always you

      В сумерках всё всегда кажется более незнакомым и враждебным. Санха неуверенно плетётся по дороге, мысленно молясь о том, что он не забыл дорогу или хотя бы строение города. Он несколько раз звонит Джину, Мёнджуну и Мунбину, но те, похоже, слишком заняты, чтобы ответить. Незнакомый многоэтажный дом выглядывает из-за верхушек зелёных деревьев, и Санха окончательно понимает, что заблудился.       Но, конечно, это всё из-за темноты, а не из-за того, что он плохо знает улицы своего родного города. Безусловно. Было бы сейчас светло, он бы легко добрался до своего дома (хотя бы до него). Интересно, а остальные чем сейчас заняты?       – Чёрт, как я так мог? – спрашивает Санха сам себя и замедляет шаг.       Под его ногами прокладывается маленький котёнок. Он выглядит тощим и потрёпанным, и Санха сразу понимает, что котик этот бездомный. Он оглушительно мяучит (хотя, это больше похоже на писк) и жалобно-жалобно смотрит своими большими глазками. Санхе на секунду становится его жаль. Он приседает на корточки и наклоняет голову поближе к котёнку. Тот вытягивает свою маленькую мордочку в ответ. Юн поднимает ладонь и готовится уже погладить невинное бездомной животное.       Но тут же останавливаемся. Санха думает, что он не из тех, кто может вот просто так идти по улице и остановиться, чтобы погладить бездомного кота. Он ни разу в своей жизни к ним даже не прикасался, и не было такого, чтобы их жалел. Ну, все эти котики и собачки – они же заразные и грязные, с блохами, со всякими проблемами в шерсти и где угодно.       Эти мысли вызывают у Санхи отвращение. Он слегка кривит лицо и встаёт обратно на ноги. Маленький котёнок так и остаётся мяукать-пищать под ногами.       Санха чувствует внутри жалость и отворачивается в другую сторону, будто он и не видит никакого котёнка. Там, на горизонте, за многоэтажными домами, простилантся тонкая полоска нежно-голубого света. Он вздыхает.       – Ты что делаешь?!       Санха мгновенно оборачивается и видит приближающегося к нему Донмину с раздражённым выражением лица (редкое зрелище). Младший тут же готовится что-то ему дерзко ответить, но, вопреки ожиданиям, Донмин отводит от него взгляд и наклоняется к котёнку. Тот громко и паникующе мяукает, пока его берут на руки.       Донмин поднимает котика и шепчет ему что-то успокаивающее, будто тот понимает. Потом осторожно касается его передней лапки.       – Ты что, не видишь, что он ранен? – громко спрашивает Мин, даже не смотря на младшего.       Санха сначала удивляется, хотя старается не показывать этого. Всматривается в лапку котика: а ведь и правда. Там рана. Она несильно кровоточит, но именно поэтому, должно быть, животное так жалобно мяукало. Санха прочищает горло.       – Я не заметил, – отвечает он поддельным равнодушным тоном.       – Не заметил? – переспрашивает Донмин. – Как это можно было не заметить?       Он роется в кармане и достает оттуда маленькую, заполненную меньше, чем на половину, бутылку воды, которую всегда носит с собой. Одной рукой крепко держит ничего не понимающего котёнка, а другой аккуратно льёт на его рану немного воды. Котик тут же издаёт испуганный писк. Санха и сам на секунду пугается.       – Зачем ты-       – Я промываю рану, – бросает Донмин, даже не смотря на младшего.       Он закрывает бутылку и убирает, не давая мяукающему без остановки котёнку вырваться. Потом достаёт из кармана платок. Кое-как перевязывает маленькую кошачью лапку. Санха внимательно наблюдает за происходящим.       Когда дело сделано, Донмин опускает котёнка обратно на землю. Тот уже больше не мяукает истерично и бодро убегает в неизвестном направлении. Парень вздыхает с облегчением.       Поднимает глаза и тут же сталкивается взглядами с Санхой. Выражение лица старшего мгновенно меняется: оно становится каким-то враждебным.       – Ты вообще заботишься о ком-нибудь, кроме себя? – спрашивает ровно.       Санха выдерживает недолгую паузу, после чего насмешливо, но в то же время недовольно, пфыкает.       – Вообще-то нет, – говорит он. – В отличие от тебя.       Донмин изо всех сил сдерживается, чтобы не закатить демонстративно глаза. Знает, что с Санхой спорить бесполезно.       – Когда ты уже повзрослеешь... – тихо произносит он, вглядываясь в горизонт.       – А что со мной не так?! – тут же удивляется Санха. – Я вполне взрослый.       – Твоё эго... – неожиданно громко бросает Донмин, а потом останавливается и более спокойно добавляет: – ...больше, чем ты сам.       Санху, похоже, эти слова не на шутку возмущают. Он бросает на Донмина обиженный и гневный взгляд.       – Между прочим, ты не забыл, в чьём доме ты жил? – с вызовом спрашивает он.       Донмин вдруг поворачивается прямо к нему и пронзительно, нечитаемо смотрит прямо в глаза.       – Ты прав. Прости, – говорит он. – Похоже, я совершил ошибку ещё тогда, когда впервые зашёл в твой дом.       Он на оставляет Санхе и шанса ответить, тут же отворачивается и уходит. Младший озадаченно смотрит ему вслед, прокручивая эти слова в голове ещё несколько раз. В груди что-то начинает сильно давить и жечь. Может... совесть?       – Подожди! – кричит Санха и тут же спохватывается догнать Донмина.       – Что. – Старший останавливается на месте и без выражения смотрит на Санху, возникшего прямо перед ним.       – Я.. Эм.. – вопреки своим многочисленным мыслям он не может выдавить ни слова. – В общем... Я заблудился!       Донмин лишь просто вздыхает. Ну конечно, ничего другого он не ожидал.       – Ты либо реально не понимаешь, либо не хочешь понимать, – цедит сквозь зубы.       – Что? – переспрашивает Санха.       – Ничего, – холодно бросает Донмин, отодвигая младшего рукой.       Он обходит его и продолжает идти вперёд. Но Санха не сдаётся и кричит вслед:       – Тогда я просто пойду за тобой!       – Мне всё равно. – Едва слышно произносит Донмин.       Санха держится позади хёна в нескольких метрах, будто если он приблизится к нему хоть на миллиметр, то тот сразу же взбунтуется. Хотя у Донмина и в мыслях такого нет: всё, о чём он сейчас думает, это лишь дорога. К счастью, он хорошо знает город и нужный путь.       Небо темнеет. В городе фонарей много, они отливают жёлтым светом на гладкий асфальт, по которому раздаются шаги. Тяжёлые синие облака все больше нависают над тихими домами. Город погружается в спокойный июньский поздний вечер.       Санха пялится под ноги, время от времени поднимая голову на Донмина, чтобы не сбиться с пути. Гнетущее молчание начинает давить на нервы, и он сдаётся.       – Я не понимаю, когда вообще мы успели поссориться? – громко спрашивает Санха. – Мы же типо, ну... Друзья.       Донмин никак не меняется в лице, хоть Санха и не может этого видеть.       – Я больше не знаю, что такое «друзья».       Высоко над ними проносится маленькая стая птиц. По углам домов прячутся изредка встречающиеся бездомные кошки; на тротуары выходят только домашние, которых отпустили погулять.       – Э-эй, ну что ты! – дружелюбным тоном протягивает Санха. – Если мы не друзья, то кто мы?       Он старается вернуть атмосферу в прежнее русло. То, что было между ними и хёном, пока они не поругались из-за чего-то, о чём уже не помнят.       – Кто угодно, но только не друзья, не приятели, не близкие, и вообще никто. – Но Донмин, похоже, помнит. – Разве друзья так поступают?       Санха ничего не понимает и неосознанно ускоряет шаг. Но потом, понимая свою ошибку, тут же замедляется, возвращая то прежнее расстояние между ними.       – Да хватит! Что я сделал не так? – спрашивает он. – Я же пытаюсь всё исправить, а ты не хочешь!       – Потому что это бесполезно, – холодно бросает Донмин. – Ты никогда не изменишься. Ты в упор не замечаешь своих ошибок, – он впервые за весь путь поднимает голову к тёмному небу. – Да, я тоже не идеален, но я хотя бы могу это признать. И я хотя бы думаю о других.       Санха снова ощущает то жгучее чувство в груди. Что-то заставляет его виновато опустить голову и смотреть на свои едва поспевающие ноги.       – Я знаю, о чем ты говоришь, – произносит он. – Я пытаюсь исправиться, правда... Ну...       – Можешь ничего не говорить, – отрезает Донмин. – Давай просто с этого дня прекратим общение.       Санха словно не веря своим ушам поднимает голову. Донмин не оборачивается и всё также уверенно шагает вперёд.       – Ч-чего?! Младший всё ещё не может поверить в услышанное и широко распахивает удивлённые глаза.       – Ну уж нет! – кричит он, но Донмин не реагирует. – Да, ты прав, я тоже не знаю, кто мы друг для друга. Но это неважно! – Голос становится громче и увереннее. – Важно то, что ты д-дорог мне! И я так просто не прекращу наше общение!       