Ребёнок

— Вернулся? — ты держишь распахнутую дверь, глядя на парня в маске, которую тот опускает на подбородок. На Чонгуке была кепка, которую он снял и теперь держит в руке, его волосы примялись, кончики мокрые и липнут к коже. Его взгляд полон ненависти и злобы, парень часто дышит, это видно по тому, как поднимается грудь под прилипшей майкой. — Там дождь? — Да, впусти, — Чонгук порывается сделать шаг вперёд, но ты прикрываешь дверь. — Ты прям как к себе домой. Милый мой, в этой квартире все ведут себя вежливо, а ты что-то совсем не подходишь, — ты беззаботно пожимаешь плечами. — Мне проще найти ночлег на улице, — его ладонь крепкая, упирается в дверь. Чонгук сильный, его мощи хватит на то, чтобы зайти в квартиру и тебя заодно выгнать, но он пока не делает ничего подобного, просто смотрит исподлобья, почти рычит сквозь зубы, пока говорит, и смотрит на тебя, к совести взывает. Твоя совесть ноет уже давно, потому что в больницу к Чонгуку ты больше не пришла. Так хотелось навестить, внутреннее «я» скулило и на коленях просило ещё раз сходить в больницу. Всё хотелось хотя бы на выписку приехать, но ты сдержалась, довольна собой, однако сейчас этот гад давит опять на твоё милосердие. Внутри всё борется с мыслью, что нельзя быть такой доброй, люди садятся на шею, а этот ребёнок ещё и свернуть её может невзначай. — Так иди, ищи, — ты киваешь на лестничную площадку, а Чон лишь сильнее сжимает губы. Ему не хочется, это видно по сомнению в глазах, потому что какую-то долю секунды ты видела, как его зрачки скакнули в сторону, в панике он слегка дёрнулся и всем телом напрягся ещё сильнее. Чонгук кажется сильным, но ты знаешь, что он всегда возвращается к тебе. Он упрям, но всё равно уступает, хоть и не сразу. — Если я снова попаду в больницу, это будет на твоей совести. Сможешь жить с таким грузом? Это будет мой второй раз, когда по твоей вине я окажусь в больнице, не стыдно перед отцом? — Нет, Чонгук, уходи и без нормального отношения не возвращайся. Я тебя, скотину, не прошу на коленях ползать, я хочу вежливости и уважения, как и все нормальные люди, — ты горько проговариваешь, захлопывая дверь, к удивлению не испытывая никакого сопротивления. Чонгук позволяет закрыть двери, оказавшись в сыром подъезде в мокрой одежде. Тебе стыдно оставлять его как продрогшего щенка вот так, но пока он не переступит через себя, никаких изменений в лучшую сторону не будет. Все беды происходят только по его вине – глупый мальчишка отрастил колючки и ни в какую не хочет показать мягкую шёрстку. Ты убеждаешь себя, что поступила правильно, что Чонгука можно научить жизни. В нём есть разум, доброта, искренность, только всё это скрыто под толщей наглухо забитых досок в дверку его сознания, туда не пробивается свет, а плесень уже давно расцвела во всей красе. — Дурак ты, Чонгук, — бормочешь себе под нос, смотря фильм по телевизору, но не понимая ни одного слова. В голове лишь отсчёт времени. Чонгук на улице уже час, там дождь и ветер только усилились, так что ты без конца поглядываешь, как капли барабанят по стеклу, и всё больнее вгрызаешься в губы. Возможно, его уже не исправить. Самое большое, что можешь сделать – дать ему крышу и тепло, позаботиться, чтобы он не болел, а вместо этого ты выгнала его, чтобы ещё раз доказать, какие люди плохие. Именно с подобными мыслями ты встаёшь и идёшь в прихожую, где уже тянешься за зонтом, как вдруг раздаётся звонок в дверь. Открываешь мгновенно, даже не подумав сначала глянуть в глазок, из-за чего пугаешься увиденного. Чонгук, промокший до нитки, с него капает вода, а всё тело – сплошной облегающий комбинезон из мокрых тряпок. Он смотрит на свои ноги, а ты на слипшуюся чёлку парня, с которой капает вода на пол. Видно только его макушку, нос и сжатые губы, Гук шмыгает носом и пытается восстановить итак ровное дыхание. — Впусти, пожалуйста, — бубнит тихо, быстро и невнятно, что ты хочешь переспросить, не послышалось ли, но тут он поднимает голову, сталкиваясь с тобой взглядом. Его губы синие, а под глазами ещё