O Fortuna

      Гермиона не опоздала. Она вовремя заметила, что взгляд Рона остановился на бокале с огневиски, и выбила его из руки мужа до того, как он поднес сдобренный зельем напиток ко рту и сделал глоток. «Успела! Успела! Я успела!» − пульсировало в голове девушки, пока кровь бешено стучала в ушах, а пальцы еще помнили холодное прикосновение к стеклу. — Что это ты делаешь? — недоуменно спросил Рон. — Нечего тебе напиваться, раз у тебя деловая встреча, — она торопливо взмахнула палочкой, убирая осколки и содержимое бокала в мусорное ведро, а потом крепко обняла мужа. Кажется, у него перехватило дыхание от ее неожиданной пылкости. — Ладно, мне пора, — неуверенно сказал Рон, поцеловал ее в лоб и вышел. Гермиона в изнеможении опустилась на стул и долго оставалась без движения, приходя в себя. Как же она перепугалась! «Если бы Рон выпил зелье, ничего хорошего из этого бы не вышло», — вот какая мысль не покидала ее сознание. Девушка так и не сдвинулась с места до его возвращения. Гермиона дождалась мужа и во всем призналась — в краже рецепта Напитка абсолютный любви из архива отдела тайн («Ну ты даешь!» − восхитился муж); в безумной сделке со Снейпом и своей беременности, но Рон смог это принять, ведь он был прежним, и сам рассказал ей об интрижке с Мелани. Весь их тягостный разговор закончился чувственным сексом после ссоры. Они снова были счастливы, как в начале своей супружеской жизни, и вместе придумывали, как обойти условия Снейпа насчет ребенка.       Но ничего этого не было.       Ведь муж ее опередил и выпил этот проклятый огненный виски, а дальше было как в сказке — чем дальше, тем страшнее.       Впоследствии девушка часто задавалась вопросом, почему она сразу не бросилась к профессору за противоядием, ведь она искренне сожалела о том, что муж принял снадобье. Конечно, виной всему было ее треклятое любопытство: не каждый день человек принимает на твоих глазах запрещенное зелье, и у тебя есть уникальная возможность понаблюдать, как оно действует. Но была и слабая надежда на то, что Снейп ошибся или она выкрала не тот рецепт и ничего не произойдет, поэтому исправлять ничего не понадобится. А еще где-то глубоко внутри себя — так глубоко, что Гермиона стыдилась признаваться в этом даже самой себе − она знала, что существовала вероятность, что Рон станет лучше прежнего.       После того как муж выпил огневиски в вечер их ссоры и ушел на встречу, девушка легла спать. Она была так утомлена выяснением отношений, что заснула, хотя была напугана тем, что может ждать ее утром. Однако ничего не произошло. Когда она проснулась, Рон принес ей завтрак в постель. Он выглядел так же, как всегда, и вел себя совершенно обыкновенно. Гермиона все еще оставалась дома на попечении домашнего эльфа Винки из-за пузырей от адского пламени, но муж больше не задерживался на работе и проводил все свободное время с ней. Рон отказывался играть в шахматы, и девушка подозревала, что он каждый вечер берет в руки рекомендованную женой книгу только для того, чтобы сделать ей приятное. Было ли это действием зелья или последствием их бурной ссоры, она не знала, но регулярно делала обстоятельные записи в дневнике наблюдений, хотя все меньше верила в то, что произойдет что-то из ряда вон выходящее.       Через неполных три недели лечение Гермионы было завершено. Пузыри прекратили надуваться, хотя на правой руке и осталась сетка из уродливых шрамов и рубцов. Пришло время возвращаться на работу, и впервые за долгое время она и Рон собирались на службу вместе. Завтрак в постель за время ее болезни стал у них ежедневным ритуалом, поэтому первый рабочий день начался для Гермионы с овсянки с медом. Она была уверена, что вскоре после еды ее в очередной раз вывернет наизнанку, но не собиралась себя ограничивать. С недавних пор едва девушка подносила еду ко рту, та окрашивалась в нежно-голубой цвет, что неимоверно веселило мужа. Гермиона же молча радовалась тому, что у него не хватает сообразительности, чтобы догадаться, что цветовые аномалии связаны с беременностью.       