***
Солнце невозможно печёт, если не испепеляет всё вокруг. Кристально белые облака неспеша плывут по яркому голубому небу. В воздухе царит духота и смешанный запах скошенной травы и чего-то жареного. Минхёк и Мунбин прогуливаются по тихой, но людной улице. Деревья вокруг невозможно зелёные и высокие, отбрасывают на асфальт серые огромные тени. Мимо проходит много парочек в лёгкой одежде, дети в различными предметами для плавания – все направляются на пляж. Здесь недалеко. Мунбин тоже хотел потащить Хёка на пляж, но тот наотрез отказался. Лето тёплое и волшебное. Все словно по звоночку выходят из своих домов, чтобы погулять в зелёных парках или погреться на солнышке. Лето – это жара и горячий асфальт, звёздное июньское небо, тёплый дождь, просторы моря и полей, где вечно меняют направление ветра. Лето надо ловить, слышать, видеть, осязать, обонять и не отпускать. Мунбин – это лето. Он рассматривает окружающие пейзажи, пестрящие всеми оттенками зелёного, от светло салатового до тёмно болотного. Где-то среди древесных стволов проглядывают невысокие, но пышные кустики с цветочными узорами. Пока он так увлечён разглядыванием июньского пейзажа, Минхёк рассматривает его. Он влюбился в сочетание белого и розового цветов, а ещё в малиновые тягучие глаза Бина. От него, как всегда, пахнет цветами, но Минхёк настолько к этому аромату привык, что уже не замечает его. В какой-то момент мимо них проносятся мыльные пузыри. Первым их замечает Мунбин и тут же сообщает Хёку. Они смотрят вперёд и видят источник данного зрелище: маленькая девочка с бутылкой мыльной воды. Рядом с ней подружки, которые чуть ли не дерутся за заветную вещицу, пока та спокойно создаёт себе маленькие прозрачные воздушные шарики. Один из пузырей пролетает мимо Минхёка, и тот касается его кончиком пальца. И без того тонкий пузырь тут же лопается, а палец Хёка становится мокрым. Он тихо смеётся. Мунбин улыбается. Потому что ему нравится, когда Минхёк смеётся. – Почему бы нам не пойти в парк? – не раздумывая предлагает Мунбин. – Пошли! – также не раздумывая соглашается Минхёк. В парке оказывается ещё красивее. Воздух по-летнему свеж и полон аромата цветов и травы. Высокие деревья, симметрично посаженные друг напротив друга, прикрывают от испепеляющих солнечных лучей. В этом месте спокойно и тихо, через каждые несколько метров встречаются деревянные скамейки и выглядывающие из древесной листвы фонари. Ступая медленными шагами, Минхёку очень хочется взять идущего так близко Мунбина за руку. И он делает это. Так естественно и обыденно. И хотя вокруг есть люди, умиротворённо проходящие мимо, кажется, что никого здесь вовсе нет. Именно так и нужно проводить свой выходной день, думает Минхёк. Вот так бесцельно бродить по летнему парку, ни думая совершенно ни о чём, да ещё и за руку с Мунбином – просто идеально. Достаточно для того, чтобы почувствовать себя невероятно счастливым в глубине души. Минхёку ничего больше и не надо. Под тенью деревьев гуляют разные люди: кто-то с детьми, кто-то с собаками. Вот какая-то пожилая парочка. Они выглядят счастливыми, думает Минхёк. Но всё же не понимает их. Как они могут быть счастливы, если у них нет Мунбина? Мунбин есть только у него. И только потому, что он здесь, рядом, вместе с ним – Минхёк счастлив. Хёк сильнее сжимает чужую руку. Просто потому, что хочется. Почему нельзя всегда так просто гулять с Мунбином по парку? Вместо всех этих возникающих друг за другом проблем, вместо всей