Эффект Бабочки

Теруки удавалось притворяться спокойным ещё две недели, пока всё не обрушилось на его глазах. Ведь было очевидно, что, так же как безнадёжно было предполагать, что рано или поздно он не заболеет, или что Рейген не спросит напрямую о его родителях в тот день, когда у него не было больше сил лгать, было бессмысленно надеяться, что до него снова не доберётся Коготь. Он не пытался практиковать свои способности в это время. Даже теперь, не посещая Консультацию по Духам и Прочему уже практически три недели, он не решался использовать их на других людях. До сих пор он лишь изгонял мелких духов, что и нельзя было назвать подходящей тренировкой. Рейген дал ему понять, что психические силы нельзя было использовать против других людей, только если не было особенного случая, а Коготь спустя многие дни ни разу не посетил его дом. Месяцы. У него наконец появились люди, которые могли бы начать задавать вопросы, если бы он вдруг пропал — хотя бы как в прошлый раз, когда они так сильно задели его пустую гордость, что он оборвал с ними все связи, — однако в последние шесть месяцев, когда он проводил больше времени с Мобом и Рейгеном, и меньше в одиночку в собственной квартире, на него вдруг нахлынули мысли о том, что бы с ним стало, если бы всё это неожиданно пропало. Если бы Коготь наконец забыл о нём. Ведь он уже стал чувствовать себя в безопасности. Перестал практиковаться. Это было ошибкой. В одну среду пробило полтретьего ночи, как он поднялся с кровати в своей пижаме со звёздочками, чтобы налить стакан воды. Слабый и измождённый от глубокого сна, он не заметил подкрадывающихся в темноте людей, пока в темноте не запылали их ауры. Каждый из этих людей был слабее него, но теперь их было шестеро, и из-за отсутствия практики он не мог, как раньше, быстро активировать свои способности. Впервые за долгое время воспользовавшись психическими силами для борьбы, он обнаружил, что это было похоже на езду на велосипеде — он мог активировать свою силу, но не сразу, а так шатко и неуверенно, будто он потерял свою прежнюю прыть. Слишком много времени он провёл с людьми, которым доверял, слишком много без единого вторжения! Он переоценил себя и недооценил их, к чему был склонен слишком сильно, и они воспользовались этой возможностью, загородив все возможные выходы и окружив его в центре собственной квартиры, выстреливая в него заряд за зарядом психической энергии. У него получилось отбить их атаки — не до первых нескольких ударов, но получилось. Конечно же, получилось, — это не было даже так трудно. Несмотря на то, как его потрепали, он всё равно превзошёл их по силе, даже если его атаковали все и сразу; однако реакция его сильно замедлилась, и каждый раз, когда он собирался атаковать в ответ, в нём пробуждалось это сомнение, что… нельзя было использовать свои силы против других людей. Как тупо. Он никогда не должен был позволить себе настолько расслабиться, чтобы забыть, как эти люди хотели схватить его или убить. Что-то мокрое и горячее потекло по его виску и щеке, когда их совмещённая энергия ударила его о шкаф, а его кисть необычно обмякла. Её прожгла острая боль, когда он попытался подвинуться. Адреналин после прошедшей битвы быстро испарялся. Его дыхание переменилось на короткое и порывистое. Это не было как в прошлый раз, ещё до знакомства с Мобом и Рейгеном, когда пришли лишь три эспера, которые были настолько слабы, что ему потребовалась только секунда, чтобы от них избавиться, или ещё до этого, когда они прислали лишь одного. Его родители были здесь в первый раз, и его мать держала его в своих руках после того, как он бросился в её объятия, притворившись, что ему не было страшно. Она подняла его и отряхнула от пыли, и отмыла с щеки кровь, куда другой эспер направил свой удар. Какой-то момент он потратил на размышления о том, чтобы позвонить ей. Было три ночи. Ему не стоило никого беспокоить. Он мог позаботиться об этом сам. Он ответственный; все так говорили. Он достаточно взрослый, чтобы жить самостоятельно. Он