Пока она при помощи магии приводила в порядок мантию, которую Рон собирался надеть на работу, у него снова вышел конфликт с Живоглотом — в последнее время неприязнь между ними разгорелась с новой силой. Гермиона слышала, как на кухне кот в очередной раз зашипел на Рона, когда тот попытался его накормить. «Твой кот на меня взъелся», − заявил муж, появляясь в комнате с новыми царапинами на руке. Девушка взмахом своей палочки залечила следы от когтей и помогла Рону облачиться в мантию. Когда они, держась за руки, трансгресссировали в атриум Министерства магии, Гермиона поймала себя на мысли, что соскучилась по работе и предвкушает насыщенный день. В голове она прикидывала, сколько дел накопилось за время ее отсутствия, поэтому пылкий поцелуй мужа в губы на глазах у половины ведомства стал для нее полной неожиданностью. Они договорились вместе пообедать.       Вопреки ожиданиям волшебницы первая половина дня сильно испортила ей настроение. Когда она спустилась в отдел магических происшествий и катастроф и, пройдя сквозь массивную двустворчатую дверь, дошла до своего кабинета в разгороженном на отсеки большом зале, ее ожидала гора корреспонденции. Из чернильницы на письменном столе ее перо приветливо помахало пушистым концом, а часы громким голосом заявили, что им приятно снова видеть ее на рабочем месте. Гермиона опустилась на стул и начала бегло просматривать полученные сообщения — было несколько отчетов от ее коллег Хайтоппа и Джефферсона, которые снова опаздывали на работу, многочисленные служебные записки от мистера Картера («Какой смысл писать мне сюда, если я болею дома?!»), три официальных запроса о комментариях от «Ежедневного пророка», многочисленные рекламные рассылки («Опять праздничные наряды от «Колдовской моды»? Интересно, как я должна их использовать на работе»), письмо от Драко Малфоя и… Девушка остановилась и вернулась к предыдущему конверту, сломала печать и прочитала: «Грейнджер, Астория умерла. Похороны 29-го. Приходи, если сможешь. Малфой». Волшебница рассеянно отложила пергамент и почувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Как бы она ни относилась к Малфою, это было несправедливо ни по отношению к нему, ни по отношению к маленькому Скорпиусу. Умерла молодая женщина в самом расцвете сил. Умерла в мирное время из-за того, что никто не мог понять, что же именно не так, хотя в том, что что-то было не так, никто не сомневался. У нее остался маленький сын, который не заслуживал того, чтобы лишиться мамы. Как можно такое принять… и объяснить? Разве это справедливо? Гермиону накрыло чувством абсолютной беспомощности и бессмысленности происходящего. Когда в кабинет зашли Тэррант и Джефферсон, девушка вовсю хлюпала носом. Ей определенно не нравилось, что теперь она стала такой чувствительной.       На обед волшебница опоздала, потому что хотела закончить с бумагами. Ей еще повезло, что вызовами сегодня занимались коллеги. Рон с Гарри уже начали есть, когда она села рядом с ними, взяла меню и сделала заказ, отметив волшебной палочкой понравившиеся блюда. В тарелке перед Гермионой появился суп из почек, и она приступила к еде. Рон уплетал за обе щеки. С первым он уже закончил и принялся за говядину в горшочке. Краем глаза девушка заметила свежую ранку на пальце мужа: — Что с тобой случилось?       Рон проследил за ее взглядом: — Пустяки. — Его снова Сычик покусал, − встрял Гарри.       Гермиона отложила ложку, уверенно взяла руку мужчины и заживила ранку, однако поймала себя на мысли, что ей сложно представить, что у мужа могли возникнуть проблемы с любимой совой: — Не пойму, почему ты сам не избавился от укуса. — Рон у нас считает, что шрамы украшают мужчину, − с невозмутимым видом заметил Гарри, пряча улыбку. — Шрамы от домашних животных? Без сомнений, − серьезно согласилась Гермиона, после чего они с Гарри переглянулись и прыснули. — Хватит ржать, − муж сердито насупился, его лицо порозовело. — И вообще, Гарри, не понимаю, почему ты так веселишься. Хочешь, чтобы я передумал?       Все еще ухмыляясь, Гарри уткнулся в тарелку. — О чем ты говоришь, Рон?       Муж только что отправил в рот большой кусок мяса, поэтому не мог ответить. — Рон очень вовремя вспомнил о своих обязанностях крестного по отношению к моему сыну и решил отдать ему Сычика. Джеймс часто спрашивает про птицу — по меньшей мере два раза в день с тех пор, как увидел. — Это довольно…радикально, — отозвалась девушка. Она не понимала, почему ее охватывает легкое беспокойство. Сычик — это сова Рона. Ее вообще не касается, как муж распоряжается своими домашними питомцами. Взгляд волшебницы скользнул по Гарри — он как раз придвинул к себе тарелку с ревеневым пудингом. Вкусно, наверное! Рот сам собой наполнился слюной. В следующее мгновение Гермиона с ужасом увидела, как пудинг поднялся с тарелки друга и полетел к ней через стол, попутно окрашиваясь в голубой цвет. Гарри растерялся так, что забыл закрыть рот. Девушка же принялась кромсать ростбиф на своей тарелке, усиленно делая вид, что она не имеет к происходящему совершенно никакого отношения. Это было нелегко, потому что десерт подлетел прямо к ее лицу и норовил добраться до губ. — Гермиона? — в голосе Рона послышалась тревога. — Не понимаю, что происходит, — сердито сказала волшебница, хватая десерт в воздухе и возвращая на тарелку. — Гарри, прости, пожалуйста. Я правда не понимаю, как это вышло. — Не беспокойся, я закажу еще.       