этой бытовой суеты и вечных вопросов – просто держаться за руки и идти вдоль аллеи, прикрываемой от июньского солнца высокими деревьями. Минхёк улыбается, просто потому что больше ему нечего сделать. Смотрит на Мунбина. Тот тоже взгляд переводит и в ответ улыбается. Хёк смотрит в его малиновые глаза, и, наверное, смотрел бы ещё долго-долго, но вдруг где-то под ногами слышится собачий лай. Парни синхронно опускают голову и видят источник лая – маленькая пушистая собачка породы померанский шпиц. Минхёк тут же умиляется и опускается на корточки. Гладит собачку по спине, пропуская сквозь пальцы её чёрную шерсть. Собака смотрит на него своими круглыми глазами, давая Хёку рассмотреть в них своё отражение. Мда. И когда это он стал гладить маленьких собачек, которых только увидит? Видимо, настолько хорошее настроение. Хотя чего уж тут гадать. Настроение просто нереально отличное. Мунбин тихо смеётся себе под нос и наклоняется, чтобы тоже погладить собачку. – Ёнтан-а! – раздаётся чей-то низкий мужской голос. Парни снова синхронно поднимают головы и видят перед собой красивого стройного парня. С блондинистым маллетом и в серой рубашке на пару размеров больше. – Ёнтан-а, что я говорил тебе по поводу убегания без моего ведома? – парень, кажется, Бина с Хёком не замечает, и наклоняется к собачке, оттаскивая её к себе и прицепляя на ошейник поводок. – У Вас милая собака, – с улыбкой замечает Минхёк, поднимаясь на ноги. Парень наконец бросает на них быстрый взгляд и его рот растягивается в улыбке. – Спасибо, у Вас тоже. Потом он ловит на себе озадаченный и непонимающий взгляд Минхёка, и тут же неловко размахивает руками. – Т-то есть, я не это имел в виду! – взволнованно произносит парень. – Я-я хотел сказать, что это, в общем, спасибо. – Не за что... – растерянно выдавливает Хёк. Осознавая всю неловкость ситуации, Мунбин решает вступить в дело. Он смеётся, привлекая всё внимание к себе, и поворачивается к незнакомцу. – Хороший сегодня денёк, да? Вышли погулять? – Погулять? – парень почему-то удивляется, а потом на его лице появляется добрая умылка. – Нет, если бы. Понимаете, я местный художник, но у меня творческий кризис. Вдохновения нет, одни проблемы, – парень без задней мысли ударяется в рассказ и переводит взгляд на небо. – Я вышел пройтись, чтобы отвлечься. – Ого, – улыбается Минхёк, распахивая глаза, – Вы художник? – Надеюсь, что так, – вздыхает парень. – Я уже полгода как ничего не рисую. – Ну, в этом нет ничего страшного, – произносит Мунбин. – Может, сейчас погуляете и силы придут. – Я тоже так думаю, – соглашается незнакомец. – Прогулки с любимым существом так успокаивают. Гуляешь здесь вместе с тем, кого любишь, и никаких проблем нет. – Он вдруг смотрит Минхёку в глаза. – Я прав? Хёк теряется почему-то, а Бин же без раздумий кивает. – Совершенно верно. Незнакомец улыбается и как-то задумчиво вздыхает. Потом глядит под ноги на свою маленькую чёрную собачку. – Ну что, Ёнтан-а, пошли? Собачка что-то гавкает в ответ. Незнакомец кланяется Хёку и Бину, напоследок одаривая улыбкой, и ступает дальше. Минхёк смотрит им вслед. – Ну что, Хёк-а, пошли? – говорит Мунбин. Потом кладёт ему на голову свою ладонь и теребит волосы. Минхёку нравится. Ему кажется, что он совсем прямо как та собачка. Впереди ещё целый день, и не хочется терять ни минуты. Солнце продолжает беспощадно палить, заставляя людей спасаться в теньках деревьев. Воздух тяжёлый и душный. На следующей неделе обещали дожди, и это, быть может, последний солнечный день. Минхёк думает, что даже если так, то этот день – идеальный. Ничто его не испортит. Пусть даже это последний тёплый солнечный день, пока рядом Мунбин – даже дождливые дни будут тёплыми.***