особенный. Он должен был быть. Только он совсем не особенный, не так ли? Разве не этому его учили? Словно лампочка засверкала в его голове. — Я же ребёнок, — прошептал он. — Я же… не взрослый. Я… не должен драться со взрослым… После минуты раздумий он осторожно прошёл до входа своей квартиры, где ввиду неожиданного нападения уронил свой телефон. Ему пришлось постараться, чтобы шагать медленно; его зрение туманилось, и он начинал качаться из стороны в сторону, если двигался слишком быстро. Телефон лежал под покоившимся силуэтом самого большого из этих болванов. Как только Теруки протянул небольшое количество психической энергии, чтобы его передвинуть, его голову пронзила жестокая боль, из-за чего ему пришлось нагнуться и стерпеть несколько тяжёлых вдохов, чтобы не стошнить. Ему нужно было позвонить в полицию. Ему нужно было позвонить родителям. Дрожащими руками он набрал номер Рейгена. Телефон прозвенел один, два, три раза. Теруки ни разу раньше не звонил Рейгену, и он понятия не имел, как долго ему пришлось бы ждать, пока тот не возьмёт трубку, но этого казалось предостаточно. Его ноги, ещё дрожащие от порыва адреналина, подкосило, и ему еле удалось поддержать себя о стену и сползти на пол. Теру, не ожидавший ответа, вскоре услышал голос Рейгена. «Теру?» По телефону голос прозвучал сонным и не слишком ясным, но это точно был Рейген. Облегчение, которое почувствовал Теру, оказалось гораздо сильнее, чем он ожидал, и нахлынуло на его глаза, перелившись на щёки жгучими слезами. Маленький порывистый вдох проник в его горло. Очень долгую минуту он не мог говорить. На другом конце линии послышался непонятный шум. Сквозь своё облегчение Теру ощутил острый укол совести за то, что пробудил Рейгена в три часа ночи после двух недель абсолютной тишины из-за чего-то, с чем он бы наверняка (наверное) мог справиться сам. Однако он невероятно устал, всё тело пронзала жуткая боль, и ему начинало казаться, что он не особенно и хотел заботиться об этом сам. Потому что, может… может, ему необязательно было этого делать. Голос Рейгена вырвал его из собственных мыслей. Очевидно, он говорил уже какое-то время, а Теруки не заметил. «…аллё? Ты в порядке? Теру?» — Я, ам, — промолвил Теруки, изо всех сил пытаясь держать ровный тон, не выдерживая из-за крови и слёз, текущих по его лицу; а он просто хотел укутаться и вернуться в постель, и, может, кого-то обнять, если бы и признался в этом кому-либо. Он рассеянно пересчитал свои раны и предпринял решение, что ему всё-таки не грозит смерть. — Я… в порядке. «Ага, нет, ничего такого», — пренебрежительно зевнул Рейген, но беззлобно. — «Звонишь в среду, ночью, в… боже, в три часа, и это после двух с половиной недель молчания, — конечно, что-то произошло. Почему ты вообще не спишь, Теру? Тебе приснился кошмар?» У Теруки дрогнуло дыхание, как только он попытался сжать зубы, чтобы не всхлипнуть. Он задрожал всем телом. — Ну… немного. Слова, непонятные и скрученные, было трудно выпустить изо рта. На другом конце послышалось больше шума. «Ну, так да или нет?» — спросил Рейген, словно это был обычный разговор в офисе, и Теру не игнорировал его последние три недели. Его тон лишь переключился на более мягкий. «Я не пойму, как тебе помочь, если не скажешь, в чём проблема». Он тут же подавил идею как всегда отрицать то, что ему нужна была помощь. Так или иначе, всё-таки он позвонил Рейгену, и именно он сейчас сидел, прислонившийся к стене, с запёкшейся в волосах кровью и травмированной кистью руки, которую вряд ли сможет исцелить сам, и плакал — но плач он мог хотя бы остановить. Он оттёр локтем засохшие слёзы с лица и разок шмыгнул. — Да не кошмар это, — пробубнил он. Закрытым ртом Рейген произнёс некий звук. «Ладно. Ты заболел?» — Эм… Нет, вроде? — сказал Теруки спустя большее время, чем того стоило обдумывание ответа. Он не знал наверняка, являлось ли дурное чувство, появляющееся после любого движения, побочным эффектом от использования своих сил или чем-то ещё. Он чуть-чуть передвинулся и резко вдохнул, как