Едва голубой пудинг оказался на тарелке, и девушка вернулась к говядине, десерт снова поднялся в воздух и начал тыкаться ей в лицо. — Кажется, тебе лучше начать со сладкого, — заметил Гарри, наблюдая за происходящим. Гермиона обреченно вздохнула, отодвинула ростбиф и перешла к пудингу. — Дорогая, что-то не так? — Нет, Рон. Это временное явление. — Ты явно не можешь это контролировать. По-моему, стоит показаться целителю. — Со мной все в порядке, — отрезала Гермиона таким непререкаемым голосом, что муж замолчал и обиженно засопел. — Я видел что-то похожее у Джинни, — безмятежно заявил Гарри, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, — длится каких-нибудь дев… — Это магическое недомогание, которое пройдет через несколько месяцев, — решительно перебила Гермиона, взглядом приказав Гарри умолкнуть. Вряд ли бы муж позволил их разговору так быстро закончиться, но к их столу приближалась Мелани. Она широко улыбалась, в основном Рону, и, видимо, намеревалась присоединиться к их компании за обедом. Гермиона снова сосредоточилась на десерте, а Гарри резко заинтересовался живым натюрмортом с яблоками, апельсинами и розой, висящим справа от их стола. — Привет, не возражаете, если я сяду с вами? — Мелани уже отдвигала для себя стул. — Возражаем, — ответил Рон с такой злобой, что жена невольно на него взглянула, — отцепись от нас!       Последние слова он произнес слишком громко, поэтому на них обернулись несколько посетителей за соседними столиками. Нижняя губа Мелани предательски задрожала, и на секунду Гермионе показалось, что секретарша устроит сцену, но та гордо вскинула голову и двинулась в другой конец зала, соблазнительно покачивая бедрами. Прежде чем сесть за стол Мелани попыталась послать Рону еще один гневный взгляд, но он сосредоточенно поглощал десерт из бисквитного теста с фруктовым соком и взбитыми сливками и ему было не до нее. Пока Гермиона подыскивала безопасную тему для разговора, у их стола остановился волшебник в алой мантии с длинными, забранными в хвост волосами: — Всем приятного аппетита! Гарри, тебя Главный вызывает. Просит поторопиться. — Спасибо, Роберт, иду, — Гарри торопливо вытер рот салфеткой. — Рон, на вечер все в силе? Будем лицезреть очередной позор «Пушек Педдл»? — Нет. Я хочу провести время со своей женой. — Ты точно не заболел? Не помню, чтобы ты добровольно отказывался от квиддича, — Гарри выглядел удивленным. — Предлагаю сходить на матч вам с Джинни, а мы с Гермионой можем присмотреть за Джеймсом.       Волшебница не верила своим ушам. — Я все думал, когда Гермиона начнет на тебя влиять. Похоже, это стало наконец проявляться. Спасибо, друг! — Гарри махнул им на прощанье рукой и двинулся за Уильямсоном. Гермиона внимательно смотрела на мужа — он выглядел так, как раньше, он говорил своим голосом, он беспокоился о ней, но что-то было иначе. «Что-то и должно быть иначе, когда человек принимает зелье. Сделай глубокий вдох и успокойся». — Ты словно где-то витаешь, — заметил Рон, поворачиваясь к ней. Он смотрел на нее так пристально, что девушка внутренне поежилась. — Ты же не возражаешь насчет того, чтобы побыть с Джеймсом. — Нет. — Тогда в чем дело? — Ты словно…изменился. — Мерлинова борода! Гермиона, ты слишком много волнуешься из-за ерунды.       Девушка отодвинула от себя тарелку, мысленно соглашаясь с мужем. Напридумывала себе что-то. — У Малфоя умерла жена, — сказала она в продолжение разговора. — И как это касается нас? — Я помогала ему с поиском магловского врача. Малфой пригласил меня на похороны, — Гермиона вздохнула. — Я пойду. — Выбрось это идею из головы, — холодно бросил муж. — Почему это? — Ты моя жена, Гермиона… — И? — Моя значит моя. Ты принадлежишь мне, — Рон говорил почти ласково, — я не позволю тебе ходить на похороны, чтобы утешать других мужчин. — Ну что за глупая ревность? У человека большое горе, я хочу быть там, чтобы его поддержать, потому что считаю это правильным… Не могу поверить! Ты будто считаешь, что мне нужно твое разрешение.       