Донмин перестаёт определять дни, и очередной понедельник больше не ощущается началом недели. На улице лето, солнечный яркий свет, жара и духота в воздухе. Скошенная трава, запах выпечки и чая, голубое небо и белые ватные облака. Лето. Но у Донмина на душе всё совсем не так. Там льют холодные неприятные дожди, солнце закрывают свинцовые тучи, заполоняя безликое серое небо. Донмину холодно, сыро, неуютно. Мрачно. Через неделю-другую обещают дожди. Не у него на душе, а здесь, на улицах города. Говорят, мол, похолодание, ливни обрушатся и гулять по городу будут несколько дней. А пока – пока настроение его души не совпадает с реальностью. После обеда он не спешит домой. Спешить-то, в принципе, уже не за чем. Отец так и не пришёл в себя и, похоже, решил не обращать на Донмина ни малейшего внимания. Ни расписания тебе, ни ужина, ни даже простых «привет» и «пока». Будто это недобойкот что-то изменит. Ещё чего. Ничего он не изменит. А раз времени полно, и долгожданная свобода наступила – вот она, прямо здесь, во всей красе – вместо дома Донмин выходит в приуниверситетский двор. Зачем? Полюбоваться на клумбу, полную цветов. И подумать о жизни, конечно же. У клумбы тихо и спокойно, никого нет. Одни цветы да и только. Красные, малиновые, розовые. Ну прямо калейдоскоп. Ещё и запах, прямо как на лугу. Рядом стоит скамейка, но мозг Донмина упрямо игнорирует её существование. Он останавливается напротив одного из самых больших цветов и приседает на корточки. Красивый цветок. Фиолетового цвета. Высокий, аккуратный. Сильно выделяющийся среди всех этих остальных шаблонных, повторяющих друг друга красно-малиновых цветочков. Донмин прикрывает глаза и вдыхает воздух. Приятный цветочный аромат. Такой летний и спокойный. Как гармоничная мелодия. У каждого растения свой собственный аромат, думает Донмин, и каждый по-своему прекрасен. Интересно, мог бы он стать парфюмером?.. Но вместо этого Донмин пошёл на стоматолога. Не по своему желанию. Да он даже хирургом бы скорее предпочёл быть, как Джину с Мёнджуном, чем этим стоматологом. Просто это не его. Правда, есть один плюс – Донмину с Санхой по пути. И вот. Опять Санха. Он, кажется, не собирается оставлять мысли Донмина ни на шаг. О чём бы тот не думал – всегда в конце-концов мыслями он возращается к Санхе. Донмин мотает головой, чтобы отвлечься. Он не сразу замечает едва слышимые сзади шаги и голос Джину. – Чем занимаешься? Старший присаживается на корточки рядом. На Донмина не смотрит. Только на цветы. Да и тот тоже не может глаз от клумбы оторвать. Красиво ведь. – Да так, пришёл на цветы посмотреть. Джину наклоняется к клумбе пониже, чтобы вдохнуть приятный аромат. Слабое дуновение тёплого ветра слегка колышет цветочные стебли. Всё вокруг такое невозможно красное-зелёное-солнечное. – В последнее время ты очень задумчивый, – говорит Джину как бы мимоходом. – Случилось что-то? Донмин на Джину смотрит умоляюще, что тот сразу понимает ответ. Да, случилось. – Дело в том, что я... – влюбился в Санху, – ...