не сошла синева после избиения. Лицо бледное, но хуже всего глаза. Они говорят гораздо больше Чонгука. Они рассказывают историю о том, как трудно ему было, он злился, впадал в бессилие, паниковал и был на грани. Теперь там ненависть, он бесится из-за тебя, потому что пришлось поломать пару досок на вход в свою душу, это было больно, но теперь он готов показать это унижение и пару кровоточащих ранок от вырваных гвоздей. В огромных глазах море признания собственного бессилия, но вместо смирения – злоба на тебя, весь мир и эту жизнь. — Заходи, ты весь мокрый, иди сразу в ванную... Нет, оставь обувь здесь, — ты видишь, как тело Гука не слушается и сама стягиваешь кроссовки, ведёшь за плечо в ванную и заставляешь залезть в неё и лечь. Слышно даже, как стучат его зубы, инстинктивно Чон прижимает колени к груди, когда ты настраиваешь воду и поливаешь его прямо так, в одежде. Гук всё равно уже мокрый, а так быстрее согреется. Парень подставляет руки под напор, приятно морщится и опускает расслабленно веки. Он позволяет себе улыбнуться и расслабиться, даже не замечает, как ласково ты перебираешь его волосы с такой же лёгкой улыбкой. — Почему ты такой колючий, Гук? — на твой вопрос парень тут же дёргается и поднимает глаза, словно вспоминая, что ты всё ещё здесь. — Потому что знаю, какими жестокими могут быть люди. — Это жизнь. Люди приносят боль снова и снова, но каждый раз мы заново учимся доверять. Может, ты тоже попробуешь? — парень хмурится, и ты видишь неверие в его глазах. — Что ты вообще несёшь? В чём смысл? Если ударился мизинцем о ножку стола, то я не хочу больше биться о неё. — Но ходить ведь ты не перестаёшь? Ты можешь снова удариться и всё равно ходишь к этому столу. Ты не выкидываешь его и не переезжаешь, а просто продолжаешь жить, потому что боль проходит. Ты видишь, как он дуется, хмурится и что-то в своей голове укладывает. На секунду кажется, словно он верит, хочет поверить, но потом он трясёт головой, обрызгивая тебя. — Нет. Не сравнивай такую мелочь с жизнью. Больше вы не разговариваете, но парень ещё какое-то время позволяет тебе массировать его голову и поливать тёплой водой в ванной. *** — Будешь смотреть со мной фильм? — ты заглядываешь в комнату, ни на что особо не надеясь, смотришь, как у окна Чонгук крутит в руке телефон, иногда поглядывая на экран. Вы оба прекрасно понимаете, что ни один из его друзей не проведали его в больнице, до сих пор не написали, а некоторые даже не поинтересовались, жив ли он. Чонгук смотрит на экран, снимает с блокировки и снова выключает подсветку, он пялится на свою руку и сжимает губы. — Какой? — раздаётся на грани слышимости, ты уже хотела уходить, думая, что ответа так и не дождёшься. — Любой. У нас есть интернет, помнишь? — ты усмехаешься, а Чон лишь дёргается и кривится в своей манере. — Тогда выбираю я. Он идёт к телевизору, а ты устраиваешься на диване, заинтересованная его выбором. Обычно ты привыкла обсуждать, что глянуть, но отдать всё в руки одному парню – интересная мысль, это покажет что-то из внутреннего мира этого человека. Чонгук копается недолго, он выбирает драму про двух неизлечимо больных подростков и с довольным видом валится на диван. Его лицо важное, царское, парень ухмыляется, а ты не понимаешь его выбор. Ты ожидала увидеть боевик, экшн, фильм про супегероя, но никак не сопливый фильмец. На такой тебе не хотелось бы тратить своё время. Начало затянутое, ты уже хмыкаешь на глупые реплики героев и странную завязку. — Быстро же они втюхались, — Чонгук сбоку накинул ногу на ногу, а руки откинул на спинку, ты почти касаешься его, приходится сидеть в напряжении, потому что ещё немного откинешься назад, и парень обнимет тебя. Чонгук уходит на драматичной паузе, ты сначала думаешь, что он ушёл поплакать, как маленький ребёночек, но парень возвращается с чашкой попкорна. Ты совсем забыла, что он есть у вас в квартире, но всё равно с радостью берёшь у него пару штук. Теперь ты понимаешь, почему он выбрал этот фильм. Угадывать, что будет дальше – забавно, ты