только опёрся на больное запястье. «Ты ранен?» — голос Рейгена теперь прозвучал совсем иначе, и гораздо жёстче. Теру сглотнул, неспособный полностью удержать стон, и с дрожью выдохнул. — Да. Шум усилился, и Теруки услышал проклятие, которое, может, было не предназначено для его ушей. Голос Рейгена стал предельно серьёзен. «Ясно. Ладно. Очевидно, твои родители сейчас не с тобой, но я скоро приду, хорошо? Ты ведь дома?» — Да, — ответил Теруки. Он слабо моргнул, подумав, почему слову «родители» был придан такой ядовитый тон. За этим ему послышался звон ключей. «Твоя дверь открыта?» — Замок сломан, — проверил он, мельком взглянув на дверь. Она была чуть приоткрыта. Ледяное дуновение ветра прошлось по его спине и заставило вздрогнуть. — Они сломали. «Что ты- Кто? Кто сломал замок?» — Эти, м-м… — Теруки попытался подобрать слова, но ничего не пришло в голову. — Мужчины, — сказал он. Голова, которая вдруг показалась очень, очень тяжёлой, поникла. — Учитель, я очень устал. «Теру, мне очень нужно, чтобы ты не засыпал, хорошо?» — сказал Рейген. Его голос был спокойным, но без гармонии, с достаточной резкостью, чтобы силой удержать его гаснущее внимание. — «Я скоро приеду. Буду через десять минут. Оставайся на линии. Почему бы тебе не рассказать, что ты сегодня делал в школе? У тебя же сегодня была контрольная, так? Как оно прошло?» Теруки сложно было вспомнить, как прошла контрольная по математике, но он постарался приложить все усилия. Он продолжал забывать, о чём говорил, и вдруг отвлёкся неожиданным сонным движением одного из мужчин из Когтя. Ему показалось, что, возможно, он снова заснул, потому что в этот момент услышал тяжёлые шаги и неистовый голос из коридора. Когда Рейген отворил дверь, Теру пощурился от избытка света и шума. Ему послышался резкий вдох — естественно, от вида его квартиры, где без сознания лежали шесть незнакомых мужчин, а Теруки без чувств сидел у стены — пока Рейген не схватил его за плечи и не заговорил о чём-то, чего тот не мог разобрать. Теруки с большим усилием открыл глаза и попытался сфокусироваться на нём. Кажется, Рейгенов теперь было двое, так что он снова их закрыл. — …еру. Теруки! — но голос Рейгена казался каким-то неправильным, слишком высоким и паническим. Он чуть-чуть потрепал его щёку, и Теру в ответ заворчал. — Ну же, не засыпай, — сказал Рейген, — мне придётся урезать тебе за это зарплату. — Я не на работе, — пробурчал Теруки, приоткрыв глаза, чтобы недовольно посмотреть на Рейгена. — Ах, вот и ты, — сказал тот, скривив рот в натянутую улыбку. Новая волна облегчения нахлынула на Теруки; настолько, что он чуть не заплакал снова. Он не осознавал ранее, как ему до этого момента нужен был учитель. Рейген лишь присел пред ним, не став ничего скрывать, и спросил: — Где болит? Оу. Точно. Теруки сглотнул и показал повреждённое запястье. — М-м-м. Голова, — ответил он, — и вот здесь, запястье. Сочувственно сморщившись, Рейген тщательно осмотрел рану на виске и жуткую на вид руку. — Ага, выглядит сломанным, — выдохнул он и взглянул Теру в глаза. — Мы идём в больницу. Можешь встать? Он неуклюже закивал головой и попытался встать на ноги, только затем, чтобы плюхнуться на пол по решению гравитации. Он не поднялся полностью, пока не стал клониться в сторону и не упал прямо в руки Рейгена, поспешно вытянутые, чтобы его поддержать. — Значит, нет. Ладно, — сказал он, — давай-ка… Вот, давай так. Каким-то образом ему удалось подхватить Теруки на спину. — О-отлично, — буркнул он, пошатнувшись, и затем, — только не блюй на меня. Он сказал это дразнящим тоном, но Теруки мог лишь вздохнуть, чтобы показать, что он услышал. У него не получалось хорошо понимать большую часть чужой болтовни из-за невозможности отвлечься от боли в запястье и трещащей головы. Он на это не реагировал, пока они не вышли на улицу и не зашагали по направлению, которое ему показалось незнакомым. — Куда мы идём? — спросил он, вяло подняв голову и оглянув улицу. — В больницу, родной, — ответил Рейген. Теруки заметил, как его лицо