***
Моё лицо спасает темнота, А то б я, знаешь, со стыда сгорела, Что ты узнал так много обо мне. Хотела б я восстановить приличье, Да поздно, притворяться ни к чему.
Где-то неподалеку квакали болотистые лягушки, зарывшись в траве, и перебивали треск костра, разведенного им, что дымом просачивался сквозь них, оставляя запах гари. Чёрный разлом оврага, что виднелся в метрах двадцати, освещаемый лишь падко белизной, кажется, содрогнулся, и камни гурьбой круто начали нырять вниз, мощно врезаясь в кустарники, что топорщились короткими отростками веток, обозначаясь маленькими волнистыми пятнышками у эпицентра бездны, жадно поглощающей любой свет. Но девушка не заметила этого, вжимаясь в его спину сильнее, словно пытаясь найти спасательные частички тепла, чтобы не окоченеть посреди леса, раздуваемого изредка свистящим ветром, что неторопливо раскачивал листву. Она тянет рукав одеяния на себя, желая подхватить руку, чтобы та укутала тыльную сторону ладони от продирающей сырой прохлады и у неё это успешно получается. Леви не сопротивляется, однако его пальцы намного холоднее, чем у девушки и ели поддаются движению. Её прерывистое дыхание приятно согревает кожу у шеи, просачиваясь через толстый плащ с эмблемой разведкорпуса. — Эрен, нам нужно поговорить, — спокойно, но в тот же момент требовательно произносит Аккерман. Он напрягся, чувствуя неприятное жжение на кончике языка, какое бывает только, когда попробуешь прогнившего мяса, по крайней мере, ему так казалось, пока это чувство преувеличено быстро не перескочило в вязкое, как рыхлая земля, затопленная дождём поверху, и достигло пика апогея, стоило ему впустить в голову нездоровую мысль привязанности Микасы к Йегеру в плане излишней позволительности и покорности, если дело с опаской доходило до ласок и робкой взаимности. — Я знаю, что ты всё ещё обижаешься на меня и, скорее всего, не хочешь ни видеть, ни слышать, но прошу, выслушай меня. Леви не кивал, не издавал и звука, чтобы дать желанный ответ, поэтому девушка сама продолжила свою реплику, принимая долгое молчание и бездействие за дозволенность изречение незаконченной мысли. — Ты, наверное, думаешь, что между нами с командором что-то больше, чем общение, но ты ошибаешься, — продолжила она. — Он отвратительный человек, самый худший из тех, с кем мне приходилось сталкиваться. Он гневно вспыхнул, открыл бы рот, если она не продолжала говорить дальше. Леви практически закатил глаза, но переступил гордость, не обернувшись. Если ради этого Аккерман стоит сейчас здесь, чтобы рассказать и яро доказать своему сводному братцу о том, насколько её командор ужасен по своей натуре, то не стоит даже пытаться продолжать слушать с мыслью о том, что Микаса здесь не из-за чувства вины, а скорее, чтобы не опозориться окончательно в глазах того, с кем делила пристанище, что называют домом. — Именно так я думала, пока не узнала вынужденно его ближе, и я не могу рассказать, почему так получилось, это секрет даже для меня. Однако, как же быстро может измениться мнение всего-то за несколько надрывающихся слов, произнесенных на ухо в практически кромешной темноте посреди безлюдной обстановки, что навевает неправильность всего происходящего. «Слишком лично», — думало ему первое время, пока вторая сущность, более любопытная и желающая знать правду не оттолкнула его человеческие качества, что он старался бесконтрольно игнорировать в последнее время, пренебрегая не только своим высоким статусом в обществе, но ещё и людьми, у которых было всегда своё мнение на многие случаи в этой жизни. И здесь было не исключение — она была бы определенно против и, возможно, даже в большей мере, узнав правду, не сможет выдавить ласкового или хотя бы не едкого слова в его присутствии. Но в любом случае он заметил, как она вздрогнула, как дрожит голос, когда речь заходит о нём. Это натолкнуло его на определенные мысли, которые Леви не позволил бы себе никогда произнести в слух, а тем более, самолично признать и допустить для самого себя неизбежность и необходимость разговора на тему касаемо привязанности или более высоких чувств на данный момент, которую причудливо можно обойти, не