Мы были королями...

Эдмунд ликовал. Карты были ни к черту, и расклад никак не хотел ложиться в его пользу, но он знал, как использовать себе на пользу все — свою память, которая послушно записывала все вскрытые и выпавшие карты — дама червей, и десятка треф, и пиковый валет — свой возраст, свою репутацию, реакцию некоторых игроков на него, и конечно, свои эмоции. Проклятье спадало. Король позволил своему ликованию проявиться в сверкнувших глазах, и вокруг послышалось: «Пас… пас…» Потому что это торжество, это почти сексуальное наслаждение нельзя было подделать или сыграть. Торжество и лукавство клубилось вокруг Эдмунда незримым облаком, вселяя в соперников неуверенность и напряжение. Им было невдомёк, что на руках паршивые двойки да четверки, и любимая стратегия Эдмунда — блеф. Им неоткуда было знать, что ликование Эдмунда связано отнюдь не с картами, которые есть у него на руках. Проклятье спадало. Эдмунд физически ощущал, как оживают эмоции, как отступает лёд, сковавший мысли и сердце, как отступают эмоции, которые держал лёд. Как будто под столетними снегами, которые таяли и обнажали бурный поток, оказывались древние топи, нагревающиеся, оттаивающие и своим гнилостным скрытым теплом ещё больше ускоряющие приход тепла. При взгляде на стол Эдмунд позволил себе ухмыльнуться. Перед силой его эмоций спасовали все. Он обожал это делать. Гнев, раздражение, страх — всё можно было обернуть себе на пользу, если знать, как это делать. Гнев сигнализирует о нарушении личных границ, даёт силы изменить ситуацию и решиться на то, что давно скрывалось в глубинах подсознания. Раздражение выявляет перенапряжение и невнимательность к своим нуждам, говорит о том, что происходящее не имеет ни цели, ни смысла. Наконец, страх мобилизует все ресурсы организма для ухода от опасности, повышает внимательность и готовность отразить атаку. Ликование за покерным столом могло бы стать неуместным — но дай ему проявиться в нужное время, и победа тебе обеспечена. Эдмунду эта стратегия напоминала возведение дамб перед бурным речным потоком. Когда нужно — сдержать, когда выгодно — открыть шлюзы. Но ни в коем случае не пытаться повернуть русло или и вовсе игнорировать мощь потока. Иначе однажды потоп не замедлит явиться. Он неспешно открыл свои карты: двойка, семерка, восемь и валет. Абсолютно бесполезная комбинация. В тишине было слышно, как у кого-то из соперников скрипнули зубы. Эдмунд забрал ставки и успокоился. Выигрыш был небольшой — на старте не спешили идти ва-банк — но если теперь соперники думали, что он не умеет быть безразличным, и вынужден скрывать разочарование за ликованием — их ждал сюрприз. На бархатный стол с тихим шелестом ложились карты. Все сопровождающие не участвовали в игре и наблюдали со стороны, боясь выдать своих патронов неуместными реакциями. Игроки казались застывшими каменными статуями с глазами, закрытыми темными стеклами очков, но только не другим игрокам. Мозг Эдмунда подмечал все детали — дернувшийся кончик правого пальца у третьего слева игрока, нервный тик на щеке другой участницы, то, как откидывалась назад другая при получении раздачи. В голове мелькали вероятности — 1:46, 1:24 — и все сигналы подсознания моментально учитывались и запоминались, чтобы в нужный момент сыграть свою роль. Сейчас все они были равны. И Эдмунд наслаждался этим чувством, о котором он давно успел позабыть в старой доброй Англии — что его возраст не важен. Здесь, за столом, было неважно, сколько у тебя заводов и любовниц, какой у тебя пол или социальный статус. Важно было только то, насколько хорошо ты знал себя, благоволит ли тебе госпожа Удача и можешь ли ты повернуть её благосклонность себе на пользу. Наконец он почувствовал себя тем, кем на самом деле являлся — младшим королем Нарнии, который был признан — единственный из всех — Королевой Джадис. Тем, кто первый сел на нарнийский