Ребёнок

— Мелкий дома? Ты знала, кто стоит за дверью, видела его друзей в том же составе, что и в прошлый раз, но открыла всё равно, потому что они не уйдут. Чонгук тогда бы сам открыл и не было бы времени узнать, что они здесь делают. — Зачем он вам? — Какая разница? — парень кривится, цокает, перемещая во рту язык к щеке и разглядывает тебя с ног до головы. На тебе халат, под которым только бельё и полотенце на голове, перекошенное чуть в сторону. Тебе плевать на этих отморозков, потому что больше всего раздражает тупость Гука. — Одну минуту, — ты захлопываешь дверь прямо перед их носом, закрываешь на замок на всякий случай и быстро идёшь к Чону. С того дня с поцелуем прошла неделя. Уже так много времени, в течение которого Чонгук избегает тебя. Этот ребёнок стал относиться ещё хуже ко всему, закрылся в себе и даже не огрызается, просто молчит. Он быстрее уйдёт, прежде чем ты сможешь завести с ним разговор. Даже о приезде отца ты не можешь сообщить, потому что он упрямится, закрывается и не слушает. — Чонгук, — ты стучишь в дверь, которая, конечно же, закрыта. — Открой, скотина такая, поговорить нужно. — Нам не о чем с тобой разговаривать, — Чонгук распахивает дверь тут же, хмуро смотрит исподлобья, но закрыть ты не даёшь дверь обратно, толкаешь его в грудь, заходя вглубь комнаты. — Нет, есть о чём, — рычишь, чувствуя сопротивление. Гук не даёт тебе толкать его дальше, резко убирая твою руку в сторону, из-за чего ты делаешь шаг вперёд по инерции и бьёшься лбом о его грудь. — Говори и проваливай. — Какого чёрта ты продолжаешь дружить с этими отбросами? — ты указываешь себе за спину, где опять раздаётся звонок в дверь. Чонгук делает шаг вперёд, но ты хватаешь его за плечи. Этого достаточно, чтобы он замер и напрягся. — Это не твоё дело, — медленно Гук опускает свой взгляд на тебя. Ты чувствуешь его раздражение, таким он бывает перед приступом гнева, когда всё, что сдерживал, льётся наружу. Именно сейчас он на грани. Ты зашла в его комнату, тут же задела больную тему, опять пытаешься его поменять, воспитать, а там ждут «друзья» за дверью. Ты поражена, как он до сих пор не послал тебя куда подальше и не оттолкнул. — Эти ли друзья тебе будут снова больничные счета оплачивать? За что они с тобой? За то, что ты крутой? Ты ошибаешься, они пришли взять ещё денег твоего отца, а почему? Потому что у них нет ни копейки, их семья ничего не может им дать, в отличие от твоей. — У меня нет семьи, — Чон стискивает твои плечи и пару раз встряхивает, чтобы вернуть ненависть на место, заткнуть наконец и вырваться из твоих рук. — И друзей у тебя нет, — в тишине ты горько заканчиваешь и сама отходишь в сторону. Ты смотришь на него с сожалением, потому что действительно грустно это осознавать. Чонгук не видит в Юнги семью, в детском доме он её был лишён, а сейчас ему даже на друзей не положиться. Неужели он этого не понимает? Чонгук хватает кожаную куртку и выходит, задев тебя своим плечом. Парень хлопает дверью со всей силы, что даже стены подрагивают вместе с тобой. Вы вернулись в начало. Ты не понимаешь, почему Чон даже не пытается прислушаться к тебе, почему ведёт себя ещё хуже, какого чёрта всё только набрало обороты? Когда он поймёт, что это не та компания, ради которой можно так портить жизнь? Почему он не хочет доверять тебе, но так легко открывается этим ублюдкам? Ты бесишься, потому что Гук теперь кажется невероятно тупым. Только слепой дурак не увидит мразей в этой кучке отбросов, а Чон берёт с них пример. Ты когда-то слышала, как он называет их стаей. Хотя ты бы уточнила – это стая падальщиков, потому что грязнее людей ты ещё не видела. Даже несмотря на злость, на желание скрутить руки Чонгуку, ты не спишь. Опять не можешь уснуть, зная, что он ещё не вернулся. Ты ему не мамка, в прошлый раз всё закончилось плохо, так что сейчас ты проверяешь свой телефон периодически, ворочаешься