В известной степени

Кроули чувствует руки на своей спине, но глаза открывать не спешит. Ему как-то слишком тепло и лениво двигаться с места из-за простого любопытства. Он определённо дома - у себя или в книжном магазинчике, понять пока не может, но это и не слишком важно. Их должны были оставить в покое, после того трюка с подменой, и Кроули бы очень сильно рассердился, если бы всё пошло не по плану. Он не помнил рай таким, если честно. Не помнил, чтобы провинившихся ангелов хватали посреди улицы, вязали к креслу и потом отправляли в пламя. Раньше как-то… проще было. Спускали с лестницы прямиком в ад - и поминай как звали, а теперь не отправляют. И не сказать, чтобы лучше стало. Что-то шуршит у Кроули над самой головой. Он приподнимается чуть выше, чтобы поудобнее устроиться на чужом плече, касается макушкой чего-то, похожего на крылья, и трётся щекой о чужую мягкую рубашку, так кстати оказавшуюся рядом. Кроули мог бы щелчком затушить солнце, чтобы позднее утро задержалось ещё ненадолго, а не становилось днём. Они с Азирафаэлем, кажется, вчера хорошенько выпили за мир. Кроули нехотя открывает глаза и взглядом обводит комнату. Они действительно среди темных стен, полусидя устроились на кровати, а одеяло сбилось где-то в ногах. Кроули метнулся бы предупредить растения, что он такой мирный лишь в порядке исключения, и расслабляться повода нет, но не может их увидеть — за белым крылом не видно почти половины комнаты. Кроули щурится, не двигая головой, и чувствует, как руки на спине держат его, мягко и очень бережно. За крыльями теплее, думает он, бежевый пиджак Азирафаэля аккуратно висит на кресле, совершенно для этого не предназначенном, и перья чуть подергиваются на утреннем ветру. Кроули чувствует свои руки на чужом поясе, чуть выше ремня брюк. Прижимается к Азирафаэлю, от чего по его рубашке расползаются складки. Азирафаэль спит, так спокойно, как спал Кроули несколько минут назад. Он, положив щёку на рыжую макушку, размеренно дышит, закрывая крыльями их обоих, и лицо его не омрачено тревогой. Кроули не удерживается от того, чтобы посмотреть вверх. Он медленно поднимается выше, чувствуя себя ни капли не выспавшимся, и осторожно придерживает голову Азирафаэля в ладонях, невесомо поглаживая щёку. Азирафаэль настоящий ангел, когда не попадает в неприятности. И когда не находится на грани, из-за того, что за ним может прийти некая шайка из некой канцелярии, не будем показывать пальцем, в самом деле. Сколь иронично. Раньше Кроули не мог принять то, что утро не наступит, а теперь не может принять то, что оно уже здесь, наступило. И они сами действительно здесь. Азирафаэль открывает глаза, смотрит сонно в лицо Кроули несколько мгновений, а затем улыбается. Кроули бы поступил так же, но вовремя удержался. Никто из них не двигается — не убирает рук, не складывает крыльев, даже не думает отвести взгляд, лишь тихо дышат одним воздухом на двоих. Кроули этого пока достаточно. — Какую самую безбашенную вещь я сделал вчера? — спрашивает он хриплым полушепотом, потому что, кажется, скажи чуть громче - и перья дрогнут на крыльях. Затеряется вся та космическая эйфория от сделанного дела, да ещё и интересно, не натворил ли он чего сверх. Азирафаэль прикрывает глаза, долго думает, а затем отвечает. — Ты вёз нас из Ритца пьяным. Полицейский выписал тебе штраф. Кроули глухо стонет, снова опустив голову Азирафаэлю на плечо. Всё хотя бы хорошо. Они не бунтовали против разделения на чёрных и белых (падучесть… с… способность к падению это не две стороны, ангел. Это чёртова шкала. Вам не объяснят), не настолько чтобы основать полноценный бунт, впрочем, не устроили новый конец света и даже не сожгли бумажник полицейского. Кроули решает, что они вчера неплохо провели время. И примерно в тот же момент Азирафаэль решает не рассказывать Кроули всего. Ему совсем не обязательно знать, как вернувшись домой, он долго сжимал ангела в объятиях у одной из серых стен, как целовал и, тычась в плечо шептал, что если бы с ним что-то случилось, он бы до дома не добрался, какая уж к чёрту Альфа Центавра. Какие говорил грубости в сторону ангелов-бюрократов, и снова целовал, уже со слезами на глазах, а сердце у него стучало. Как говорил, что не простит себе, если вдруг бы случилось непоправимое, намеренно избегая слова "убили" (если эти ублюдки тебя хоть пальцем тронули, я всех их сброшу в ад собственноручно, ангел, одно твоё слово, клянусь, и они не переживут) Как смог уснуть, лишь когда Азирафаэль потянул его на кровать, обнимая и закрывая крыльями. Как жался к нему во сне, беспорядочно упираясь носом то в ключицы, то в шею, и что-то бормоча про человеческую любовь. Кроули сейчас это знать совсем не обязательно. Таким поздним утром, пока ещё можно держать его в объятиях безо всяких последствий. Ч-ш-ш.