чуть нахмурилось. — Я тебе уже говорил, ты забыл? Теруки снова опустил голову. — Хм-м. Ему повезло, что рядом была больница, рассказал Рейген несколько измученным голосом — хотя бы об этом подумали его родители. Отделение скорой помощи было неожиданно тихим в полчетвёртого утра, похоже, или у Теруки просто голова кружилась сильнее, чем ему казалось. С того момента, как они прибыли в больницу и до того, как уже их погнали в комнату, где его ждала доктор, казалось, прошло лишь мгновение. Они с Рейгеном о чём-то говорили, когда Теруки собрал в себе энергию, чтобы прислушаться. — Вы его родственник? — спросила она, что-то записав. Рейген быстро и без труда принялся лгать. — Племянник, — ответил он. — Я за ним присматриваю, пока его родители за границей. Та кивнула. — И как он получил эти травмы? Рейген на минуту застыл, скорее всего, думая о том, что бы прозвучало правдоподобно. Теруки не знал, что случится, если всё, с чем он жил — отсутствие родителей, нападения Когтя — выйдет наружу. И в этом смутном, одурманенном состоянии Теру выбросил: — Лестница! Те взглянули на него круглыми глазами. — Я, — продолжил он, — упал с… лестницы. Я хотел попить воды, но споткнулся. И не важно, что в его квартире не было никакой лестницы, или что свалиться с таковой с сотрясением мозга было бы довольно стыдно. — Гм. Доктор задала ему ещё пару вопросов, над которыми он открыто посмеялся, будто она должна была знать к ним ответ, вроде его имени и года, и затем посветила ему фонариком в глаза. Из-за чего-то, что она там увидела, она с хмурым видом прикусила губу и написала что-то в своём блокноте, пока Теруки сонно моргал глазами, убирая со взора звёздочки. — Сотрясение мозга, а также сломанное запястье, — сказал доктор. — Никакой школы, по крайней мере, до понедельника. В следующую неделю только на сокращённые дни… Она продолжала говорить с Рейгеном о лекарствах, лечении и прочих медицинских непотребствах, о которых Теру не имел понятия. Он хотел дослушать разговор, но сосредоточиться было почти невозможно, и после некоторого времени он совсем упустил суть беседы, неожиданно удовольствовавшись мыслью, что ему необязательно было волноваться об этом одному. Остаток больничного визита оказался коротким и прямолинейным. Они сделали рентген его руки, решили, что отёк от перелома утих и наложили на запястье гипс (Теруки стал думать, лечатся ли эсперы быстрее обычных людей, учитывая, как они удивились, что отёк прошёл вообще, но это был вопрос на другой день). Выбор цвета гипса занял у него неблагоразумно долгое время, но, наконец, он выбрал самый яркий, кислотный зелёный; розового у них не было, а жёлтый бы просто не сочетался с его волосами. ________________________________________ Так как весь путь в больницу Рейген нёс его на спине, запыхавшись, с Теруки он сел на поезд, заявив, что не желает больше идти пешком. Теруки отметил, однако, как чужая рука ещё покоилась на его плече, держа его при себе всю короткую и неловкую дорогу ко станции. Он уселся на сиденье рядом с Рейгеном, потихоньку войдя в то смутное положение между бодрствованием и сном, как вдруг подпрыгнул в своём сидении. — Моб… А Моб в порядке? Рейгену пришлось на секунду застыть, равнодушно заморгав на него глазами, прежде он ответил: — Хм? А что не так с Мобом? Туман в его голове ещё не прояснился, отчего Теру трудно было разъяснить суть своей мысли, но, беспокойно взявшись за чужой рукав, он что-то рассказал. — Они… они охотятся за эсперами. Если они нашли мой дом, то его тоже могли— Рейген поднял руку, жестом попытавшись заставить Теру успокоиться. — Погоди, притормози, — кто охотится на эсперов? — Коготь. Рейген провёл рукой по лицу. — Коготь, что ж, ладно… Теру, я уверен, он в порядке. Более того, сейчас пять утра, у тебя сотрясение, давай в первую очередь доставим тебя в постель… — Пожалуйста, — взмолился Теруки. Паника, не сдержанная обычной его гордыней, начала копиться в нём с необычайной скоростью. Моб мог быть сильнее него, но он никогда, никогда, даже единожды