не перестаёшь давиться попкорном каждый раз, когда Чон утрирует в своих предсказаниях сюжета, но это так чертовски смешно. Парень высмеивает сюжет и игру актёров, потому что им тоже семнадцать, но это далеко не соответствует жизни, потому что Чонгук знает лучше режиссёра, обсирая того как только может, а ты улыбаешься, смеёшься, и впервые так расслабленно себя чувствуешь рядом с ним. Наконец, ты не ощущаешь ответственности на себе, а будто ты действительно с другом смотришь второсортное кино. Из-за попкорна ты садишься ближе, из-за смеха почти лежишь на парне, а Чонгук уже давно опустил свою руку на твоё плечо. Никто не оказался против, это не посеяло неловкости, а только утеплило атмосферу между вами. — Ты такой жестокий, он не умрёт в свой день рождения! — ты бьёшь крепкую грудь Чона, думая, когда же он успел стать таким сильным, и внезапно испытываешь желание положить голову ему на грудь и прикрыть глаза. К чёрту фильм, Чонгук выглядит уютным, а тебя так давно никто не обнимал. — Ладно, — его кивок выводит тебя из транса. — Он не умрёт, ты права, — Чонгук переводит серьёзный взгляд на тебя и с излишней драматичностью говорит: — умрёт их друг! Ты вскрикиваешь, потому что второй рукой, которой он ел попкорн, парень хватает тебя за бок. Ты подпрыгиваешь и хочешь отстраниться от болючей хватки, но Чон прижимает к себе второй рукой, которой обнимал, и не прекращает пальцами считать твои рёбра. От неожиданности у тебя пробивается истерический смех, ты хочешь сбежать, но в кольце его рук только прячешь голову в изгибе его шеи, почти выскакивая ему на колени. Ты бедром сбиваешь полупустую чашу с попкорном, руками цепляешься за его плечи, ощущая перекатывающиеся мышцы, смеёшься и кусаешь в отместку его шею. Парень шипит и заваливает тебя на диван, как пушинку, подминает под себя, и ты видишь его как в первый раз: сощуренные глаза от широкой улыбки, два передних мило торчащих зуба, морщинки вокруг уголков губ. Чонгук сияет. Парень кажется искрой, которая может завести любой двигатель, он похож на источник энергии, который весь светится и переливается изнутри. Ты видишь в нём ту жизнь, которой его лишили, ты видишь, как много он прятал в себе и казался другим. — Чонгук, их друг умер! — ты замечаешь эту неловкую паузу, чувствуешь, как краснеешь, потому что лицо парня так близко теперь и совсем не улыбается. Чонгук поворачивается к телевизору, но потом всё равно изумлённо возвращает взгляд, выпячивая губы в недоумении. — За что? — ты ударила его в плечо, не сильно, скорее от негодования, потому что теперь ты нахмурилась и надулась искренне. — За спойлеры! — ударяешь ещё раз, чувствуя себя ребёнком. Чонгук сейчас кажется взрослее тебя из-за своего низкого бархатного смеха, который из-за твоего звонкого почти не слышен. Тебе нравится такой расклад, в душе ты тоже ещё ребёнок: наивная и слишком добрая – ты не хочешь это скрывать перед парнем. — Эй! Я, как и ты, впервые смотрю этот фильм, — Чонгук с улыбкой цапает тебя за бок, приподнимая под поясницей, а ты выгибаешься и изображаешь драматичную смерть. Всё это под трагическую музыку из фильма. На секунду ты думаешь, не перебор ли это, потому что руки парня напрягаются и замирают, краем глаза ты видишь, как заледенел Чон, но потом робкая улыбка всё равно перерастает в широкую и с ней на лице парень помогает тебе подняться. Внезапно ты оказываешься на коленях Гука, сидя к нему лицом. Руки всё ещё цепляются за плечи, а ноги по бокам от него разведены. Ты бы не покраснела, если бы не его горячее тело; всё было бы в порядке, если бы не сильные руки на твоей талии, если бы не взъерошенный вид, если бы... Но слишком многое показалось тебе желанным, настроение перешло сразу в другую степь, а улыбка опустилась до приоткрытых губ и сорванного дыхания на грани. Замерли оба, читая в глазах напротив, что будет дальше; каждый ждёт какого-то шага, но в итоге время замерло моментально, стоило вашим взглядам пересечься. Вы оба часто дышите после борьбы, Чонгук аккуратно, еле заметно, пальцами