Оливия
Недавно я сделала одно открытие: узнала, что люди не всегда искренне совершают добро. Оказалось, что иногда они помогают другим против своей воли и желания, просто потому что боятся осуждения. Были и те, кто использовал благотворительность для того, чтобы улучшить свой имидж. Поэтому когда Ятен заявил, что понимает, чем была вызвана моя тревога, я даже испугалась. Мне не хотелось, чтобы он подумал, будто я приравниваю его к таким людям, тем более ситуация между нами была совсем иная. Однако подтекст был един для любого случая: награди и получишь в ответ. Парень, который дарит дорогие подарки девушке, в конечном счете рассчитывает на благосклонность. Мысль была проста, но Ятен подошел к ней настолько издалека, что к моменту, когда она оказалась озвучена, я уже иначе ее восприняла. Вначале Ятен признал, что я осталась одна в мире в котором мне ничего не принадлежит и именно поэтому считаю себя обязанной ответить каждому, кто принимал хоть какое-то участие в моей жизни. Потом смутил фразой, что хотел бы оказаться рядом в трудную минуту и при этом так эмоционально сверкал глазами, что окончательно вогнал в краску. Дальше он предложил мне поставить себя на место тех, кто от души стремились мне помочь. После чего устыдившись самой себя, я признала, что неспособна принимать чужую помощь, и во мне отчетливо говорит гордыня. Желание немедленно отдариться в ответ может задеть чьи-то чувства, ведь тем самым ты ставишь под сомнение искренность сделавшего тебе добро. Даритель желает доставить кому-то радость, не нужно вести себя эгоистично, отбирая у него эту возможность. Потом он сказал еще более удивительную фразу о том, что у меня появились завистники. На моем лице отразилось неподдельное удивление. Для того чтобы завидовать человеку, живущему в приюте, ничего о себе не помнящим, не имеющим близких нужно быть по-настоящему специфичным человеком. — Да, чему тут завидовать? — робко пробормотала я, но Ятена мысль уже вела дальше. Он убеждал меня в том, что в будущем все изменится и я по-королевски смогу наградить всех, кто был ко мне неравнодушен и тем самым успокоить свое гипертрофированное чувство вины. И снова не давая мне опомниться, Ятен продолжил смущать меня двусмысленными заявлениями, которые можно было трактовать как угодно: то ли он завуалированно признался в любви, то ли просто был удивительно добрым человеком, который в каждом видел лишь прекрасное. Может он филантроп, готовый отдать в руки незнакомой девушке, оказавшейся в беде, все что имеет сам? Тогда отчего после небольшого молчания, он проговорил: — Ты можешь не отвечать на это ничего. Мне именно что нечего было ответить. Я была слишком растерянна чтобы рассуждать трезво. И вот тогда, Ятен плавно подошел к итогу: я ничего ему не должна, он пытается мне угодить по своей доброй воле и не ждет ответной благодарности. Этот жест настоящего джентльмена сразил меня наповал. Мне потребовалось время, чтобы унять участившееся сердцебиение и наконец-то ответить хоть что-нибудь на такую пламенную речь. Незначительное прегрешение Ятена было напрочь позабыто. — Спасибо, за твои теплые слова. Хотелось бы мне тоже так же уверенно считать себя замечательной. Надеюсь, когда я смогу вспомнить свое прошлое, я не разочарую ни тебя, ни себя. Оказалось, что на этом сюрпризы для меня не закончились. Ятен решил, что ярких впечатлений для одного дня было еще не слишком много и повел меня прокатиться на яхте, чтобы полюбоваться потрясающими видами главной горы Японии. Пока что я видела Фудзи только на открытках и была рада появившейся возможности. Когда яхта тронулась с места, она сильно качнулась, я испугалась и непроизвольно схватилась за руку Ятена. Мне стало стыдно, я сразу хотела убрать руку, но ладонь Ятена легла на нее сверху. Ятен приободряющее улыбнулся мне и убрал свою руку. Взвесив все за и против, я все же отважилась взять его под руку и уткнулась носом в его плечо, впервые за все время с момента своего пробуждения, чувствуя себя по-настоящему в безопасности.Ятен