Он резко ускоряет шаг. Да, было непросто это сказать. Но теперь уже бояться нечего. Только вот Донмин тоже начинает шагать быстрее.       – Слышишь, хён? – громко спрашивает Санха, хмуря брови. – Какие-то мои тупые ошибки не должны всё испортить!       Но Донмин шагает всё быстрее и быстрее, и Санха едва поспевает за ним. Такое чувство, будто Донмин убегает. Младшему даже на секунду кажется, что тот забыл дорогу и просто идёт туда, куда глаза глядят.       – Куда мы так несёмся? – спрашивает он, когда холодный ветер дует прямо в лицо.       Донмин не отвечает. Он идёт лично быстро, быстрее, чем обычно ходит. Санха начинает выдыхаться, но не останавливается. Одни жилые дома сменяются другими. Иногда мимо мелькают прохожие люди.       Санха замечает, что Донмин ведёт себя странно, но не успевает эта мысль оформиться, как тот вдруг пускается на бег.       В ту же секунду Санха слышит где-то слева надрывистый гудок машины. Бросает испуганный взгляд вперёд: там дорога. По ней на большой скорости едет автомобиль. А также туда бежит Донмин.       – Хён!       Сам того не осознавая, Санха бросается за ним. Все мысли отключаются, и остаётся только ощущение того, что так быстро он никогда ещё не бегал.       Адреналин разливается по венам, пульс учащается, и боковым зрением Санха уже видит яркие и слепящие фары машины.       В последнюю секунду он успевает наброситься на Донмина и оттолкнуть его. Зажмуривает глаза. Уши будто закладывает.       Санха обнаруживает себя лежащим на земле. К счастью, на тротуаре. Он не ощущает боли в теле, только сердце очень быстро бьётся и дышиться с трудом.       Донмин, лежащий рядом с ним, привстаёт на локтях. Смотрит на свои руки, о чём-то раздумывает, потом садится на колени. Поворачивает голову к Санхе.       – Санха! – зовёт с ноткой обеспокоенности в голосе. – Ты в порядке?       Наконец полностью приходя в себя, младший несколько раз моргает и приподнимается с ладоней на локтях. Поднимает взгляд к Донмину.       На него смотрят две пары не на шутку испуганных глаз. Донмин тут же хватает младшего за плечи и, приговаривая что-то невнятное, помогает встать на ноги.       – Точно нигде не поранился?       Протягивает руку к волосам Санхи, но тот резко отмахивается. Донмин тут же замолкает, ловя на себе обиженный, непонимающий и вместе с тем удивленный взгляд.       – Почему ты такой странный? – чуть ли не с истерией спрашивает он. – Зачем ты побежал?       Донмин замирает, а потом, ни с того ни с сего, улыбается. Рот против воли растягивается в широкой загадочной улыбке.       – Ты ещё улыбаешься? – недоумевает Санха. – Зачем ты бросился под машину?!       Донмин выдерживает непродолжительную паузу, после чего отводит всё такой же улыбчивый взгляд в сторону. На его лицо тут же падает жёлтый свет фонаря.       – Я тебя проверял.       Санха ещё больше впадает в ступор, широко открывает рот и вопросительно вскидывает брови, будто застыл в немом вопросе. Донмин выглядит умиротворённым, будто только что его не могла сбить никакая машина.       – Т-т-ты серьёзно?! – громко спрашивает младший, не скрывая ярости. – А если бы я не успел?       Его вопрос повисает в воздухе. Донмин слабо ухмыляется, после чего снова смотрит на Санху. Пронзительно и прямо в глаза.       – Ты бы успел, – бросает он. – Я тебе доверяю.       У Санхи на лицо одна эмоция сменяет другую: шок, непонимание, неверие, злость, удивление, раздражённость, гнев, страх, ярость, и, в конце-концов, смирение. Он терпеливо выдыхает и мысленно считает до десяти.       – Нихуя у тебя проверки... – произносит он.       Донмин гордо улыбается и довольно говорит:       – Ты прошёл.       Младший поднимает на него голову и бросает такой взгляд, мол, вот ты сейчас серьёзно? Тем не менее, что-то между ними мелькает. Будто бы атмосфера, нависшая над ними, теплеет.       – С тобой пиздец сложно, – заключает Санха.       – С тобой тоже, – отмечает Донмин с улыбкой.       У младшего это вызывает слабую улыбку на лице.       – Да уж, мы друг друга стоим... – бросает он в пустоту.       Донмин делает шаг ближе к нему. Доверчиво смотрит в глаза. Санха, впервые за всё то время, что они друг друга знают, чувствует, что смущается. Тут же мысленно смахивает это чувство и также смотрит в глаза старшему. Донмин тепло улыбается.       – Мир?