и почти вскрикиваешь, когда приходит смс: «Я пьян, но не сдох, потому что ты волнуешься». — Пиздюк, — фыркаешь в телефон и отвечаешь только «ок», а потом ругаешь саму себя, потому что нельзя было отвечать так быстро. Он теперь понял, что ты и правда переживала, ждала его, а теперь ругаешься в подушку и засыпаешь. *** В какой-то момент ночью становится душно, жарко и противно под одеялом. Ты морщишься и хочешь высунуть ногу, но не можешь, ощущая тяжесть по бокам от себя. — Они меня хотели заставить снять девушку, — шепчет горячо на ухо тебе парень. Под ним тебе не хватает кислорода из-за жары, а сон ещё не сошёл до конца, поэтому ты пару раз молча моргаешь, прежде чем осознать, что над тобой навис Чонгук. На парне майка, которая открывает его красивые плечи и острые ключицы. Его шея в засосах, а глаза мутные, совсем без капли адеквата. От него несёт дешёвым пойлом, снова, в голове ты возвращаешься к тому ужасному поцелую как раз в тот момент, когда Гук смотрит на твои губы и облизывается. — Они хотели, чтобы я трахнул проститутку, а они посмотрели на это, — парень морщится и в этом время пальцами гладит твою линию челюсти, опускаясь к шее и ключицам. Чонгук спускает одеяло, неловко заваливаясь на бок, и снова над тобой берёт верх. Он кряхтит, а ты не смеешь его перебивать. На часах три часа ночи, и Чон пьян не настолько сильно, чтобы это не помнить утром. — И ты послушал их? — Я отказался, но это их только развеселило, и они решили меня держать, пока шлюха сама всё сделает, — Чонгук смеётся неестественно, натянуто, смотря периодически на стены, на свои руки, которыми он продолжает невесомо трогать твоё тело. — Я сказал, что они мудаки, и избил Тэхёна. Точнее, Ви. Теперь ты замечаешь, что его костяшки сбиты, раны кровоточат, а Гук даже не морщится, рассказывая тебе всё как плохую сказку на ночь. — Ты поступил правильно. Чон фыркает и смеётся по-настоящему, ему действительно весело, только ты не понимаешь, почему. — Я так и знал, что ты это скажешь, — он опускается ниже и ложится на тебя сверху, укладывая голову на грудь, плямкает и трётся щекой. — Мягко, — Гук похож на довольного кота, перепившего валерьянки, что ты не сдерживаешь улыбки, игнорируешь его тяжесть, которая мешает нормально дышать, и принимаешься перебирать его волосы нежно и аккуратно. — По какой причине ты с ними дружил? — Они всегда знали, где выпивка и веселье, они казались крутыми. Ви мог достать что угодно, а Чимин – пропустить нас куда угодно, мы классно тусили, пока они не начали просить меня воровать. Голос Гука всё тише и тише, ты боишься, что он сейчас уснёт, но он лишь просовывает под твою спину руки и обнимает, обвивается весь коалой и работает как печка. — Воровать? — Да, я воровал для них мелкие закуски, кошельки, украшения. — И после этого ты ещё должен был им денег? Ты такой тупой, — цокаешь, а Чонгук по-доброму смеётся, коротко совсем, но радостно. — Мне нравится, что ты никогда не подбираешь выражения. Ты не похожа на родителя или на сестру. Ты никогда не думаешь, как бы не задеть мои сиротские чувства, ты... Ты, блять, всегда права. Они не друзья мне, весь вечер я думал только об этом, потом их тупое предложение переспать с тёлкой, а я вспомнил наш поцелуй и так противно стало рядом с ними, — Чонгук поднимает голову, в его глазах уже больше разума и ясности, а на губах озорная полупьяная улыбка. — Я хочу ещё раз поцеловаться с тобой. — Ты пьян, Чонгук. — Я всю неделю был трезв и хотел этого не меньше, — шепчет он тебе в губы. — И ты не представляешь, как меня бесил тот факт, что мне понравилось и я хочу ещё. Ты меня бесишь, потому что вся такая курица-наседка, а потом даёшь потрогать свой зад. — Ты меня бесишь не меньше, потому что заебал огрызаться. Я реально порой чувствую себя твоей грёбанной мамкой, а потом хочу тебя трахнуть, думаешь классно сочетать эти чувства? А? — ты шипишь и с