В следующий миг муж молниеносно схватил ее за руку, заставляя встретиться с ним глазами. Гермиона подумала, что на месте только что заживших ожогов, наверняка, останутся следы от его пальцев. — Если я узнаю, что ты меня не послушалась, будут последствия, — процедил Рон ледяным тоном. — Зря я тебе рассказала. — Напротив, любовь моя. Ты поступила, как хорошая жена. А теперь возвращайся к работе, — муж чмокнул девушку в нос, и она поспешила уйти. Ее не покидало чувство, что она убегает.       Работа не позволила ей как следует подумать о произошедшем — Хайтопп не вернулся с очередного вызова, поэтому мистер Картер попросил ее отправиться в Йорк и разыскать коллегу. Гермиона не сомневалась, что Джервис в очередной раз напортачил, но ее порадовала мысль о том, что после обеда она сможет немного прогуляться. Волшебница крутанулась на месте, ощутила, как ее тело стискивают железные обручи, глаза вдавливаются внутрь черепа, барабанные перепонки прогибаются, а в следующую секунду появилась у раскидистого дерева на местном кладбище. Обойдя несколько надгробий, она вышла на дорожку и двинулась по направлению к улице Килберн-Роуд. Дойдя до крайнего дома из темно-красного кирпича Гермиона услышала, как слева кто-то стонет от боли. На узкой дорожке между живой изгородью и оградой кладбища лежал человек. Он свернулся калачиком и больше походил на большой валун. На траве и дорожке темнели пятна, сильно напоминающие кровь: — Джервис?       Человек зашевелился, но у него, по-видимому, не было сил на то, чтобы ответить, а тем более, чтобы повернуться и посмотреть на нее. Волшебница с опаской приблизилась к фигуре и осторожно заглянула через плечо мужчины: лицо Хайтоппа покрывала нездоровая бледность, он с силой прижимал к себе правую руку, из которой хлестала кровь, кисть отсутствовала, в другой руке он держал два небольших деревянных обломка. — Что случилось, Джервис?       Коллега перевел на нее мутный взгляд, девушка заметила на его лице синяки и кровоподтеки. — Они могут быть рядом, Гермиона… − слабо пробормотал Хайтопп, но со своим предупреждением он опоздал. Колдунья не видела, как они появились. Когда она обернулась на хруст гравия, за ее спиной уже стояли трое мужчин в серых костюмах и круглых шляпах-котелках. Все они направили на волшебницу палочки. — Ба! Да это же прославленная Гермиона Грейнджер собственной персоной, — сказал самый высокий из них бесцветным и ничего не выражающим голосом. — Подойдите ко мне, миссис Грейнджер, и отдайте палочку. Без глупостей. Колдуем без предубеждения.       Волшебнице понадобился миг, чтобы оценить обстановку. Она медленно двинулась в сторону трех мужчин, нацеливших на нее палочки. В голове всплыли слова, услышанные Гермионой еще на шестом курсе Хогвартса: «…кто овладеет умением колдовать, не выкрикивая во все горло заклинания, получает выигрыш во времени и возможность застать противника врасплох». Она с видимой неохотой протянула высокому господину свою палочку, но, как только он протянул к ней руку, мысленно скомандовала: «Экспульсо!». Мужчину в сером костюме и его сопровождающих взрывом отбросило назад. Девушка рванулась к Хайтоппу, и, схватив его за плечо, утянула следом за собой в спасительную тьму.

***

      Хотя премьер-министр находился в кабинете в одиночестве, он чувствовал себя полным идиотом, когда приблизился к маленькому грязному портрету в дальнем углу комнаты и произнес: — Э-э…я бы хотел поговорить с Бруствером.       Изображенный на картине человечек в серебристом парике кивнул, а затем вышел из рамы, оставив главу британского правительства наедине с грязновато-коричневым холстом. Премьер-министр маглов какое-то время продолжал таращиться на картину: он так и не мог привыкнуть к подобным исчезновениям. Вскоре он одернул себя, поправил галстук в разноцветную полоску и вернулся в кресло за письменным столом, пытаясь выглядеть как можно представительнее. Для этого глава кабмина схватил первую попавшуюся бумагу и принялся делать вид, что читает. Он до сих пор не был уверен, что поступил правильно, инициировав разговор. При общении с коллегой из магического сообщества политик, как и его предшественники, предпочитал придерживаться принципа: «Не буди лихо, пока оно тихо». Ему стоило бы беспокоиться о том, что СМИ в очередной раз окрестили его пуделем Вашингтона, но разве можно бездействовать в такие времена?! — Министр магии Кингсли Бруствер будет здесь с минуты на минуту, — возвестил портрет.       