***
Утро, как и последние бесконечные годы, не отличалось ни вдохновением, ни хорошим настроением. В общую гамму темного тона добавил еще и тот факт, что вопреки ожиданиям Алека, девчонка не покинула поместья, напротив, с величием маленькой принцессы, в белом атласном платьице и таким же большим белым бантом на рыжих волосах, маленькая проказница сидела за столом и, весело болтая ногами, рассказывала деду о каком-то приключении, в которое попала, не послушав маму. Чертовка даже не повернула головы, когда Алек вошел и сел по правую руку от герцога, бросив короткое приветствие последнему, сквозь зубы пожелав ему доброго утра, но раздраженно сверля девчонку недовольным взглядом. Он не знал почему, но ребенок его раздражал. Нет, не потому, что она так опозорила его вчера, вылив на голову стакан с соком, и даже не потому, что является потомком плода предательства, просто этот ребенок его пугал. Алек не знал чем именно, и даже брошенную ею фразу он охотно был готов списать на случайность; но было в ее взгляде что-то такое, что заставляло холодеть его и без того ледяное тело. Такой пронзительный, такой тягучий, словно сладкий сироп, пропитывал его будто сканируя, и Алек старался не смотреть в эти сверкающие сапфиры, чувствуя себя под их тяжестью не просто неловко, но словно прижатым к стенке. За столом их было всего четверо, и впервые парень пожалел, что нет остальных, сейчас он бы с радостью переключил свое внимание на других, избавив себя от неловкого молчания. Хотя это желание длилось недолго, ровно до того момента, пока девчонка снова не нашкодила, каким-то непостижимым способом опрокинув чашку с молоком и умудрившись замочить Алеку брюки в самом интересном месте. Изнывая от бессильной злобы, парень оттирал брюки и успокаивал себя тем, что к счастью, это было всего лишь молоко, а не горячий чай, который стоял чуть левее ее руки. Вильгельм тихо матерился, не без восхищения отмечая находчивость малышки, пусть не совсем стандартными способами, но девочке все же удалось привлечь внимание Алека, и ничего, что он скрипит от злости зубами, готовый ее задушить. Он ее заметил. Он знает о ней.***
— Сеймур, дорогая, ты должна забрать Мериду и уехать отсюда. — мягко говорил герцог своей племяннице. — Я знаю, что это звучит неучтиво, но на то есть особые причины. Не подумай ничего дурного, но это скорее вам польза, чем мне. — Вильгельм любовно погладил по медным кудрям девочку, молча сидевшую на коленях матери. — Мерида, милая моя малышка, я обещаю, что через пару дней сам лично заберу тебя к себе, и мы будем делать все, что ты пожелаешь! Договорились? Малышка неохотно кивнула, сообразив, что второй раз ее прихоти выполнять никто не будет — слишком строга мать, да и любимый дед обещает, что за эту маленькую услугу она может просить все, что захочет, а уж она, своего ни за что не упустит. Молча соскочив с колен матери, девочка вприпрыжку побежала прочь — у нее было мало времени и ей следовало торопиться. На интуитивном уровне, Мерида понимала, что ей нельзя находиться здесь из-за него, этого странного дяди с холодными изумрудными глазами. Она чувствовала — он не такой как все, и поэтому они с мамой должны уехать, но словно неведомая сила тянула увидеть его, хоть ребенок еще не понимал ее истинного значения. Алек стоял в тени крытого сада и, задумавшись, смотрел на колышущиеся на ветру бархатные лепестки алых роз; он даже не заметил, как рядом с ним появилась Мерида, крепко сжимая маленький кулачок. «Опять он смотрит в сторону!» — едва не топнув ножкой, подумала малышка. Протянув ручку, она дернула мужчину за рукав, привлекая к себе внимание. От неожиданности Алек отшатнулся, испугавшись не столько незаметного появления ребенка, сколько пакости от ее маленьких, но коварных рук. Увидев слегка вытянутую к нему руку малышки, нахмурившись, он недовольно спросил, едва скрывая раздражение в голосе: — Чего тебе надо? Девочка будто не заметила открытой неприязни и, улыбаясь, раскрыла ладонь. — Смотри, какая красивая вещь у меня есть! На