не хотел кому-либо навредить с помощью своих сил. Теруки ещё думал о тех эсперах, которые гонялись за ним, с их беспощадными нападениями, их отвратными искусственными аурами, и о том, как они перемещались, всегда стаями, всегда глядя в оба. Он вспоминал о своих тренировках, том одиноком полугоде до встречи с Мобом и Рейгеном, когда всё свободное время он проводил, оттачивая свои навыки во что-то, чем можно было делать другим больно, и как, несмотря на всё это, его всё равно избили так сильно, что он оказался в больнице. Он не мог представить себе доброго, терпеливого Моба, сражающегося с кем-либо из Когтя. Однако очень, даже чересчур ясно он мог представить Моба, покалеченного и взятого в неизвестное никому место, чего чуть не случилось с ним — только Моб бы не поднял ни на кого руку. Разве не так? Но Когтю было бы плевать, и плевать они хотели на то, что он не хотел драться; — они бы похитили его без задней мысли, и ему бы никогда не удалось более увидеть своего друга. Он бы больше его и не встретил, а последнее, что он с ним сделал, так это наорал на него, в то время как всё, чего хотел Моб, так это помочь ему. Он почти не заметил, как сбилось его дыхание, и как рука его сжалась у чужого рукава. Что-то в его лице, должно быть, убедило Рейгена, когда тот решительно свистнул. — Окей. Окей, ладно. Позвоним, — сказал он, вытащив телефон и быстро набрав номер одним пальцем. — Мать Моба меня загрызёт, если я разбужу её сына в пять утра, но позвоним. Телефон прозвенел, прозвенел, прозвенел и перешёл в голосовое сообщение. Рейген пробубнил себе в нос какое-то ругательство и набрал другой номер, который так же долго гудел. Тягучий, панический страх в желудке Теруки только стал тяжелее. Даже Рейген явно заволновался, когда телефон кликнул, и его лицо тут же приняло оптимистичное профессиональное выражение, которое, учитывая обстоятельства, только немного беспокоило. — Миссис Кагеяма, здравствуйте! Прошу прощения, что—да, я понимаю, какой час. — Рейген состроил неприятную гримасу, и тогда Теруки услышал жёсткий тон мамы Моба. — Да, у меня веские причины звонить так поздно. Моб—ай, то есть, Шигео, я хочу спросить, он… он в порядке? Прошла короткая пауза, и Рейген продолжил: — Я имею в виду, он ведь в безопасности, верно? Ничего не случилось прошлой ночью? …если вам не трудно, вы не могли бы проверить? Прошла очередная пауза, на этот раз дольше. Пальцы Теруки с силой взялись за рукав Рейгена, и он задержал дыхание, уже почти убедившись, что с Мобом случилось что-то страшное. Рейген в это время спокойно кивал головой, одной рукой держа телефон и другой держа тревожную руку Теру. — Хорошо. Благодарю, миссис Кагеяма. Да, я объясню всё позже. Простите, что побеспокоил. — Затем, повернувшись к Теруки, — здоров. Всё напряжение, что держало Теруки столбом, в этот момент отсосалось из его тела, и он плюхнулся обратно на спинку кресла. Может быть, одно лишь сотрясение сейчас вытряхивало из него все эмоции, но глаза снова защипали от непролитых слёз, и дыхание предательски дрогнуло. Не желая отпускать пиджак Рейгена, он вытер глаза плечами, потом так и оставив свою хватку на рукаве. — А можно… — сказал он, голосом слабым и измождённым: — Можно я с ним поговорю? — Пять утра, Теру, он не проснётся, — прошептал Рейген, потом заговорив по телефону: — Да, да, Теру… Миссис Кагеяма, обещаю, я объясню так скоро, как смогу, но мне действительно нужно идти. Хорошо. Прощу прощения. Он несколько драматично захлопнул телефон и испустил великомученический вздох. — Ну, что я говорил, Теру? Всё— Теруки его уже не слышал, тут же от усталости опрокинувшись на его тело и почти заснув. Рейген не завершил начатое и, не став осуждать, положил руку ему на спину. ________________________________________ Рейген затряс его, чтобы разбудить, спустя, казалось, лишь несколько секунд. — Просыпайся, наша остановка, — заявил он, и его голос показался таким тихим и мелодичным, непохожим на его громкий и грандиозный манер, что Теруки от непривычки сначала непонятливо