***

      Небеса окрашиваются в тёмно-синий цвет. Фонари вдоль моста отбрасывают свои отражения на мрачную реку. Вечерний город отражается на водяной поверхности вдоль всего берега.       Налетает порыв холодного ветра, теребящий волосы, и Минхёк чувствует, как по его спине пробегают мурашки. Он сжимает руки в кулаки. Больше всего сейчас хочется оказаться где-нибудь в другом месте. Но реальность такова, какова она есть. Он считает до трёх, обещая себе, что на счёт три точно развернётся.       Один.       Два.       Три.       Оборачивается.       Там стоит он. В нескольких жалких метрах. Минхёк очень хочет, чтобы это оказалось сном. Он зажмуривает глаза, мысленно прося об этом. Но когда открывает, картина перед ним остаётся прежней.       Идеально белоснежная с ног до головы одежда. Белые волосы. Чёрные глаза, сразу прикрывающие взгляд на фоне невозможно бледной кожи. Такой же, какой и был.       Он смотрит своим непонятным выражением лица. Минхёку даже кажется, что перед ним стоит не человек, а какое-то незнакомое существо.       «Нет, это всего лишь обычный человек», – убеждает себя Минхёк. «Обычный человек, из-за которого слишком много проблем». Надо только сделать одну вещь. Избавиться от него. Нет человека – нет проблемы.       Даже дураку станет понятно, что избавиться от кого-то навсегда можно только одним способом. Но Минхёк обещал, что никого не убьёт. Он не хочет быть убийцей.       Полнейшая тишина вокруг только угнетает обстановку. Рядом совершенно никого: ни свидетелей, ни тех, кто мог бы помочь – иначе говоря, идеальное место, чтобы кто-то из них двоих умер.       Человек, или Господин, как его назвал Гёун, делает шаг вперёд. Минхёк вздрагивает. Этого только не хватало, успевает подумать он, прежде, чем мысли просто испаряются. Он даже задерживает дыхание, а человек напротив продолжает медленными, но уверенными шагами приближаться. Всё ближе и ближе.       Наконец, он подходит к Минхёку совсем близко и заглядывает прямо в глаза. От этого вообще страшно становится невыносимо, но надо держаться.       – Пришёл, чтобы убить меня? – спрашивает человек своим хриплым голосом.       Минхёк нервно сглатывает, но не собирается отступать. Не сейчас. Он хмурится и с ненавистью смотрит в ответ.       – Да.       Человек не меняется в лице. Лишь в его пронзительном взгляде мелькает что-то усмехающееся. Но с вызовом подаётся вперёд и произносит:       – Ну давай, ударь меня.       Минхёк замирает на месте, но быстро соображает, что нельзя показывать ему свой страх. Такого он не ожидал, но сейчас, здесь и с ним – такие отговорки не более чем пустые мысли. Как говорится, «глаза боятся, руки делают», мысленно убеждает себя Хёк, делая глубокий-глубокий вдох.       Он замахивается рукой, но вместо удара просто бьёт воздух. Супер. Человек успевает моментально, словно профессиональный ниндзя, уклониться и сам хватает Хёка за вытянутую руку. Тот от неожиданности теряет контроль над своим телом, что позволяет «белому» ударить его в живот. Минхёк чувствует боль и тут же хватается за живот свободной рукой, но не успевает и осознать что-либо, как уже оказывается лежащим на земле. Тёмный асфальт обдаёт лицо холодом.       Реакции хватает, чтобы быстро подняться. Человек оказывается уже сзади и готов ударить со спины, но Минхёк ловко разворачивается и уворачивается от удара, умело хватая соперника за запястье и сильно сжимая его. Потом бьёт коленом в живот. Главное – действовать внезапно. Только, кажется, на Господина это совершенно не работает: ему не становится больно; наоборот, он вырывает руку и ловко отталкивает Хёка. Но сдаваться нельзя, думает последний. Да и к тому же, старые умения из тренировок боевых искусств, к счастью, дают о себе знать. Он использует отвлекающий манёвр, давая знать белому, что готовится напасть с правой стороны, и тот тут же принимает боевую готовность. Но Минхёк моментально меняет направление и резко захватывает того со спины, после чего разворачивает к себе и прижимает к перилам моста, попавшимся под руку.       Мимо неожиданно проносится машина, но она не останавливается. Кажется, её водителя совершенно не волнует происходящее в свете фонаря на этом мосту.       