***
Бороться должен сам с собой. От колыбели и до гроба Неведом воину покой. Не смеет сдаться он без боя.
Убийственное небо, летящие облака, не имеющие значения для него, птицы, где-то вдалеке, покидающие барьер созданный им самим. Она лишь одна из неизлечимых болезней, та самая, которая бросает в жар по ночам, заставляет сжимать простынь. Белая небесная дорожка не вела ни к чему, а лишь уходила бесследно в даль, как уходила иногда и она. Заря не покрывала небо, она оставляла частицы, которые постепенно таяли в синем перламутре. Деревья не ходили в разные стороны, колыхаемые ветром, они затихли, как затихает по ночам луна, поднимаясь вверх. Трава не отдавала прежней свежестью, она перетоптана. Мир не казался красивым. А со временем, возможно, через пол часа, час, может, через тридцать пять минут, ему открылась некрасивая истина: не стоит останавливаться, внимательно слушать и пытаться поверить в лучшие намеренья людей. — Она лишь капитанская шлюха! — отговаривался Кирштайн на возгласы Райнера, стараясь держаться спокойно, хотя мысли о Микасе всё ещё будоражили сердце. В эту субботу он планировал посетить рынок в западной части Стены Розы и купить несколько чистящих средств. И он был просто везунчиком, если бы не услышал мерзкий разговор. Но, разумеется, он жалеет, что не отрезал ему язык, когда была такая возможность, или не только язык. — Просто признайся, что она тебе не по зубам! — задорно вскрикивает Браун, ударяя ладонью друга по плечу. — Да ты шутишь, — усмехается Жан, делая вид, что не понимает собеседника. — Спорим, что ты будешь последним, кто попадет к ней в койку? — Спорим! Раздался громкий смех. Лицо Леви исказилось. Он стоял именно там, где его практически невозможно было заметить — за поворотом налево от коридора. Во всяком случае, он не спешил показываться. Вместо этого он пробежался глазами по своей одежде и расстегнул первые две пуговицы на блузке. Он не должен был поступать так. «Начать разговор» — главное. Мысли подбрасывали дровишек в костер тревоги, что опасно полыхал в сознании, искрясь и издавая шипение, и он сорвался с места. В этом теле каждая эмоция усиливается в два раза, что непривычно сказывается на словах и движениях, давая дополнительную нервотрепку. Что Кирштайн ощущал, особенно после появления Леви, так это страх — то ли от того, что он всё услышала, то ли от неожиданности. В любом случае дыхание перехватило, как при приступе астмы — казалось, что он разучился дышать. И теперь мужчина понял, что ему не о чем волноваться. — Жан, я как раз тебя искала, — он пытается реалистично изобразить удивление. — И зачем же? — сглатывая, интересуется Жан. На секунду Леви показалось, что он дрожит, несмотря на послеполуденную жару, после чего бросает взгляд на расстегнутую рубашку и на то, что находиться за ней. Кирштайн жутко краснеет и прикусывает до боли язык. И это было правильно. — Может, проведем сегодня вечер вместе, — закусывая нижнюю губу, спрашивает Аккерман. — Я согласен, — мгновенно выдает Жан. — Тогда сегодня в семь вечера, и никому не говори, — шепотом произносит он, поднеся палец к губам и указывая глазами на Райнера. Леви смотрел на него и не шелохнулся, пока лицо Кирштайна не приобрело надменный оскал и победное выражение. Он мысленно кричал Брауну: «Ну что? Видел?»,***
Столовая проглатывала свежий воздух и поглощала свет, оставляя немногочисленные щели, через которые белые лучи могли проникнуть внутрь. Слухи гудели уже почти три часа. За это время Аккерман молчал как рыба, и, конечно, пытался не подавать виду, что ему что-то известно об этом. И когда он решительно направился к столу командоров — это вызывало вопросы до затишья бесед. — Нам надо поговорить. Микаса вытерла рот салфеткой, как это делал обычно Леви и, не опрокинув ни слова, двинулась за мужчиной в сторону свободных стульев, стоящих в углу. Зое и Эрвин с недоверчивостью посмотрели на него, после чего продолжили лязгать ложкой дно тарелки, пытаясь выловить картошку в супе. Она села напротив него, морально готовясь к предстоящему разговору. — Сэр, о каком свидании они говорят? Она не была настолько глупа, чтобы поверить, будто добрый и тихий означает надежный. — Это не свидание, — начал Аккерман, — это возможность преподать урок сопляку. — Зачем вы впутываете меня во всё это? — она была крайне