Цветущий ликорис: вторая жизнь

      Просыпаться и открывать глаза откровенно не хотелось: мне было хорошо и уютно. Недостатком было то, что у меня с видимым усилием получилось сжать пальцы в кулак, настолько мое тело было слабым.       Я чувствовала, как кто-то копошился в моих волосах, чувствовала размеренные поглаживания расчески и это расслабляло, еще больше нагоняя сонливость. Кто-то нежно касался моей щеки, обводил моих губ, заставляя почувствовать насколько они потрескавшиеся. Все эти прикосновения были легкие, как крылья бабочки, и я не могла сдержать улыбки, чувствуя их.       Кончики пальцев, что до этого невесомо оглаживали мои губы, слегка дрогнули, а потом уверенно легли на мою щеку.        — Я знаю, что ты уже не спишь. Открывай глаза, — скомандовали мне, больно щипая за щеку, из-за чего я болезненно охнула и тут же открыла глаза.       Напротив меня застыло широко ухмыляющееся лицо Грелля, который жадно впился в меня взглядом. Акульи зубы и пугающая улыбка определенно не были тем, что я хотела увидеть, проснувшись, но это уже давно не пугало, наоборот, заставляло улыбнуться и, протянув руку, повторить его недавний жест, огладив чужую щеку кончиками пальцев.       Рука непривычно дрожала и Сатклифф сжал мою ладонь своей, послушно подаваясь навстречу моим прикосновениям. На его губах были остатки яркой красной помады: она еще не вышла за контуры, но уже утратила свой первозданный цвет, и это буквально кричало о том, что Грелль уже давно не поправлял макияж, попросту забыв о том, что нужно посмотреть в зеркало.        — Доброе утро, — хрипло вырвалось из меня, но я постаралась отвлечь его улыбкой. — Давно ты здесь?        — М-м-м, час, наверное, — неуверенно протянул жнец, — Но это не важно! Мадам, что за вид?! Я прихожу к тебе в комнату — тебя нет! Прихожу сюда — вижу тебя и, о Боже, лучше бы я этого не видел! Ты выглядишь ужасно!        — Твой внутренний эстет в ужасе?        — Он корчится в предсмертной агонии! Уверен, если бы я был смертным — меня хватил бы удар! — тут же подхватил Грелль, заставляя меня улыбнуться еще шире. До чего же он умилительный! — Ужасно, просто ужасно — я думал, что меня кто-то опередил и забрал твою пленку воспоминаний!        — О, это было бы ужасной потерей для тебя, — понимающе протянула я, поправляя его очки. Цепочка с черепками задорно звякнула.       Разговаривать с Сатклиффом о собственной смерти было привычно и совсем не страшно. Думаю, благодаря ему я вообще перестала переживать на счет того, что моя жизнь, рано или поздно, обязательно закончится. Чего бояться, если Смерть — твой друг, поддержка, родственная душа и вторая половинка? Чего бояться, если последним, что я увижу, будет лицо «алой жницы»?       Грелль продолжал что-то говорить о моем внешнем виде, отпустил мою руку и сел сбоку, продолжая расчесывать мои волосы. Мне нравилось заплетать его, нравится, что он заплетает меня и, наверное, ему тоже, потому что Грелль Сатклифф не делает то, что ему не нравится.       Я только сейчас заметила, что сверху я еще была укрыта собственным алым плащом, который я давала ему поносить.       Заметив мой интерес, Грелль тут же забрал пальто, надел на себя и это выглядело так естественно, будто он делал это всю «жизнь».        — Я когда зашел сначала не узнал тебя, — вдруг начал он, поправляя рукава, — Бледная настолько, что сливалась с простынями на кровати, с кругами под глазами, с тонкими потрескавшимися губами — просто кошмар. Ты бы знала, как сильно я хотел привести тебя в нормальный вид, нанеся косметику! — последнее предложение он сказал на повышенных тонах, будто подчеркивая всю важность своих слов, но спустя секунду будто бы сдулся. Опустив плечи, он продолжил, — Я бы не возмущался, если бы в таком виде предо мной предстал кто-то другой, но ты же Мадам Рэд! Цветок, львица высшего общества! А сейчас на все эти звания ты не тянешь, не выглядишь как моя Мадам.        — И поэтому ты накинул на меня красный плащ? — спросила я.       Это было откровением. Грелль никогда мне не лгал, даже когда я была уверена в обратном. «Я Бог Смерти!», — вот что сказал он в первую их встречу. Он не лгал и дальше, продолжал говорить мне правду. Это было очаровательно и так в стиле Грелля!       Я почувствовала, как губы дрогнули: то ли от улыбки, то ли от того, что невыносимо хотелось плакать. Протянула дрожащие руки и их тут же перехватил Сатклифф, плюхнувшись обратно на кровать, но этого было недостаточно: мне так хотелось его обнять, а сесть без посторонней помощи сейчас не в силах.       Легко дернула Грелля на себя, намекая на то, что ему нужно наклониться ко мне, что он тут же сделал. Его длинные алые волосы мягко окутали меня, спрятав от внешнего мира, желто-зеленые глаза будто гипнотизировали, и я с готовностью поддалась этим чарам, еще раз дергая его на себя.       Мы дышали одним воздухом: я вдыхала его выдох и, немного приподнялась, все еще продолжая смотреть в колдовские глаза.       Наверное, у всех жнецов такие губы: не холодные, как у мертвеца, но и не теплые, как у живого человека — губы Грелля точно были «комнатной температуры», потому что мои казались до невозможности горячими по сравнению с его.        — Спасибо, — шепотом сказала я, прикрыв глаза, повторно соприкасаясь с ним губами.       Благодарю, высшие силы, за то, что подарили мне его.       Отстранилась и, открыв глаза, не смогла сдержать предательского смешка,        — Дыши, — с улыбкой сказала я, смотря на оторопелого Сатклиффа, который сейчас больше напоминал мне статую.        — Жнецам не нужен воздух, — заторможено произнес он, тем не менее делая вдох.       Возможно, он еще хотел что-то сказать, но двери тихо открылись, что заставило нас двоих вздрогнуть и повернутся к ним.       В комнату вошла Рейчел, держа в руках поднос с едой, настолько внимательно смотря под ноги, что даже не заметила направленный на неё взгляд, но когда подняла голову, тут же улыбнулась.        — Ты уже проснулась! — воскликнула она, но, будто опомнившись, тут же сжалась, продолжая говорить немного тише, — Как ты себя чувствуешь?       Грелль поднялся и сел на подоконник, а на его место села сестра, ставя себе на колени поднос с, как оказалось, супом. Только почувствовав его запах, поняла, насколько была голодной.        — Чувствую себя прекрасно, но хорошо, что ты принесла поесть, — улыбнулась я, протягивая руки к своей порции, но тут же получила легкий шлепок по рукам и суровый взгляд глубоких синих глаз. Судя по всему, сегодня меня будут кормить.        — Ты выглядишь немного лучше, чем вчера. Вот, щеки покраснели, — она легко дотронулась до моей щеки, которую потрепал Сатклифф при моем пробуждении, — губы уже не сливаются с цветом лица.       Мы с Греллем одновременно хмыкнули: я — неловко, он — со смешком в голосе, вспоминая о том, что было минуту назад.       Пока Рейчел отворачивалась, я легко прикоснулась к губам, замечая на пальцах легкие красные следы от чужой помады.       Грелль был бы идеальным любовником!       Я незаметно скосила на него глаза, замечая, что он смотрит на мою руку, попутно облизываясь, стирая остатки помады со своих губ. Вообще, у меня было такое чувство, что у меня шизофрения — никого в этой комнате, кроме меня и Рейчел, нет, и слышу я голоса в своей голове. Я уже привыкла, что Грелля, если он этого захочет, не могут видеть люди, но все равно было немного странно каждый раз сталкиваться с этим, а еще немного завидно: мне бы пригодилась способность оставаться незамеченной, особенно с такой приметной внешностью.        — Вот, поешь.       Я оборачиваюсь и смотрю на Рейчел, которая протягивала ложку с супом, всем своим видом показывая, что собирается меня кормить. Ну, я не против, и так с таким тремором в руках я бы скорее разлила половину порции на себя.       Суп пах восхитительно и на вкус был такой же. Я не сдержала улыбки: это утро было прекрасным и лишь одно могло его еще больше улучшить.        — Я бы хотела увидеть своих детей, — сказала я, замечая, как дрогнули руки сестры.        — Детей?! — вскричал Грелль, чуть ли не падая с подоконника, смотря на меня ошалевшими глазами, — Их несколько?!       Но я не обратила на него внимания, заслужив на это обиженное бурчание. Мне было все равно, потому что я была сосредоточена только на реакции сестры. Рейчел никогда не умела лгать, по крайней мере мне. Единственной «ложью» было то, что она не сказала мне о своей влюбленности к Фантомхайву, но даже за это я не могу её попрекать, потому что было много намеков, которые буквально кричали о её симпатии к графу, но я их упорно игнорировала, успокаиваясь тем, что все это мне кажется.       Сестра натянуто улыбнулась и меня одолело нехорошее предчувствие.        — Рейчел? С моими детьми все хорошо? — волнение в голосе скрыть не удалось.       Я всегда была её младшей сестренкой, которую Рейчел всеми силами старалась опекать. Знаю, что временами она чувствует себя бесполезной из-за того, что я её подавляю. Мы всегда любили и опекали друг друга, а еще никогда не лгали: Рейчел заслуживала правды, а сестра попросту не умела этого делать, её всегда что-то выдавало.       — С ними все хорошо, Анна, — прошептала Рейчел, успокаивающе улыбаясь, — Хочешь взглянуть на них?        — Хочу, — сипло выдавила я, чувствуя, будто неведомая сила сжимает мое горло. Я только сейчас заметила, насколько разволновалась, даже успела вцепиться в руку сестры, будто это было единственное, что могло удержать меня в этом мире.       Тут же отпустила чужую руку, неловко отводя глаза в сторону, тут же натыкаясь на внимательный взгляд Грелля, который все это время молча наблюдал за нами.       Сатклифф оглядел Рейчел, постукивая по колену пальцами, а потом снова посмотрел на меня:       — Чего застыла? Ешь.        — Анна? Все в порядке?       Рейчел повернулась и посмотрела в сторону Грелля, предсказуемо никого там не увидев.        — Да-да, все хорошо. Давай скорее покончим с этой порцией: хочу поскорее их увидеть.        — Ты такая нетерпеливая, — хихикнула сестра как делала это всегда, вспоминая что-то из детства.        — Всегда, — тут же подтвердила я.       После этого вкуса еды я почти не чувствовала, будучи полностью погруженной в свои мысли. Потом вошли слуги, убирая посуду, а Рейчел птицей вылетела из комнаты, на ходу прокричав, что она скоро вернется. Я могла только рассмеяться этому детскому поведению.        — Дети? — обратил на себя внимание Грелль, скрестив руки на груди. Он умудрялся смотреть на меня с такой претензией, будто я скрывала это от него, и он один оставался в неведенье.        — Ну да, я была беременна, — специально медленно проговорила я, будто разговаривала с душевнобольным человеком.        — Да, но «дети»? Тебе не хватило б одного ребенка?        — Ты спрашиваешь это так, будто я могла выбирать.       Грелль моргнул, посмотрел в сторону пустым взглядом и, нахмурив брови, начал о чем-то усердно размышлять, через несколько секунд выдав:        — Как хорошо, что я мужчина.       Смех сдержать не удалось, да и я, как всегда, не пыталась этого сделать. До чего же он чудной!       Дверь опять открылась, и я тут же замолчала, с ожиданием и нетерпением смотря на того, кто вошел.       Рейчел держала в руках маленький сверток, а позади неё шла служанка, которая держала такой же маленький комочек, завернутый в ткань.       Я нашла в себе силы сесть и даже с нетерпением подалась вперед, жадно смотря на чужую ношу. Удивительно, но я даже умудрилась протянуть руки вперед и, требовательно посмотрев на Рейчел, как маленькая девочка произнесла:        — Дай.       