Повествование идёт от лица Адриана
Кто же мог подумать, что совсем недавно я видел твое личико таким счастливым, а сейчас твое тело дрожит от холода. Что же случилось с тобой, Мари? Неужели я причина всех твоих бед? Только от этой мысли у меня внутри всё сжимается, кажется, моё сердце больше не бьется. Эта глупое таскание за тобой уже кажется тяжким бременем. Я сломал тебя. Сломал твоё существование. Некогда былую яркую улыбку. Сейчас мне хочется прижать тебя к своей груди, не смотря на море противоречий и океан разочарований в самом себе. Я лишь прошу, верь мне, я не желал тебе зла. Никогда… Верь мне, и я накажу тех, кто сделал это с тобой, моя маленькая, хрупкая девочка. Я люблю тебя, Маринетт. Хотя мне самому сейчас кажется, что ты не достойна услышать эти слова от меня. Тебе нужен тот, кто… Я не знаю… Тот, кого будешь любить ты. Я люблю тебя и готов ждать пока ты ответишь мне тем же…***
Все утро я просидел у постели. За это время Маринетт практически не шевелилась, и мне настолько становилось страшно за неё, что иногда я приближался к её лицу, чтобы услышать тихое дыхание, которое меня успокаивало. Сквозь шторы пробивались первые рассветные лучи. Я встал с колен и подошел к подоконнику и тихонько раздвинул занавески. Легонько усмехнулся, когда солнце попало мне в глаза и мне пришлось сощуриться. Всё-таки, весна — это прекрасно. Я посмотрел вниз. Ветер тихонько перебирал едва проснувшиеся листья. Парижане потихоньку меняли теплую одежду на более легкую. С наступлением весны мне хотелось жить.***
Время ушло далеко за десять. Я уже как несколько часов должен был быть на учебе, но словно прикованный сидел у кровати Маринетт. Я не отходил от неё, боясь, что за это короткое отлучение с ней может что-то случится. На удивление мой куратор даже не написал мне, но и это было к лучшему. Сейчас мне не хотелось говорить ни с кем, кроме Дюпен-Чен… Словно почувствовав, что я думаю о ней, она медленно распахнула глаза. Несколько минут приходила в себя, а после попыталась встать. Одеяло всё также обволакивало её тело коконом, волосы были растрепаны, а лобик чуть морщился. Это была настолько милая картина, что я засмотрелся на девушку. — А-Адриан? — несколько раз произнесенного моего имени, и я понял, что наглею, когда так пялюсь на неё. — Как ты себя чувствуешь? — она свела бровки, недоумевая. Неужели она не помнит, что случилось вчера? — Где Алья? Этот вопрос ввел меня в такой ступор, что до меня не сразу дошло, Аля — наша общая подруга. Да и её я не наблюдал сегодня утром рядом с Маринетт на лавочке. Интересно, что же такого могло случиться у Сезар, что после пережившего Дюпен-Чен волновалась не о себе, а о одногруппнице. — Она не выходит на связь уже несколько дней… Я так переживаю за неё… Меня словно окатили ледяной водой. Почему Нино ничего не сказал мне? Но если бы Алья пропала, то Ляйф уже бы всех на уши поставил. Значит, либо он не знает о случившемся, либо же он задействован в этой пропаже. — Прошу тебя, не переживай. Я всё узнаю, — я сел на край кровати, а Маринетт неосознанно отодвинулась ближе к стенке, — Как ты себя чувствуешь? — Быть честной, не очень… Морозит и кушать хочется… — Отдыхай, сейчас я чего-нибудь придумаю.***
Через двадцать минут я приготовил какой-никакой завтрак. На белой тарелке лежала глазунья и нарезанные овощи — единственное, что я нашел в холодильнике. Я поставил её на небольшой поднос, на котором уже стоял горячий зеленый чай. Я достал небольшие ножки деревянного подноса и поставил его на кровать. Маринетт неловко улыбнулась, беря из моих рук тарелку. Она довольно быстро съела всё содержимое, словно куда-то торопилась, или боялась, что у неё отнимут пищу. — Не торопись, а то подавишься, — она сглотнула ком еды, и потупила глаза в одеяло. Я сказал что-то не то? — Прости, я просто… очень голодна… Несколько минут мы сидели в тишине. Почему-то я не верил её словам. Не похоже это на голодного человека, больше