Руки премьер-министра сами собой потянулись к голове, чтобы пригладить волосы. Он знал, что будет дальше, поэтому пристально уставился в камин. Огонь приобрел изумрудно-зеленый оттенок, и в языках пламени появилась вращающаяся фигура волшебника. Когда мага выбросило на антикварный ковер перед камином, министр узнал высокого чернокожего мужчину. Он до сих пор не мог определенно сказать, что в Бруствере смущает его больше — золотая серьга в ухе или тот факт, что какое-то время маг успешно выдавал себя за секретаря его предшественника. — Добрый вечер, премьер-министр. Рад встрече, — пророкотал Кингсли густым басом, одновременно протягивая широкую ладонь для приветствия. — Вы хотели меня видеть. — Да-а, — протянул глава правительства, собираясь с мыслями. — Я не мог не обратить внимание на последние события: ряд инцидентов с прямыми теле- и радиоэфирами, когда ваши люди начинали на глазах у всех э-э…творить колдовство… Да-да, я в курсе, как многие и другие люди, следящие за информационной повесткой. Ужасный пожар в самом центре Лондона — вы видели наши заголовки? «Лондонский универмаг объят негасимым пламенем», «Мистическое возгорание в «Чист и Лозоход лимитед», «Пожар-убийца в заброшенном здании в центре Лондона», а теперь еще эти массовые нападения на людей в нелепой одежде, да еще и с отрубанием рук! Сотни записей с камер наружного наблюдения! О чем вы себе думаете? Как я должен объяснять это избирателям, которые только что отдали голоса за нашу партию? — В опасности не только ваша карьера, но и сотни человеческих жизней, — неторопливо ответил Бруствер. — И это все, что вы можете сказать? — Мы подозреваем, что за этими событиями стоят лица, заинтересованные в том, чтобы маглы узнали о существовании магического сообщества. Существует версия, допускающая взаимосвязанность всех инцидентов. — Я почти не сомневаюсь, что это дело рук ваших… дело рук волшебников. Но при нашей первой встрече вы говорили мне, что держите все под контролем. Текущие происшествия абсолютно меняют мое представление о рисках и безопасности… Если о магах узнает широкая общественность, люди начнут паниковать… Вы хоть понимаете, что не только ваш, но и наш мир под угрозой? — Разумеется, — густой голос Кингсли звучал успокаивающе, в отличие от его слов, — но ресурсы Министерства магии в настоящее время существенно ограничены. Скажу откровенно, мы не успеваем оперативно устранять последствия… — Но вы же волшебники! — Мы не знаем, против кого и чего нужно бороться. Честно говоря, мы ничего конкретного не знаем. Атмосфера неизвестности создает хаос. Вероятно, он является целью злоумышленников.       Премьер-министр просто диву давался — представитель власти (пусть и магической) открыто признавался в беспомощности. На фоне заявления Бруствера его собственные проблемы сразу показались не такими уж нерешаемыми. Глава британского кабмина откашлялся: — В таком случае у меня есть предложение… Эм… мы видим, что нападения совершаются на волшебников, когда они находятся одни. Кроме того, они привлекают к себе внимание или внешним видом, или поведением. Причем во время инцидентов пострадавшие в большинстве случаев находятся на нашей территории…я хочу сказать, в мире людей. Поэтому я убежден, что вам следует наложить жесткие ограничения на магов, когда они находятся за пределами среды своего обитания. Им также нужно запретить передвигаться в одиночку, колдовать на глазах других и носить странную одежду… — Это крайние меры, на которые Министерство пока идти не хочет…       Распалившийся магловский премьер не дал Кингсли договорить: — По собственному опыту работы на этом посту я знаю, насколько трудно принимать подобные решения, однако это необходимо для того, чтобы повлиять на положение дел. — Ситуация не так критична, как вы ее представляете, — устало пробасил Бруствер. — Лучше перестраховаться, — назидательно заметил магл. — Я вас услышал, премьер-министр, — Кингсли поднялся с кресла и направился к камину, — и принял к сведению ваши слова. Даю вам слово, в случае новых чрезвычайных ситуаций Министерство магии примет меры.

