Леминиум

      Григорий всегда считал себя терпеливым и более-менее спокойным человеком, конечно, насколько вообще может быть спокойным учитель младших подростков. Редко когда можно было застать его в нервном состоянии или куда-то отчаянно спешащим. Дисциплинированность, хладнокровие, жёсткость — вот что он демонстрировал своим ученикам и что старался в них воспитывать. Ричард часто укорял его за это, говорил, что Леминиум — школа, а не военное училище или центр мракоборческой подготовки, но Григорий стоял на своём. Всё в нём — от твёрдого размашистого шага до манеры держать палочку — выдавало его как выпускника Дурмстранга, института, славившегося в первую очередь углублённым изучением боевой магии и отчасти магии тёмной. Девять лет учёбы в этом подобии кадетского корпуса не могли не отложить отпечаток на личности Григория. Из ныне живущих один лишь Ричард знал, со сколькими трудностями пришлось столкнуться ему в период учёбы и аттестации, какой объём материала он изучал и прорабатывал сверх программы, в скольких дуэлях и драках он вынужден был принять участие, чтобы утвердиться и завоевать авторитет среди сверстников. Григория воспитали воином — ледяной глыбой, строгой и требовательной машиной, которая по определению не должна щадить никого на своём пути. Эти устои он перенёс на свою профессиональную деятельность, требуя от студентов в первую очередь дисциплинированности и пунктуальности. Все — от первачков до третьекурсников — знали, что на его занятия опаздывать нельзя, и даже самые наглые, избалованные дети не рисковали его сердить.       Гарри Поттер стал первым учеником, посмевшим опоздать на тренировку на двадцать с лишним минут.       В очередной раз наколдовав Темпус и убедившись, что это не он потерялся во времени, а сорвиголова-мальчишка решил поотлынивать от занятий по метанию (которые, на секундочку, сам и выпросил!), Григорий раздраженно швырнул нож в взвизгнувший от неожиданности манекен и, бранясь сквозь стиснутые зубы, направился на поиски студента. Злость кипела в нём, как зелье в котелке, — того и гляди, выплеснется за край.       По коридорам Григорий нёсся не грозовой тучей, а ураганом, смерчем. Редкие ученики, которых он встречал на пути, открывали рты, чтобы его поприветствовать, но тут же, стоило им пересечься с ним взглядами, терялись и прижимались к стенам. Никто не желал попасть под горячую руку. Даже статуи и доспехи, обычно весёлые и подвижные, замирали при его появлении, становясь похожими на маггловских прототипов.       Григорий ворвался в 146-ю комнату мужского общежития, как в горящий дом: резко распахнул дверь, едва не выбив её с ноги, широким шагом ступил внутрь и с размаху хлопнул дверью; та впечаталась в раму ужасно громко из-за гуляющего сквозняка, и звук удара наверняка услышали в соседних спальнях. Тюль на открытом окне лениво колыхнулся, надувшись на мгновение парусом. Сидящий на одной из кроватей с шоколадкой в зубах и книгой на коленях Адриан так и замер, удивлённо и крайне растерянно вылупившись на так эффектно ворвавшегося профессора.       — Сэр?.. — протянул он с оправданной неуверенностью.       — Поттер где? — с порога спросил Григорий.       Ранклин пару раз моргнул, глядя на него непонимающими телячьими глазами.       — В смысле «где»? — озадаченно нахмурившись, он поднялся с кровати и, убрав книгу и шоколад на стол, повернулся к Григорию. — У него же сейчас с вами тренировка. Он должен быть там. Вы вроде ножи метать собирались.       — Если бы Гарри пришёл на тренировку, я бы сейчас вспарывал манекены, а не стоял здесь, вы так не думаете? — огрызнулся Григорий.       Адриан заметно потупился.       — Он должен был успеть вернуться до начала тренировки, — сказал он едва не боязливо.       — Откуда вернуться?       — С фермы.       Настала очередь Григория моргать в непонимании.       — Я, должно быть, ослышался, — коротко и невесело усмехнулся он. — Что ему могло понадобиться на ферме?       — Он пса кормить пошёл, — с потрясающей невозмутимостью ответил Ранклин.       