трон, Эдмундом Справедливым. Питер был таким, каким и должен являться лидер страны — Благородным, Ослепляющим, Великолепным. Но именно у Эдмунда всегда искали милости все представители темных народов Нарнии. Они знали — Питер руководствуется лучшими побуждениями, но именно поэтому он часто идёт на поводу эмоций. Питер всегда знает, что будет правильным. Эдмунд знает, что будет справедливым. Аналитический ум позволял ему отрешиться от эмоций и размывал границу между тем, что хорошо или плохо. Является ли убийство — плохим? Если это убийство по неосторожности? Если это убийство матери, защищающей своё дитя? Заслуживает ли смерти за темное колдовство вор, если он его не совершал? Эдмунду было неважно, есть ли на попечении у совершившего преступление маленькие дети или темное прошлое. Он действовал только исходя из буквы закона. В разведку всегда брали не только маленьких незаметных нарнийцев вроде мышей или белок, но и тех, кого иначе ждала казнь или кто искал риска, кто хотел послужить стране или бежал от несчастной любви. Эдмунд привечал всех — и был неизменно справедлив со всеми. Принц Королевы Джадис — так его иногда называли черные гномы и стреги. Он не возражал. В конце концов, они были правы. Все эти размышления пробежали в голове за то время, что крупье раздавал новые карты. И снова — вероятности, блеф, оценка, честность и отступление, контратака… Это был танец, но танец не тел, а интеллектов. И Эдмунд побеждал. Он не мог проиграть, и поэтому он побеждал. Но он был не один. За столом сошлись несколько достойных соперников. Остальные тоже были неплохи, но к финалу наметились три лидера. Скромная азиатка в традиционном платье с неизменно вежливым лицом, отражающим легкую заинтересованность. Эдмунд был уверен — она будет выглядеть так даже тогда, когда на ее глазах будут загонять иглы под ногти должнику или отрезать себе мизинец провинившийся. (Эдмунд был уверен, что примерно раз в месяц ей приходится за подобным наблюдать). Второй не представлял из себя ничего особенного — серый, благородный, обычный английский лорд из тех, что учились в закрытом пансионате, закончили Кэмбридж и работали в администрации Королевы. Эдмунд полагал, что он всё же немного соответствует своей внешности, и работает на Корону. Вопрос только — в каком качестве. И он, Эдмунд. Запертый в юном теле король великой страны, за которую не единожды сражался и готов был умереть. Но каждый раз смерть обходила его стороной. Последняя партия была среди них троих, и он позволил себе быть собой хотя бы в последнем туре, как и его соперники. За спиной китаянки расцветали незримые лотосы и танцевал феникс. Она больше не выглядела скромной — скорее, не пытающейся выставить себя на показ. В тонких пальцах казался более уместным сенбон, чем тонкая сигарилла. В глазах лорда сияли звезды. Под непримечательной внешностью скрывался ледяной ум, и бесконечная преданность, и сны о Бездне. И он, Эдмунд. Другие игроки смотрели на него, и им казалось, будто перед ними не маленький мальчик, утопающий в слишком большом для него кресле, а сильный молодой мужчина, стройный и быстрый. С короной на голове и мечом на поясе. Слепящий — но не своим великолепием, а неземным холодным сиянием Арктики. Сам Эдмунд вспоминал старого кентавра, который учил его стрельбе наравне со Сьюзен. Тому не было дела до того, что остальные кентавры считают Эдмунда предателем и изменником. Он слишком много повидал в своей жизни для того, чтобы судить других. Он говорил: — Приятно видеть цель, когда ты только учишься стрелять и направляешь свою стрелу в нужную сторону. Но когда выключают свет или глаза у тебя завязаны — для мастера ничего не меняется. Просто тебе нужно стать стрелой. Стрелой, которая попадает в цель. И Эдмунд стал стрелой. И внезапно вспомнил это, и поразился: «Как он мог это забыть? И старого кентавра, и магию