силой бьёшь его по руке. Чонгук хмыкает и насмехается над тобой, чтобы после наклониться ещё ближе. — А сейчас какое чувство побеждает? Хочешь поцеловать меня в лобик и уложить спать? — парень выпячивает нижнюю губу и игриво потирает кулаками глазки. — Или поцеловать в губы, наконец? — Ты стал смелее с прошлого раза. — Я ради этого напился. — Не знала, что я настолько страшная, что.. — Заткнись, пожалуйста, — с паузой говорит вкрадчиво Чонгук, звуча совсем трезво и убедительно, что ты совсем замолкаешь, продолжая таращиться на него, как на чудо. Чонгук целует в эту секунду, прижимается губами к твоим, всем телом сплетаясь. Парень раскрывает губы и в этот раз сам ими шевелит, тебя гладит по плечам, талии и бёдрам, отодвигая одеяло насовсем. Он целует нежно, похож на облако, именно такое, каким мы представляем его в детстве. Он мягкий и тёплый, окутывает со всех сторон и весь превращается в уют. Целовать Чонгука – как растапливать зефир, он тает на языке и отдаёт чем-то сладким. Его губы упругие, уже такие знакомые, что отчасти ты понимаешь, что скучала по этому ощущению на своих губах. На вкус парень ни на что не похож, поэтому если тебя попросят сравнить, ты скажешь, что он похож на Чонгука. Это неповторимо и так знакомо в то же время, потому что Гук похож на дежавю – поцелуй повторяется, но ты понимаешь, что такого ты никогда больше не получишь вновь, и есть в этом что-то тёплое, домашнее, знакомое. На эти губы ты смотрела по-разному: со злобой, отвращением, сожалением, переживанием, но целовать их всегда одинаково. С ними ты ныряешь под толщу воды и не понимаешь, в какой момент сделать вдох, а когда будет уже поздно. Начинается паника, в голове трезвонит мысль «ты умрёшь», а всплывать уже не хочется. Вы целуетесь, пока не кончится кислород, пока Чон не валится на бок, тебя утягивая за собой, но вы всё равно целуетесь долго, даже засыпая с губами на чужих губах. *** Когда ты открываешь глаза, ты всё помнишь. Поцелуй был первой мыслью, которая тебя посетила по окончанию сна, и всё это показалось бредом, но Чонгук лежит сбоку и сопит. Ты ухмыляешься, поворачиваясь на бок аккуратно, шурша только одеялом, чтобы рассмотреть парня. Так близко и долго ты ещё не позволяла быть к нему, ты рассматривала его лишь тогда на диване, когда его запах показался слишком взрослым для семнадцатилетнего парня, а сейчас рядом действительно лежит ребёнок. Он кажется хрупким, потому что волосы разметались по подушке, с закрытыми глазами и расслабленной мимикой парень кажется мягким, совсем плюшевым, из-за чего ты улыбаешься как дурная. Чонгук в твоей постели. Это звучит даже в голове как что-то сказочное, как что-то нереальное. Это ощущение схоже с тем, когда кот приходит спать к тебе в кровать, хотя никогда так не делал, и тогда ощущаешь себя избранным, будто достоин лежать вот так и чувствовать рядом чужое тепло. Вы с Чонгуком целовались. Ты вспоминаешь это сразу же, как только смотришь на распухшие чужие губы. Вы целовались, пока не уснули вместе, переплетая конечности, ищущие ласки. Вы вчера нежились долго, почти мурчали от сладких ощущений, и даже утром у тебя нет желания выбежать с криком из постели. Ты была трезвой в тот момент, осознавала каждое слово и действие, но только вот понравится ли Чонгуку такой расклад дел? Тебе кажется, что нет, потому что не ушёл никуда дурной характер. Сразу же хочется остановить этот момент, пока Гук такой милый и мягкий, под боком лежит, положив голову под твою руку. Ты улыбаешься, хочешь сначала затопить щемящее чувство в груди, а потом почему-то хочется быть искренней, выпустить наружу заполняющие чувства. Ты выпускаешь внутри себя эту боль от переполняющей нежности, которая томилась и возникала каждый раз, когда Гук казался совсем крохотным и беззащитным. Ты улыбаешься и тянешь вторую руку, чтобы провести по пушистым волосам, мягкой щеке и шее с уродливыми