***

      Муж будет недоволен, но Гермиона все равно решила пойти на похороны. Она заранее отпросилась с работы, а в день похорон попросила Рона идти на работу без нее, объяснив это необходимостью заскочить в аптеку Малпеппера в Косом переулке. Настроение у нее было подавленное, и девушка старалась занять себя посторонними мыслями − что приготовить мужу на ужин, куда запропастился Живоглот и что подарить на приближающийся день рождения Гарри. Аппетита тоже не было, но Гермиона заставила себя съесть два суховатых тоста.       Волшебница надела свой лучший костюм — не черный, а темно-синий. Ей не хотелось делать траурную церемонию еще более мрачной. Она собрала волосы в простую высокую прическу − зеркало оценило ее внешний вид словами: «Весьма пристойно». Из-за затянувшихся сборов она всерьез начала опасаться, что опоздает, поэтому торопливо вышла из подъезда и зашла за мусорный контейнер в ближайшем переулке. Ей показалось, что справа мелькнул хвост Живоглота, похожий на ершик для мытья бутылок, но у нее не было времени, чтобы проверять, поэтому она трансгрессировала к чугунным воротам поместья Малфоев. Не успела она дотронуться до завитков ограды, как они сложились в свирепую морду, которая пролаяла лязгающим голосом: — Цель посещения?       В прошлый раз Малфой, видимо, деактивировал чары, чтобы не пугать Эндрю. — Я на похороны.       Створки ворот распахнулись, Гермиона прошла по дорожке между живыми изгородями. Сегодня она вела не к дому, а вглубь сада. Спустя несколько минут девушка вышла на небольшую поляну с раскидистым дубом. Под ним располагался мраморный стол, а перед ним полукругом стояли стулья. На них уже расположились родители Малфоя, рядом с ними женщина, не отнимавшая платок от глаз, ее утешала Дафна Гринграсс, старшая сестра Астории. Гермиона ее знала, потому что она училась в Хогвартсе одновременно с ней, Роном и Гарри. Волшебница увидела и маленького Скорпиуса, прижимавшего к себе изящную серебряную щетку для волос. Он сидел рядом с отцом и молчал, но глаза его были красными от слез. Гермиона заметила около Драко свободное место и решила сесть там. Проходя мимо Люциуса и Нарциссы, она увидела на их лицах брезгливое выражение, как будто им в нос ударил неприятный запах. Девушке пришлось напомнить себе, что она пришла сюда совсем не ради них. Она села рядом с Драко, он кивнул ей в знак приветствия. В отличие от похорон Дамблдора, здесь все присутствующие хранили торжественное молчание. Тишину прерывали только всхлипы миссис Гринграсс и шелест густой кроны дуба. Наконец, на дорожке позади них появился пожилой мужчина со скорбным выражением лица. Он нес тело Астории, завернутое в темно-сиреневый бархат, расшитый цветами глицинии. Гермиона почувствовала ком в горле, ей захотелось заплакать, но, как назло, она не могла выдавить из себя ни одной слезинки. Пожилой волшебник осторожно опустил тело Астории на стол, после чего сел на один их установленных полукругом стульев. С места встал маленький человечек в простой черной мантии, его волосы торчали на голове островками. Он начал произносить высокопарную речь о покойной. Волшебница не прислушивалась к его словам. Ей показалось ненормальным, что погода стоит чудесная, а жизнь продолжается даже в такой печальный день. Она думала о том, как странно они с Драко, должно быть, выглядят со стороны — такие молодые, но уже в траурных одеждах. Лицо сидящего сбоку Малфоя превратилось в безжизненную маску, но бледные пальцы на коленях неустанно сжимались и разжимались. Он вдруг показался Гермионе ребенком, только немыслимо одиноким. Она поддалась порыву и взяла его за руку, чтобы он знал, что рядом с ним есть кто-то, кому не все равно. В этот момент где-то в отдалении завыла собака. Гермиона почувствовала, как холодная слеза прочертила дорожку на ее левой щеке. Человечек в черном замолчал и вернулся на свое место. Тело миссис Драко Малфой объяло белое пламя. Когда огонь погас, под дубом появилось гранитное надгробье. Приблизившись к нему, девушка увидела на нем имя и фамилию Астории, даты жизни и изречение из Библии: «Тогда свет твой взойдет во тьме».       Родственники Малфоя и члены семьи Гринграсс не торопились расходиться, но Гермиона не собиралась оставаться дальше необходимого. Драко вызвался проводить ее до ворот. Ей не хотелось произносить банальностей, но слова сорвались с губ прежде, чем она смогла их удержать: — Как жаль, Драко. — Ага, — с трудом выдавил из себя Малфой, напряженно думая о чем-то другом. — Хорошая сегодня погода.       Похоже, он предпочитал говорить о посторонних вещах. Девушка кивнула соглашаясь, но вслух ничего не сказала. — Ты нравишься доктору. — Что? — Ты нравишься доктору Мэйсону.       Волшебница почувствовала, как у нее заалело лицо: — Разве это имеет значение? Ведь я глубоко замужем. — Он советовался со мной, хочет подарить тебе что-то утонченно-красивое… − собеседник ее словно не слышал. — Драко?       Малфой не отвечал. Он упрямо шел по дорожке и пытался сморгнуть наворачивающиеся на глаза слезы. Его и без того бледное лицо стало еще бледнее. — Драко?       