Наступила недолгая тишина. И то ли тяжёлое молчание, пригвоздившее обоих к полу, то ли перекошенное от абсурдности ситуации лицо Григория дало понять Адриану, что что-то не так.       — Вы были не в курсе, да? — спросил он сконфуженно.       — Какой к чёрту пёс? — не своим голосом прорычал Григорий. Имей он чуть меньше самоконтроля, в комнате бы определённо выбило стёкла.       — Тот пёс, которого Гарри забрал с собой сегодня из Зачарованного квартала, — пояснил мальчик. — Он хотел поговорить с директором Дэвидсоном и попросить оставить пса на ферме. Он ходил перед ужином к нему в кабинет. Судя по всему, директор разрешил пса оставить.       Григорий с приглушённым смехом провёл по лицу ладонями. Вот, значит, зачем приходил Гарри.       — Директора сегодня нет в школе. В кабинете Гарри нашёл меня.       — Я так понимаю, к вам он с данной проблемой обращаться не стал, — робко заметил Адриан.       Григорий посмотрел на него таким взглядом, что мальчик, стушевавшись, опустил глаза. Витавшее в воздухе напряжение можно было черпать не ложками, а жестяным ковшом; оно давило на лёгкие и раздражало кожу.       — Рассказывайте всё по порядку, мистер Ранклин, — потребовал Григорий жёстким голосом.       Мысленно попросив у Гарри прощения, Адриан принялся за рассказ. Он кратко поведал о том, как Поттер нашёл в переулке бродячего пса и так к нему привязался, что, по примеру Алана, решил забрать с собой в школу. И пёс был хорош: послушный, явно дрессированный, ни на шаг от них не отходил и так и ластился к Гарри, он будто понимал каждое слово нового хозяина и, умей говорить, наверняка бы ему отвечал. Гарри честно намеревался попросить директора Дэвидсона о том, чтобы оставить животное на ферме, у него не было мыслей прятать его и скрывать от других. И раз директора в школе не оказалось, Поттер, судя по всему, решил отложить разговор с ним до лучших времён.       — На ужине он набрал с собой еды, чтобы унести псу, — подходил к концу Адриан. — Он сказал, что сбегает туда, накормит его и сразу же вернётся. Гарри должен был успеть на тренировку. Я понятия не имею, почему он ещё не в замке.       Григорий слушал его, а в груди его поднималось, распуская могучие крылья, опасное существо. Ричард называл это дурным предчувствием — когда вроде всё в порядке, но на сердце неспокойно, лёгкие сжимаются в удушливом волнении, а разум из раза в раз прокручивает сказанные фразы, и никак не отпускает ощущение, что нечто необычайно важное проскальзывает между строк, но глаз никак не может за это зацепиться.       — Говорите, он ушёл на ферму, так? — спросил он спустя пару секунд томительного молчания. Хищник внутри взбрыкнулся, проведя острыми когтями глубокие борозды.       — Да, сэр, — торопливо ответил мальчишка.       — Отлично. — Григорий кивнул и, крутанувшись на пятках, стремительно вылетел из комнаты, оставив после себя настежь распахнутую дверь, свистящий сквозняк и чувство морального истощения.       Адриан, полностью обессилев, рухнул на ближайшую кровать. Как Гарри терпел этого человека ежедневно, он не понимал.       Григорий нёсся по пыльным тропам так быстро, как только мог. Тёплая погода, яркое закатное солнце, тихий стрекот сверчков и кузнечиков — всё это так резко контрастировало с тем, что творилось в его душе. Хотелось замахнуться и разнести это спокойствие меткой Бомбардой, чтобы внутренний хаос соответствовал хаосу внешнему.       Если бы Григория спросили, что он планирует сделать с мальчишкой, когда найдёт его, он бы не смог дать чёткий и вразумительный ответ. Говоря откровенно, он вообще не понимал, зачем бросился на его поиски. Гарри не его сын, не его подопечный; он не обязан докладывать ему обо всех своих планах и передвижениях. И как бы Григорий ни убеждал себя, что просто злится за прогул тренировки, сам он осознавал, что дело в другом. Гарри давно перестал быть для него обычным учеником. По сути, он никогда и не был обычным.       