на загнанного, истерзанного чьими-то сомнениями. Словно ей угрожали. Мои мысли смыкали крепкие цепи негодования, хотелось узнать, что же такого произошло. Но я понимал, что Мари мне ничего не расскажет. Я поднялся, стараясь скрыть ладони, сжимающиеся в кулаки. Подошел к шкафу и достал большое махровое полотенце. Затем развернулся, и скрывая едва нервные пальцы, положил ткань на край постели. — Я думаю тебе нужно сходить в ванную и расслабиться. Я, честно, не знаю, чем вы пользуетесь, но там в ящиках можешь посмотреть какие-нибудь баночки, — я неловко усмехнулся. Да, глупый вышел диалог… — Я попозже, спасибо… Дюпен-Чен отложила тарелку и снова уткнулась в одеяло отворачиваясь к стене. Видимо, сейчас она пока не готова к разговору. Я взял поднос и унес его на кухню. Мари затихла и, видимо, уснула. Я же налил себе крепкого чаю и сел за стол. Я догадывался, что у Маринетт было жесткое воспитание, ведь у меня было такое же, но отец никогда не выгонял меня на улицу. Сабина — взрослый человек, но ведет себя словно ребенок. Неужели она выкинула свою дочь, как сломанную игрушку, которая перестала нравиться? А если это не самое жестокое, что она с ней делала? Что если Маринетт избивали? Тогда это может объяснять её замкнутость и испуг при каждом резком звуке. Чёрт, неужели всё намного сложнее, чем кажется?***
Ближе к вечеру Мари проснулась и, стеснительно спросив у меня разрешения, прошла в ванну, подхватив полотенце и мою футболку, которую я ей любезно выделил на первое время. Через несколько минут я услышал слабые звуки воды. Я затряс ногой, пытаясь судорожно вспомнить не оставлял ли никаких острых предметов в ванной. Мало ли что ей в голову может прийти… Надо бы проверить её тело на порезы… Но что я буду делать, если это действительно так? Побегу выяснять всё у её матери? Бред! В ванной раздался лязг металлического удара. Я подскочил со стула, мгновенно подлетая к двери душевой комнаты. Моя рука уже опустилась на дверную ручку, как из-за двери вдруг раздался ещё один удар. — Маринетт! Всё хорошо? — звук воды прекратился. — Д-да! Прости! — приглушенно послушалось с той стороны деревянной баррикады, — Я случайно уронила стакан, а за ним полетели ещё несколько. — Ничего страшного! Ты себе ничего не повредила? — Нет! Я цела, — я услышал, как вода вновь начала биться о кафель и решил оставить девушку наедине со своими мыслями. Когда это со мной произошло? Когда я начал что-то чувствовать к этой юной, хрупкой девочке? В жизни не поверю, что это из-за той вечеринки. Да, там была не «часть» Маринетт, а она сама. И её образ меня тогда и зацепил. Но влюбился то я в неё… В маленькую девочку, что становилась настоящим демоном, когда только касалась моих губ. В её большие голубые глаза и милую улыбку. Маринетт стала первой девушкой, к которой меня тянет. Почему-то именно её хочется сгрести в охапку и никогда не отпускать от себя. Всегда оберегать и любить… «Остановись, Адриан, — я дал себе мысленную оплеуху, — она может не понять твоего энтузиазма к её персоне. Не торопи события. Всё будет, но не сразу.» Через несколько минут Дюпен-Чен вышла из душа. На голове было белое полотенце, прячущее темные пряди. На теле удобно располагалась широкая футболка, больше походящее на платье. Я перевел взгляд на её ноги с темными леггинсами и заметил её худобу. Да куда вообще смотрят правоохранительные органы? Почему её мать ещё не лишили родительских прав? — Кушать будешь? — я встал со стула, уступая место Маринетт. — Если можно, я бы приготовила сама. Я не очень доверяю доставкам, — я усмехнулся про себя. Как им можно не доверять? Это быстро и удобно. Но у каждой семьи свои устои. — Что найдешь в холодильнике — всё твое! Распоряжайся, — девушка хихикнула, проходя мимо меня к полупустой технике. — Не густо, конечно, но работать есть с чем, — Дюпен-Чен достала какие-то продукты и встала к плите. Я сидел и наблюдал за ней. Неужели после такой моральной травмы