***
Скоро почувствуешь, что ты разрушил. Скоро лишишься сна. Я говорил тебе, Зря ты не слушал. Это была она.
Любовь — сказка, хранящаяся на чистой полке в шкафу…. В доме, где дерево раздулось вширь от темной дождевой воды, где черепичная кровля пластами канула вниз, оставляя зияющую дыру в центре комнаты, из которой звезды переливаются и сочатся с пылью мелкими точками вниз, где мох одолел кирпичные стены, и где из окон больше солнце не льется, не согревает, — где всё становится ненужным, прошедшим, потерянным, где нет будущего. — Именно такие дарят поцелуи люди, которые не любят, — отстранившись, тихо произносит он. Леви не желал сейчас всматриваться в глаза, в чёрные разливы по краям радужки, что источали глубокую печаль и недосказанность, поэтому поспешил подняться на ноги. Находясь практически в бреду, он понимал, что позволил себе слишком много, чтобы она вдоволь в одиночестве смогла захлебнуться своей ненавистью, проклясть его и мысленно уничтожить. «Наши отношения подобрались к тому самому пику, который называют не в шутку смертельным или разрушительным. Я и подумать не мог, что бездна будет слишком близка, чтобы не суметь сбежать». — С самого начала, с первой минуты, что мы с вами знакомы, сэр: ещё тогда я поняла по вашему поведению, что вы ужасны, что слепо пренебрегаете чувствами тех, кто окружает вас лишь по одной причине — вы трусливы! Моя глубокая неприязнь зародилась ещё тогда, но я попыталась её отбросить, искренне доверившись вам, а теперь понимаю, насколько же я была на самом деле глупа! Вы лицемерны! Вы самая настоящая сволочь! — Довольно, Аккерман. Любовь — выдумка, лишь слово, незаконченная песнь плачущей девушки посреди цветочного макового поля, которую забудут, которую хочется забыть. Она не имела больше сил сдерживать себя, опустив голову на согнутые колени. По худенькому телу Микасы пробегает дрожание, плечи вздымаются от каждой подступающей волны рыданий к горлу, и она уже не различает пространство под водянистой пленкой. Она стыдилась. Стыдилась собственных чувств, стирая тыльной стороной ладони слёзы. Любовь — не определение — болезнь, что першит в гортани, когда непогода с шипением оттачивает кривые молнии вдоль горизонта. Его пальцы холодели, во рту пересохло, казалось, что нёбо вот-вот потрескается, язык покроется сухими царапинами. Он чувствовал, как воротник тугой петлей сдавливал горло, как манжеты на рукавах натирали запястье, как горели губы, лишая сил приблизиться к ней хотя бы на два фута, и он сделал несколько шатающихся шагов назад, внутренне коря себя за верно подмеченную трусость. Любовь — когда прикосновения чужие не отдаются в глубине артерий, словно не касаются, не уберегут, как и не смогли уберечь тех, кто кидался без оглядки в неизвестность, растворяясь с приходом первых сумерек или болезненного утра. Он никогда не видел её такой, прибывал в смятении, как юнец, который, играя в мяч на улице, невольно стал свидетелем зареванной до судорог матери — до жути страшно, что может произойти дальше: вдруг она завоет, как волк, и упадёт замертво, вдруг дрожащие губы краснотой польются на землю или кожа станет настолько бледной, что начнёт просвечивать каждую голубую вену, особенно на лице. — Неужели ты любишь меня, Аккерман? — голос практически надорвался от нервов, а взгляд был лихорадочно живой, бегающий. Любовь — игристое вино, когда хочешь утолить жажду, но вливаешь ещё несколько бутылей уже от горечи. — Нет же, я ошиблась! Не бывает любви без взаимности! — она проглатывала слова, набирая воздух в легкие. — Сколько бы я не признавалась вам, сколько бы усилий не прикладывала — все эти попытки напрасны лишь по причине, что вам не дано видеть дальше собственного носа! Я поддалась самообману, а теперь вы знаете мои настоящие чувства, и они постыдны! Что же вы чувствуете, ответьте хотя бы сейчас, сэр?! Абсолютно обездоленна, беззащитна перед ним, зверьком забилась в угол, ощущая себя униженной и оскорбленной. Она смотрела сквозь него растерянным взглядом. Кажется, в этот момент она была готова отказаться от того, к кому была прикована цепями. — Если бы я только знал, — в изумлении тихо проговаривает он, не веря собственным ушам, — то смог без препятствий сейчас рассказать об этом, но я не могу, Микаса. — Что же вам мешает, сэр? Он промолчал. Нужная мысль терялась, путалась, выскальзывала, застывала на кончике языка, стоило ему начать говорить — Я так устала вас ненавидеть, что возлюбила — горькая правда, с которой мы не хотим мириться оба. Но даже сейчас моя душа желает остаться здесь, рядом с вами, и я всё сделаю для того, чтобы она больше этого не хотела. Простите меня за отнятое время, сэр. «И часть сердца, без которого не может существовать обычный человек, будет выкинута, поцарапана, разбита об камни, одним словом — не нужная». Невиданное до этого отчаянье с когтями вцепилось в него, и, с трудом дыша, Леви переваривал сказанные ей слова, чувствуя себя поднком, когда она подорвалась, силясь сбежать от него на дрожащих ногах и не упасть на первой засыпанной листвой ямине. Аккерман ничего не мог сделать, смотря ей вслед, и злость на самого себя металлическими прутами врезалась в его озябшее тело. Он с рыком наносит множество ударов по коре ближайшего к нему дерева, после чего обессилено скатывается по нему, хватаясь за голову. Ему казалось, что всё внутри него рушится. Эта та самая борьба, в которой он оказался проигравшем. Он тянул её за собой под удары кнута, что оставлял багряные прорези на судьбоносном полотне. «Она любит меня, ей нравится моё лицо. Ей нравлюсь я». Запачканные кровью посиневшие пальцы опустились, вжимаясь в траву, и он перенял на себя всю ту боль, что ощущала она, отдавая ей взамен свою — физическую. И теперь ему с содроганием оставалось пожимать собственные плоды, оставаясь одиноким в своём несчастье, где луна не была луной, а звёзды настоящими звёздами, и лишь бледноликий рассвет отдавал серостью её глаз. Он не спал. И ещё долго не будет спать, не стирая с рук засохшую корку. Любовь — осадок поселившийся ржавчиной на суставах, костях, попадая частицами в кровь, и мучения не прерываются от успокоительного, что принимаешь каждый божий день, а усиливаются с появлением иммунитета, что можно грубо назвать зависимостью.***