засосами. Этот парень тёплый, смешно сопит во сне и кажется совсем добрым. Тебе хочется его целовать. Эти немного приоткрытые губы, его открытые плечи и нахмуренные брови. Ты готова покрыть его поцелуями с ног до головы, губами обвести нежную кожу, потому что это желание велико до огромного кома в горле. Ты хочешь Чонгука обнимать, ты хочешь до отчаяния, чтобы он обнимал в ответ, потому что каждый человек нуждается в нежности, в этом глупом жесте, когда два тела прижимаются в кольце рук, но сколько всегда передаётся эмоций и доверия. Смотря на спящего Чонгука, хочется плакать. Он здесь, под боком, такой мягкий и сладкий, но скоро проснётся, и ты точно знаешь, что он вернёт шипы, оттолкнёт и скажет неприятные вещи. — Насмотрелась? Ты вздрагиваешь, смотря на лицо парня. Он лежит с ясным взглядом, смотрит на тебя осуждающе. Чёрные глаза пронзают насквозь и говорят о том, что знают, чем ты сейчас занималась, и это ужасно. Он осуждает и качает головой, тяжело вздыхая, а ты краснеешь, как глупая девочка, и хочешь отстраниться, но парень всё ещё лежит на твоей руке. — Если тебе интересно, то нет, ещё не насмотрелась. Ты давно проснулся? — Раньше тебя. Ты спишь с открытым ртом, — Чонгук протягивает руку, чтобы стереть слюну с уголка твоих губ и с омерзением вытереть об одеяло. — Ты... — сейчас ты боишься всё испортить, поговорить о вчерашнем можно и потом, когда он будет готов, но ты понимаешь, что сейчас вы сделаете вид, что всё в порядке, хотя это совсем не так и оставлять этот разговор нельзя, даже если это всё испортит. — Ты помнишь, что вчера было? Хотелось спросить аккуратно, но всё равно не вышло, потому что в голове у самой каша и хочется, чтобы всё было как у нормальных людей, а не как обычно бывает с Гуком. Парень морщится, потирает глаза, чтобы после взглянуть на тебя. На лице его написано отвращение, взгляд стеклянный, потому что там сейчас прокручивается плёнка недавнего прошлого, которая в какой-то момент останавливается и парень с испугом трёт шею. — Помню, к сожалению. Хотя такое дерьмо хотел бы забыть. Вау. Это, оказывается, больно слышать. У тебя огонёк вспыхивает в груди, подпекает рёбра и тут же тухнет, оставляя после себя тянущую боль. Тебя отвергли? Ты ожидала этого, но всё равно не подготовилась, почему ты не предусмотрела это падение? Было ожидаемо, что Чонгук отвергнет тот поцелуй, который сам же начал, сделает вид, что виноват алкоголь, но чтобы так грубо и искренне... Ты видишь правду на его лице, этот парень врать не умеет в самом деле, поэтому говорит порой ужасные вещи вслух, которые могут ранить окружающих. — Я из-за этого вчера хотел напиться ещё сильнее, чтобы совсем забыть даже своё имя, но знаешь, в чём парадокс? — Чонгук придвигается ближе, прикрывая глаза. Он словно делает вид, что спит, пытаясь так защититься от всего потока слов, который он должен выпустить. Будто показывает «Это не я, потому что я сам ещё сплю» и тыкается ближе, почти вплотную к твоему лицу. — В чём? — ты хрипишь и тут же прочищаешь горло. — У меня нет денег. Всю сраную выпивку покупали мне они. Я не мог забыть их лиц и своей злости, хотелось даже убить, но Чимин меня вовремя остановил, после чего я испугался. Я сбежал от них сюда и... Он замолкает, а ты не смеешь его перебивать. Кажется, ему нужно сказать всё, что было в душе, и ты сама переосмысливаешь сказанное. Он жалеет о друзьях, а не о поцелуе, и от этого становится легче. Теплота снова разливается внутри, пока Чон раскрывает глаза, чтобы посмотреть на тебя. — Мы спали с закрытой дверью, — Чонгук смотрит на тебя, а ты по глазам видишь, что вложить он хочет больше, чем сказал. Даже когда он встаёт и выходит наружу, ты действительно понимаешь, что дверь была закрыта, а Чонгук, особенно в чужих комнатах, не любит находиться, когда не видит выход. Одна фраза, несколько слов, и в них Чонгук сказал тебе очень многое. Рядом