ведьма Лаувейя. Слабой золотой нитью – зарождающейся дружбой, что крепла с каждым днем. И едва различимой, серой хмарью, больше похожей на паутину – судьбой, что сплела им одну дальнюю дорогу. Не в силах это выносить, Лаувейя выскочила из избы. Бессильная, яростная злоба взяла за горло, рвала душу. Радость от возвращения померкла, затмившись воспоминаниями. – Мама? – Локи тихо тронул ее за плечо. – Не зови меня так, – резче, чем хотела, ответила ему она. – Прости, – Локи опустил голову. – Ты сам учил меня, что нельзя бросать человека, если можешь ему помочь. Лаувейя выдохнула, с невольной улыбкой отметила упрямые нотки в голосе сына. – Учил, – кивнула. – Кто же знал, что искусство свое ты применишь к этому… - Чем виноват перед тобой Тор? – Локи вскинул на нее свои прозрачные зеленые глаза. Совсем такие же, как ее собственные. – Ничем, – пришлось признать. Она обхватила сына и обняла. – Но отец его… – Ну… хочешь, я убью его? – после длинной паузы тихо и неуверенно спросил Локи. Но она сразу почувствовала готовность сына выполнить угрозу. – Бестолочь! – звонко хлопнул подзатыльник. – Ай! – Локи схватился за голову. – Ты с ним хлеб разделил? – Разделил, – виновато. – Под кров свой привел? – Привел, – чуть тише. – Гостем назвал? – Назвал… – совсем тихо. – Тогда чти законы гостеприимства, - зло припечатала она. – Гнев богов ляжет на того, кто их преступит. Раз ты его нашим гостем назвал, то так тому и быть. Но, дав слово, будь готов к тому, что он тащит за собой. Локи опустил голову. Бледные уши чуть заметно окрасил стыд, и Лаувейя вновь почувствовала, как сердце затапливает любовь к сыну. – Пусть остается твой варяг, – тихо вздохнула она. – Видать, Боги его любят. Как и отца его проклятого. – Ты знаешь его отца? – с любопытством поинтересовался сын, чутко уловив перемену настроения. – Нет, – фыркнула Лаувейя. – На-ка, лучше. Разбери. Сунула сыну в руки тяжелый короб, что принесла с собой с ярмарки деревенской, и решительно направилась к сараю проведать живность. Прошлое ядовитой занозой кололо сердце. Но злость прошла. Подкравшись через полчаса к избе, Лаувейя с удовольствием услышала, как сиплым, басовитым шепотом испуганный Тор вызнавал у Локи, чем успел прогневить Лафея и что с ним теперь будет. – Ничего не будет, – она вошла в избу, спугнув разговор. Локи, прилежно выполняя поручение, разложил по столу мешочки и свертки, и теперь раскладывал их по местам. Одинов сын вздрогнул и попытался уменьшиться в размерах под взглядом Лаувейи, что смотрелось очень забавно. – Но тебя ищут. Новгородская дружина два дня назад пришла в деревню. Говорят, воевода лично дома обходит в поисках недобитого варяга. Тор сглотнул. Понурился. Локи тоже весь напрягся: как веточка ивовая, вытянулся. – Здесь тебя не найдут, – неуверенно заявил Локи. Лаувейя хмыкнула. Поговаривали, что новгородский воевода и из-под земли достать может, коли ему понадобиться. Новости до этой глуши доходили редко, но тем тщательнее их собирала Лаувейя, когда ходила к селянам врачевать да продавать обережные амулеты. Украдкой посмотрев на детей – Тор так разнервничался, что полез помогать Локи, и теперь сын змеей шипел на неуклюжего варяга – она вытащила из особого кошеля костяную плашку. Подержала в руке, согревая, и разжала ладонь. Косым крестом на нее смотрела руна Гебо, руна божественного дара. Тихо хмыкнув, Лаувейя вернула руну в кошель и неуверенно покачала головой. На ее взгляд, Тор и близко не походил на божественный дар.