Судно качнулось и Оливия чуть было не повалилась ко мне в объятья. Её цепкая хватка за мою руку вызвала непроизвольную улыбку после того, как сам я рефлекторно придержал девушку за талию. Опомнившись, я быстро переложил ладонь поверх её аккуратных пальчиков. Словно и не было никакого иного места для прикосновения. Я был готов поклясться, что лицо девушки отразило смущение. У меня самого щеки запылали. Такой уверенный в словах, к действиям я ещё готов не был. Сердце затанцевало чечётку в груди, а когда девушка взяла меня под руку и к плечу неожиданно прильнула рыжая голова, то кажется вовсе схватило микроинсульт. Оливия меня обняла, сама. Совсем не по-дружески, кажется. Не по-дружески же? Ведь она и раньше обнимала меня, только в этом не было ни капли страсти. Хотя действия повторялись практически один в один. Сейчас же меня так сильно бросило в жар, что я начал бояться пошевелиться и сделать что-то не так. Я делал вид, что созерцаю окружающую природу, а между тем тело замерло, что даже дышать перестало, пока разум бился в истерике — что делать дальше? Должен ли я обнять её в ответ? Может самое время поцеловать? Или стоит ничего не предпринимать? Как раз этим я и занимался, но ощущал себя истуканом и считал неверным проигнорировать такой жест. Один из Ятенов в моей голове посоветовал напрячь мускулатуру и выпрямиться, чтобы Оливия прочувствовала бицепс. На свой же совет я так разозлился, что действительно сделал это. Теперь я не просто стоял словно статуя, но и на ощупь был каменным. Девушка отстранилась в какой-то миг, окрашивая момент одновременно облегчением и отчаянием. Всеединый, каким же деревянным ощущал я себя! — Здесь красиво. — Заполнял я собственную неловкость, стараясь не смотреть на девушку. Только вдаль, делая вид, что всё нормально, но ничего не было нормально! Оливия только что прижималась ко мне, а теперь нет. Что может быть хуже? Это шаг назад. — Можно, я тебя нарисую? — Моментом выдал я, не зная как наверстать упущенное. — Я давно хотел увидеть это место и предполагал, что захочу изобразить. — Это было правдой. Всё необходимое уже хранилось на нашем кораблике по запросу. — Сейчас я очень рад, что здесь с тобой. Вы будете красиво смотреться вместе. — Я принёс мольберт и карандаш, получив согласие. Мигом соображая как и где усадить девушку, а затем начиная творить, я сразу немного успокоился и приобрёл уверенность. Сакура по периметру материка цвела ярко-розовыми бутонами, гладкая бирюзовая вода полностью дублировала в своих водах Фудзияму вместе с её белоснежной верхушкой. Оливия сидела на корме и смотрела вперёд, пока ветер играл с огненными волосами девушки. — Восхитительна. — Будучи настоящим ценителем прекрасного, я заворожённо пробормотал себе под нос. Ради такого момента, игра стоила свеч.Оливия
Секунды покоя, нежности и тепла, растянулись на целую вечность. Однако из блаженного состояния меня рывком вытащил мозг. Если я действительно правильно поняла намеки Ятена, разве стоял бы он так неподвижно? Разве не должен был он что-то сделать? Например, приобнять в ответ? Или взять за руку и посмотреть в мои глаза? Но ничего не происходило, ровным счетом ни-че-го! Вместо этого, Ятен неотрывно смотрел вперед и даже ни разу не шелохнулся. Ему как будто было стыдно за меня. Я отстранилась, кровь моментально прилила к щекам. Надо же было выставить себя перед ним такой дурой! А если он не так все поймет? Я же будто бы сама вешаюсь ему на шею. И где здесь пресловутая женская скромность, где гордость? Почему я вообще рассчитывала на какой-то ответный шаг с его стороны? Потому что он всегда ко мне добр? Или потому что он мне нравится? Впрочем, одно ведь не исключает другое. Он добр со мной, поэтому он мне и нравится. Но разве это означает, что мне можно вести себя с ним так открыто, он же все-таки парень, мало ли какие выводы сделает?! Я поежилась от прохладного ветра, который впивался в мое тело ледяными иглами. Впредь следует быть осмотрительнее. Ятен деликатно проигнорировал мое неадекватное поведение, увлеченный созерцанием прекрасного