Извилистая дорога привела Григория к деревянным загонам фермы, с той стороны, где паслись единороги. Здесь высокий дощатый забор давно затянуло густым плющом; в рубиновом свете заката горели остроконечные листья-звёзды. Сквозь ограду едва было видно, как маленькие жеребята с золотистой шёрсткой, путаясь в худых ногах, бегали за старым садовым гномом, а тот, визжа и ругаясь, как многоопытный сапожник, петлял от них по всему загону и то и дело пытался скрыться в густой траве. Начеку была мама-лошадь; изящная, как живое творение Микеланджело, чистейшей масти, что даже снег на её фоне казался бы сероватым, с жемчужной гривой, золотыми копытами и длинным прямым витым рогом на голове — она не спускала глаз со своих малышей и каждый раз испуганно подрывалась с места, когда один из них спотыкался или ногой проваливался в яму.       Солнце на мгновение вспыхнуло, и облака, плывущие над горизонтом, затопило богатым оранжевым цветом. Очнувшись от созерцания чудесных животных, Григорий направился прямиком к сеновалу, где, по словам мальчишки Ранклина, должен был находиться Гарри.       — Только будь там. Пожалуйста, Гарри, будь там, — взмолился Григорий. Он прошел мимо поваленных деревянных ящиков, перевернутых скамеек, с которых давно облезла краска, к открытому строению и, стоило ему остановиться на входе, тут же понял, что мальчишка недавно там был. В куче сена, покрытый сухой травой и пылью, одиноко лежал его рюкзак. На полу рядышком стояли наполненные водой и стащенной с ужина едой две миски. Абсолютно не тронутые, пёс к ним после прихода Гарри не прикасался точно.       Сердце забило тревогу с новой силой, будто только этого и ждало. Подобно электрическим разрядам, на кончиках пальцев запульсировала, заискрилась неудержимая магия в самом чистом её проявлении — у детей это называют стихийным выбросом. Григорию прежде приходилось испытывать подобное, и он знал, как направить силу в нужное русло. Он шумно выдохнул, расслабляя плечи, сомкнул веки, представил перед собой образ Гарри — мальчишка в его воспоминаниях, шкодливо улыбаясь, уговаривал его сыграть в дартс вместо привычной тренировки, — извлёк из кобуры палочку и направил в неё ту магию, что бушевала внутри. Ладонь сделала плавное движение, под кожей разлилось обжигающее тепло, и с губ на выдохе сорвалось:       — Вестигиум Видео.       Казалось, жизнь вокруг на некоторое время замерла, словно гигантский купол накрыл ферму и окрестные территории. Будто крошечные звёзды, в воздухе появились голубые шарики света. Их становилось всё больше, и больше, и больше; они появлялись из ниоткуда, и не было им конца. Шарики начали перемещаться, сливаться друг с другом и вскоре образовали полупрозрачную, отливающую голубизной призрачную фигуру Гарри. Те же рост, телосложение, одежда, частично совпадали даже черты лица, если не вдаваться в детали — Григорий сам не ожидал, что образ ученика так прочно отпечатался в его памяти.       «Мальчишка из прошлого» с рюкзаком на спине прошел, не оглядываясь, мимо застывшего Макарова, и на земле, куда он ступал, оставались отливающие голубизной отпечатки подошвы, как живое напоминание, что это не выдумка, что Поттер действительно был здесь. Григорий с напряжением вглядывался, как Гарри смотрит по сторонам, сглатывает, снимает с плеч рюкзак, наполняет миску. Было нечто тревожное в его лице, чужеродное. Вдруг Гарри резко поднял голову и уставился в открытые ворота, словно кто-то позвал его. Вслед за мальчиком туда же посмотрел и Григорий, только вот он, в отличие от подопечного, ничего увидеть не мог. А Гарри явно увидел; его губы шевелились, не издавая ни звука, на лице одна эмоция сменялась другой с чудовищной скоростью. Резко подорвавшись, он устремился на улицу, и Григорий поспешил за ним. На душе становилось лишь тревожнее.       Гарри бежал так, будто за кем-то гнался, и земля под его ногами вспыхивала ярко-голубым призрачным пламенем. На улице начинало темнеть. Полупрозрачная фигура мальчишки неслась прямо к кромке густого леса, ветви которого не пропускали ни крупицы солнечного света. Впереди ждала мгла.       — СИРИУС! — не своим голосом крикнул Гарри и упал на колени перед рухнувшим телом Блэка.       — Отойди от него! — рявкнул Макаров, выскакивая из-за дерева, как черт из табакерки. Его тело было напряжено до предела, лицо приобрело жёсткие, угловатые очертания, серые глаза потемнели от злобы и ярости. Рука крепко сжимала волшебную палочку, с которой вот-вот готова была сорваться цепочка заклятий.       Гарри посмотрел на профессора в первозданном ужасе.       — Вы что с ним сделали?! — возопил он.       Веки Сириуса задрожали. Худые плечи и грудь сводило судорогой, будто нечто впивалось в его плоть изнутри, выкорчёвывало, как старый трухлявый пень, и пожирало заживо. Зрачки Сириуса сузились до размера маленьких точек, от напряжения лопнули капилляры, окрасив белки тонкими красными разводами. Гарри смотрел на мучения крёстного и ощущал, как в груди одна за другой гасли недавно зажжёные свечи. Огонёк за огоньком таяли в дуновении мощного ветра, оставляя за собой удушающе-серый, мутный дым. На глаза вновь накатились слёзы.       — Я сказал тебе отойти, — прошипел Макаров. Он вцепился в ворот футболки Гарри и дёрнул вверх, чтобы поднять с колен и отшвырнуть подальше от Блэка, но мальчик вывернулся из-под его руки и со страшно решительным выражением лица встал напротив, загораживая собой бьющегося в конвульсиях Сириуса. Он вскинул руку с палочкой и направил её на профессора.       — Отмените заклятие! — потребовал Гарри.       — Это шутка? — Голос Макарова потяжелел и сгустился; если прислушаться, в нём можно было услышать нарастающий рокот гнева. По его лицу гуляли желваки, глаза яростно метали молнии. Он шагнул вперёд и упёрся грудью в кончик белой палочки; она вдавилась в его кожу и приподняла тонкую ткань футболки.       На глаза Гарри отчаянно набегали слёзы. Он бросил короткий взгляд на Сириуса и сухо сглотнул.       — Он не убийца, я сейчас всё объясню, — отчаянно взмолился мальчик. — Пожалуйста, сэр, перестаньте! Ему же больно!       — Похоже, он успел чем-то тебя околдовать… — Макаров посмотрел на него с досадой. На палочку, упирающуюся в грудь, он не обращал никакого внимания.       Гарри откровенно паниковал. У него начали дрожать колени и пальцы рук, он весь вспотел от страха и беспомощности. Так чувствует себя утопающий, когда осознаёт, что до суши ему не добраться. Так ощущает себя солдат, стоя перед вражеской амбразурой без единого патрона. Чувство это на грани смирения и безумства, оно поглотило Гарри с головой, пленило, сковало, обезоружило.       Вдруг в его груди, рядом с отчаянно бьющимся сердцем, зародилось нечто тёплое и лучистое, будто он разом выпил литр сладкого горячего чая. Это нечто мягко разрасталось и обволакивало изнутри, вместе с кровью разносясь по организму. Ритм сердца подуспокоился, дыхание стало ровным. Вокруг тела Гарри завихрилась уже знакомая тёмная аура, укутывая и защищая. Она по-матерински опустилась на его плечи и обвила тонкие запястья.       Мальчик поднял на профессора глаза. Они были сухие, точно ни единой слезы не упало с его ресниц, и страшно зелёные, почти стеклянные от той боли, что он испытывал. И промелькнуло в этих мальчишеских глазах что-то такое, что заставило Макарова отступить.       Решимость.       Сила.       Стойкость.       В ту же секунду от Гарри полыхнуло мощной магией, сносящей всё на своём пути. Это было похоже на разряд молнии во время урагана. Ближайшие деревья пригнулись к земле, словно колосья пшеницы в поле. Трава под ногами обуглилась и превратилась в труху, как после пожара, а Макарова оттолкнуло на несколько метров, будто сбитого грузовиком, и только вовремя применённые чары не позволили ему упасть навзничь.       Григорий закашлялся от боли в рёбрах и сел, опираясь спиной на ствол уцелевшей липы. В его глазах плясали лихорадочные блики, какие бывают, если долго не мигая смотреть на солнце. Он огляделся, нашарил на земле свою палочку и наконец поднял голову. В облаке поднятой пыли и вихрящейся магии стоял Гарри Поттер, в его силуэте вырисовывалась нескладная детская фигура: узкие плечи, тонкая шея, тонкие, как тростинки, руки, и сам он казался неестественно тонким в центре той сильной магии, танцующей вокруг него.       