поссорился с отцом. Джину обратно к цветам поворачивается. – Ах, вот оно что, – выдыхает и слегка улыбается. – Ну, это поправимо. Мунбин вон тоже с родителями поссорился, а теперь с нетерпением их ждёт. И Донмин думает: а почему именно Мунбина он привёл в пример? Ведь у Джину тоже есть проблемы с этим, разве нет? Это он долгое время со своей семьёй не разговаривал, это он в прошлом, несколько Донмин знает, совсем с родителями не ладил. Ведь семья была его слабым местом, чем и воспользовался тогда Гёун. Так или иначе, эти воспоминания Мину неприятны. Но непонимание плотно заседает в голове. – Джину-хён, а как ты? – тихо спрашивает Донмин. – М? А что я? – старший искренне удивляется и вопросительно изгибает бровь. – Ну... У тебя же тоже были конфликты с семьёй... – Да, были, – Джину по-доброму ухмыляется. – Причём... Довольно серьёзные... – осторожно продолжает Донмин. – Ещё какие. – И... Ты не зол на родителей? Джину заглядывает ему в глаза и искренне добродушно улыбается. – Нисколько. – Ты лжёшь? – Донмин скорее утверждает, нежели спрашивает. Выражение лица Джину вдруг резко меняется: он хмурит брови и опускает взгляд. – Нет, ну... – сжимает руку в кулак, – это бесит. Очень бесит. Они до сих пор относятся ко мне предвзято. Не слушают меня, оскорбляют. Это меня бесит. Донмин теряется. Зачем-то оглядывается по сторонам. Потом с сожалением смотрит на старшего. – Джину-хён... Тот снова меняется в лице. Поднимает на Донмина добрый взгляд и искренне улыбается. – Но я не держу на них зла, – произносит он. – В конце-концов, я не вижу смысла в обидах, ссорах и прочем. – Он едва заметно хмыкает. – Пусть ведут себя как хотят. Донмин что про себя подмечает и грустно уставляется на цветы. Цветы разные и цветы одинаковые. Их много, а клумба одна. Но они всё равно живут все вместе без ссор и конфликтов. С другой стороны, цветы не живые. Они не могут ссориться. А люди – живые, настоящие. И между ними всегда возникают какие-то споры, конфликты. И это нормально. Наверное, в этом и есть особенность живых. Пока ты живёшь на этом свете – споров и ссор не избежать. Между тем, Джину ещё что-то рассказывает, но Донмин начинает слушать только с определённого момента. – Ты знаешь, я ведь раньше был не таким, какой есть сейчас. Я даже не мог за себя постоять. А сейчас... Солнечные лучи жгучие, но до парней доходят только сквозь маленькие участки между листвой молодых деревьев. Тепло, хорошо, зелено-красно. Обоим уже, вроде как, пора домой. Но обоим всё равно. – Но ссора с отцом – это, ведь, не единственное, что тебя беспокоит? – Джину неожиданно повышает голос. Донмин вздрагивает. – Да. – Но ты мне не скажешь? – словно утверждение, а не вопрос. – ...Не сейчас. Воздух словно тяжелеет и на плечи обваливается какой-то духотой и недоговорённостью. К одному из ничем не примечательным цветков подлетает изящная жёлтая бабочка. – Знаешь, Мин-а, – спустя какое-то время начинает Джину, – не так давно, когда я был твоего возраста, или чуть младше, я жутко мечтал о свободе. Насмотрелся всяких этих фильмов про сумасшедшую юность – ну, ты знаешь. И понеслось. Донмин переводит на него заинтересованный взгляд. Джину расслаблен и спокоен. Он наблюдает за пархающей от цветка к цветку бабочкой, словно ищущей укрытие. От лёгкого порыва ветерка слышится успокаивающий шелест листвы. – Я хочу сказать, что мы на самом деле можем делать всё, что хотим, – задумчиво продолжает Джину. – Но когда ты это осознаешь в полной мере, то задумайся о том, чего действительно ты хочешь. Безумная молодость, запоминающееся лето, или, может, есть что-то важнее этого? Он ловит на себе озадаченный взгляд Донмина. Не хочется его запутывать. Ему и так, должно