Долгая Зима

 — Не нашел? — Костя стремительно соскочил с ограды, на которой сидел. Видимо, беспокойство и нетерпение выгнали его из избы караулить Диму на подходе.  — Нашел, — усмехнулся Дима. — Пойдем ужинать, Костя.  — А где? — тот цепко оглядел отряд, но варяга так и не увидеть.  — Пойдем.  — А что колдун-то? — не унимался Костя, весь подобравшись от любопытства. Дима только улыбнулся в усы.  — Страшный, — буркнул позади Всеволод. — Лохмы нечесаны, весь в шкурах, да с посохом колдовским. Только воеводу во двор и впустил. Как бы не сглазил. Дима закатил глаза и покачал головой.  — Идемте, добрые люди. Поедим с дороги, отдохнем. Не колдун в лесу живет, вот вам слово мое, — постарался успокоить людей воевода. — А завтра, как и обещал, собираться к дому будете.  — Как это не колдун? — опешил Костя. — Это что же, он девок местных дурит?  — Боги милосердные, Костя! — Дима чуть повысил голос. — Я сказал – за стол. Значит, потом расскажу. Ведьма это, а не колдун. Баба. Понял?  — Нет, — честно ответил друг, отступая на шаг. Дима тяжко вздохнул и повернулся к таким же удивленным, как и Константин, воинам.  — Ведьма прячется в лесу. Ведьма. И ведьма эта у себя укрыла конунгова сына.  — Но… он же в штанах был, — неуверенно проговорил кто-то из воинов. Кажется, Петька, молодой воин, что отправился в свой первый поход.  — И что? — хмыкнул Дима. — Тебя, вон, в юбку обряди, ты бабой станешь?  — Может, и стану, — Петька передернулся.  — Боги… — Дима закатил глаза, махнул рукой и решительно пошел к дому. Костя тихо выругался на глупость Петьки и догнал Диму. Но говорить ничего не стал, чувствуя молчаливое раздражение друга. Дождался, пока воевода сядет за стол и пригубит кружку взвара.  — Расскажешь? — Костя ткнулся носом в свою кружку, только любопытные глаза не сводил.  — Приставучий, — хмыкнул Дима. — Хорошо. Добрались мы только к обеду. Дорога и правда нахоженная, но идти не близко. Хозяйку дома зовут Лаувейя, но она действительно рядится в мужское платье. Видимо, думает, что коли ее будут колдуном считать, то и жить ей будет безопаснее. У нее есть сын. Взрослый парень. Говорит – тоже колдун, но мало ли. Дима замолчал, вспоминая ведьму и ее горящие огнем упрямые глаза. Костя терпеливо ждал продолжения.  — Они прячут варяга у себя. Я видел, где он отлеживался, видимо, лечили. Видел его сапоги, — Дима коротко хохотнул.  — А почему ты его не забрал?  — Потому что. Она бы не отдала его без боя. Законы гостеприимства, Константин. А она их чтит.  — Подумаешь. У тебя были воины с собой.  — Не по-людски, — Дима качнул головой. — Не настолько важен тот варяг, чтобы с ведьмой в поединок вступать. Да и как я тебе говорил? Добрый воин с бабами и детьми не воюет.  — И что теперь?  — Да ничего, — воевода допил взвар и довольно ухнул. — Дальше ты возьмешь людей и вернешься в Новгород. Объяснишь князю, что здесь случилось. А я останусь варяга ловить. Оставь мне Всеволода и человек десять. На зиму он, может, и отсидится у ведьмы. Но по весне ему придется уйти. Тут я его и схвачу.  — Дима, ты чего? — опешил Костя. — Да ну его, этого варяга. Пошли домой. Или давай его по-быстрому силой заберем.  — Нет. Я уже решил, Константин. Ты идешь с добычей и рабами в Новгород. А я остаюсь. Буду за ведьмой присматривать.  — Далась тебе эта ведьма!  — Далась.  — Что, — ехидно, — так хороша?  — Хороша, Костя. Хороша, — Дима откинулся на стул. — Женой ее в Новгород по весне увезу. Костя открыл рот и потрясенно закрыл.  — Ведьму?  — Нравится мне она, — кивнул Дима. — Огня в ней много. Силы. Он довольно прищурился. Все его мужское нутро подобралось, готовясь к долгой охоте. По ведьме сразу видно было, что просто так она не сдастся. Но тем желаннее становилась победа в глазах Димы.  — Ты спятил, — жалобно выдал Константин.  — Я выбрал, — не согласился Дима.  — Ну хорошо, — смирился с блажью друга Костя. — Ну давай ее тоже в мешок и в Новгород. Что тут до весны куковать?  — Это ты, Костя, коли хочешь, свою жену в мешок суй. А я свою буду как рыбу донную вываживать. Семья, начатая со скандала, крепкой не будет.  — А то ты сегодня с ней не скандалил, — проворчал Константин.  — Нет. Был вежлив и предупредителен, — фыркнул Дима. — Костя, это сильная ведьма. Да еще и с колдуном малолетним рядом. С ними не стоит ссориться по глупости.  — Я тебя не понимаю, — вздохнул друг. — Если у нее сын взрослый, то она уже старуха. Зачем тебе такая? В Новгороде полно молодых девок.  — Ага. И много ли в Новгороде отцов, готовых за меня дочку сватать?  — Ну… — Костя отвел глаза. Явно слышал разговоры о дурной славе воеводы, что уже нескольких девок в жены взял да сгубил.  — Нет, друг. Заботу я твою ценю, но это дело решенное. Тебе дорога в Новгород плыть. Мне — судьбу свою ловить.  — Если ты так уверен… — Костя вздохнул.  — Я уверен. Дима поднялся из-за стола и потянулся.  — Идем ложиться. По утру будет много хлопот и забот.  — Да уж… все твоими усилиями, — фыркнул Костя. *** Крыша все-таки потекла. Лаувейя провела ладонью по мокрой стене и выразительно посмотрела на Локи. Тот сглотнул и поднял глаза вверх.  — Разберитесь с этим, — приказала она и поспешила во двор. Локи недовольно посмотрел матери вслед и сам потыкал в мокрую стену.  — Надо смотреть, что там у вас, — хмыкнул вставший рядом Тор.  — На крышу лезть? — Локи передернул плечами. — Так провалимся…  — Да ладно, — удивился варяг. — Ты ж легкий. Локи сверкнул на него глазами, но на крышу лезть пришлось. Причем Тор, баран упрямый, полез следом. Треснуло, хрупнуло, и Локи с воплем провалился по колено сквозь накиданные наверх сучья.  — Мда… — задумчиво протянул Тор, отпрянув.  — Что ты тут мдакаешь?! — тут же ощерился Локи, стараясь без лишних повреждений выбраться из капкана, не обрушив крышу до конца.  — Когда вы с отцом ее подновляли? — деловито уточнил Тор, ощупывая прогнившую основу.  — Да никогда, — в сердцах выдал Локи и смутился – такое изумление проступило на лице Тора.  — Как же вы так? — он спрыгнул на землю и тяжело охнул. Локи тут же птицей спорхнул к нему.  — Ты чего скачешь, как козел дурной, — зашипел он, ощупывая раненую ногу.  — Да перестань, — Тор мотнул головой. — Не умру.  — Не умрешь. Но охромеешь, — строго пригрозил Локи.  — Это вы так крышу починили, олухи? — опешила зашедшая в избу Лаувейя.  — Ну, теперь она не протекает, — философски заметил Тор.  — Действительно, — ехидно отозвался колдун из избы. — Теперь с нее капает. А будет дождь, так и польет.  — И что делать? — тоскливо поинтересовался Локи. Что делать с крышей, он представлял себе весьма смутно.  — Ну что-что… — Тор вздохнул. Как-то совершенно по-взрослому, чем окончательно вогнал Локи в печаль. — Не дело это – осенью крышу перекрывать. Да, видно, выхода другого у нас нет. Значит, надо нарубить жердей…  — Чего? — уточнил Локи.  — Жердей. Ну как посох твой толщиной, только подлиннее. Потом бересту ободрать. Ею проложим, а сверху мха да соломы накидаем. Еще можно глиной промазать, да есть ли она тут? — Тор огляделся.  — Ну… — Локи прикусил губу и качнулся с пятки на носок.  — Давай ты в лес пойдешь. Жерди лучше рябиновые брать, или орешник. В общем, чтобы гибкие были. И длинные обязательно. Мы лучше тут их обрубим, чем их не хватит, — Тор говорил спокойно, медленно, словно с трусливой кобылой, но Локи было плевать. Мысль об окончательно провалившейся крыше пугала. — А я пока разберу старую. Тут латать ведь бесполезно. Перекладывать надо. Надеюсь, управимся.  — Как разберешь? — ахнул Локи. Тор развел руками.  — Я по-другому не умею, Локи. Поторопимся — может, и до дождей успеем. Локи поджал губы. Посмотрел на Тора, потом на крышу.  — Хорошо, — вздохнул. — Сделаем, как ты говоришь. Тогда я в лес пошел. А ты тут оставайся, да помни…  — Помню, со двора ни шагу, — серьезно кивнул Тор. Локи еще минуту поколебался, но потом сунул за пояс топор и пошел за Серым. А Тор вновь полез на крышу, насвистывая какой-то легкий мотив. Лаувейя одобрительно кивнула сыну вслед. Посмотрела на Тора и, подумав, пошла ему помогать. Работу дети затеяли большую. Двоим она могла не по плечу оказаться. *** Локи потребовалась почти неделя, чтобы натаскать достаточно жердей. Тем более, что не все из них Тор счел годными. Лаувейя старательно отворачивалась, пряча улыбку в кулак, слушая, как перебраниваются Локи и Тор. Но дело спорилось. Улыбнувшись, она присела на корточки, проверила редьку, что наливалась последними солнечными соками. Оценила, что завтра ее пора будет собирать да закатывать на зиму. Вдруг над головой раздался глубокий мужской голос.  — Здравствуй, хозяйка!  — Сгинь! — выпалила Лаувейя, шарахнувшись в сторону. Но новгородский воевода и не думал исчезать. Так и стоял, опершись на хиленький плетень, и улыбался.  — Что же ты такая неприветливая, хозяйка? — русич покачал головой.  — А ты что приперся? — Лаувейя поднялась на ноги, уперла руки в бока и горько пожалела, что ведьмовской посох остался в избе.  — Убедиться, — воевода показал глазами на крышу. Она невольно проследила его взгляд и прикусила губу. На коньке как раз сидели Тор и Локи, и варяг в который раз пытался объяснить Локи, как прокладывать крышу берестой.  — Убедился? — мгновенно разозлилась она. — А теперь пошел вон отсюда.  — Ну что ты, хозяйка, — не смутился Дима. — Не гони. Я тебе подарочек принес. Вот, возьми. Он протянул через забор нечто, завернутое в тряпицу. Лаувейя недовольно повела носом и уловила тонкий пряный аромат медовой коврижки. Такие выпекали в деревне. А лучшие были у старой Марфы. Та владела каким-то секретом, но никому его не выдавала. Лаувейя уже пару раз пыталась выведать, да тут мужской облик сыграл плохую роль.  — Вот еще, — она настороженно прищурилась.  — Возьми. От чистого сердца тебе дарю, — продолжал убеждать Дима.  — С чего бы тебе, новгородец, подарки мне дарить? — но приблизилась на шаг. Коврижка пахла ароматно. Да и мальчикам вечером будет чем угоститься.  — Нравишься ты мне, хозяйка, — серьезно ответил Дима, вкладывая подарок в ее руки.  — Нравлюсь? — протянула Лаувейя, раскрывая ткань и вдыхая сладкий аромат свежей коврижки.  — Да, — кивнул Дима. — Весной тебя в Новгород женой увезу.  — Да ты совсем, — фыркнула Лаувейя. — На солнышке перегрелся? С какой это стати мне с тобой ехать?  — А может, я тебе тоже понравлюсь? — Дима улыбнулся широкой, наглой улыбкой.  — У меня здесь хозяйство, — она передернула плечами, но коврижка, напитанная чужим теплом, словно жгла руки. — Нечего мне с тобой делать, воевода.  — Ну, зима еще не кончилась, — Дима пожал плечами. — Хорошо работают.  — Да, неплохо, — она снова посмотрела на мальчишек. Совсем не чувствуя угрозы от пришлого ведьмака.  — А скажи-ка мне, хозяйка, — голос у воеводы стал задумчивый, с завораживающими нотками. Она невольно посмотрела на его красивое лицо, как раз успела уловить колдовскую искру в серых глазах. — Как так вышло, что сын чухонской ведьмы – родной брат сыну варяжьего конунга?  — Что?! — взвизгнула Лаувейя, одновременно опешив и испугавшись. Веселая улыбка на лице воеводы мгновенно исчезла, стоило ему глянуть на нее.  — Я не хотел тебя обидеть, — он поднял руки перед собой открытыми ладонями в древнейшем жесте мира. — Но ты и сама должна видеть узы…  — Пошел вон!!! — не помня себя, закричала Лаувейя. — Вон отсюда! Мгновенно налетел ветер, сильнейшим порывом накренив деревья и смахнув воеводе в лицо берестяные ошелушки с крыши.  — Да тише ты, — гаркнул новгородец, пятясь.  — Вон! — завизжала Лаувея, с размаху запуская в него коврижкой. — Чтоб духу твоего здесь не было!!! Ветер засвистел еще злее. Заскрипели в лесу деревья. Где-то неподалеку с громким треском рухнула старая ель. Воевода сплюнул, что-то пробормотал и в три скачка исчез за ельником. Лаувейя прижала перепачканные руки к лицу и медленно осела. Земля отозвалась теплом и обещанием защиты.  — Мама? — едва слышным шепотом позвал ее Локи, не решаясь тронуть. «Родной брат…» – эхом прозвучали чужие слова. Да что он мог знать, ведьмак проклятый. Узы он увидел…  — Все в порядке, — она едва справилась с голосом.  — Это кто был? — Тор хмурил брови рядом, сжимая в твердой руке топор. Настоящий сын своего отца.  — Воевода новгородский, на тебя посмотреть приходил, — усмехнулась Лаувейя. Тор нахмурился и напрягся, потом повернулся к ней и низко поклонился.  — Спасибо, — тихо сказал он. — Но вы не должны меня защищать.  — Я сам решу, что я должен или нет, — фыркнула она, вдруг разозлившись. И эта злость на глупого, но бесконечно честного мальчишку прогнала горечь памяти. Лаувейя вдруг смогла посмотреть на Тора без налета прошлого. На прямодушное, честное и искренне лицо. На исполненные глубокой, древней мужской силы, глаза. На саму его душу, яркую и чистую, как утренняя роса.  — Не здесь тебе, мальчик, в землю ложиться суждено, — она поднялась и неожиданно для себя погладила Тора по золотым волосам. Тот, правда, шарахнулся испуганно, но попытался робко улыбнутся. — И не воеводе новгородскому тебя рабом называть. Покуда я здесь стою, не бывать этому. А теперь марш крышу чинить. Скоро дожди придут. Она подтолкнула обоих к избе. Мальчишки пару раз оглянулись, но послушно полезли наверх. Лаувейя посмотрела на них, чувствуя, как внутри все успокаивается. Как сама ее материнская сущность, словно расправившая крылья птица, наполняется солнечным теплом и силой. Был у нее один Локи. А теперь у Локи появился Тор. Значит, так тому и быть. И никакие воеводы ее дом не разорят и покой не нарушат. Лаувейя вздохнула и посмотрела на ельник. Коврижки было жалко. *** Доделать едва успели. Небо набухло тучами, и зарядили дожди. То сильнее, то слабее капли стучали о новую крышу, силясь прорваться внутрь. Да только Тор свою работу на совесть сделал. Прячась от сырости и дождя, все трое большую часть времени проводили в избе. Локи с отцом что-то мастерили на столе, перебирали травы, раскладывая их в разные пучки, а Тор маялся скукой, сидя на лавке без дела. Он уже и скамьи покрепче сбил. И ножки у стола подровнял. И дверь покрепче поставил. А потом видимая работа кончилась. Был плетень, покосившийся с юга, но выходить на стылую улицу не хотелось. Даже птица предпочитала сидеть в курятнике, а не гулять по двору.  — Надо овец остричь, Локи, — Лафей посмотрел в маленькое окошечко. — Пока шерсть не испортилась совсем. С этой крышей все наперекосяк.  — Все равно уже высохнуть не успеет, — поморщился Локи.  — Вот и поторопись, — колдун махнул рукой, и Локи неохотно поднялся.  — Пойдешь? — спросил он у Тора. Тот тут же вскочил с лавки, сделав вид, что короткий смешок Лафея – это треск полена в очаге. Они скорым шагом перебежали в сарай. Локи оставил открытой дверь, чтобы им хватило света.  — Что делать надо? — бодро поинтересовался Тор, радуясь предстоящей работе.  — Что, этому тебя не учили, конунгов сын? — ухмыльнулся Локи, доставая громоздкие ножницы.  — Нет, — Тор уважительно посмотрел на инструмент.  — Тогда разгреби здесь от мусора пол. Я тебя научу овец стричь, — развеселился Локи, глядя, как Тор послушно выполняет поручение.  — Смотри, — он вывел первую овцу. — Сначала кладем ее на левый бок. Он ловко повалил животное. Овечка заблеяла и засучила тонкими ножками.  — А теперь подержи-ка ее, а я буду стричь, — Локи опустился на землю рядом с овцой и поймал ее за заднюю ногу. — Начинают отсюда. Ты, главное, держи ее крепко. Он ловко защелкал туповатыми ножницами. Тор придавил теплый овечий бок, наблюдая за действиями Локи. Оказалось, что в стрижке нет ничего особо сложного. Но занятие было довольно скучным. А срезанная шкура оказалась очень тяжелой. Остриженная овца с обиженным блеянием убежала в загон. Локи вытер со лба пот и, улыбнувшись, пошел за следующей.  — А что вы с шерстью делаете? — поинтересовался Тор, уже сам укладывая животное на бок и прижимая к земле.  — Высушим, вычешем, взобьем кудель и зимой прясть будем. Что еще зимой делать? — Локи пожал плечами. — Люди сюда и так редко ходят, а зимой вовсе не являются.  — Ясно, — кивнул Тор. Помолчал, подумав, а потом все-таки спросил. — Локи, как так вышло, что ни ты, ни отец твой крышу крыть не умеете?  — Умею, — тут же надулся Локи, и Тор понял, что снова подошел к какой-то опасной тайне своего друга.  — Теперь умеешь, — кивнул он, соглашаясь. — Просто странно это… у нас дома по-другому было.  — Это у вас было, — Локи дернул плечом. — Мне вот тоже интересно, кто тебя надоумил кольчугу носить без стеганки, да под рубахой. Тор смутился. Удар метко попал в цель.  — Да еще и такую короткую, — задумчиво добавил Локи. — Не порадуешь историей?  — Да нет никакой истории, — пропыхтел Тор, натужно переворачивая овечку на другой бок. Помолчал, но потом решил рассказать. Может, это сделало бы Локи сговорчивее? — Мне отец поставил условие – сковать кольчугу за зиму. А я… ну ты ее сам видел. Все как-то находились дела важнее, чем кольца гнуть да плести. Это сложно, чтоб ты знал.  — И как же тебя отец в поход отпустил? — хмыкнул Локи, сверкнув любопытными зелеными глазами.  — Да так и пустил. Я у Хеда кольчугу одолжил, чтобы отцу показаться. А когда плыть надо было, свою одел под рубашку. Чтоб не позориться, — Тор опустил глаза. Стыдно было до сих пор. Хорошо, в сарае темно было: Локи не видел, как пылают уши Тора.  — Это тебя спасло, — вдруг раздался спокойный и серьезный голос колдуна.  — А?  — Если бы на тебе была длинная кольчуга, да стеганка, ты бы утонул, — припечатал Локи, сгребая в охапку срезанное руно. Тор потрясенно замолчал. Об этом он как-то не подумал совсем. Под ногами мерзко заблеяла овца, рванулась, больно пнув копытом под коленку, и вывернувшись, ускакала в загон. Локи ожидаемо рассмеялся над очередной неуклюжестью Тора. Но тому почему-то было совсем не обидно.  — Ты правда думаешь, что я бы утонул? — с сомнением спросил Тор. Третья овца пошла на стрижку.  — Да, — кивнул Локи. — Нева коварна. В ней, говорят, тонут мужики и покрепче тебя. А воинское облачение тяжелое. Так что счастье твое, Тор, в лени твоей.  — Вот еще, — фыркнул Тор.  — Ну да. Отец нам лениться не даст, — вздохнул Локи.  — Да если бы, — в сердцах высказал Тор. — Будто я вам помощник в ваших колдовских делах.  — В них – нет. Но я тебе придумал работу по плечу, — улыбнулся Локи.  — Да?  — Ага. Дома покажу. В избе Локи вручил ему сеть. Старая и вся в дырках, она определенно нуждалась в починке и могла надолго занять Тора. Сам же Локи с Лафеем занялись шерстью. *** На лужи лег первый лед. Лес просветлел, облетев листвой, и замер, поджидая зиму. Улетели птицы, бросив гнезда до следующего лета. Пожухли травы. Змеи сплелись в клубки в своих зимовках. Даже лесные духи – и те устало ворчали, да укладывались спать. Лаувейя легко шла между высоких сосновых стволов. Плечи оттягивал потяжелевший короб. Расщедрившийся лес сам навел ее на дикую калину, и устоять перед ее горьковато-сладкими ягодами было просто невозможно. Тем более, первые заморозки должны были изгнать горечь плодов. Как только вездесущие птицы проглядели это великолепие? Впрочем, кто первый нашел, тому и пировать. Лаувейя светло улыбнулась своим мыслям и поспешила к дому.  — Здравствуй, хозяйка! Знакомый окрик заставил вздрогнуть. Лаувейя сощурилась и разглядела между деревьев спешащего к ней воеводу. Ноги у него промокли, а в руках он держал небольшой туес с красной болотной клюквой. Она досадливо вздохнула: никак, вездесущий ведьмак нашел ее полянку, оставленную на начало зимы, когда припорошённая снегом клюква станет сладкой-сладкой.  — Опять ты, — приветствовала она его.  — Не серчай, — Дима развел руками. — Нынче ты сама на меня набрела. Она вздохнула. Глупо было спорить с правдой.  — Извини, ежели побеспокоил, — он подошел. Остановился в нескольких шагах и улыбнулся. — Да местные кумушки мне сказали, что тут у вас клюквы полно. Вот я и не удержался.  — Вижу, — хмыкнула Лаувейя, красноречиво посмотрев на сапоги. — Что, водяной за пятки кусал?  — А я ему в нос врезал, он и отстал сразу, — не смутился воевода. — А ты что же это ходишь по лесу раздетая?  — Пф… — дернула плечом Лаувейя. — Мне тепло.  — Тепло ей, — закатил глаза воевода. И вдруг поставил туесок с клюквой на землю и скинул свой суконный плащ. — На-ка. Теплая ткань доброй тяжестью легла на плечи.  — Вот теперь тепло, — ухмыльнулся Дима, под самым ее горлом закалывая подарок.  — Не надо мне твоих одежд, — взъерепенилась она, хотя плащ был на диво теплый и приятный. И пах правильно. Избяным дымом, лесом и ведьмаком-воеводой.  — Не бунтуй, глупая баба, — шутливо нахмурился воевода и пригрозил пальцем. — Зима крепкая будет. А ты ж дома не усидишь. Так хоть мне спокойнее будет.  — Да что тебе беспокоиться, — фыркнула Лаувейя, но плащ снимать не стала. Вспомнила коврижку.  — Нравишься ты мне, — повторил воевода серьезно. И что-то внутри против воли дернулось.  — Не сочиняй, — отмахнулась Лаувейя и зашагала вперед, чтобы скрыть смущение. — Что тебе с ведьмы, воевода? Небось в Новгороде твоем каждая молодуха тебе женой мечтает стать.  — Каждая, да не каждая, — он легко пристроился к ее шагу и пошел рядом. — Проклят я, ведьма. Было у меня пять жен. Да ни одна проклятие пережить не смогла. Он говорил спокойно и чуть насмешливо, так, что Лаувейя сразу почуяла: не врет.  — И не совестно тебе, воевода? Пятерых сгубил, а меня шестой зовешь, — фыркнула Лаувейя.  — Нет, — качнул головой он. — Ты сильная и ты ведьма. Что тебе проклятие мое сделает? На один зуб придется. И по сердцу ты мне, Лаувейя.  — А если я не захочу с твоим проклятием иметь дело? — она бросила на него косой взгляд, невольно любуясь мужественным открытым лицом. — Что за чары-то?  — Мать моя ведьмой была, — повел рассказ воевода, услужливо отводя перед нею ветку шиповника. — Жила она на самой окраине, считай, что в лесу. В год, что я родился, на город напали кочевники. Хазары. Многих добрых людей извели. А над матерью моей насилие учинили. Думаю, ты знаешь, как это делается. Дима хмыкнул и замолчал. Лаувейя уже собралась было съязвить, но придержала дурной язык. Слишком печальным и серьезным показалось ей лицо воеводы.  — Я родился в положенный срок. Да только мать моего рождения не желала. Все то время, что меня носила, она проклинала моего отца. Думаю, сила ее обиды такова была, что он недолго под солнцем проходил, — Димка невесело усмехнулся. — А потом я рождаться начал… да что-то не так пошло. Через несколько дней после моего рождения мать мою горячка забрала. Видать, слишком много сил она на злобу пустую извела. Дима снова вздохнул. И вздох этот был полон сочувствия и сожаления о женщине, которую он едва ли знал.  — Бабки говорят, умирая, мать меня прокляла. Пожелала, чтобы как я ей счастья не принес, так и мне счастья не было, — Дима вдруг улыбнулся Лаувейе. Улыбка у него была грустная, но полная доброты и мудрости. И так это странно было. Так не вязалось с его историей, что Лаувейя растерялась и улыбнулась в ответ. А воевода продолжил. — Меня в детинец взяли. Старуха, что его прибирала, выкормила молоком козьим, да добротой своей. А там уж я сам справляться начал. При дружине князя рос. Раньше, чем ходить начал, за меч взялся, да вот как-то так и вырос.  — В целого воеводу, — не удержалась.  — Ну как-то да, — он не обиделся. — А как вырос, да удаль свою молодецкую показал, то стали девок мне сватать. Тут то проклятие и вскрылось. Первая жена на реку пошла стирать, да в платье запуталась. Утонула. Вторую в лесу по весне задрали волки. Третью легочная хворь в землю свела. Четвертую за меня против воли отдали, так она на следующий день после свадьбы удавилась, — Дима посмурнел. — Пятая умом тронулась. Я ее, болезную, пытался выходить, да ей все мертвецы да знамения виделись, пока с крыльца головой о камень не упала. После нее уже как-то не сватали за меня девок. Да я и сам понял. Не будет мне счастья. Слишком велика материна злость. А тут тебя встретил.  — А я то что? — хмыкнула Лаувейя, чувствуя, как от его слов по спине ползут мурашки. Она словно наяву видела этих несчастных девок и воеводу, которому каждая смерть ножом по сердцу пришлась. Может, он и не любил их так, как требовалось, но горевал искренне. В этом ее было не обмануть.  — Красивая ты, удивительная, — Дима улыбнулся светло. — Ни на одну не похожая. Я, если надо будет, ради тебя из кожи вывернусь да в другую оденусь. Лишь бы уберечь тебя от моей злой судьбы. Знаешь, а меня ведь судьба сюда вела. В спину толкала, в уши шептала. Я думал, варяжского юнца выслеживаю, а оказывается к тебе навстречу шел. Ты меня можешь хоть метлой поганой, хоть посохом своим гнать, Лаувейя. Только я без тебя в Новгород не уйду. Он остановился перед ней. И она тоже замерла, веря, искренне веря в каждое его слово. Такой и правда не уйдет. Проходу не даст, покой заберет, но не уйдет без своего. А быть чьей-то Лаувейя не собиралась. Но злых слов вдруг в себе не нашла.  — Возомнил себя знатоком судьбы, ведьмак, — фыркнула она. — Не больно-то широко рот разевай.  — Как раз по мерке, — улыбнулся. — Всякому ведьмаку своя ведьма предначертана. Она фыркнула, силясь удержать улыбку. Толкнула его в плечо, прогоняя с дороги. Он отступил.  — До встречи, Лаувейя, — полетело ей во след.  — До встречи, ведьмак, — бросила она через плечо. За поворотом тропы как раз появился дом.