Он бросил на нее быстрый пронзительный взгляд: — Астория очень любила украшения. Я только подумал, что она…она никогда больше не сможет их носить… А я не хочу, чтобы их носил кто-то другой. Так они и будут лежать. Во веки веков.       Гермиона не знала, что на это ответить. Какое-то время они шли в молчании. Гравий хрустел у них под ногами. — Я так тебя и не поблагодарил. — Глупости… — Нет. Она была в сознании. Благодаря магловским лекарствам. Мы со Скорпиусом смогли с ней проститься, − Драко замедлил шаг, из его голоса пропала привычная тягучесть. — Астория… она хотела мне рассказать… год назад на нее напали, когда она поздно возвращалась домой, и совершили… насилие. Она хотела…ей было важно рассказать мне об этом до того, как она… до конца…       Малфой нервно сглотнул: — Если бы она знала, Грейнджер, как сильно я любил ее. И как мало значил для меня этот инцидент.       Он вздохнул и прикрыл ладонью глаза. Волшебнице показалось, что он жалеет о своей откровенности. Они уже дошли до входа на территорию поместья: — Спасибо, что пришла, Грейнджер.       Он пропустил ее через чугунные ворота, а затем повернулся и зашагал обратно, не оборачиваясь. Его фигура в строгой черной мантии казалась придавленной к земле.       Гермиона снова вернулась в переулок, из которого трансгрессировала на похороны. Она чувствовала себя разбитой. У нее было чувство, что прошло уже много часов, хотя было немногим больше трех. Девушка вспомнила про своего кота, и ей страстно захотелось прижать его к себе, чтобы ощутить рядом кого-то живого. Она медленно оглядела пустой переулок и несколько раз позвала Глотика. Бесполезно. Животное не откликалось. Волшебница сделала несколько шагов по направлению к входу в дом, когда ее внимание привлек рыжий хвост, свешивающийся из мусорного контейнера. Она осторожно открыла крышку двумя пальцами, магию ей использовать не хотелось. Прежде чем девушка увидела содержимое контейнера, она поняла, что там. Внутри лежал мертвый Живоглот. Его глаза были открыты и мерцали, почти как живые. Шерсть около рта была в крови. Он выглядел таким умиротворенным. Гермиона взяла кота на руки, баюкая будто ребенка. Вместе с ним она поднялась в квартиру и положила его на кухонный стол. Мертвый кот продолжал буравить ее немигающим взглядом. Девушке почудилось, что он ее в чем-то обвиняет. Она положила тело животного в пакет, чтобы спрятаться от этих глаз, а потом прижала его к себе и горько расплакалась. Она плакала об Астории, красивой молодой женщине, которая осталась на съедение червям; о Скорпиусе, у которого теперь был только отец; о неимоверном одиночестве Малфоя; о Живоглоте, который так бескорыстно и преданно любил ее; о Роне, которого она любила настолько безмерно, что превратила в другого человека; о своем ребенке, который никогда не узнает, что она его мать, и о себе самой.       Чтобы справиться с эмоциями, Гермиона завозилась у плиты — ей нужно было приготовить ужин. Взмахом волшебной палочки она заставила несколько ножей заняться нарезанием овощей. Под их мерный стук по разделочной доске она начала успокаиваться. В кастрюле на плите уютно закипел и забулькал соус. Все было почти нормально. Несмотря на хлопоты, девушка ни на секунду не забывала о том, что в пакете на стуле лежит ее мертвый кот, и в ее голове нет-нет да и мелькала мысль о словах Рона про последствия. Едва появившись там, мысль о том, что смерть Живоглота и угроза мужа связаны, не желала уходить. Она старалась ее отогнать, но мысль возвращалась снова и снова. В конце концов Гермиона сдалась.       «Никто не узнает, что я об этом думаю. Просто опасная игра ума».       Мог ли Рон совершить подобное? Нет, конечно. Вопрос заключался только в том, верит ли Гермиона в то, что мужчина, выглядящий как ее супруг, действительно им является. Получалось, что она в это не верила, раз в ее голове зародились такие подозрения. Она уверяла себя, что все в порядке, что зелье не подействовало, а муж просто стал немного другим. Только это была неправда. Девушка готова была закрывать глаза на необычность его поведения, пока он любил ее. Но если Рон причастен к гибели ее любимого питомца, это меняет все… Это все похороны. Не мог ее муж убить Глотика, а появление таких мыслей всего лишь показывает, что беременность вызвала у нее размягчение ума. И нечего трусить. Надо всего лишь поговорить с ним откровенно.       