Долгая Зима

Масленичные гулянья пролетели яркой лентой впечатлений. Словно лубочные картинки замелькали перед глазами. Бурное веселье и смех звоном заполнили весь город, никого не оставив равнодушным. В первые же дни Тора с Локи увлекла со двора шумная и веселая молодежь. Все вместе они скакали через жаркий костер, воплями и улюлюканьем подстегивая друг друга. Носились хороводом между праздничных столов, что хозяйки вынесли прямо на площадь, и вокруг чучела Мары, богини Зимы. Потом это чучело радостно жгли, подбрасывая в костер все новые поленья и громко приветствуя Лето Красное. В другой день вместе с неженатыми парнями и немужними девками будили «медведя». Тор употел пихать упрямого парня, обряженного в медвежью шкуру. Но встал тот, только когда его будить девушки пришли. А встав, с каждой перецеловался, за что его всем городом гоняли по улицам до темноты. На следующий день раздухарившийся Тор в охотку поучаствовал в кулачных боях. Победителем не вышел, но и проиграл достойно. Бока ломило, нос разбил и кулаки до крови стесал. Локи, отмывая его в бане, ругался на чем свет стоит. Но каждую ранку промокнул в свой отвар да заговорил. Тор смотрел на склоненную над его руками голову и снова горько сожалел, что тот не девка. Был бы Локи девкой, Тор даже думать не стал, уже ходил бы за его матерью да благословения выпрашивал. В день за дракой просто праздновали и веселились. Новгородцы достали свои музыкальные инструменты, и добрый люд плясал по площади. Развеселившийся Локи, которого местные девушки закормили пирогами, расщедрился настолько, что принялся им гадать. Да так успешно, что уже за ним помчались обиженные гаданием парни. Снова пришлось почесать кулаками, защищая бестолкового колдуна, который белкой взлетел на ближайшую крышу. А когда все разобрались да успокоились, снимать его оттуда. Потом, правда, пришлось долго мириться. Потому что не посмеяться над всем этим Тор не мог, а Локи был обидчивей любой девки. Но все четырнадцать дней празднований промелькнули, слившись в один бесконечный праздник. Тор думал, что, когда он кончится — упадет без сил. Но выйдя утром пятнадцатого дня во двор и вдохнув терпкий потеплевший воздух, пахнущий талым снегом и просыпающейся землей, он вдруг ощутил такой прилив сил, какого не испытывал, казалось, с рождения. Воодушевленный, он схватил любимый заговоренный топор, размахнулся и метнул. Забор глухо тренькнул и опрокинулся.  — Вот черт, — потрясенно выдохнул Тор. На звук на крыльцо выскочил воевода. Высоко поднял брови и коротко выругался.  — Ну чини теперь, — фыркнул он, покачал головой и ушел обратно. Пристыженный Тор поплелся исправлять учиненный ущерб. За тем его и застал Локи, все еще сверкая внушительным фингалом.  — Что это?  — Да вот… забор повалил, — хмыкнул Тор.  — Медведь… — уважительно протянул Локи. — Что же ты, как дурак, всю силу потратил?  — Какую силу?  — А ты думаешь, мы почто праздновали? Чувствуешь? Весна, — Локи втянул ноздрями воздух и вдруг радостно закрутился.  — Ну весна… — Тор хмыкнул, и вдруг в сердце толкнулось понимание. Совсем скоро в дорогу, а он опять не собрался. Локи перестал крутиться и рассмеялся. Потом подошел и вытащил из-за пазухи сверток ткани.  — На вот. Подарок.  — Что это? — Тор бережно развернул тряпку, оказавшуюся шерстяным жилетом.  — Это нам мама в дорогу связала. Тебе из моей пряжи. Мне из своей, — Локи показал вторую жилетку, гораздо меньшего размера. Снова рассмеялся растерянному лицу Тора, а потом вдруг посерьезнел. — Мать велела собираться. Мы в путь выйдем, как только река от льда освободится.  — Хорошо, — сглотнул Тор. На сердце вдруг стало тревожно. Он нахмурился, тряхнул головой, а потом поймал Локи за руку. — Ты со мной пойдешь?  — С тобой, с тобой, — фыркнул Локи, и вместо того, чтобы, как обычно, оттолкнуть, улыбнулся. Коротко, но так по-доброму, что Тор от удивления его выпустил. Локи снова засмеялся и убежал в дом. А Тор остался ему в след смотреть.  — Вместе пойдете? — Дмитрий подкрался так неслышно, что Тор едва не огрел его топором. Воевода оценил замах и с усмешкой кивнул.  — Вдвоем, — подтвердил Тор. — Лаувейя с тобой уходит ведь? А нас вы с собой брать не хотите.  — Вам другая дорога, Тор. Думаю, дом ты найти хочешь сильнее, чем загадками севера заниматься, — Дима оценил починенный забор и кивнул. — Вот только что ты отцу своему скажешь, варяг?  — Правду скажу, — поморщился Тор. К прозвищу этому он почти привык, но оно ему все равно не нравилось.  — О том, как у колдуна в избушке отлеживался? — Дима приподнял бровь.  — Ну… — так далеко Тор еще не думал, и слова воеводы его смутили.  — Это ведь у твоих родичей принято, что колдовством только девки могут заниматься, а всякий, кто девка, тот муж недостойный?  — У нас, — вздохнул Тор. Любимое сожаление снова толкнуло в сердце иголку. — Ну что же он не девка, а? Ведь как проще бы было… Ляпнул и сам себя обругал. Нашел перед кем язык распускать! Да только как ни крути, а Тор понимал, что за время, проведенное в доме воеводы, да и за зимний безумный поход Диму он крепко зауважал и доверием к нему проникся. «Вот бы мне в хирд такого воина», — мельком подумал Тор.  — Проще-то, конечно, проще, — согласился Дима. — Но есть так, как есть.  — И что бы ты на моем месте сделал? — буркнул Тор. Сложные вопросы он не любил, но отца приведенный в Асгард колдун бы не порадовал.  — Если он тебе так дорог, назови его своим братом, — предложил Дима. — По крайней мере, твоего побратима Один гнать взашей не станет. Тор нахмурился, посмотрел на Диму, медленно обдумывая его идею.  — Это хорошая мысль, — наконец веско произнес он. — Верная. Спасибо. Дима ему улыбнулся, а потом хлопнул по плечу.  — А пока ты решаешь, как ты ему об этом скажешь, идем-ка. Есть у меня для тебя подарок, друг, — он повел Тора за собой в дальний сарай. На зиму тот был закрыт, и Локи с Тором туда залезть еще не успели. Дима подошел к нему, отворил настежь дверь. — Выбирай себе по руке. Тор осторожно вошел и оторопел. По стенам сарая были развешаны доспехи и щиты. Правда, на многих были прорехи и щербины. Но вот мечи, сложенные на полу, топоры да копья были по-настоящему хороши.  — Откуда столько? — спросил Тор. Он-то думал, что щиты из сарая при избе это уже внушительная коллекция побед.  — Это в бою взятое, — пожал плечами Дима. — А у избы те щиты, где я города брал. Не один, конечно, но мне нравится, как они висят. У князя в тереме еще больше. Тор ошарашенно покачал головой. Но больше спрашивать не стал, занявшись выбором снаряжения и со стыдом размышляя, что за такой дар ему и отдариться-то нечем. Видать, долг за собой оставить придется, а потом обязательно возвратить. *** Волхов вскрылся ото льда, словно лопнул надутый парус. Лаувейе показалось даже, что она услышала тихий старческий вздох освободившейся реки. И с этого мгновения застывшее зимой время понеслось вскачь. Дима выволок походные короба, выставил их рядком вдоль стены. Для себя, для нее и для детей. А она начала собираться. Вдумчиво, оценивая каждую вещь и на тяжесть, и на полезность. Перестирала свою походную одежку. Починила рубахи да штаны. Скатала сменное платье себе. Еще тщательнее проверила, что там Локи в свой короб насовал. Полночи