проводит по твоей талии ниже, ты чувствуешь, какие длинные его пальцы, они дотягиваются почти до позвоночника и греют, стискивают, мнут. Срывается твой выдох, тела подвигаются ближе друг к другу, его горячие руки переходят к заднице – всё это одновременно, в едином порыве, и снова молчание. Ты боишься спугнуть, Чонгук боится всего, что сейчас хочет сделать, но всё равно облизывает губы и молчит. Уже давно происходящее перешло черту, чтобы назвать это случайностью; пауза затянулась до неприличного надолго, а вы выключили время в своей голове, чтобы по миллиметру делать передвижения. У Чонгука большие глаза, в них настоящий Гук, без вредной оболочки, под ними синие круги, а тело горячее раскалённой стали, под твоими пальцами вот-вот расплавится. Пальцы Чонгука на твоей заднице ощущаются правильно, мысль об этом идёт тебе прямо в пах и растапливается там горячим мёдом прямо в возбуждение. Ты ёрзаешь, а Чонгук смотрит на твои губы и не решается никак поцеловать. В голове не укладывается тот факт, что ты готова поцеловать этого вредного, наглого ребёнка. Ты возбуждаешься от его рук, от его тела, от позы, в которой вы находитесь, потому что есть что-то интимное во всей раскрывшейся робости, этом еле заметном румянце на его щеках. В глазах парня снова история, там невысказанное желание, там идёт борьба, потому что одна часть говорит ему «давай уже, действуй», а другая сжалась в комок и просит убежать. Ты боишься, что если сейчас поцелуешь его, Чон сбежит. Он не привык доверять, а с симпатией тем более не справится, это ощущается по робким сжиманиям ладонями твоих половинок. Чонгук хочет увести взгляд, но перед этим снова заглядывается на тебя, даёт последний шанс. А ты чувствуешь как он горит под тобой, как молча передаёт сигнал, что это последний раз, когда можно, так что ты наклоняешься к губам как можно ближе и ловишь этот резкий выдох. Это похоже на последнее покачивание стебля, прежде чем сорвать цветок; этот выдох был самым сладким перед поцелуем, потому что потом шли его сухие, тёплые губы. Ты проводишь языком по ним, ощущаешь их неровность от недавно заживших ран, чувствуешь, как дрожаще раскрывает Чонгук рот и, не зная, что делать, отдаётся тебе. Он издаёт звуки, совсем тихие и незаметные, но ты всё равно слышишь и таешь. Парень теряет воздух, дышит еле как, потому что от переизбытка чувств не успевает набрать лёгкие, как тут же всё выходит в тихой красивой ноте. Это – своеобразная мелодия его поражения, его дрожи, его первого настоящего поцелуя, поэтому звучит она совсем тихо, но Гук не может сдержаться, он выдыхает поражённо каждый раз, руками всё сильнее сжимая твой зад. — Гуки, — ласково произносишь и отстраняешься, а он, как слепой щенок, льнёт следом и не хочет прерывать поцелуй. Чонгук под тобой особо не шевелится, руки не передвигает, будто не знает, что позволено гораздо больше. Это почти самый целомудренный поцелуй у тебя, потому что ты только пробуешь губы Чона своими, не лезешь глубже. Чон сладкий. Он чувствительно отзывается на твои лёгкие укусы губ, хмурится и мычит слегка недовольно, когда ты игриво проводишь языком по ряду его дёсен, а в ответ на недовольство смеёшься короткими выдохами из носа. Чонгук очаровательный, когда весь зажатый и скованный просто позволяет тебе напирать, вылизывать его губы. Ты никогда не пробовала таких вкусных губ. Они кажутся упругими, горячими и пылкими. От Чона ты ощущаешь малую отдачу, парень лишь повторяет твои движения, но так мило прижимается с лёгким отчаянием, когда ты пытаешься отстраниться. Для азарта ты ведёшь свои руки за спину, накрываешь ладони Гука своими и, схватив, заводишь под свою домашнюю одежду, под бельё и почти смеёшься, потому что парень забавно давится в эту секунду воздухом. Ты не знала, что Чон может быть таким: податливым, мягким, позволяющим тебе вести и быть сверху. Он дрожит немного, ты чувствуешь промежностью его стояк, к которому он тебя всё ближе за зад толкает, снизу вверх сам подаётся и всё громче мычит с наслаждением. Всё сильнее его