заморгал. Тот выдохнул и дважды стукнул по его плечу. — Ну же, пойдём. Он вышел из вагона вместе с Рейгеном, устало потирая глаза и слепо следуя за ним, как утёнок за матерью-уткой. Он пошёл за ним к концу улицы, завернув за угол, в неизвестное ему здание. В тесном подъезде со стен слезала краска; пол был настолько расцарапанным, что уже невозможно было угадать его прежний цвет, а на потолке красовались несколько пятен, намекающих, что трубы в этом доме не были особо надёжными. — Это не мой дом, — промолвил он, сонно оглядев своё окружение, только начиная понимать, что он его не узнаёт. Оно было точно неприятнее, чем его собственный дом. — Нет, — ответил чуть обеспокоенный Рейген. — Ты только заметил? Это мой. Тебе нельзя ночевать в своей квартире после сотрясения мозга. — Оу, — сказал Теруки. Секунду спустя он добавил: — Я не знал. Рейген достал из кармана ключи, как только они вошли в расшатанный на вид лифт. — Ну, это верно. Поэтому я и здесь. Было странно — почти дезориентирующе — видеть Рейгена в его квартире, ещё потрёпанного ото сна, да ещё и в пижаме вместо своего обычного костюма с галстуком. Словно видеть школьного учителя в продуктовом магазине. Само место напоминало ему Консультацию, но здесь был явный бардак. В нём были всё те же детали: смутный запах сигарет и пота, необычное количество горшков с растениями и книги, раскиданные по каждой поверхности; только здесь на полу ещё лежала одежда, валялись пустые бутылки, и на кофейном столике открытыми лежали DVD-кассеты. Это было чем-то похоже на его собственную квартиру в тех редких случаях, когда у него оказывалось слишком много дел, и недостаточно времени было на уборку; когда в месте было не столько грязно, сколько существовал какой-то беспорядок. Теруки шатался на месте, но всё равно нашёл в себе силы насмехаться над жилищным положением Рейгена. — Здесь как-то нечисто, — сказал он, взглянув на пару мятых футболок на полу и раковину с немытой посудой. Рейген оскорблённо крякнул. — Эй, без издевательств! Он зевнул, почесав глаз свободной рукой. — Мне двенадцать, а я убираюсь лучше тебя. Рейген менее раздражился от сказанного, чем, Теру казалось, он должен был отреагировать — вместо этого тот нахмурил брови и поджал челюсть, хотя взгляд был печальным. У Теруки не осталось сил, чтобы угадать, почему. Тот открыл было рот, словно собираясь что-то сказать, но с мягким вздохом его закрыл. — Теру, посиди немного на диване. Я поменяю бельё. Не в силах протестовать, он так и сделал. Рейген ушёл не более, чем на пять минут, но когда вернулся, Теруки уже был окутан лёгким сном, свернувшийся, как котёнок, на одной подушке, неуклюже сложивший голову на подлокотник. Его глаза были накрепко закрыты, но через бессознательный туман он услышал, как подошёл Рейген, и сдвинул брови, как только тот нежно потряс его за плечо. Его голос казался очень далёким, когда он заговорил. — Хей, нельзя спать на диване, шею же сломаешь. Теру вполсилы шлёпнул его по руке. — Мягко же, — поканючил он. — Врёшь. Давай, я уже постель тебе разложил. Теруки глухо заворчал, глубже зарывшись в подушки. Рейген ещё пару секунд дёргал его за плечо, пока не кашлянул и не поднял его на руки неким непонятным и совсем, если быть честным, неудобным способом — от веса Теруки его руки задрожали, и тот почувствовал, как он зашатался, но не мог заставить себя об этом волноваться. — Господи, тяжёлый ты, — выдохнул Рейген, натянув голос. — Вот так ты меня благодаришь, когда я даю тебе постель; оскорбляешь мой дом и заставляешь меня нести тебя на руках. Теруки выдал что-то, что прозвучало как слова, потерянные на пути от мозга к его рту. — Ага. Не привыкай, — ответил Рейген, — меня-то пенсионером уже можно считать. Он был почти без сознания, когда Рейген осторожно уложил его на кровать, по возможности стараясь не задевать его сломанной руки, и накрыл его одеялом. Последнее, что он услышал, было необычайно нежным голосом Рейгена, произнёсшим: «Спокойной ночи, разбойник», пока им не овладел небывало крепкий сон.