быть, есть о чём подумать. Джину про себя усмехается, тяжело вздыхает и поднимается. Напоследок кладёт Донмину руку на плечо. – Просто хочу тебе сказать, чтобы ты не совершал ошибок, – произносит старший. – Я имею в виду, крупных ошибок, от которых может поменяться вся жизнь. Не оступись. Он уходит, оставляя Донмина одного. Как будто и не было здесь никакого Джину. Бабочка тоже улетает восвояси, бросая разноцветные цветы-укрытия в одинокой тени дерева. «Чёрт, ну почему хён вечно говорит метафорами?», – думает Донмин. Но на самом деле Джину уже давно всё понял. Понял, просто взглянув на Донмина. Тот даже не подозревает, что его душу изучили от начала и до конца. Не то, что бы Джину действительно изучил его душу – он не из тех, кто лезет, куда не надо и копается в чужой голове. Ему достаточно знать человека здесь и сейчас, в настоящем моменте. Просто заглянуть в глаза и понять, что же гложет твоего друга. Без вопросов, без настойчивости, без объяснений. Донмин лишь окончательно путается в мыслях.***
Одна из лучших, пожалуй, новостей для Донмина на данный момент – это то, что он выступит на летнем фестивале. Том, что в середине июля, и том, на котором выступает Санха. Вернее, выступать они будут вместе: Санха играет на гитаре, Донмин поёт. Всё по инициативе, как ни странно, младшего. И вот они в очередной раз сидят в комнате Санхи. Последний занял чуть ли не всю кровать – ну, оно и понятно, его же собственность – и гитару в руках крепко держит. Донмин сидит рядом на стуле. Репетиция идёт полным ходом: песню парни повторяют раз за разом. Уже, наверное, идёт десятый. – Ты с каждым разом всё больше и больше фальшивишь! – сетует Санха, откладывая гитару и встряхивая красными пальцами. – Это ты слишком торопишься, – в ответ возмущается Донмин, устало отворачиваясь к стене и прочищая горло. Песня была выбрана самая что ни на есть сложная, но обоим хорошо знакомая. Баллада не из простых. Просто Санха изначально планировал исполнить данную композицию, а Донмин же петь красиво умеет – так почему бы и нет? Правда, трудностей теперь не сосчитать. До фестиваля чуть меньше месяца – репетировать, репетировать и ещё раз репетировать. – Ладно, давай ещё раз прогоним последний куплет, – серьёзно настраивается Донмин. Санха закатывает глаза. Но всё же притягивает к себе гитару и начинает перебирать струны. Донмин во время пения ловит себя на мысли, что ему здесь у Санхи очень нравится. Больше, чем дома. Дома – всем на него плевать. Отец обиделся, служанки просто выполняют свою работу. А у Санхи дома жизнь кипит. Родители так его обожают, что разрешают практически всё, но и не опекают чрезмерно. Идеальная жизнь! Ещё два старших брата – их дома подолгу не бывает, зато когда они здесь, становится весело и шумно. А шумно – это хорошо. Потому что Донмин от гробовой тишины устал уже. Вообще-то, Донмин завидует. Это было непросто, но он смог признаться в этом самому себе. Это тебе не обиженный помешанный отец с кучкой служанок – а обычная, весёлая семья, на одной волне с Санхой. Да, конечно, у них тоже есть свои недостатки. Особенно учитывая, что все пятеро имеют нездоровую жажду риска и через чур прямолинейны. Это у них семейное. Но, тем не менее, всё же лучше, чем его собственный бесчеловечный дом. Когда отчаяние безнадёжно застилает глаза, Донмин понимает, что ненавидит своего отца. Он только и делал, что требовал. Забитый график, тяжёлое расписание, вечная занятость. Донмин старался, трудился, но