с тобой он чувствует себя в безопасности. Вчера он вернулся с ужасным гневом и отвращением, но получил нежность от тебя, ты выслушала, а ведь раньше он не мог себе такое позволить. Чонгук понял, что вернувшись обратно, его ждёшь ты и готова понять в любую минуту, даже если скажешь в ответ предсказуемые вещи, ты не станешь его осуждать, даже из-за того, что он снова пил, потому что ты не мамка ему. Теперь ты боишься, что он снова закроется, забудет это чувство, которое было вызвано алкоголем и не сошедшей сонливостью, и становится как-то страшно. Потому что Чонгук похож на карточный домик, который ты не могла построить даже из двух карт, но в таком случае начать заново просто. Вчера ты построила карточный домик большой, ты гордишься им, но он также может развалиться из-за малейшего ветерка и уже будет жалко ещё сильнее, потому что там уже не пара карт, а половина колоды. *** — Кушать будешь? — ты выходишь на кухню, смотря на то, как парень дожидается закипающий чайник. Он пьёт какао с водой, отвратительное пойло, но Чонгуку нравится почему-то, по утрам он не отказывает себе в этом завтраке, оставляя после себя кружку с еле отмываемыми коричневыми разводами. — «Кушать»? А чё не «жрать»? — Я не всегда так говорю, — бубнишь, открывая холодильник, и хмуришься. Неужели ты всегда так ему говорила? Учитывая его отношение, это не удивительно, но сейчас почему-то стыдно за это настолько, что ты позорно краснеешь. — Я опаздываю в школу, — Чонгук соскакивает со стула и уходит в комнату, даже не дождавшись чайника. Ты сначала смотришь на его удаляющуюся спину, потом выключаешь плиту и пытаешься понять – что это сейчас было? Сегодня суббота, на часах одиннадцать часов утра, и этот засранец никогда не опаздывал в школу, потому что редко в неё вообще ходил. Ты греешь молоко и заливаешь им какао-порошок, чтобы была причина пойти в его комнату. Тебе не по себе, не хочется верить, что после поцелуя что-то изменилось, но это всё равно чувствуется, оно витает в воздухе такой неловкостью, что кажется, будто вы снова незнакомцы. — Ты тупой, сегодня суббота, — ты раскладываешь его дверь нараспашку и прислоняешься к косяку, скрестив руки на груди. — Да, я знаю, — Чонгук просто сидит на кровати, опираясь локтями на свои ноги и смотрит на сжатые пальцы в замок. Он перебирает пальцы, и ты ощущаешь, как он старается на тебя не смотреть. Такого ещё точно не было. Это странно и лучше бы вы до сих пор воевали, потому что так ты привыкла, а стоять на входе в комнату Чона и видеть, как у него покраснели уши – для тебя впервые. — Ты стесняешься меня? — ты выдаёшь короткий смешок, из-за чего Гук поднимает свои яркие глаза. Он похож на испуганную антилопу в свете фар, но быстро собирается с силами и щурится. — Нет! — знакомый дерзкий тон с ноткой ненависти, ты так рада слышать его, что даже смеёшься, вызывая тем самым непонимание парня. — Ты смущён тем, что мы вчера целовались, — твои глаза сверкают сдерживаемым смехом и озорством, потому что смотреть на то, как Чонгук дуется, крайне забавно. У него сжимаются кулаки, и ты замечаешь вчерашние раны, которые стоит обработать. Парень сжимает губы в тонкую полоску, встаёт, чтобы сделать пару шагов к тебе и схватиться за дверь в желании её закрыть. — Проваливай, — этого Чонгука ты узнаёшь. Грубый и злой, хочет оттолкнуть вместо того, чтобы поговорить, и ты сама виновата в этом. Однако всё равно улыбаешься, потому что уши у него покраснели ещё сильнее. Ты вспоминаешь, что этот парень совсем не имеет опыта и всё, что у него было – это поцелуи с тобой, которые ему понравились до кошачьего урчания. — Ты вчера сам признался, что хочешь меня целовать. Тебе каждый раз для этого нужно будет напиваться? — ты приподнимаешь одну бровь, глядя, как Чонгук почти рычит от злости, готовый захлопнуть дверь и заодно прихлопнуть тебя. — Заткнись, — шипит со злостью и усердием. — Мне