Минхёк со всей силы, которая у него только есть, прижимает соперника к перилам. Там, внизу, шумно плещется вода. Картина жутковатая, особенно для человека, который над этой водой нависает. Хотя, Минхёк не может точно предположить, страшно его сопернику или нет. Ему не до этого; надо как-то избавиться от него, но не убить. Не успевает Минхёк ничего толком предпринять, как человек тут же со всей силы вырывается и наносит неожиданный удар ногами.       Он отталкивает парня на землю. К Минхёку резко приливает ощущение слабости, как будто все силы мигом покинули его. Асфальт царапает и без того повреждённые ладони. Такое чувство, что все происходящие события упрямо диктуют Минхёку сдаться. Между тем, белый победоносно запрокидывает головы и останавливается в паре шагов от Хёка.       Он присаживается на корточки ровно напротив парня. Своим полным насмешки и гордости взглядом заглядывает в чужие глаза. Минхёк начинает думать, что ему действительно сейчас лучше сдаться, и даже решает, что это хорошо, что он хотя бы не сдался без боя. Только сейчас он осознаёт, как же вокруг всё-таки тихо, будто уже опустилась на землю глубокая ночь.       – Ты совершил две ошибки, парень, – вдруг произносит Господин.       Минхёк тяжело дышит, и чувствует, как ещё чуть-чуть, и точно руки перестанут держать. У человека интонация непонятная, странная; но одно ясно точно – он ощущает себя победителем в этой битве. Выдержав недолгую паузу, он продолжает:       – Во-первых, ты себя переоценил.       Господин наклоняется чуть ближе, а Минхёк слегка подаётся назад. Становится не по себе, подкатывает остро ощутимый страх. Чем-то это всё должно кончиться, и явно не в пользу Хёка.       – Во-вторых, ты выбрал не того противника.       Он встаёт на ноги и выпрямляется во весь свой рост. Минхёк на него не смотрит; он осознаёт, что они дрались на равных, без оружия. Но даже так он проиграл. А этот псих ещё и роется в кармане в поисках чего-то, чем, очевидно, собирается покончить с Хёком. Стрёмно.       – Я думал, ты умный, – снисходительно произносит Господин. – Ты должен был пойти правильным путём.       Нож в его руках отблёскивает яркие белые блики фонаря. Если от этого ножа Минхёку предстоит умереть, то он готов смириться с подобной участью. В конце концов, он не чувствует ничего, кроме отчаяния. Руки, как назло, бессильно опускаются на землю против воли.       Господин взмахивает ножом, и, кажется, уже готов использовать предмет по назначению.        В эту секунду приливает резкий страх и Хёк с трудом отползает назад. Хотя мысленно он уже успел попрощаться со всеми, кого знал, физически он всё ещё испытывает страх и готов защищаться. Наверное. Правда, сил на это уже практически нет.       – Я даю тебе последний выбор, – самоуверенная интонация и слова Господина режут по ушам. – Посмотри на нож в моей руке.       Минхёк переводит взгляд на нож. И секунды хватает, чтобы как следует на него насмотреться. Наконец, человек самодовольно и в приказном тоне заключает:       – Либо я убью им тебя, либо ты убьешь им нашу жертву.       «Нашу». Минхёк кривится от этого слова. «Нашу жертву». Полный пиздец. Он мысленно признаёт текущую минуту самой страшной и ужасной в своей жизни. Обстановка накаляется до предела. Если под жертвой Господин имеет в виду Мунбину, то тут даже думать нечего.       Минхёк отрицательно мотает головой.       Нет.       Уже становится не так страшно и по-острому стрёмно. На смену тревоге приходит безысходность, смешанная со смирением. Так или иначе, идти надо до конца. Сегодня на мосту кто-то из них двоих умрёт. И этот кто-то, скорее всего, Минхёк.       Но Минхёк не может нарушить своего обещания. Он не может убить кого-то. Он не может стать убийцей, и если он не может избавиться от главного врага и даже защитить Мунбина – то, возможно, не так уж и жалко умереть прямо сейчас. Каждый получает то, что заслуживает.       – Что ж, я дал тебе выбор, – пожимает плечами Господин и в очередной раз взмахивает ножом.       Минхёк уже перестаёт даже слышать стук собственного сердца, до сих пор так громко отдающийся в ушах. Всё. Уже не страшно, не тревожно, уже можно быть готовым принять свою участь. А надеяться на чудо – совсем не прерогатива Минхёка. Бе-зыс-ход-ность.       – Приготовься к смерти! – кричит Господин.       Он замахивается ножом. Всё происходит, как в замедленной съёмке. Минхёк зажмуривает глаза и не пытается ничего сделать. Мысленно он уже на том свете, осталось только ощутить резкую и жгучую боль от ножа, вот-вот вонзающегося в грудь.       Но спустя несколько секунд так ничего и не происходит. Более того, Господин внезапно и неестественно замолкает. Минхёк слышит какой-то странный звук, но осознание происходящего уверенно обходит его стороной. Взгляд Господина так и замирает в удивлении и становится пустым.       Тело падает на землю. Теперь хватает только одной секунды, чтобы понять, что он мёртв. Его убили. Из горла вытекает алая струя крови.       Минхёк медленно поднимает тяжёлый взгляд вверх. Именно там, впереди, и стоит человек, только что убивший Господина. С окровавленным ножом в руке и злым выражением лица.       Мунбин.       Это Мунбин.       Минхёк быстро моргает несколько раз, не веря своим глазам. Но реальность такова, какова она есть. Это именно Мунбин. Он держит в руке нож и смотрит вниз, на Господина, при этом тяжело дыша.       Минхёк встряхивает головой, жмурит глаза. Но картина перед ним не изменяется. В воздухе повисает немое удивление. Как? Что? Почему?..       – М-Мунбин?..       Он едва выдавливает из себя эти слова. Хёку до сих пор хочется верить, что это просто иллюзия, ему показалось. А может, он уже мёртв, попал на тот свет или же всё происходящее – воображение его умирающего мозга.       Но чем больше Минхёк вглядывается в Мунбина напротив, тем отчётливее он понимает, что всё-таки это всё правда. Последний, между тем, выглядит как-то обречённо, и, хотя его лицо выражает гнев, в то же время в глазах мелькает сожаление. Мунбин отстранённо бросает нож возле тела Господина. Потом, не глядя, идёт в сторону Минхёка. Тот напрягается, готовится к атаке вопросов или наоборот атаке объяснений, которые его мозг, вероятно, пока не готов принять и в полной мере осознать.       Но Мунбин ничего не говорит и даже на него не смотрит; он выглядит так, будто только что совершил преступление и теперь пойман полицией, но смирился со своей судьбой. Бин лишь останавливается возле Хёка, всё ещё не глядя на него, и присаживается рядом. Теперь они оба оказываются напротив Господина, безмолвно лежащего на земле.       Мунбин громко и облегчённо выдыхает. Минхёк бросает на него осторожный взгляд; Бин больше не злой, не растерянный, а наоборот, выглядит уверенным. Будто идеально выполнил ту работу, что задумал. Он снова с облегчением выдыхает, вскидывает руки и ложится на спину на холодный асфальт позади себя. Прикрывает глаза.       Минхёк продолжает смотреть на него. В голове вертится много вопросов, но язык никак не поворачивается их озвучить. Будто они оба, он и Мунбин, одновременно потеряли способность говорить. А последний еще, видимо, считает, что Минхёк должен итак всё понять.       Над головой простилается тёмное ночное небо, однако, не полное звёзд. Маленькие белые точки едва виднеются то ли из-за облаков, то ли из-за городского дыма, навеянного с противоположного берега.       Напряжения, которое, очевидно, должно сейчас витать в воздухе, практически не чувствуется. Хёк и Бин оба ощущают себя так, будто они приговарены к смертной казни и ничего уже не изменить. У первого, тем не менее, остаётся еще много вопросов, задать которые довольно сложно. Он вполоборота глядит на лежащего рядом Мунбина.       – Т-ты как... Как ты... – бормочет, – как т-ты узнал, что я здесь?       Мунбин вглядывается в ночное небо, мрачно нависающее над головой. Кажется, он в очередной раз вздыхает, и в этом вздохе чувствуется что-то тяжёлое и усталое.       – Я просто вызвал такси и увидел по пути сломанный автобус, – отвечает он так, будто это ничего. – Не трудно было догадаться, что ты пойдёшь к мосту. А по счастливой случайности тут оказался и этот псих.       Бин слегка улыбается. Минхёк ловит себя на мысли, что он рад наконец-то слышать его голос. Ситуация отчасти проясняется. Хёк снова чувствует невообразимую усталость. Он, как и Бин, ложится на спину назад себя. Теперь они оба смотрят на ночное небо.       – Но как ты понял, что надо делать? – Минхёк тут же озвучивает вопрос, возникший в его голове.       – Гёун мне всё рассказал, – бросает Бин.       Минхёк от удивления распахивает глаза, но никто, конечно же, этого не замечает. Да и Бин бы тоже не подумал, что Минхёк удивляется, если бы не так хорошо его знал.       – М-мне тоже Гёун рассказал... – ошарашенно протягивает он.       Мунбин слабо, но искренне усмехается.       – Он совсем не таким оказался, как мы думали, да? – спрашивает с улыбкой.       Холодный ветер свистит и обдувает волосы. Белый яркий свет фонаря слепит Минхёку глаза. Что-то непонятное, молчаливое повисает в воздухе; чувствуется, будто время остановилось.       – Ты как? – спрашивает Минхёк, и это звучит очень обыденно.       Мунбин тихо смеётся.       – Руки до сих пор дрожат, – произносит он.       Его смех похож на защиту. До Минхёка резко доходит осознание, что довольно странно вот так лежать на асфальте на мосту – вдруг кто-то мимо проедет, мало ли что подумает. Он внезапно поднимается на ноги. Мунбин тоже инстинктивно начинает шевелиться и вставать, даже не задавая вопросов.       – И что нам теперь делать? – спрашивает Хёк, параллельно отряхивая свои штаны.       Мунбин нервно сжимает края своей футболки, между тем иронически улыбаясь.       – Ждать полицию, наверное.       Минхёк особо ничего другого и не ожидал услышать. Вновь наступает тишина, которая в чём-то успокаивает и умиротворяет. Надежды на что-либо хорошее нет; может, именно это и вызывает на лице Мунбина обречённую ироничную улыбку. Он, хотя бы, спас Минхёка.       Дорога пустует. Слова Бина «ждать полицию» эхом отдаются в голове. Сначала приедет полиция, если, конечно, её кто-то вызовет, а кто-то наверняка это сделает. Потом их обоих заберут в участок, где проведут допрос. Затем ещё всякие разбирательства, а Мунбину, должно быть, придётся нести ответственность, ведь сейчас он самый настоящий преступник... Да и Минхёку, вообще-то, тоже придётся много чего объяснять, и то не факт, что поверят...       – А может, не будем? – тихо и неуверенно предлагает он, бросая осторожный взгляд на Мунбина.       Тот снова вздыхает, складывая руки на поясе, несколько секунд раздумывает, едва заметно кивает каким-то своим мыслям в голове, и пожимает плечами.       – Пожалуй, соглашусь, – произносит он.       – Тогда... – Минхёк медленно переводит взгляд на лежащее под ногами тело. – ...Нам лучше как можно быстрее уйти?       Мунбин кивает. Он выглядит очень нервным и встревоженным, но изо всех сил старается победить страх улыбкой и насмешкой над самим собой.       – Именно.       Не раздумывая ни секунды дольше, они оба уверенно шагают вперёд. Но не успевают они покинуть мост, как Минхёк резко останавливается. Мунбин останавливается через пару шагов и с непониманием оборачивается на него.       – Что? – спрашивает.       – А если его слуги вычислят, кто это сделал? – настороженно спрашивает Минхёк, пронзая взглядом старшего.       И правда. Если они узнают, кто убил их главаря, то Мунбину не сдобровать. Но.       – Каким образом они узнают? – спрашивает Мунбин. – Вряд ли они умеют использовать отпечатки пальцев. Да и камер здесь нет.       – Лучше перестраховаться, – не задумываясь выдаёт Минхёк.       По его сосредоточенным глазам Мунбин понимает, что спорить бесполезно. Вот только чего именно тот хочет – не совсем понятно.       – И что ты предлагаешь? – спрашивает Мунбин, нервно метая взгляд по сторонам.       Минхёк задумывается. С сосредоточенным выражением лица опускает голову. Но идей не приходит.       – Не знаю...       Мунбин выдерживает недолгую паузу, пристально смотря Минхёку в глаза. Потом отводит взгляд куда-то в сторону и вздыхает. Собирается с силами.       – Ладно, – кратко бросает он.       Минхёк поднимает на него вопросительный взгляд и вскидывает брови.       – Я с этим разберусь, – продолжает старший. – А ты иди.       Он возращается к тому самому месту, где несколько минут назад убил Господина. Минхёк провожает его взглядом, но уходить не собирается.       – Что ты будешь делать? – спрашивает он встревоженно.       Мунбин ухмыляется себе под нос, делая такое выражение лица, будто Минхёк и сам должен был догадаться.       – Просто иди вперёд и, желательно, не оборачивайся, – просто говорит он. – Я догоню.       