руки гладят ягодицы, ты сама стонешь и выгибаешься во все стороны, лишь бы больше касаний получить от него, а Гук в ответ сам ближе придвигается пахом, под твои бёдра льнёт и даже разрывает поцелуй, чтобы откинуть голову на спинку дивана и простонать низко, с гортанным желанием, выпущенным наружу. Ты улыбаешься, гладишь его шею и плечи, разглядывая сверху, и вскрикиваешь, когда его пальцы с силой впиваются в зад, раздвигают половинки, а сам он членом трётся о твою промежность грубо, уже откровенно резко, дыша часто и с усердием. — Господи, что ты творишь? — ты шепчешь, падая на него. От Чонгука пахнет одеколоном, порошком и потом, линия его челюсти прямо около твоего носа и внезапно ты понимаешь, что от него пахнет мужчиной. Именно взрослым и состоятельным мужчиной, который сейчас через одежду трахает тебя своим членом. — Чонгук, — ты цепляешься за него, ахаешь и глотаешь воздух, потому что всё, что хотела сказать, вылетает мгновенно из головы. Парень отвечает тебе лишь когда кончает. Он дёргается пару раз, через сжатые зубы выдыхая тебе в висок, а потом туда же и говорит, ероша волосы, которые щекочут твою кожу. — Я слушаю, ты что-то хотела сказать? — голос до такой степени хриплый, что ты не можешь собраться воедино. Он пробивает твой мозг и до конца его уничтожает. — Какого чёрта сейчас произошло? — ты говоришь лениво, еле ворочая языком. Кажется, будто сейчас он скинет тебя с себя, но этого не происходит. — Я не знаю. Тишина прокатывается холодком по спине, какое-то время ты не двигаешься, стараясь как можно безболезненно выйти из этой ситуации. Чонгук тоже застыл, сейчас его руки на твоих ягодицах кажутся ужасной наглостью и, несмотря на то, что вы одеты, ты ощущаешь себя голой рядом с ним. Отстраняешься медленно и аккуратно, садишься прямо и пару секунд ваши взгляды просто гуляют по обломкам собственного безумия. У Чонгука волосы растрёпаны, на шее пятно от укуса, а глаза со страхом оглядывают тебя. Он смотрит сначала на свои руки, которые заведены тебе за спину, потом на твои губы и после в глаза. Этот взгляд стреляет внутрь тебя разрывной пулей страха, который прокатывается до самых дальних углов тела и возвращает противный червячок волнения в живот. Вы сделали это спонтанно, ты не должна так вести себя, потому что старше, а поступила беззаботно, без единой мысли полезла целовать парня. — Это твой сотовый звонит? — облизнув губы, хрипит Гук. Вы отмираете в одно мгновение, его ладони пропадают с твоей кожи, парень уводит глаза в сторону, а ты соскакиваешь с его горячего тела и идёшь в спальню за телефоном. Кажется, что теперь всё в тебе неправильно, холодно, не так, как нужно. Твои губы всё ещё пульсируют, слюна на них ещё свежа, а уши краснеют от совсем свежих воспоминаний. — Алло? — ты выходишь из спальни обратно, сталкиваясь в коридоре с парнем. Чонгук тормозит и приподнимает одну бровь. — Да, Юнги, всё хорошо, — ты показываешь парню, что это звонит его отец. Гук просто кивает и идёт в свою комнату. Пару секунд ты смотришь ему вслед, в груди пытаясь сдавить свой страх перед содеянным. Ты целовалась с Чонгуком. С этим невоспитанным, грубым ребёнком, которого Юнги пытается научить жить уже который год. Чонгук улыбался, смеялся, веселился. Такой Гук кажется мифом, невозможным событием, которое лишь галлюцинацией появилось перед тобой. — Ты меня слушаешь вообще? — чертыхается Юнги на там проводе, пока ты подходишь к дивану, выключая телевизор. Вы даже не досмотрели фильм. — Юнги, — ты держишь пульт в руке и пялишься на отражение своего испуганного лица на экране. — Что-то случилось? Мне сообщили, что Чонгук был в больнице, что у вас там происходит? — Его уже выписали, — ты обходишь и садишься на диван. В ногах у тебя миска с рассыпанными остатками попкорна, которую ты поднимаешь с пола и ставишь на диван рядом с собой. — В смысле «уже выписали»? Что произошло? «Я поцеловала Чонгука» — Он подрался сильно, но уже всё нормально, будто ты сына не знаешь. Юнги тяжело вздыхает на том конце провода. Он знает как никто