пухлой ладошке лежала тонкая золотая цепочка с маленьким медальоном: крохотный оскаленный волк выл на луну, сверкая глазами-бусинками из ярких изумрудов, над его головой был занесен острый меч, а под ним, лежал сломанный цветок — рубиновая роза. Вещь, и правда, была красивой, и судя по россыпи сапфиров по узкому ободу и искусной работе — далеко не дешевая. — Очень красиво, — забыв о неприязни, Алек с интересом разглядывал медальон, завороженный переливом камней и изяществом линий, — вещь, должно быть, очень ценная, не потеряй ее, а то мама расстроится. — Это мое, — проводя пальчиком по резьбе, ответила девочка, — дедушка подарил. «Может быть, я что-то не понимаю в детских подарках?» — думал вампир, — «Но эта вещь явно не из тех, что дарят ребенку». — Наверное у этого рисунка есть какой-то смысл? — Да, это герб маминого рода. — кивнула девочка. Алек напрягся. До него стало доходить значение рисунков на маленьком кругляше. — А твоя мама из какого рода? — Из рода Хелсинг. — гордо ответила Мерида. Значит, Вильгельм изменил герб. Сделал символом рода войну, что развязала Селена. Ради нее, решив увековечить в памяти тот ад, через который прошла обычная смертная женщина. — Ты знаешь, что означают эти рисунки? — глядя сверху вниз на ребенка, с любопытством спросил вампир. — Нет, дедушка сказал, что мне надо еще немного подрасти, чтобы не страшно было слушать историю этих рисунков. — разочарованно вздохнув, ответила Мерида, расстроено опустив глазки. — А я вовсе не трусиха. — О, я в этом даже не сомневаюсь! — впервые за долгое время, Алек улыбнулся и улыбка эта была искренней и теплой. — А ты знаешь эту историю? — полюбопытствовала малышка, устремляя ясный взгляд двух сапфиров на бледное лицо вампира. — Знаю, но как и дедушка, считаю, что тебе надо чуть-чуть подрасти. — пальцами поглаживая амулет, в изображении которого уместилась история целой эпохи, задумчиво ответил он. — Это удивительная история, прекрасная, но трагичная. Настанет время, и ты обязательно услышишь ее. — присев перед Меридой на корточки, Алек загнул маленькие пальчики в кулачок. — Береги его, и в один прекрасный день, он откроет тебе свои тайны. Девочка улыбнулась. — Я — ребенок, могу потерять его, играя в песочнице или прыгая на скакалке — будет очень жаль. А ты можешь сохранить его, пока я не стану достаточно взрослой, чтобы понять и с честью носить. — говоря это, девочка ловко расправила длинную цепочку и надела ее на шею парню. Алек растерялся. — Я не могу взять эту вещь — она слишком дорогая, к тому же ее подарил тебе дед. — он собрался снять неожиданный подарок, но Мерида остановила его, положив поверх его руки, свою ладонь. Ее не испугал холод его руки, а вот Алека передернуло и он поспешил высвободить свою руку из обжигающей ребенка. — Нет, это моя вещь и я могу распоряжаться ей как захочу, к тому же, я даже не понимаю значения того, что ношу, а ты знаешь. Возьми его в знак обещания вернуться и рассказать мне эту историю, не важно, пусть через пять лет или десять, пообещай приехать, а я буду ждать тебя. Какая несусветная глупость — давать обещание, которое не намерен сдержать. Алек был уверен, что больше не увидит девочку, а если это и случится, то она уже и не вспомнит их первой встречи. Но соблазн взял верх над здравым смыслом. Она сама отдает медальон, пусть Мерида еще ребенок, но далеко не глупый, ее кокетству и уловкам позавидует любая обольстительница. Удивляясь тому, откуда у нее столько хитрости: мать научила или щедро одарила природа, парень принял подарок и, притянув огненную головку, поцеловал девочку в лоб, дав себе обещание, что как можно скорее сделает копию, а оригинал вышлет Вильгельму. — Спасибо, Мерида, — поблагодарил он, — договорились. Девочка снова улыбнулась и, бросив: мне пора, развернулась и убежала прочь, а Алек Вольтури облегченно вздохнул, радуясь тому, что наконец-то этот переворачивающий все вверх дном ребенок так быстро уезжает, но он неосмотрительно забыл о том, что у судьбы странное чувство юмора, даже слишком.