Минхёк неверяще смотрит на него. Замечая этот взгляд, Мунбин с лёгкой улыбкой на лице кивком показывает Минхёку идти. Он улыбается так тепло, что младшему даже кажется, будто сейчас не происходит ничего страшного. Будто это обычная ситуация, какая-то мелкая проблема, которую Мунбин обязательно с лёгкостью разрешит – а иначе и быть не может.       Не желая потерять это чувство, Минхёк последний раз бросает взгляд на Бина, прежде чем нерешительно отворачивается. Он сначала неуверенно шагает вперёд, но потом ускоряется, пока наконец совсем не уходит из освещённой мостовым фонарём зоны.       Мунбин остаётся позади. Пожалуй, единственный, кто знает обо всём этом, помимо Минхёка. Ну, люди как ведь говорят? Вместе нужно пережить и хорошее, и плохое. И прогулки по парку под летним солнцем, и убийство своего заклятого врага на мосту. Как бы странно и неправильно это было, Минхёк искренне надеется, что теперь-то их с Мунбином связывает довольно много, и друг от друга им так просто не уйти. Это... хорошо?       Несомненно. Это очень хорошо. Минхёк чувствует, как внутри у него что-то меняется. А ещё наконец замечает, что слегка, совсем слегка, хромает на одну ногу. Потому, хоть ему и кажется, что он идёт чуть ли не бегом, на деле же он всё никак не может дойти до этого дурацкого перекрёстка. Тёмное небо над головой сгущается, но парень думает, что гораздо лучше переживать это всё вот такой вот беззвёздной ночью, нежели каким-нибудь ясным летним днём.       В голове проносятся одно за другим события прошедшего дня. В конце концов Минхёк теряет их последовательность. Сначала он вспоминает о том моменте, когда узнал всю правду от Гёуна, потом неожиданно переговоры с Мёнджуном по плану примерения Донмина и Санхи. Потом вдруг вспоминает, как на этом чёртовом мосту его чуть не убили, и ещё эта машина, из которой пришлось бежать, да и родители... Интересно, что сейчас с ними?       Может ли Минхёк считать, что они с Мунбином их спасли? Будут ли мама и папа освобождены от всех своих прежних «обязанностей»? И если будут, то скажут ли они своему сыну спасибо?       Мысли перемешиваются и вертятся по кругу в голове, когда Минхёк останавливается на перекрёстке. Он не решается обернуться и думает подождать Мунбина здесь. Конечно, что именно сделал с телом Мунбин, он догадывается – это же мост, как никак. Но вопреки обстоятельствам его утомлённое сознание занято сейчас совсем другими мыслями.       Он думает о том, когда всё успело стать таким. В смысле всё стало таким. Что изменилось в его жизни. Ведь ещё и год назад, прошлым летом, он и представить себе не мог, что в его жизни что-то изменится.       А началась всё это именно в тот весенний день, когда он пришёл в этот дурацкий медицинский. Дурацкий ли? Он встретил там Санху, блещущего высокомерием, умного и заботливого Джину, Донмина, сначала бывшего всем врагом, и яркого, словно солнце, Мёнджуна. Но самой главной встречей была, однозначно, встреча с Мунбином.       Тогда начало появляться что-то новое, какие-то новые, незнакомые чувства. Не было ни дня, когда он не думал о Мунбине. Каждый день отзывался внутри чем-то новым, захватывающим. Не было больше прежней скуки и тоски.       Минхёк думает, что всё изменилось. Ночь опускается гладким покрывалом, заставляя веки тяжелеть. Куда идти дальше – домой?.. Впрочем, неважно. Минхёк чувствует облегчение в глубине души, будто тяжёлую ношу, преследовавшею его двадцать лет, сняли. Как камень с души. Хотя он принимал своё положение как должное, и привыкнуть к новой жизни будет сложно, Минхёк всё же чувствует себя как никогда счастливым.       А новая жизнь непременно наступит. Она уже началась. Ещё тогда, когда Минхёк встретил Мунбина. Но только сейчас, в тот самый момент, когда не будет больше тайн и загадок, и клеймо загадочной семьи можно легко снять, это ощущается острее всего. Опять же, всё благодаря Мунбину.       Всё только начинается. Начинается настоящая «золотая пора». Теперь Минхёк не будет беспокоиться о каких-то посторонних вещах, теперь можно всего себя посвятить Мунбину, без остатка. Теперь даже мысли просветляются, будто в давно заброшенный тёмный подвал впервые за долгое время проник яркий луч солнца. Минхёк чувствует слабость во всём теле, хочется просто лечь и заснуть – и проснуться в новой жизни.       Теперь всё будет по-другому.