что он получил в итоге? Безразличие, равнодушие?.. Заметит ли его отец, если он вдруг не придёт домой?.. Донмин думает, что любая семья лучше, чем его. Это глупо и через чур преувеличенно, а у Мина переходный возраст давно закончился и подростковым максимализмом он не страдает. Но голос внутри повторяет лишь одно и то же, окончательно убивая здравый смысл. Не возращайся. Донмин бы хотел семью, как у Санхи. Или хотя бы как у Мунбина – их семейные конфликты завершаются так же быстро, как и начинаются. Или семья Джину, которая хоть и критикует его, но в трудную минуту ни за что не отвернётся от своих. Да хоть Мёнджуна, пусть и живут они в другом городе. Но расстояние не мешает им заботиться о сыне. Да даже семья, прости Господи, Минхёка и то получше будет. Плевать на все эти слухи. Спеть в этот раз у Донмина выходит ещё хуже, чем в предыдущие. Голос вздрагивает и не поддаётся. Тем не менее, песня заканчивается и Санха резко откладывает гитару. – Ты издеваешься надо мной? – злобно смотрит на старшего. – Прости, я... – Донмин набирает в грудь побольше воздухе. Мысли в голове разбегаются, как напуганные зверушки. – Мне надо идти. Он поднимается со стула и, не раздумывая больше ни секунды, покидает комнату. – Чё за?!.. – Санха тоже с кровати встаёт и в полном непонимании идёт за Донмином. Старший быстрыми шагами выходит из дома и ступает на улицу. Порыв прохладного ветра тут же обдувает лицо. Небо над головой пестрит пастельными розовым и голубым оттенками, зелёные деревья отражают лучи закатного солнца. Донмин ощущает безнадёжность. Санха наконец догоняет его и хватает за плечо. Мин останавливается, но не разворачивается. – Ты чё, обиделся? – спрашивает Санха, всё же разворачивая его. Да. Обиделся. Но не на Санху. А на кого? На кого здесь обижаться? На отца?.. Ведь это не Донмин выбирал, где и у кого родиться. Но и не отец. Кто же тогда виноват в их конфликтах? Кто за это ответственен? Какая-то неведомая сила, судьба, Бог? Или, всё-таки, сам Донмин? – Нет, – лишь отвечает он. – Тогда почему так внезапно уходишь? – продолжает Санха. – Я же знаю, обиделся. Да что ему объяснять? Разве он что-то поймёт? Он всегда получает то, что хочет. И таких проблем, как у Донмина, у него нет. Таких проблем ни у кого нет. Он совершенно одинок. – Я просто устал, – произносит Донмин, сбрасывая чужую руку с плеча. – Мне нужно подышать свежим воздухом. На несколько секунд в воздухе повисает тишина, нарушаемая лишь тихим щебетом птиц в отдалении и шумом листвы. – Пиздец какой-то, – младший с облегчением выдыхает и оглядывается. – Я уже подумал, что ты обиделся. Этого только мне не хватало. Чего? – С каких пор ты боишься обидеть других? – искренне удивляется Донмин. – Во-первых: не других, а только тебя, – младший язвительно хмыкает. – Во-вторых: с этих. Ещё раз: чего? У Донмина на лице вырисовывается слабая улыбка. Неосознанно. Сама по себе. Это странно. «Не других, а только тебя»... Что это ещё такое? – Я что, какой-то особенный? – интересуется Донмин. – Для меня – да, – тут же честно бросает Санха. А потом слегка краснеет и смущённо, даже обиженно, отворачивается. Донмину остаётся лишь как следует обдумать услышанное и осознать в полной мере, прокрутить пару раз в голове. Не похоже, что Санха шутит. Совсем не похоже. Это он на полном серьёзе, от всего сердца. Только вот... так внезапно. Вечер прохладный. Небо бледнеет, розовые краски застилает сереющая пелена. Вечернее июньское солнце катится