холода, и пьянящее ощущение жизни от весны, приходящей в Нарнию. Были сражения — но были и танцующие лепестки дриад, и поющие деревья, и неудержимый гнев нарнийцев, сражающихся за свою землю. И густой аромат луговых трав, застывших в янтарном мгновении лета. Как он мог забыть, что он был не один? Что те, кто умирали — умирали не за него или за Питера, но за свою страну, за идею и за свободу. Они умирали потому, что таким был их выбор. И никто из них никому и ничего не должен.» С этим осознанием и легким хрустальным звоном в голове Эдмунд посмотрел на свои карты. Тур подходил к концу. У него в руках был Флэш Роял. Потому что стрела, пущенная мастером, может найти мишень даже в полной темноте. Потому что иногда не имеет значение твоя удача, память или интеллект. Эдмунд не мог существовать в мире, в котором его семья осталась без будущего из-за него. Этого просто не могло быть. И сила его убеждения оказалась сильней. Напряжение буквально сгустилось в воздухе, и казалось, что звенели сталкивающиеся в воздухе мечи — катана и одноручник, двуручник и штык. Просто у одного из них было два меча. Прозвучала команда портье: «Вскрываемся!» Король Эдмунд Справедливый открыл карты. Больше ему нечего было скрывать. Больше он здесь не появится. Флэш Роял означал абсолютную победу. *** Сьюзен бродила по улочкам Лондона и переживала за братьев. Это было неконструктивно — переживать за них — и отговорить их от такого времяпрепровождения она не могла. К тому же Эдмунд не только делал всё более крупные ставки — он приносил домой всё большие выигрыши. В военном Лондоне это становилось очень важно для семьи и неучтённые финансы всё сложнее было добывать — но от этого и риски повышались. Золотое правило экономики — чем больше риски, тем больше прибыль — работало даже в такие времена. Постепенно ноги принесли её в незнакомый район. Здесь африканцы в ярких нарядах играли национальную музыку или джаз, периодически попадались гламурно одетые девушки и парни в щёгольских костюмах — Сьюзен не знала, и честно говоря, не хотела знать, как они избежали повестки в армию. В открытых по случаю лета верандах бара мужчины пили бурбон и курили сигары, танцевали пары и шумно разговаривали подростки. Взрывы смеха раздавались тут и там, и казалось, люди пытались забыться хоть ненадолго и насладиться кратким мигом перерыва между бомбардировками. Это был стихийный уличный карнавал, это были ваниль и шоколад, барабаны и эрху, ром и бурбон, Китай, и Африка, и Новый Орлеан. Это было Сохо. Прямо на земле возле одного из домов сидела молодая цыганка с необычной седой прядью в волосах. Чёрные кудри свободно падали на плечи, покрытые ярким национальным платком. На бёдрах и рукавах звенели монетки, привлекая внимание прохожих. Она была красива — той особой опасной красотой, которой обладает всякая ведьма и колдунья — а её завораживающие карие глаза в обрамлении густых ресниц и пухлые губы не оставляли равнодушными мужчин. Она изящно взмахивала руками и весело зазывала клиентов на всю улицу: — А кому погадать на судьбу да отвадить беду! Красавицу приворожу, удачу заговорю, не проходите мимо! Обереги и талисманы, привороты и отвороты… позолоти ручку, красавец, всю правду скажу! И люди подходили и брали мешочки с травами и блестящие амулеты, ведь когда смерть падает с неба, а весточки от родных доходят с запозданием, любой станет суеверным. Поэтому к мошенникам относились особенно строго — и если её поймают, мало не покажется. Впрочем, судя по тому, что гадалка сидела прямо на центральной улице Сохо — у неё был покровитель где-то в полиции или администрации, или — Сьюзен усмехнулась — её магия работала и на отвод глаз. Она как раз проходила мимо, когда гадалка неожиданно ловко вцепилась в её правую руку и серьёзным голосом сказала: — Позолоти ручку, королева, в пропасть идёшь и других за собой тащишь. У неё все были