Сон длиной в вечность

Золотистый свет. Откуда он взялся в этом царстве сумрака и небытия? Почему так настойчиво разгоняет серую пелену, мешая забыться, раствориться в танце призрачных теней? Анорсэль отвернулась, закрылась avanire. Она не хотела видеть этот огонёк, что напоминал о радостях и горестях оставленного мира, не хотела слышать чужой разум, что требовательно искал разговора. Не сейчас, когда её душа почти утратила способность чувствовать, погрузившись в желанное оцепенение. Кем бы ни был этот нежданный гость, он наверняка оставит её в покое, наткнувшись на стену отчуждения. Но янтарно-желтое сияние, к удивлению Анорсэль, не торопилось покидать призрачные глубины. Оно встало между ней и пустотой сверкающим светлым заслоном, переливалось и текло вокруг её fea. Оно будило в сокровенной глубине её существа какие-то забытые чувства, воскрешая воспоминания о тепле надёжных рук, баюкавших маленькую эллет в далеком детстве. Этот мягкий свет был подобен жару пламени в догорающем камине, приветливому мерцанию окон в кроне родного дуба, что когда-то встречало продрогшую охотницу ласковыми желтыми огоньками. Он дарил ощущение спокойствия; не того мертвенного покоя, о котором шептали волны небытия, разбиваясь о грани её сознания, но покоя, напоенного жизнью и благостью. Однако живительная искра чужой fea недолго озаряла призрачный мир своим сиянием: мигнув пару раз, она начала тускнеть, обволакиваясь пепельной дымкой. Эльфийка вспомнила как когда-то наблюдала за солнечным затмением: тёмное пятно Итиль медленно наползало на жарко пылающий диск Анара, пока не закрыло его полностью – так, что стало казаться, будто в огненном светиле образовалась зияющая мраком дыра, жадно засасывающая в себя малейшие проблески тепла. Сейчас - так же как и тогда - нандиэ не оставляло ощущение неправильности происходящего, и при взгляде на меркнущую красоту в душе вспыхивали искры сожаления. Казалось, ещё минута – и fea неведомого гостя скроется от эллет насовсем, укутанная пеленой мрака. Однако дерзкий огонёк не погас, увязнув в гибельных тенетах; напротив, он начал разгораться все сильнее и сильнее, пронзая копьями лучей серые клубы зыбкого тумана. Потоки янтарного света были напоены торжествующим звоном птичьих трелей, зноем летнего полдня, стелющегося над морем спелых колосьев, сладким ароматом мёда и терпкой свежестью еловой хвои. Он пел о счастье, что нежными ростками прорастает сквозь опавшую листву горьких воспоминаний, о радости, что разбивает лед скованной болью души, и ещё о чем-то непознанном и волнующем, что влекло неуловимой взвесью восторга. Таким правильным, таким естественным казалось купаться в волнах живительного тепла, ощущая, как постепенно оттаивает колкая изморозь отчуждения, а в груди разливаются волны чистой, незамутненной благодати. Анорсэль была почти готова открыться, откликнувшись на зов неведомого гостя, но сияние чужой fea вдруг начало стремительно отдаляться, то мелькая проблесками далёкого зарева, то вновь теряясь в игре смазанных серых пятен. Хотелось лететь туда, где на границе двух миров мерцают золотые лучи. Но вернуться к жизни означало вернуться к боли, вновь почувствовать, как ноют незримые раны, что оставляют после себя всплывающие в памяти картины прошлого. Можно начать все сначала, попытавшись обрести новый дом, новую семью – но стоит ли? Стоит ли строить, если воздвигаемое будет разрушено, прикипать к кому-то сердцем, если впереди маячит неизбежная разлука? Не лучше ли остаться здесь, в пустоте и тишине, погасив в груди последний уголек чувства, стерев все до единой мысли, стерев из рукописи Арды само имя «Анорсэль». Огненная звезда мигнула в последний раз и погасла. Отчего-то без её света стало зябко и темно; тоска висела в воздухе тонкой невесомой дымкой, стылой моросью оседая на сердце. Пустота, что ранее обнимала и баюкала, укутывая сознание тягучей дремотой, начала казаться пугающей. Она тянула отовсюду свои серые щупальца, будто стремясь поглотить беззащитную душу эллет, вкрадчиво шептала о тщетности борьбы, заползала под оболочку fea промозглой сыростью осеннего ненастья. Лишь сейчас Анорсэль поняла, как обманчиво утешение, что дарует забытье, и как недолго длится облегчение тех, кто добровольно отдался в лапы этого чудовища. И дева устремилась туда, где погасло сияние. Анорсэль шла, превозмогая дурманящую сонливость, продираясь сквозь колеблющуюся дымку, что текла и извивалась перед глазами, расплываясь тысячей неясных образов. Шла, мучительно вслушиваясь в еле слышное эхо, поющее две короткие фразы: «Не оставляй эту жизнь… Не оставляй меня…» Всего две фразы, но они разжигали в её груди тлеющий уголек надежды, придавали сил, вели её чрез зыбкий сумрак, как свет далёкого маяка ведет к берегу корабль, оказавшийся во власти бури. Она не одна. Есть тот, кто ждёт её за