другой, прекрасно помнит все синяки сына, который бил всех, кто смотрел на него косо, получал в ответ не меньше, а может больше. Чонгук – воин, он привык бороться, только уже забыл, за что и ради чего. Ему люди все чужие, враги, от которых нужно прятаться, для него друзья те, у кого есть авторитет. — Мне все здесь говорят, что таких детей уже невозможно исправить или перевоспитать, поздно уже. Неужели Чонгук таким и останется? — Юнги порой жалко. Если убрать редкие командировки, Мин отдаёт все свое время сыну, из-за которого постарел на целый десяток за эти три года. Юнги старается, в свои тридцать семь лет он подаёт пример как отличный отец, а ты искренне хочешь помочь ему. «Только я сейчас целовала твоего сына, Юнги» – мерзко трещит в голове. — Я не думаю, что Чонгука нужно перевоспитывать, весь его характер идёт от желания защититься, а не от плохого воспитания. Он сам поймёт, как правильно, когда научится доверять. — Это ты мне сейчас говоришь, серьёзно? — Юнги грустно смеётся, а ты тоже улыбаешься, не понимая своих побуждений. — А как же твоё желание его убить? «Горбатого только могила исправит» – кажется, так ты мне всё время говорила? Говорила. Не раз ты повторяла, что Чонгук тебя скоро доведёт. Ты смотришь на осколок в углу телевизора, который появился, когда этот ребёнок со злости кинул туда пульт. Это было в тот день, когда ты не выпустила его из квартиры на прогулку с друзьями, потому что тот должен исправить оценки в школе. Пришлось после покупать новый пульт, а телевизор пострадал не сильно. Оценки его, конечно же, не улучшились, а ненависти в глазах стало больше. Ты смотришь на чашку рядом с собой, на ней лёгкий скол, который появился от очередного показушного шоу под названием «Я не буду есть». Ты оставила частично целую посуду. Говорят, что нельзя хранить треснутую, но если ты её выкинешь, ничего не останется для еды. Ты не скажешь, что парень изменился, сейчас он просто стал осторожнее, лишний раз молчит, сжимает губы, а сам смотрит так, что все проклятья этого мира всё равно слышны. — Я не знаю, можно ли что-то изменить уже в этой жизни, но я так хочу, чтобы он чаще улыбался. Ты когда-нибудь видел его улыбку? От неё хочется реветь, потому что она очень яркая и красивая. — Ты меня пугаешь, — Юнги прочищает горло и напряжённо молчит. — Я не видел, как он улыбается, мы точно сейчас про моего Гука говорим? Что произошло у тебя там? — Я не знаю, — повторяешь недавнюю фразу парня. Это действительно то, что ещё больше запутало. Поцелуй был лишним. Чем ты только думала, когда это делала? В голове был порядок, Гук совсем недавно сказал тебе «пожалуйста» и перестал хамить, а теперь как себя вести? Ты не знаешь совсем ничего. Своих чувств не понимаешь, чего ты хочешь даже приблизительно не можешь сказать, потому что тебе двадцать два, ты совсем недавно закончила университет, а в жизни не появилось ни капли взрослых мыслей. Ты такой же ребёнок, который сначала боялся жить под одной крышей с парнем, а потом совсем потерялся в чувствах и во всём остальном. Ты не Юнги, тебе не тридцать семь лет, хотя даже в таком возрасте многие порой бывают в тупике. «Чего ты хочешь?» – если повторить себе этот вопрос, то честно ты ответила бы не по-взрослому. Ты хочешь повторить поцелуй. Даже есть желание большего, зайти дальше, но парень ещё даже не совершеннолетний. Только после этого честного ответа уже просыпается взрослый человек и говорит, что это нарушение закона, появляется отвращение к себе и желание сжаться в комок. Потому что всё ещё хочется. — Я, кстати, звонил тебя успокоить и сказать, что я скоро приеду. — Хорошо. Ты прощаешься с Мином, всё ещё глядя на свой странный вид в отражении телевизора. Ты выглядишь такой маленькой и напуганной, что даже глупо с одной стороны, ведь ничего такого не произошло. Это просто поцелуй, не секс; но это поцелуй с Чонгуком, который тут же играет другими красками. Это не тот пьяный отвратительный мазок его губами с привкусом алкоголя. Это тёплый и светлый поцелуй с искренними эмоциями.