к линии горизонта. Ветер поддувает, колышет листву и приносит с собой летние мелодии. Где-то наверху кружатся птицы. Так по-июньски свежо и так по-человечески тоскливо. – А почему я для тебя особенный? – всё же спрашивает Донмин. Осторожно и аккуратно. Санха деловито хмыкает. Ветер колышет его светлые волосы. – Почему-почему, – возмущённо проговаривает он. – Потому что, блин! Ты же мой друг! – Ну, Мёнджун тоже твой друг, – говорит Донмин. – И Джину, и Мунбин, и Минх- – А ты – лучший друг! – младший деловито перебивает его и гордо скрещивает руки на груди, стараясь сохранять важное и невозмутимое выражение лица. Донмин же тоже старается не показывать удивления. Но на самом деле он в том ещё шоке. Он теперь хорошо знает Санху, и прекрасно понимает, что кого попало тот лучшим другом не назовёт. Да и подлизываться не станет, и утешать тоже, ну а льстить тем более... Всё, что он говорит – правда. А значит, Донмин и правда его лучший друг. Он искренне улыбается. Прохладный ветер дует в лицо. – А что, если я завтра умру? Этот вопрос срывается с языка сам по себе. Донмин уже не думает, что говорит. Просто говорит. Бледное небо отражает последние лучи тусклого закатного солнца. Санха в непонимании поворачивает на старшего голову и округляет глаза. А потом и вовсе злобно хмурится. – Не смей такое говорить, – возмущается он. В глазах искрится гнев. – Просто скажи, – всё же настаивает Донмин. – Ты будешь скучать? – Ты реально издеваешься? – А если будешь, то очень сильно? Санха не выдерживает и топает ногой. С яростью заглядывает в чужие любопытные глаза. Ладони сжимает в кулаки. – Что ты несёшь, хён?! – громко и обиженно кричит. – Никогда больше так не говори!!! Донмин слабо кивает, что-то про себя подмечая. Рассерженный Санха продолжает прожигать его взглядом. – Хорошо, – лишь бросает Донмин и разворачивается. – Я тебя вообще-то провожаю, – спохватывается Санха и догоняет старшего. Они идут по узкому тротуару. Молча, но вместе. Людей на этой улице не так много, но зачастую встречается какая-нибудь девушка с коляской или велосепидисты. Очень неудобно, в общем. Асфальт постепенно окрашивается мягким розовым цветом. Бледное небо отливает закатное солнце. Совсем скоро уже станет темно. Без остановки поддувает прохладный ветер. В какой-то момент Донмин слегка замедляет шаг и, поднимая голову к небу, спрашивает: – Почему ты так удивился, когда узнал, что Мунбин сбежал из дома? Санха от неожиданности аж вздрагивает и по вертит головой по сторонам, мол, к нему ли это обращено. Ответ очевиден. Он сглатывает и спрашивает: – А к чему этот вопрос? – Ну, что, если я тоже сбегу? Санха тут же останавливается, и Донмин через пару шагов тоже. Они смотрят друг на друга. Младший чужие спокойные глаза прожигает непониманием и злостью. – Что? – спрашивает Донмин. Санху это злит, кажется, ещё больше. – «Что»? – он повышает голос. – О чём ты, чёрт возьми, говоришь?! Он близко подходит к Донмину, заставляя того напрячься. Глаза младшего просто горят гневом и яростью. – Эй, успокойся... – тихо произносит Мин. – Говоришь мне успокоиться?! – кричит Санха. – Ты не можешь сосредоточиться на песне, резко уходишь, ещё и говоришь странные вещи!!! Как я могу успокоится? Это ты успокойся! Люди, проходящие мимо, бросают в их сторону осуждающие взгляды. Кто-то просит не орать. Донмин в замешательстве пятится назад. Санха ведёт себя очень странно. Раньше он никогда такого не говорил. Младший приходит в себя, терпеливо