недовольна, ведь в будущем, скорее всего, именно ей придется расхлебывать эту кашу. — Ты думаешь, я знаю, почему оно так? И действительно, Леви не мог объяснить причину своего поведения. Будто кто-то подталкивал его на это, постоянно вдалбливая мысль о том, что мириться нельзя, что это единственный шанс, когда он сможет вновь почувствовать себя ни героем и надеждой всего человечества, а обычным человеком. На минуту девушка задумалась. Её преследовали похожие чувства: всё то, что нам не нравится, всё то, чего мы боимся, но тайно желаем. Она выдохнула так, будто все решения проблемы исчерпали сами себя, и оставалось лишь ждать. — Мне нужна твоя помощь, — сказал Леви, облокотившись на спинку стула. — Сэр, вы наивно полагаете, что я буду участвовать? — Микаса напротив была готова гневно ринуться к нему. — Что ты хочешь взамен? — А если я скажу «ничего», — улыбнувшись, интересуется она. — У всего есть цена, — он махнул рукой в её сторону, демонстрируя открытую ладонь. — Но я не вещь, чтобы покупать мое доверие к вам, сэр. — Заметь, я не прошу доверия. Я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение, — подчеркнул Аккерман. — Так ты скажешь, что тебе нужно? На секунду девушка задумалась, взвешивая все «за» и « против». — Не поймите меня не так, сэр, — девушка села рядом с ним. — Я хочу лишь проверить кое-что. В последний раз, когда Леви зажал её на полу, Аккерман будто получила разряд тока по всему телу. Ей даже показалось, что она вновь смогла прочувствовать своё тело. Девушка лишь на мгновение прильнула своими губами к его сухим, и она оказалась права — ощущение повторилось с огромной силой, после чего также резко затихло. Это было не больно, но неприятно. Он тоже почувствовал, и странная волна прокатилась по телу, которая заставляла чуть ли не сгорать. Он сомневался, что это можно было назвать любовью. Сердце бешено стучало ещё несколько минут. — Я не понимаю, что кроме… — Леви указал глазами на штанину её брюк, — этого ты могла проверить. Микаса была готова сквозь землю провалиться перед капитаном, однако теперь она точно знает, что возможность вернуться в своё тело есть.***
Семь вечера. Та самая пора, предназначенная какой-нибудь скитающемуся в пивнушке, подходящая для пары деревянных кружек эля, в которых растворяется и постепенно меркнет солнце, для воровства женских сердец. — Ну же, пойдём, — мужчина тянет за руку Кирштайна в свой бывший кабинет. — А может не стоит? — с опаской спрашивает Жан, пытаясь вырваться из мёртвой хватки и остановиться. — Неужели ты испугался какого-то коротышки? — с вызовом спрашивает Леви. — Тогда… — задумался он, смотря на талию девушки. — Я смогу потрогать тебя? Он скривился от этой мысли. Аккерман и не ожидал чего-то оригинального от этого животного. — И не только, — распахивая дверь, отвечает он. — А ты уверенна, что здесь никого нету? — заикаясь, интересуется Кирштайн. — Скорее всего. Темно. Запах надежды обернулся уже привычным запахом порошка и, кажется, стоит чему-нибудь упасть Жан, как маленькая девочка, расплачется и убежит. — Разве тебе не нравится опасность? — спрашивает Леви, доставая аккуратно наручники из стола. — Нравится, но атмосфера чистоплюя всё портит. Кулаки Аккермана на секунду сжались. Он был готов хоть прямо сейчас убить, растоптать отвратительную лошадиную морду. — Раздевайся, — через силу говорит он, пытаясь не выходить из образа. Жан послушно начал снимать с себя одежду, и когда он остался в неглиже, то сомнительные мысли поселились в его голове. — Что ты задумала? — моргая, он тупо огляделся. — Ничего особенного, — усмехнувшись, произносит мужчина. — Лишь маленькую шалость. Леви пристегивает наручниками Кирштайна к письменному столу, и незаметно отодвигая далеко снятую одежду, говорит: — Я сейчас приду, только проверю, нет ли здесь подозрительных глаз. Он так и не вернулся. И всё же, несмотря на всё это, Леви не чувствовал себя сволочью. Он не чувствовал себя плохим. Минуты медленно тикали. Жан не на шутку начал паниковать, когда заметил, что его одеяние волшебным образом оказалось в трех метрах от него, но было уже поздно. — О каком неправильном отчёте ты говоришь, Леви? — раздается голос Эрвина. — Неужели это так важно? — недоумевающее подхватывает Зое. Со скрипом дверь вновь открывается, и на пороге показываются три человека.***