она спокойно может продолжать жить дальше, даже не показывая своей боли другим? А может она бы показала, если бы я был бы близким для неё человеком? Смогу ли я добиться её доверия? — Адриан? — тихо позвала меня она и я поднял голову. — Мы перешли на имена? — я не смог сдержать себя, и мягко прикольнул её. — Да, — не очень уверенно сказала Маринетт, — Я хотела сказать тебе спасибо, за то, что ты сделал для меня. Правда, я очень ценю твою доброту, но понимаю, что долго не могу причинять тебе неудобства. Просто скажи, когда мне стоить съехать и я сразу, клянусь… — Ты меня не теснишь, не переживай. Я большую часть времени нахожусь не дома, просто сегодня, на удивление, у меня свободный график. Я врал. Врал, смотря в её глаза, где потух огонек. Она не верила мне, и я чувствовал это. У меня каждый день столько дел, что порой кажется, что я не простой подросток восемнадцати лет, а тридцатилетний бизнесмен. Сегодня нужно было разобраться с документами на учебе и съездить в офис, но я сидел рядом с Мари, пытаясь излечить её горе своим присутствием. — На счет оплаты я не знаю, у меня сейчас нет денег, но я могу выплатить по частям! — Ты себя слышишь? Что ты за глупости говоришь? Я не собираюсь брать с тебя деньги, Маринетт. И больше не поднимай эту тему до того момента, пока тебе не станет легче! — Я здорова, Адриан. И я не хочу неопределенностей… Так что, пожалуйста, озвучь мне цену моего пребывания здесь. — Ладно, — я сел обратно на стул, — твое общение. Я хочу дружить с тобой, если ты позволишь. Если же нет — твое право. Выгонять я тебя не буду. Комнату поглотила тишина. Я слышал биение своего сердца и ножик, что ритмично нарезал какой-то овощ. Интересно, если я встану и уйду прямо сейчас, она остановит меня? Я перевел взгляд на электронные часы, показывающие ровно девять. Поздний ужин был плох для питания модели, но сейчас мне было всё равно. — Я… Я почти не помню того, как она вышвырнула меня из квартиры, — вдруг начала Маринетт, — Да и вообще это началось так давно, наверное, с подготовительной дошкольной группы. Мама всегда говорила, что я должна быть лучшей во всем. Должна быть умнее, выше, ловчее, быстрее других. Мне было сложно, честно. У меня была единственная мотивация — не расстроить маму, ведь она и так была опечалена уходом отца из семьи. В начальной школе она впервые меня ударила, потом долго извинялась за это, но как говориться «прошлое не забыть». С каждым днем её выражение лица по отношению ко мне становилось всё холоднее, а рука жёстче. Я смотрела на её обиду на отца и понимала, что она ненавидит меня за его успех и похожесть на него. Я была её личной марионеткой, чтобы похвастаться другим, мол «дочка медалистка, призерка, чемпионка». Но я не хотела быть такой. Я в тайне от неё читала романы и надеялась на принца с белым конем, который бы забрал меня от злой матери. Но чуда не происходило. В один день она нашла эту книжку и ударила ей мне по затылку, а затем заставила меня смотреть как она рвет её на части… Мама постоянна пыталась доказать что-то кому-то. Что она превосходная мать и карьеристка, что может справиться и без мужчины. Но я действительно не понимала и не понимаю, зачем обманывать саму себя. Ведь на людях ты счастливая женщина, а дома ревешь в подушку от безысходности… Когда она поняла, что отцу всё равно на её выходки, она переключилась на меня. Тогда её обиды стали больше, а побои сильнее. Я была вынуждена ходить в балахонистой одежде не только из-за прихоти матери, но и чтобы скрывать гематомы… Я сидел с открытым ртом и смотрел на её опущенные плечи. Маринетт только что рассказала мне историю её жизни. А я просто сижу за её спиной и молчу, словно она разговаривала со стеной. Я тихо поднялся и медленно подошел к ней. Мари развернулась, но её глаза до сих пор смотрели в пол. Я не знал, что делать дальше. Как её успокоить? А если ей и вовсе не нужны слова поддержки? Мгновение и хрупкое тельце оказалось