вида природы. — Да, — согласно кивнула я, — здесь очень красиво, как в сказке. Его новый вопрос поставил меня в тупик, потому что явно не предусматривал отказа. Я не стала ломаться и сразу ответила согласием на его просьбу позировать для картины. Я почему-то решила, что в случае, если отвергну его предложение, Ятен станет меня уговаривать, а оказаться в подобной ситуации, я бы не желала. К тому же чтобы не обидеть парня, нужно было как-то обосновать отказ, но умные мысли никак не желали приходить в мою голову. Я присела на корму, так как меня попросил Ятен, и, как по волшебству, на палубе возник мольберт и прочие атрибуты для рисования. Ятен придирчиво осмотрел мою позу, снова подошел ко мне, переложил одну руку на другую и чуть прикоснулся к подбородку, заставляя изменить наклон головы. Меня снова бросило в жар. Было странно позволять ему все решать за себя, подчиняться каждому его слову беспрекословно. Гора Фудзияма осталась позади, но я уже успела на нее полюбоваться, а тот вид, что открывался глазам был не хуже, только меня не покидало какое-то странное зудящее чувство. В ресторане Ятен извинялся и обещал впредь думать о моих желаниях. Но сейчас он опять исполнял собственную мечту и ни разу не задумываясь над тем интересно ли мне быть сегодня его натурщицей. Вместо того чтобы сидеть неподвижно, я бы предпочла снова стоять с ним рядом тесно к нему прижавшись. Но он заставил меня устыдиться своего искреннего порыва и будто прочертил между нами невидимую дистанцию. Я чувствовала себя отвратительно, от качки меня слегка мутило, и я снова злилась на Ятена. «Почему я рассержена?» — вопрошала я саму себя и не находила ответа. Мне казалось, что жест, который я совершила был совершенно естественным. Будто я и раньше так же свободно обнимала Ятена, но почему-то именно сегодня это приобрело иной вид. Теперь и я сама это понимаю и чувствую.Ятен
Я не заметил, что Оливия рассердилась на меня за бездействие и даже не понял по её ответу, что между нами стало прохладнее, нежели было и тем более, чем могло стать. Я был слишком зациклен на своей неготовности к такому форсированию событий и скован страхом испортить то, что есть, забывая снова, что идя именно по-такому пути я упустил её первый раз, а сейчас наступаю на те же грабли. В процессе рисования говорил преимущественно я, развлекая девушку легендами о самой известной визитной карточке Японии. — Однажды, давным-давно, жила Конохана Сакуя-химэ (дословно: «Принцесса, заставляющая цвести деревья»), и была она богиней горы Фузди. Она с детства жила одна, вдали от всех. Словно райский цветок, выросла Конохана и превратилась в девушку неземной красоты, прекрасную и нежную, как цветок лотоса. Однажды Конохану, гуляющую по берегу озера, увидел внук богини солнца Аматэрасу по имени Нинигино. Юноша с первого взгляда влюбился в прекрасную девушку-богиню. Этого первого взгляда было достаточно, чтобы в чреве Сакуя-химэ зародилась жизнь. Она рассказала об этой радости своему любимому. Не поверив в чудодейственную силу собственного взгляда, Нинигино обвинил свою возлюбленную в неверности. Конохану возмутило подозрение, ведь они с Нинигино любили друг друга, и она думала, что юноша доверяет ей. Возмущенная богиня заперлась в деревянном доме, отказываясь покидать его, несмотря на уговоры встревоженного Нинигино. Когда подошло время родить, Сакуя-химэ подожгла своё жилище. Но ни она сама, ни родившиеся один за другим трое сыновей ничуть не пострадали от огня. Нинигино понял, как неправ был, раскаялся. Они с Коноханой поженились и жили долго и счастливо до конца своих дней. А богиня горы Фудзи, доказавшая свою невиновность, с тех пор почитается японцами как символ чистоты и супружеской верности. К чему была история? Я попросту ощущал неловкость в сложившейся ситуации и заполняя тишину отстранённой темой, становилось комфортнее. Когда же прошло полтора часа позинга с её стороны и набрасывания рисунка с моей, эмоции девушки сошли на нет, наше общение вовсе вернулось в свою прежнюю колею, словно не было