замаравшись в грязи или не провалившись в первую ловушку в виде ямы, если постараться, а он постарается. — Я изменилась. Я знаю, что ты можешь не принять меня такой, но мне хотелось бы продолжать дальше наше общение. Наверное, я много прошу. Если бы она только осознавала, насколько в действительности её слова не имеют никакого веса, как звуки теряются в потоке пылких речей, адресованных не тому, и смешиваются с судорожным проглатыванием воздуха легкими и стрекотанием, как самая великая откровенность за последние месяца или даже года, то прокляла бы его сейчас, даже не думая о том, что он ощущает, когда внимательно вслушивается, когда рука неистово сжимается. — Я просто дура, что запуталась в собственных чувствах. Мне хочется убить его, но в этот же момент я осознаю, что никогда бы не сделала этого, точно не собственными руками, словно я обязана ему своей жизнью, тому, что дышу и нахожусь сейчас здесь. У тебя когда-нибудь было подобное? Аккерман кивает, подавая признаки жизни, словно обращались к нему, словно он должен находиться здесь, смачивая пересохшие, обветренные губы накопившейся слюной. Он приложил многие усилия, чтобы не обернуться, сохраняя эту неизгладимую терпкость и выдержанность, заворожено представляя, как её серые глаза наполняются соленой предательской водой, мокрой полосой стекая по щеке и впитываясь в тёмно-зеленый плащ Йегера. — Это странно, трудно принять и мне всё то, что касается его. Просто не бросай меня в этот трудный момент. Я люблю тебя и нуждаюсь в поддержке, как никогда раньше. Многие смотрят на него, как на располагающего средствами главнокомандующего разведотряда, как на надежду человечества, как на шестерку, что слепо подчиняется указаниям Эрвина Смита, как на палача, что вершит правосудие, как на законную добычу той или иной девушки или женщины, но сейчас он не чувствовал себя ни одним из вышеперечисленных личностей, коем нарекало его «приличное» общество. Он обманут. Сбит столку. А сердце неожиданно напористо бьется в грудной клетке, не щадя ни его, ни её. Микаса хватается за его рубашку и слишком поздно, путешествия пальцами по складкам, нащупывает знакомый предмет гардероба Аккермана — жабо, отчего начинает задыхаться, переходя на нервный тонкий смех, что непроизвольно вырывается из её горла. От лба до ворота щеки девушки пылают, очерчивая острые впалые скулы краснотой. Будто всё вымерло: быстрое стрекотание, резкие выдохи и вдохи, высеченный треск, оставляя их двоих и того, чьи шаги отдаются шелестом подминаемой ногами травы, приближающиеся на свет огня и более явно очерченные по мере распознания силуэта, двигающегося из кромешной темноты. — Командор, я наконец-то смог… — воодушевленно начал Эрен, но не договаривает, останавливая своё внимание на сестре, что обнимала Леви. — Микаса?! — Эрен?! — вскрикивает она. — Это не то, что ты подумал! Девушка пытается отшатнуться, пятиться, с гортанным рыком отпрыгнуть, но не может, так как рука мужчины крепко сейчас сжимала её ладонь, отчего глаза Аккерман возмущенно расширились. Она пыталась сохранять самообладание, но с трудом выходило не переместить пальцы на горло командора и сжать его до посинения. — Я не буду мешать, — тихо проговаривает Йегер, отходя назад на полусогнутых, и разворачивается. — Подожди! — отчаянно зовет его Микаса, пытаясь выбраться, но под конец сдается, ослабевая, когда Эрен полностью покидает их компанию, возвращаясь в лагерь, разбитый в пол версты от них. Леви не мог объяснить точно почему поступил именно так, но он решительно принимал тот факт, что она, возможно, возненавидит его, найдя олицетворение всех пороков человечества в его холодном образе особенно по ночам, даже если это будет ложь, даже если навязано собственными мыслями. — Это вы виноваты! — шипит она сквозь сомкнутые зубы, пытаясь развернуть его тело к себе. Микаса была уверена в том, что её колени не дрожат и в целом, что она ровно держится, выпрямляя спину, но этого оказалось мало, чтобы продолжить преследовать слепо цель уловить его взгляд. Хватило одного ничтожного выброса влево и подножки со стороны Леви, чтобы она, потеряв бдительность, встретилась с