в моих объятьях. Так правильно. Я услышал, как она прошептала «спасибо» и уткнулась носом мне в грудь. Я хочу быть для неё опорой. Хочу, чтобы она была моей поддержкой. Хочу быть с ней… — Прости, что я вывалила на тебя всё это, я не должна была… — Тихо, Мари… — я поднял ее голову за подбородок, а после легонько прикоснулся к её лбу губами. Я позволил себя эту наглость, не зная, что она окажется правильной. Всего несколько секунд мне понадобилось, чтобы понять, что у девушки поднялась температура. Губы обдало жаром, и я с испугом отодвинулся от неё, заглядывая в глаза. — У тебя жар, Мари! — Дюпен-Чен покачала головой, стараясь не выдавать болезнь. — Я просто… Перенервничала. Садись, ужин готов. Но я даже не посмотрел на тарелки с едой. Мягко отодвинул девушку от себя, я прошел к шкафу где хранилась аптечка. Выудив оттуда градусник я положил его в ладонь Маринетт. — Мерь, — она отрицательно покачала головой, — Мерь, говорю! И ей ничего не оставалось как смириться и засунуть прибор в подмышку. Она вновь опустила голову. Я подсел к ней, беря её за руку. Такой, казалось, нечего не значащий жест, но в этот момент во мне проснулось миллионы белых бабочек. Они порхали по всему телу, вызывая все больше эндорфинов. — Ого… — Мари достала градусник, пытаясь рассмотреть цифры, — Тридцать семь и девять… — Так, — я встал со стула и взял у Маринетт электронный прибор, — ложись в кровать. Я сделаю тебе горячего чая и посмотрю какие-нибудь лекарства. Главное не нервничай. Она покорно кивнула и залезла в кровать, укутываясь в одеяло. В голове было лишь одно — нарастающая паника. Я редко болел, а если такое и происходило, то меня всегда лечили самые лучшие врачи в Париже. И вот сейчас поздним вечером я один с болеющим человеком, без нужных лекарств и даже без рецепта от врача. Конечно, были круглосуточные, но они находились не во всех районах, да и без рекомендации врача в наших аптеках тебе мало что выпишут, в большинстве все лекарства идут только по рецепту. Я вздохнул, слыша тихое сопение. Не дождалась. Взяв в шкафу запасное постельное, постелил себе кровать на полу. Надо же! Модель сея Парижа спит на полу! Да кому расскажешь — не поверят! Потушив свет настольной лампы, я лег на импровизированную кровать. И отгоняя все мысли прочь, закрыл глаза.***
Утро началось сумбурно. Я даже не понял, как всё закрутилось. Сначала Маринетт пожаловалась на то что ей плохо, а затем её стошнило. Мысли спутались в один клубок, что словно туман пеленал разум. Смутно помню, как набирал номер скорой. Как в панике прижимал её к себе, как каждую минутку проверял её горячий лоб. Мне было страшно, мне казалось, что время идет на секунды. Наконец-то я услышал спасительную сирену. Я положил Мари на кровать и быстро спустился вниз в подъезд, чтобы впустить скорую. Такое ощущение, что врач никуда не торопился, и медленно шагал сначала до лифта, затем и до квартиры. Мне хотелось прикрикнуть на него, но я понимал, что не могу этого сделать. Когда мужчина распаковал свой ящик с аптечкой, я присел рядом и смотрел за его действиями. Сначала он померил температуру, померил давление и посмотрел горло. — Обычная простуда, но с завышенной температурой, — сделал он свой вердикт. — И что делать дальше? — Так, температура тридцать восемь и пять, — врач не обращал внимания на мой вопрос, записывая данные в бумажку, — Я выпишу Мисс Дюпен-Чен жаропонижающее, и сироп от кашля. Если температура не спадет, вызывайте скорую, они вам выпишут рецепт на антибиотики. Вроде всё, — мужчина всучил мне длинный рецепт, а после закрыл свой чемоданчик и уже стал уходить. Встав так, чтобы Маринетт не видела, я дал врачу несколько купюр. Дорогое нынче во Франции лечение. Дюпен-Чен не должна знать, что я столько на неё потратил, а то потом ещё будет пытаться вернуть эту сумму. «Знает же, что не возьму.» Я усмехнулся своим догадкам и еще раз проверив состояние Маринетт, взял рецепт и направился в аптеку.