тоже понравилось целоваться. Когда я проснулась, я хотела снова тебя поцеловать, потому что я, на самом деле, хочу теперь это делать постоянно. Конечно, кроме тех моментов, когда ты меня бесишь или похож на вздыбленного быка, как сейчас, — ты пожимаешь плечами и отходишь от двери максимально беззаботно, чтобы не выдать, как щёки уже начинают краснеть. Это слишком смущающе, потому что говорить подобную правду, глядя в глаза парню, оказывается трудно, даже если это похоже на насмешку и издевательство. Ты была искренней, но Чонгук, кажется, не оценил, захлопнув с силой дверь. На секунду приходится выдохнуть, чтобы не разозлиться и не спросить, какие счета он платит в этой квартире, чтобы хлопать грёбанными дверьми, но ты лишь тихо стучишь ему снова. — Я тебе там какао сделала, остывший будет невкусным. Уходишь в спальню, закрывая дверь так, чтобы он слышал, и только тогда этот ребёнок выходит тихо из комнаты, чтобы на кухне выпить какао. — Вкусно? — ты дала ему допить почти до конца, а теперь выловила для разговора. Чонгук немного давится, сдавленно кашляет и снова злобно смотрит на тебя. — Да! — рычит так, будто выпил отраву. — А сказать «спасибо»? — ты смеёшься с его удивлённого лица, эмоции которого переходит в презрение. — Да с какой стати? Я тебя не просил. Если ты думаешь, что между нами всё поменялось, ты ошибаешься, тот поцелуй... — парень прочищает горло, прежде чем взглянуть на тебя, — он ни на что не повлиял, мне даже не понравилось. — Ты не умеешь врать, — ты опираешься о стену, качая головой, из-за твоей фразы парень подскакивает со стула, чтобы сделать пару шагов вперёд. — Той ночью я соврал, мне просто хотелось секса, потому что в клубе обломилось, — Чонгук тычет тебе в грудь пальцем и скалится. Его ноздри раздуваются, а голос покрыт коркой льда. Он не умеет врать совершенно, тебе это до громкого смеха забавно, потому что несмотря на грубость и уверенность, на гонор, который повышает голос парня на гласных, всё равно его тон неровный, иногда ноты переходят на лёгкую дрожь и нелепые паузы при выдумывании новой отмазки. Чонгук такой ребёнок. Его неумение врать и лёгкая вспыльчивость – для тебя это шаг вперёд, потому что он не может злиться как в прошлом. Раньше он бы ушёл, ничего не доказывая, разбил бы посуду, чтобы больше не трогала совсем, обматерил, но теперь ты улыбаешься и кладёшь руки ему на плечи. — Ну, не понравилось и ладно, — пожимаешь плечами, а парень смотрит на твои руки, обледенев, и хочет сделать шаг назад. — Точно не понравилось? Может, проверим, Гуки? — ты чмокаешь его в губы быстро, по-детски звонко и почти нелепо, но Чонгук вспыхивает тут же как спичка и отталкивает от себя. Грубо, больно немного, но ты сама его вывела. Всё равно не жалеешь, потому что смотреть на то, как он кривится и вытирает губы крайне забавно, хочется сказать: «А кончать подо мной от трения тебе было не противно, и мы оба были трезвые», хочется посмотреть, как у него снова покраснеют уши, а может, когда-нибудь ты сможешь увидеть и на щеках милую красноту. Сейчас он действительно кажется милым малышом, который не может скрыть настоящие эмоции, но продолжает играть комедию. Чонгук кажется беззащитным. Он просто не знает, что делать со своими чувствами. Ты бы поговорила с ним об этом серьёзно, потому что понимаешь, насколько трудно сейчас держать в груди влечение к кому-то вместе с тотальным недоверием ко всему. Он смог забыть о прошлом лишь дважды, и это большой прогресс, потому что когда уходит ненависть ко всему миру, остаётся мягкий чёрный комочек Гугу, который просто не знает, что такое влечение. — У тебя иногда показывается развитие десятилетего, знаешь? Ты не совсем это имела в виду, просто хотела сказать, что он всё ещё наивен и прост. У него ещё не было любви и многого другого в жизни, он чист и многие эмоции для него трудны для восприятия. Только сейчас он