влажной землей. Он всё также молчал, смакуя развернувшееся перед ним зрелище, где Аккерман жадно глотала воздух, пытаясь подняться, и всё также злостно просверливала его фигуры. Однако он засмотрелся, не успевая среагировать в тот момент, когда мощный удар ногой приходится по голени, заставляя с хлопком приземлиться на спину, отчего он кривится и фыркает, поздно вспоминая, что перед ним необычный солдат. Девушка тут же оказалась сверху, нависая над ним с каким-то животным изяществом, она хватается за его руки по обе стороны, выгибаясь, чтобы обездвижить. Казалось, последуй малейшее неправильное движение от него, и она выпустит клыки или когти, но единственное, что Леви не мог контролировать в себе, что тогда, что и сейчас — это взгляд, который мечется от серых глаз к тонким губам и наоборот. — Почему вы поступили со мной нечестно, сэр? — ей с трудом давалось говорить не прерывисто и не проглатывать слова, но, кажется, он видел всю ту панику, что пронзало её лицо с каждой секундой всё больше. — Почему не сказали правды? Её щеки окрашиваются в пунцовый. Казалось бы, она должна чувствовать полнейшую власть над ним в этом положении, но с содроганием ощущает всю ту дьявольски-очаровательную силу, что читается в его непоколебимости, которую, кажется, невозможно подчинить ни единой светлой душе, а тем более, настолько морально слабой, как у неё. Однако с некоторым неподдельным удовольствием она вкушает эту запретную близость, которая приятной истомой селится в замирающем сердце от каждого непростительного прикосновения для гордости. — Настолько же нечестно, насколько ты со мной, Аккерман, — начал Леви. — Я нисколько не отрицаю своей вины, что воспользовался грязным методом, но знаешь, таких девиц, как ты, слишком сложно понять, пока они сами не заведут разговор, и никогда неизвестно, что у них причудливого на уме, тем более распознать, какая натура скрывается за недурной внешностью. Короче говоря, можешь обвинять меня, сколько тебе угодно, но я не жалею о том, что услышал. — Не жалеете лишь по одной причине: слова, что касались вам, сэр, не имели никакого подтекста, что мог бы не понравится или не угодить. Все мы склонны с трепетом и доверчивостью относится к тем, кто отвешивает нам лесть в чистом виде. — Лесть не всегда украшает человека и не всегда принимает желаемое обличие, Аккерман. Она имеет изменчивое свойство из приятной превратиться в надоедливую. В твоём же случае это совершенно не лесть, а слова, сказанные на ухо сводному брату, не так ли? — проницательно интересуется Леви. — Я готова поспорить, что вы, сэр, возгордились собой, как петух, — проигнорировав вопрос, последние строчки она буквально выплюнула в стремлении задеть его. — Боже, к чему оскорбительные сравнения, когда ты сама прекрасно знаешь правду. — Вот именно, сэр, что я не знаю, как моя правда выглядит на ваш манер, — едко выдает она. — Я же с точностью представляю эту ситуацию, который вы нагло воспользовались. — Воспользоваться можно человеком, Аккерман, — на этой колкой фразе, сделав захват ногами, мужчина переворачивает их так, что он оказался преимущественно в выгодном положении сверху, практически касаясь кончика носа, — а не ситуацией, где ты начала распускать руки в желании, словно не поговорить, а завести. — Ох, теперь понятно в чём дело! — восклицает решительно она. — Вы, сэр, знакомы, как я поняла, уже довольно давно с таким чувством, как ревность и оно одолевает вас, хотя вы никогда не признаете этого из-за своей напыщенности, которая идёт впереди вас славой, и я беру все свои слова обратно, насчет того, что поменяла о вас мнение. — Ревность не единственное чувство, что одолевает меня, — кратко поясняет он, — а то, что ты меняешь своё мнение, как перчатки, ничуть не делает тебя краше или лучше, как правило — это признак нередко вульгарности. — Что такого отвратительного человека, как вы, сэр, может сделать, краше или лучше в таком случае? — Микаса излишне агрессивно фыркнула. — Любовь, — медленно произносит Леви, будто пробуя на вкус, и впивается в её губы, внимательно наблюдая за тем, как ненависть в её взгляде угасала, перерождаясь в растерянность.***