выдыхает и прочищает горло. Потом, видимо, делая над собой усилие, деловито произносит: – Я тебе так скажу: если у тебя проблемы какие, так ты говори! Будем вместе решать. Что-то реально с ним не то, думает Донмин. Обычно эгоисты и гордые люди так не говорят. Может, солнечный удар? А может, всё-таки, это Санха меняется на глазах? – Ладно, – выдавливает Донмин. – Я понял. В лицо дует очередной порыв ветра. Донмину его чёрные волосы лезут на глаза. Санха пфыкает. – Ну тогда давай, рассказывай. Раз понял. – Что рассказывать? – недоумевает старший. – Ну что там тебя беспокоит! – нетерпеливо бросает Санха и возмущённо отворачивается. – А... Это... – Донмин собирается с мыслями. – Я не хочу возвращаться домой. – Деньги с собой? – тут же спрашивает Санха. – А? Деньги? – старший засовывает руку в карман, нащупывая там стопку бумажек. – Да, с собой. А что? – Покупай новый дом, – говорит Санха. И он совсем не шутит. – Ч-чего? – Мин щурится. – Новый дом? – Да, новый дом. – Спокойно и серьёзно повторяет Санха. – Недалеко от моего дома есть свободный. Небольшой такой, ну, как раз для тебя. Донмин ещё раз осмысливает услышанное. Прокручивает в голове, как следует. Потом напряжённо бросает на младшего неуверенный взгляд. – Ты это сейчас серьёзно? – Хули тебе, блин, не нравится? – раздражается Санха. – Один зато будешь жить. Давай, доставай там свои деньги, считать будем. Донмин медлит пару секунд, потом неловко сглатывает и неуверенно достаёт стопку из кармана. Санха тут же выхватывает деньги из его рук. Деловито, как профессионал, перелистывает бумажку за бумажкой. Ему бы деньгосчётом работать, думает Донмин. – Нехилый у тебя запас, конечно, карманных денег, – попутно замечает Санха. Потом суёт пачку обратно Донмину. Тот, находясь в состоянии ничего-не-понимания, послушно берёт деньги и ждёт вердикта. – Их достаточно много, тебе хватит, – говорит младший. – А если эта тётка ещё потребует, так я ей покажу! Кажется, он настроен серьёзно. Для него, видимо, купить дом – ничего необычного. Донмин деньги обратно в карман убирает и бросает на младшего растерянный взгляд. – Ты уверен- – Да уверен я, блин! – не выдерживает Санха. – Я тут шутки шучу, по-твоему? Сегодня у меня переночуешь, а завтра у тебя уже будет свой дом! – он слегка понижает голос и смотрит в глаза. – Свой, понимаешь? Свой собственный! И забей ты там на своего отца. – А как же мои вещи? – негромко спрашивает Мин. – И ещё, потом ведь придётся платить... – Зайдёшь потом домой и заберёшь всё, что нужно, – говорит Санха. – Если хочешь, я с тобой зайду. А о деньгах не волнуйся, мои родители тебя устроят на подработку. Ну, типа, где делаешь мало, а платят много. Я сам там работаю, если что. Донмин продолжает стоять в ступоре. Всё происходящее больше напоминает какой-то подростковый фильм, в котором всё идеально. Разве это не странно? Это не сон? Всё происходящее – правда? Почему вообще вдруг Санха говорит подобные вещи? Что с ним? Он вдруг резко стал таким добрым, ещё и помощь свою предлагает. Почему? А впрочем, неважно. Сам же сказал, что Донмин его лучший друг. Как бы это ни было странно, тем не менее, вот и ответ. Наплевав на всё, Донмин бросается вперёд и заключает Санху в свои объятия. Внезапно и неожиданно. – Т-ты чё делаешь? – ворчит Санха, пытаясь вырваться. Но Донмин лишь крепче сжимает и искренне улыбается. Хочется так много сказать, слишком много слов и мыслей в голове, но всё это вырывается лишь в простое: – Спасибо.