Однако Рон вернулся с работы не один, поэтому разговор пришлось отложить. Они с Гарри ввалились в квартиру. Грязные и довольные собой. — Гермиона, Рон сегодня был в ударе! — с порога заявил Гарри. — Ему светит по меньшей мере орден Мерлина третьей степени. Точно тебе говорю. — Прекрасно, — девушка попыталась улыбнуться, но почувствовала и неестественную оживленность в голосе, и фальшивость своей улыбки. — Что же Рон такого сделал? — Ты слышала о ЧП в «Хогвартс-экспрессе»? — Неужели опять что-то произошло?! — Трех школьников похитили по дороге домой, — сухо пояснил Рон, целуя жену в щеку и одновременно снимая грязную мантию. — Не могу поверить, что меня туда не вызвали, — возмутилась девушка. — Твой обезумевший от чая начальник хотел послать тебе патронуса, но Снейп ему не позволил. Сказал, что женщинам там не место или что-то в этом роде. — Снейп тоже там был? — Ну да, как и другие профессора Хогвартса… Так вот, в кабине машиниста что-то едва не рвануло. Если бы не Рон, сотрудников в Министерстве стало бы еще меньше. Он вовремя сообразил, что к чему, и наложил щит, — Гарри так и лучился воодушевлением. — Ты большой молодец! — сказала Гермиона мужу только потому, что нужно было что-то сказать. — Гарри, если хочешь остаться на ужин, не сходи с коврика, пока я не применю очищающие чары.       Но друг торопился к Джинни, поэтому Гермиона и Рон ужинали вдвоем. У мужа, как и всегда, не было проблем с аппетитом, а волшебнице снова приходилось заставлять себя тщательно пережевывать еду и глотать. Какое бы блюдо она ни пробовала, чувствовала мыльный привкус. — Ты не говорил Гарри, что собираешься уйти из Министерства? — Я не собираюсь, — ответил Рон, отпивая тыквенный сок из стакана. — Но ты сказал, что тебе не по душе твоя работа… — Я передумал. Теперь меня, скорее всего, повысят, — муж выглядел довольным. — Разве тебе не нравится, что я делаю карьеру? — Суть не в том, что мне нравится или не нравится. Я хочу, чтобы ты был счастлив… А когда ты говоришь такие вещи, ты сам на себя не похож.       Рон тщательно прожевал последний кусочек барашка и отложил приборы в сторону. Когда он заговорил, в его голосе звучал непривычный холод: — Мы же оба знаем, в чем дело, ведь так? — Не понимаю, что ты имеешь в виду, — произнесла Гермиона тонким голосом. После этого она взяла пакет с телом Живоглота со стула и протянула его мужу. — Я хочу услышать честный ответ, имеешь ли ты к этому отношение? — К смерти твоего кота? Как ты могла такое подумать? — при этом муж всего лишь бросил на сверток мимолетный взгляд, его голос не дрогнул. Удивленным он не казался. — Ты говорил про последствия, если я пойду на похороны жены Малфоя. Я пошла, а потом нашла Глотика мертвого в мусорном контейнере. Мое больное сознание допустило, что эти события могут быть связаны. — Понятно, — голос мужа оставался бесстрастным. — Значит, ты нарушила мой запрет и ходила на похороны? — Да, ходила. Я предупреждала, что пойду, потому что считаю это правильным.       Мужчина развлекался, крутя в руке столовый нож. Гермиона какое-то время наблюдала за ним, а потом сказала, что устала, собирается в душ и спать. Она уже направлялась в ванную, когда голос Рона за ее спиной произнес: — Ты очень меня расстроила, любимая, — он все еще сидел за кухонным столом и рассеянно смотрел в пространство перед собой, едва заметно улыбаясь. В выражении его лица девушке почудилось что-то злое, и она сделала вид, что не расслышала последних слов.       Гермиона провела в душе вечность, наслаждаясь паром и горячими струями, которые смывали с нее все переживания прошедшего дня. В какой-то момент она даже подумала, что хочет остаться в этой крошечной комнате навсегда.       Раздался стук в дверь: — Что ты там делаешь? — Принимаю душ. Я скоро.       Волшебница выключила воду и тщательно вытерлась полотенцем. Она поняла, что не хочет выходить, потому что в этих четырех стенах чувствует себя защищенной, наедине с мужем это чувство ее покидало.       Стук в дверь. — Ты идешь в постель? — Попозже, я чищу зубы.       Выдавливая пасту на щетку, Гермиона почувствовала себя лучше. Она вновь себя контролировала. Нужно держать себя в руках и не раскисать. Какое-то время девушка боялась смотреть на себя в зеркало, потому что была уверена, что выглядит ужасно. Ничего подобного. Однако на всякий случай она умылась холодной водой.       Стук в дверь. — Иди в постель, Гермиона. — Сейчас приду.       Она надела поверх ночной сорочки халат и попыталась придумать для себя еще какой-нибудь предлог, чтобы задержаться в ванной подольше.       Стук в дверь. — Иди в постель, дорогая, — голос Рона звучал совсем рядом.       Волшебница подумала, что ей будет сложно уснуть, поэтому глотнула сонного зелья. — Так ты идешь? Я жду, — в этот раз муж не стучал.       Когда Гермиона вышла из ванной, свет в квартире был потушен. Горел один из ночников в изголовье их двуспальной кровати. Муж сидел на ней, облокотившись на подушки. Он уже откинул одеяло на ее стороне постели. Волшебница выскользнула из халата и юркнула в кровать, поворачиваясь к мужу спиной. Она услышала, как он гасит свет, а затем почувствовала, как он сзади прижимается к ней: — У нас сегодня ничего не получится.       Мужчина за ее спиной замер, а потом поцеловал ее куда-то в ухо и обнял так крепко, что она не смогла бы шевельнуться даже, если бы захотела. Гермиона никогда бы не уснула в таком положении, но сонное снадобье начало действовать. Девушка уже проваливалась в сон, когда голос Рона произнес прямо ей в ухо: — Когда ты собираешься сказать мне, что носишь ребенка Снейпа?.. На твоем месте я бы с этим не тянул, ведь тебе еще аборт делать.