тех объятий и соответственно последствий. — Вот. — Наконец я был готов представить на суд свою работу. Я одобрительно рассматривал рисунок. Сам я был вполне доволен работой, выполненной, что называется, на скорую руку, но от сердца. Я давно перестал ожидать от своих рисунков идеала — он недостижим и начал выключать настойчивые образы в голове, как правило, они недосягаемы. Тем не менее, если картина не вызывала негатива, а скорее дарила полёт душе, её можно было назвать удачной. Оливия же на холсте была далеко не худшей из рисуемых мной. Можно сказать, что в изображении модели, я набил руку и это сыграло в мою пользу. — Это тебе, на память о сегодняшнем дне. — Я подошёл к ней с пергаментом и неуверенно протянул. — Если нравится.Оливия
Если парень приводит тебя полюбоваться на Фудзи, а потом не забывает напомнить странную легенду про богиню, которая почитается японцами как символ супружеской верности — можно ли рассматривать это как намек? Стоит ли вообще его здесь снова выискивать? Неужели воображение вновь играет со мной злую шутку? Легонько качаю головой. У меня такая богатая фантазия, что в пору книжки писать. Что ж, может быть и займусь этим когда-нибудь на досуге. Озеро Яманака, по которому плыла наша яхта, напоминало огромную гладь зеркала. В ее спокойной воде гора отражалась во всем ее великолепии. И я развлекала себя мыслью о том, что если нырнуть в воду, то окажешься на вершине перевернутой горы. Ятен больше ничего не говорил поглощенный своей работой. Во имя искусства плед пришлось снять, и поэтому я немного продрогла к тому моменту, когда Ятен сообщил, что его и моя работа на сегодня окончена. Я направилась к нему навстречу и чихнула, когда он предложил мне взять рисунок. Нужно признаться, что у него определенно был настоящий художественный талант. За такой короткий срок он сумел создать невероятно красивую картину. Я не узнавала себя, девушка на бумаге, показалась мне в сотню раз привлекательнее, чем мое изображение в зеркале. Такой, очевидно, видел меня Ятен. Мечтательно вглядывающуюся куда-то перед собой. Однако, когда я представила, как этот рисунок будет смотреться в моей маленькой комнате в общаге, мне стало грустно. В приюте у нас нигде не было личного пространства, в комнату могли вломиться сестры, иногда даже без предварительного стука. Ну, а что тебе скрывать от Господа и своих сестер? Фотографии в рамках строго осуждались настоятельницей и считались зерном нарциссизма, который сеет Дьявол в неокрепших девичьих душах. Гордиться своей красотой грешно. Пользоваться косметикой недопустимо! Поэтому как бы мне не хотелось забрать рисунок, ввязываться из-за этого в скандал и оправдываться перед Матерью Настоятельницей, мне не хотелось. А прятать рисунок мне показалось кощунством по отношению к труду художника. Знала бы Мать Настоятельница жуткую правду, что почти у каждой девочки имелся свой аккаунт в соц. медиа, где они многократно нарушали запреты школы Святой Анны. — Спасибо, большое, — вежливо ответила я. — Мне, конечно же, очень нравится. Но… ты не против, оставить его у себя. Я живу не одна и у нас довольно строгие правила. Объяснять отказ в подробностях очень не хотелось, но, если бы пришлось я бы это сделала. На счет правил, я не врала. Украшать стены было категорически запрещено. На стенах могли висеть только иконы или умиротворяющие пейзажи. Сделано это было отчасти от того, чтобы уберечь церковь от необходимости периодического ремонта, а также для того чтобы ничто кроме лика святых не оказывало свое влияние на неокрепшие подростковые мозги. — Лучше я полюбуюсь на него еще раз у тебя дома… — нахально заявила я и снова чихнула.Ятен