Закончилось всё так же внезапно, как и началось. Пыль рассеялась. Аура стихла. Гарри ломаной куклой упал на почерневшую землю и потянулся к крёстному, с которого спали чары.       — Сириус! — воззвал мальчик, хватая мужчину за руку. Вспухшие вены медленно отбивали пульс. Гарри посмотрел в бледное осунувшееся лицо, по которому градом катился пот. Веки Сириуса дрожали. В горле застыли хрипы. Гарри не знал, что за заклинание применил Макаров, но был свято уверен, что оно из разряда «этому меня научили в Дурмстранге». — Всё в порядке, Сириус! Всё в порядке!       За спиной послышалось копошение, и Гарри обернулся. Медленно, будто не до конца осознавая произошедшее, на ноги поднялся Макаров. Рука его с силой сжимала палочку, словно кто-то мог внезапно вырвать её из его ладони.       — Что? — тихо, но не менее пугающе спросил он, глядя точно на Гарри. В его глазах полыхало всё негодование мира.       Гарри вскочил, вновь загораживая собой крёстного. Хоть сознание его и плыло в тумане, он понимал, что выстоять в одиночку против Макарова он не сможет, а на ещё один стихийный выброс его элементарно не хватит. Сердце неистово билось о грудную клетку, требовало защитить родного человека, и потому Гарри яростно, выплёвывая слова, как пулемётную очередь, стал наседать на тренера:       — Не трогайте его! Не трогайте, я сказал! Он не собирался меня убивать. Он не убийца. Его подставили. Всё, что произошло в тот чёртов Хэллоуин, было не таким, как мы думали!       — Что ты несёшь? — яростно выдохнул Макаров. Он сделал шаг вперёд и тут же, охнув, согнулся пополам и схватился за рёбра.       Сердце Гарри сжалось от чувства вины и волнения. Он дёрнулся вперёд, чтобы поддержать тренера, не дать ему упасть, но был грубо отпёхнут.       — Не приближайся, — прорычал Макаров.       Ещё никогда Гарри не слышал в его голосе столько злости и даже ненависти, обращённых в свой адрес. В горле внезапно запершило, будто по нему провели наждачкой, и не получалось ни сглотнуть, ни вымолвить слово. Оказывается, это больно, когда человек, которого ты уважаешь и всей душой ценишь, отталкивает тебя. Из груди вырвался совершенно не уместный в данной ситуации смешок. Мальчик сомкнул на мгновение потяжелевшие веки. Слёз не было, не было и обиды. Чувство на грани неверия и апатии ко всему, что раньше вызывало живой отклик в сердце, сковало и без того изнурённое тело. Атрофия эмоций по всем фронтам.       — Ладно, — сказал Гарри, приподняв уголок болезненно белых губ. Лицо его походило на маску, не выражая никаких эмоций: ни страха, ни вины, ни смирения. Настолько непривычно было видеть вспыльчивого мальчишку таким безучастным, что Григорий даже позабыл о расцветающих на коже гематомах. — Я вас понял. Сэр.       — Какого?.. — начал Макаров.       Но Гарри уже не слушал. Он повернулся к нему прямой, как игла, спиной и склонился над телом крёстного. Пощупал его пульс, приложив пальцы к шее, легко побил по щекам, чтобы привести в чувство, и так облегчённо улыбнулся, когда Блэк распахнул глаза, будто это было всем, о чём он когда-либо мечтал.       — Давай, вставай, — негромко сказал Гарри, поднимая худое, измождённое тело Сириуса. — Тебе надо в лазарет. Давай же, Сириус.       Григорий скрипнул зубами, видя, что Гарри не собирается ни слушать его, ни даже смотреть в его сторону.       — Он преступник, — повторил Макаров. — Ты осознаёшь, кого собираешься привести в школу?       Блэк, опирающийся на плечо Гарри, опустил глаза.       — Он не преступник, — зло засопел мальчик. — И если уж на то пошло, это вы сейчас напали на безоружного человека, а не он. Пойдём, Сириус. На ещё один стихийный выброс меня не хватит.       И, не сказав больше ни слова, Гарри повёл прихрамывающего крёстного в сторону замка.       Григорий остался один.