призрачной гранью, ждёт и верит, что она придёт. Казалось, прошла вечность, прежде чем эльфийка вынырнула из вязких глубин небытия и погрузилась в оглушающую синеву. Синеву глаз склонившегося над ней мужчины. Глубокие, как море, пронзительные, как весеннее небо, эти глаза смотрели на неё так, будто она была долгожданным и внезапно обретенным чудом. В них светилось благоговение и одновременно мелькал страх, что увиденное вот-вот растает, исчезнет, рассеется, как мираж. - Вернулась, – прошептал незнакомец, словно боясь поверить, что происходящее не сон. Подернувшая реальность этого мира рябь постепенно исчезала, позволяя разглядеть безупречные, будто вышедшие из-под резца искуснейшего ваятеля, черты её спасителя: скульптурно очерченные скулы, твердый подбородок, смелый изгиб бровей. Золотые, словно солнечные лучи, локоны, свободно льющиеся на плечи и грудь. Да, лишь такое, исполненное царственной красоты, hroa могло быть пристанищем этой сияющей благодатью души… Что-то в лице эльфа неуловимо напоминало Анорсэль отца. Быть может, все дело в лучащемся заботой взгляде? В едва заметной сеточке добрых морщинок, что притаились в уголках век, словно их обладатель в любой момент готов улыбнуться? Удивительно, но с той минуты, как она почувствовала рядом свет души своего спасителя, воспоминания о родителях перестали обжигать душу нестерпимой мукой. Казалось, будто некая благостная сила приглушила острое ощущение потери, оставив лишь саднящее чувство одиночества и лёгкой грусти. Каким-то непостижимым образом эллон разделил с нандиэ ту ношу, что прежде казалась непосильной, душила, тащила на дно. Способностью вот так, одной лишь силой своей любви, забирать себе её боль обладали nana* и ada*: даря ребёнку жизнь, эльфы делились с ним частью своих fear, и тем самым все трое - мать, отец, дитя - оказывались связаны друг с другом незримыми узами. Но как тот, чьего имени эллет не знала, тот, с кем она доселе никогда не встречалась, смог «перетянуть» на себя часть ее страданий? Что это – благие чары? Знак какого-то особого родства их душ? А впрочем, так ли это важно? Главное – свинцовая тяжесть тоски, тяжким камнем лежавшая на сердце, наконец-то исчезла. Это облегчение было так необходимо ей сейчас, так желанно… Эллет захлестнуло горячее чувство благодарности к незнакомому эльда, что смог вытащить её из пучины горя: - Спасибо, - при попытке вдохнуть в груди словно взвились огненные языки, заставляя говорить короткими, отрывистыми фразами. - Спасибо вам за то… что помогли мне вернуться. Мое решение уйти… было ошибкой. - Мы все совершаем ошибки. Хорошо, что некоторые из них удаётся исправить. В словах эльфа не было ни укора, ни назидания. Лишь сострадание, лишь стремление утешить и поддержать. Уголки его губ - четко очерченных, изогнутых плавно, словно охотничий лук - слегка приподнялись, притаившиеся в глубине глаз синие искры вспыхнули веселыми огоньками: - Надеюсь, мне позволено будет узнать имя прекрасной девы? Взгляд мужчины ласкал ее озябшую душу целительным теплом, выжигая мягким пламенем тот холод, что ледяной глыбой давил на грудь, мешая дышать, радоваться, жить. Нандиэ ощутила, как внутри робко расцветает пока ещё такое хрупкое чувство счастья: оно торопило сердце быстрее гнать по венам кровь, растекалось мерцающими искрами по телу, трогало губы несмелой улыбкой. - Анорсэль, - ответила она. - Амрот, к вашим услугам, - склонившись в шутливом поклоне, представился эллон. Амрот. «Верхолаз». Среди лесных эльфов, любивших высокие деревья, многие носили это имя. Да и одет эльда был как один из охотников нандор: простая рубаха, узкие штаны, высокие сапоги. Никаких украшений, если не считать сверкающего на безымянном пальце перстня. Однако комната, ставшая временным пристанищем раненой охотницы, не походила на жилища таварвайт. Здесь не было драпировок, изящных вещиц, шкур и гобеленов – словом, ничего из того, что обычно придает дому уют. Даже немногочисленные предметы мебели - стол, стул, кровать - были исключительно простыми, лишенными резьбы и инкрустации. Похоже, это помещение предназначалось специально для ухода за больными. Вот только лесной народ не имел обыкновения строить лазареты. - Что это за место? – спросила дева. - Палаты исцеления? - Да, - утвердительно кивнул Амрот и уточнил. - Вы находитесь во дворце Владыки Лориена. Лориен. Сердце Золотого Леса. Как она оказалась здесь? Кто и почему привёз её, простую эллет, в чертоги повелителя этого края? Она попыталась воскресить в памяти события последних дней, но долгие часы забытья дали о себе знать, и обрывки воспоминаний смешались в путаный клубок образов, запахов и звуков. Её новый знакомый, по-видимому, состоит в свите арана: в нем сразу видна воинская стать, во взгляде и голосе чувствуется особое, присущее немногим эльдар, достоинство. Он должен знать ответ…