просидела втихаря над рубахой сына, наговаривая на вышивку и обережный узор, чтобы и правда уберег. И от зверей, и от людей, и от дурости собственной. Хотя кто от нее уберечь может? Отпускать Локи было страшно. Столько сил положено было на то, чтобы он жил, чтобы вырос. И вот. Локи смотрел на нее смешливыми зелеными глазами безрассудного юнца. Ни страха, ни опыта, ни мудрости в них не было. Одна молодость и неукротимое пламя. Лаувейя в очередной раз проверила котомки и села рядом с ними на лавку. Близящаяся разлука сдавливала сердце, омрачая радость весны.  — О чем задумалась? — Дима спустился с чердака с двумя луками. Она мельком оценила качество заготовок и улыбнулась.  — О дороге нашей… Далеко нам идти, Дима. Там чужие земли. Чужие люди. Даров бы надо взять. Бус каких, шкурок… Или чего такого, — она вздохнула. Собственных бус у нее почти не было. Дима хмыкнул. Почесал затылок и кивнул.  — Надо будет, найдем. Идем, — он позвал ее за собой обратно на чердак.  — Какой у тебя тут склад, — Лаувейя осмотрела пыльные сундуки, короба, корзины, возвышающиеся горами. — Ты же говорил, что избу не так давно поднял. Да и пахнет она новым деревом.  — Когда один живешь, много ли тебе нужно? — улыбнулся Дима грустно. — Здесь добро всякое. Что я из похода женам привозил. Что вместе с ними приданным дали. А что и просто от них осталось. Он ушел вглубь помещения и вытащил небольшую шкатулку.  — Вот. Это всякие бабские штуки, от них оставшиеся. Посмотри, может, что придется тебе по вкусу, да на дары пойдет? Лаувейя хмыкнула. Спустилась со шкатулкой в избу и высыпала ее содержимое на стол. Тут и правда были нити бусин, и деревянные, и из красивых камешков. Попадались бусины из костей животных, из зубов и когтей. И кованые фигурки из подвенечных уборов. Даже несколько колец валялось. Она медленно перебрала все украшения и покачала головой.  — Какие они все пустые… словно угли в печи, а не подарки для девушки.  — Ну вот… — Дима смутился и посмурнел. — Может, от того, что они все померли? Лаувейя покачала головой.  — Скорее от того, что сердце дарившего пусто было. Дима дернулся, обиженно смолчал. Вытащил из пристенного ларя точильный камень и взвесил в руке. Она наблюдала за ним, разбирая бусы в две кучки.  — Я тебя не обвиняю, Дима, — наконец сказала, нарушив молчание в избе. — Никто из нас не в силах собственным сердцем повелевать и наказывать ему, кого любить, а кого нет.  — В толк не возьму, о чем ты? — отозвался Дима. Лаувейя снова чуть улыбнулась, но дергать его не стала. Подумаешь, других жен не любил. А любит он ее или просто мужицкий непокой в нем взыграл, то дорога покажет. Она посмотрела на широкую спину воеводы, что делил с ней постель весь остаток зимы, и решила, что ночью добавит пару узоров на ворот его рубахи. Чтоб хранили. *** Локи нашел воеводу на конюшне. Тот задумчиво чесал Серому гриву. Ошалевший от подобного конь старался не шевелиться, косил на воеводу глазом и нервно стучал копытом.  — Локи? — Дима оглянулся, но от занятия своего не отвлекся. — Чего пришел?  — Говорить с тобой, — тихо и твердо сказал Локи, заставив мужчину повернуться.  — Говорить? — тот смерил его внимательным взглядом, отошел от коня и оперся на стойло. — Ну говори. Локи опустил глаза, собираясь с силами. Разговор зрел в нем давно, но начать было страшно.  — Я про мать, — запнулся, разозлился на себя и выпалил. — Я с тобой про мать говорить хочу.  — А не поздно ли говорить? — хмыкнул Дима, но быстро перестал веселиться, глянув Локи в лицо.  — Нет, — Локи сжал челюсть. — Хоть ты и спроваживаешь меня со двора, но пока еще она моя мать, а не твоя жена. Воевода покачал головой. Локи почувствовал, как вскипает в крови горячее бешенство от его спокойного вида.  — Локи, — голос Димы звучал спокойно и глубоко. — Никто не отнимает у тебя матери. Локи дернулся, но ответить не успел. Воевода продолжил.  — Боги так распорядились, что ты ей любимый сын. И не мне этого менять. Я назову ее женой. Если захочешь, назову тебя сыном, — Локи отрицательно замотал головой, и Дима понимающе усмехнулся. — В дорогу я тебя собираю потому, что дорога эта уже у тебя под ногами лежит. И потому, что хочу, чтобы однажды ты пришел к матери. Сел подле нее и рассказал нам о своих приключениях. Локи сам не понял, в какой момент рука Димы оказалась у него на плече. Голос воеводы завораживал, словно могучее течение огромной реки, подхватывал и укачивал на волнах.  — Тебе минула пятнадцатая весна, Локи. Ты взрослый муж, и тебе предстоят взрослые деяния. Ни оградить от них, ни уберечь тебя у нас не получится. Ты ведь и сам уже должен слышать, как вертится колесо судьбы. Как нить твоя тянется и вплетается в огромный узор. Это страшно. Это страшно каждому, Локи. Но каждому в свой час предстоит вступить на эту дорогу.  — Да при чем тут все это, — буркнул Локи неожиданно севшим голосом.  — Если ты не хочешь идти с Тором, а хочешь остаться с матерью, тебе никто не станет мешать. Это, — Дима обвел рукой сарай, но скорее все свое подворье, — теперь и твой дом. Ты волен жить тут, сколько пожелаешь. Но это не изменит того, что мы с твоей матерью уходим на север. И одним богам ведомо, вернемся ли.  — Вот об этом я и хотел говорить! — Локи воспрянул, вцепившись в плеснувший в сердце страх, как в защиту от чужих речей. — Как ты вообще можешь ее вести на верную гибель?!  — Тут две правды, Локи, — горько улыбнулся воевода. — И обе тебе известны.  — А речь не обо мне идет, — ядовито выцедил Локи.  — Верно. Что ж, как хочешь, — Дима отошел, и сразу стало холодно и неуютно. — Во-первых, без помощи твоей матери мы вряд ли сумеем найти старуху в срок. Во-вторых, как ты сам заметил, не жена мне Лаувейя и не могу я ей приказывать, где ей быть и что ей делать. А ты можешь, старший в роду мужчина?  — Нет, — Локи дернулся, как от удара, и обиженно отвернулся.  — Вот и я так думаю, — Дима усмехнулся. — Твоя мать как вольный ветер. Ни в избе ее не запрешь, ни узами не свяжешь. Отпусти ее, Локи. Займись своей судьбой, а Лаувейю доверь мне. Даю тебе слово, я ее сберегу и верну сюда. И в любой час, когда она будет тебе нужна, ты сможешь сюда вернуться и остаться, сколько тебе нужно. Локи скрипнул зубами. На глазах почему-то стояли слезы, и говорить не было сил. Снова ему твердили, что он вырос. Снова убеждали, что не гонят, а просто… жизнь так сложилась.  — Вот что, — Дима вдруг снова взял его за плечо и потянул за собой. — Есть у меня для тебя последний подарок. Да, Локи, для дороги. Локи попытался выдернуть руку, но не смог. Воевода держал крепко. Вывел во двор, ненадолго оставил, а затем вернулся с заготовкой под лук.  — На-ка. Спроси у матери волос, да сплети ему тетиву. Так она всегда с тобой будет, — Дима вложил теплое дерево ему в руки. — Знаю, пользоваться им ты умеешь.  — Умею, — тихо ответил Локи, сжимая подарок в руках. — Но отцом моим тебе не быть.  — Это уж как сам решишь, — Дима пожал плечами. — Твоя жизнь — твой выбор. Локи дернул головой и пошел прочь, показывая, что разговор окончен. Только у избы уже запнулся, словно совесть под ноги упала. Оглянулся на воеводу, посмотрел на лук в руках.  — Спасибо за подарки, — выдавил наконец.  — Пожалуйста, — улыбнулся Дмитрий и пошел обратно к Серому.