понял, как приятно целоваться и ему хочется делать это чаще, юношеский максимализм играет в груди, а гормоны бьют в голову. Всё это борется с недоверием к окружающим и выглядит занимательно. Ты точно ляпнула совсем не то. — Десятилетний, которого ты хочешь? — Чонгук не злится, он всё ещё трогает свои губы одной рукой, а другой прикасается к твоим ключицам. — Да вы, дамочка, совсем кукухой тронулись, так и посадить за педофилию могут. Он ведёт по шее, за ухо и контраст нежности и холодных пальцев проходится дрожью по телу. Касания Чонгука для тебя похожи на разряды тока, после каждой линии, которые он оставляет, у тебя горит кожа, дыхание учащается, потому что тебе так нравится, как он это делает. Будто учит, изучает тебя и следит за своей рукой: где проводит, где ты замираешь и задерживаешь вдох, а где наоборот – рвано выпускаешь кислород из лёгких. — Тебе семнадцать, — выдыхаешь тише, чем хотела. Ты пытаешься скрыть тот факт, как всё-таки приятно, что Чонгук трогает. Он проходится лишь кончиками пальцев по плечам, шее и за ухом, но это так ведёт, что даже стоять трудно. Тебе кажется, что там, где он касался, видны красные пятна от ожогов, потому что горит всё, теперь даже лицо. — Я несовершеннолетний, — будто усугубляя ситуацию, он делает ещё шаг, почти соприкасаясь с твоей грудью. Под майкой без бюстгальтера видны вставшие соски, и парень не может удержаться, проводит одним пальцем, аккуратно задевая, и ухмыляется, когда ты утыкаешься лбом ему в плечо и громко выдыхаешь ртом. — Возраст согласия, слышал о таком? Почитай что-нибудь об этом и.. — ты сначала захлебываешься воздухом, когда Чонгук ведёт пятерней по твоему затылку, проходя по коже коготками, а потом стонешь, потому что мурашки только что сплошным дождём побежали по телу. — И? — переспрашивает, издевается, отодвигает твою голову с плеча, чтобы посмотреть в глаза. — Я забыла, долбанный засранец, — Чонгук смеётся, принимая от тебя лёгкий удар в плечо. — Так ты определись, мне семнадцать или десять? У тебя плохо с математикой. Ты уже забыла, о чём вы говорили. Забыла собственное имя под этими лёгкими касаниями, ты сейчас пытаешься хотя бы дышать, пока его рука всё ещё лежит на твоём затылке. — Всё равно ты такой ребёнок. — Ребёнок смог бы сделать так? Чонгук подхватывает твои губы, цепляет своими, чтобы неумело ворваться языком в твой рот. Он мажет слюной по подбородку, грубо прижимается ко рту, вторгается, будто от этого зависит его жизнь. Ты позволяешь ему это делать, разрешаешь ему целовать грубо, кусаясь и оставляя слюну вокруг рта. В другой раз тебе бы не понравилось, но сейчас ты улыбаешься и издаёшь смешки, вставая на носочки, чтобы углубить поцелуй и держаться за его плечи. Всё говорит о его нулевом опыте, и это слишком мило. Чонгук очаровательно пыхтит, проталкивает язык в твой рот и совершенно не понимает, куда его девать, а ты помогаешь, своим языком показываешь пример, от которого парень коротко стонет. Вокруг влажно, поцелуй такой громкий с глубоким усердным дыханием Чонгука. Ты снова улыбаешься, когда парень резко отстраняется, делая судорожно вдох от нехватки кислорода. Такой милый, неумелый, ты притягиваешь его к себе обратно и целуешь уже медленнее, показывая, что напирать не стоит иногда, и Чонгук слушается, наклоняет голову и раскрывает рот, работая челюстью. — Тебе же не понравилось меня целовать, — шепчешь ему в губы, и Чон сцеловывает тут же эти слова. — Я должен в этом окончательно убедиться, — Чонгук подхватывает твою верхнюю губу и проводит по ней языком. Ты в ответ стонешь, прикрывая глаза, и покрываешься мелкой дрожью. — Отвратительно, — он отстраняется и выглядит абсолютной противоположностью своих слов. — Но ещё пару раз я бы перепроверил. Ты фыркаешь и бьёшь его кулаком в плечо. Он всё ещё тот же засранец, но теперь ты думаешь, что вместо разговоров стоит попробовать другую тактику.