Остаётся признать, что я расстроился. Слова о строгих правилах не имели для меня какого-то определённого значения. В общежитиях запрещают хранить картины? Бред же. О религии я вовсе не подумал, ведь знал о Христианстве слишком поверхностную информацию. Из неё ничего не свидетельствовало против картин, опять же. «Она просто не хочет брать её. Не понравилась, наверное». Я немного загрузился и ушёл в себя. «А может не хочет себя связывать со мной ничем? Не позволяет платить, не принимает подарки. Она говорит мне: я ничего тебе не хочу быть должной, ничего обязанной». — Хорошо. — Я пожал плечами и отложил картину. Хотя старался смотреть в пол и не показывать ей своего дурного нрава, скрыть испорченное настроение, скорее всего не смог. Потому что Оливия постаралась сгладить угол отказа неожиданно напросившись в гости. Или как минимум внося в наши отношения такую возможность. Бровь моя поползла вверх, я поднял на неё удивлённые глаза. Это была попытка подбодрить? Во всяком случае, она заставила воображение строить воздушные замки в ответ на такое допущение. — Действительно? — Губы растянулись в улыбке довольного кота, но тут же я вспомнил кто живёт со мной по соседству. Улыбка сползла, когда я огорчённо осознал, что этому не бывать. И сейчас любой намёк на то, что это возможно, станет в будущем проблемой. Менять своё одобрительное поведение было поздно, но добавлять лишнего означало сделать ещё хуже. Я замял этот вопрос в самом начале. Тем более, что возник ещё один повод для переживаний. Оливия снова чихнула и руки мои сразу схватили её за плечи. — Что с тобой? — Ответ мне дала холодная кожа принцессы раньше, чем её слова. — Ты так замёрзла! — Я схватил плед и укутал девушку сзади, прижимая к себе, а ладонями усердно растирая плечи. — Горячего чая! — Крикнул официанту и тот, кивая, скрылся в каюте. — Почему не сказала? Зачем терпела? — Мой голос тревожен и рассержен. Я поражён в самоё сердце её поступком, а на себя ужасно злился. — Не знаю как мог не заметить этого. Мурашки, дрожь. Они ведь были? Конечно, когда рисую, я не замечаю многого, просыпается третий глаз художника, который видит реальность иначе. Но с ней… Я перестал растирать и обернул к себе. — Согрелась? — Её раскрасневшийся носик манил согреть губами. «Как близко!» Понимая, что в подобной ситуации мне долго не продержаться, я напоследок сжал её мягкое тело покрепче и отпустил, получив положительный ответ.Оливия
Ятен, вероятно, принадлежит к числу тех людей, которые не догадываются о страданиях других, ровно до того мгновения, пока они сам этого не обнаружит или покуда ему не признаются. Иногда он ведет себя словно большой ребенок. Например, ему плохо удается скрывать свои негативные эмоции. Он расстроился, когда я отказалась взять его картину и рассердился из-за того, что ничего не сказала о том, что замерзла. Но если честно, я была слишком увлечена своими мыслями, чтобы обращать внимание на такие мелочи. К тому же мне признаюсь, стыдно было его побеспокоить. Есть в этом что-то неправильное… Ятен не должен себя так вести, это ужасно меня смущает. Но я напомнила себе о синих глазах, которые заставляли мое сердце трепетно сжиматься. Пока я не разобралась в своем прошлом, я просто не имею права, морочить Ятену голову. Я должна понять, что я испытываю к тому, кого не могу вспомнить. Может быть мои воспоминания о нем лишь отголоски того, что никогда не вернется и что не является любовью. Но что если все не так? Ятен прижал меня к себе, и я услышала беспокойство в его голосе. Стоило мне почувствовать его близость, как теплая волна прокатилась по моему телу. Как бы стыдно мне ни было в этом признаваться, я хотела, чтобы он меня обнял и добилась своего. Пусть произошло это случайно, но все же мне стало не по себе. А Ятен усердно растирал мои плечи и прогнал обслугу за чаем. Его злость хорошо читалась в голосе. Но когда он с сожалением произнес фразу: «Не знаю, как я мог не заметить этого», — я разрумянилась как помидор. Каждый человек эгоист, только любовь способна выдернуть нас из бесконечного беспокойства о самих себе и обратить взор на кого-то еще. Она делает нас человечнее. По сути она и есть единственный «великий прогресс», которого достигли люди за всю историю своего существования. Ятен развернул меня к себе, и я потонула в его зеленых глазах. «Согрелась?» — спросил он. Я слегка кивнула, это единственный ответ, на который я оказалась способна.