красавцами и красавицами — не будешь ведь называть потенциального клиента уродом — но никого она не называла королевой. Что это, совпадение, или?.. Сьюзен остановилась и быстро посмотрела по сторонам. Люди шли мимо и не обращали внимания на парочку — дело обычное, очередная девчонка хочет парня приворожить или, наоборот, отворожить или соперницу сглазить. Гадалка настойчиво продолжила: — Один шиллинг за возможность изменить судьбу, королева. Сьюзен насторожилась ещё больше — именно 12 пенсов лежали у неё в кармане уже неделю помимо обратного билета в пансионат, но определить это снаружи конечно было нельзя. Это убедило её в том, что гадалка действительно что-то умеет — а не верить в магию, пожив в Нарнии, конечно, было невозможно. Поэтому она кивнула и ссыпала ей в ладонь протянутую сумму. Цыганка ссыпала монетки в кошелёк на поясе и потянула её вниз, заставив усесться рядом на яркий платок. Она нагнулась к уху Сьюзен, обдав её ароматом кедра и ладана, и зашептала: — Говорю один раз и повторить не смогу, так что запоминай, королева. Если всё пойдёт, как пойдёт, однажды ты получишь письмо. Его отправили потом, а я подсмотрела сейчас, уж сама решай, нравится оно тебе или нет. Не я его писала, не знаю о чём оно, но рукописи, знаешь ли, не горят. Здравствуй, Сьюзен. Это письмо Ты получишь, сказал так Аслан. То, что было очень давно, Вспоминаешь ты не напрасно. Её шепот становился всё тише, и Сьюзен приходилось нагибаться ближе, чтобы не пропустить не слова. Всё более настойчиво звенели монетки на рукавах, а запах кедра обволакивал её, и Сьюзен казалось, что ещё несколько дней она будет пахнуть кедром. Она не удивлялась, откуда гадалке могло быть известно про Аслана и Нарнию, сказала не знает — значит, не знает. За свою долгую жизнь в волшебной стране она научилась нескольким вещам, и одна из них — никогда не задавать лишних вопросов волшебным существам и всегда, всегда платить всё, о чём договорились, до последнего пени, до последней капли крови. Мы вернули в Нарнию век Золотой. Но твой трон пустует. На нём должен сидеть человек — И тебя память там рисует. Королева здесь — навсегда. Тебя ждём я, и Эд, и Люси… Приходи — будет всё, как тогда. Я живой. От Питера — Сьюзен. В ушах эхом звучало: «От Питера — Сьюзен», а из глаз сами собой потекли слёзы — такой болью и одиночеством было наполнено это письмо. Она вздрогнула и дёрнула головой в попытке избавиться от назойливого звона, и вдруг всё стихло. Она оглянулась. Сьюзен сидела на красной шерстяной шали возле стены дома, а вокруг, конечно, никого не было. Она на всякий случай проверила в кармане билет на обратную дорогу, поднялась, и аккуратно отряхнув юбку, подняла шаль и свернула её себе в сумку. При следующей встрече — если она состоится — надо будет отдать. Сьюзен шла по улице и думала над полученной информацией. «Рукописи не горят» — сказала она. Значит, это письмо кто-то пытался сжечь. Аслан сказал, что она его получит — но это значит, что они все в Нарнии — а она здесь, на Земле. И при этом уверена, что вся её семья мертва. Сьюзен поёжилась — всё происходящее отчётливо отдавало запретной магией, что объясняло появление гадалки. Запретная магия отторгается миром — любым миром — и с помощью таких проводников и знаков её всегда можно отследить. Там, в будущем, должно было случиться что-то поистине масштабное, раз единственным способом является полное предотвращение всех грядущих событий. Она замедлила шаг — что-то ещё ей не понравилось в этом письме. И тут она остановилась, поражённая осознанием. Если Аслан может передать ей письмо — почему он не передаст им его сейчас? Почему не поможет вернуться в Нарнию? И кто тогда сжёг письмо?.. Великодушная королева в зелёном платье шла по улицам города, а за её спиной дымил и звучал Сохо, храня свои тайны и завлекая свои жертвы блеском и диким очарованием древних культур.