Сестра тут же выполнила мою просьбу, которая больше напоминала приказ, и отдала мне ребенка. Краем глаза заметила, как Грелль бесшумно скользнул с подоконника и подошел ко мне. Мы одновременно выдохнули, стоило посмотреть на маленькое лицо ребеночка. Очаровательное такое, с пухленькими щеками, настоящий ангелок. Такой маленький комочек, слишком маленький. Впрочем, чего я ожидала от ребенка, который родился на шестом месяце беременности?       Я почувствовала, как у меня слезятся глаза: дитя на таком сроке могло попросту не выжить, родиться мертвым. Такое маленькое невинное создание могло перестать дышать, казалось, в любой момент, но я слышала тихое посапывание.        — Это твоя дочь. Очаровательная, вся в мать.       Подняла слезящиеся глаза на Рейчел, замечая счастье в её глазах, немного замутненное печалью, ломко ей улыбнулась, стараясь сдержать слезы, и опять опустила глаза, смотря на свою дочь. Дочь… Девочка, мой долгожданный ребенок, появления которой я ждала всем сердцем. Моя Ребекка.        — Очаровательная? — недоверчива переспросил Грелль, наклоняясь ближе к свертку в моих руках, нахмурился, — Ложь и клевета — выглядит как маленькая сморщенная личинка.       Нахмурилась и, ничего не сказав, дала ему подзатыльник. Думаю, если бы не серебренная цепочка, прикреплённая к оправе, его очки бы слетели с него. Только после этого спохватилась, что в комнате не одна, и тут же повернулась к сестре, которая удивленно следила за моими телодвижениями.        — Показалось, что здесь летает насекомое, — на ходу придумала я какую-то отмазку. Главное, что сказала уверено.       Сатклифф обиженно пробурчал что-то себе под нос, видимо, обидевшись за то, что его назвали насекомым, но мне сейчас было откровенно все равно на его обидки.       Чтобы эта ситуация как-то забылась, тут же перевела взгляд на служанку, которая держала, судя по всему, моего сына. Положив дочь около себя на кровать, мне тут же передали мальчика. Он был таким же маленьким, с такими же пухлыми щечками и, казалось, дышал даже в такт сестре. Они действительно были одинаковыми, хотя я понимала, что для меня и так все младенцы на одно лицо.        — Первенец, — вдруг сказала Рейчел, заставляя меня перевести взгляд на неё, — Сначала родился мальчик, а потом — девочка.        — Вот как, — лишь сказала я, опять обращая все свое внимание на ребенка в своих руках.       Девочка на кровати беспокойно что-то промычала, и я тут же положила ребенка на кровать, чтобы взять дочь на руки, но она тут же успокоилась, стоило её брату оказаться около неё.       Грелль с любопытством наклонился к ним, бегая глазами с одного ребенка на второго. Его волосы соскользнули с плеча, прикасаясь к лицу дочери, которая поморщилась и, недовольно захныкав, открыла глаза.       Казалось, мир замер, стоило мне увидеть её мутные красные глаза, такие же, как мои. Я слышала чужие пораженные вздохи будто издалека. На бледном лице ребенка такие глаза выглядели немного пугающе, но я заворожено следила за ней. Ребекка лениво хлопала мутными глазенками, останавливая взгляд на наклонившемся к ней Грелле.        — Ну привет, маленькая личинка, — пропел Сатклифф, безумно улыбаясь своими акульими зубами.       Секунда, и ребенок невыносимо заверещал. Казалось, задрожали стекла на окнах, а мои барабанные перепонки, привыкшие к умиротворенной тишине, чуть не взорвались. Но по настоящему оглушенным выглядел Грелль, который с похожим воем отшатнулся от неё, зажимая уши вместе со мной.       От столь дикого крика открыл глаза мальчик, уставившись на меня серыми, почти прозрачными глазами. Увидев, что он тоже собирается плакать, я тут же подхватила его на руки и начала укачивать, лихорадочно припоминая мелодию хоть какой-нибудь колыбельной. Рейчел потянулась к Ребекке, повторяя мои действия, но девочка продолжала заливаться криком, пока не поймала Сатклиффа за прядь длинных алых волос. Грелль вскрикнул от неожиданности, и ребенок тут же замолчал.       Рейчел с облегчением выдохнула, будучи полностью уверенной, что она сумела успокоить дитя, но я-то видела, как малышка все еще сжимала волосы Грелля, а как только Сатклифф пытался разжать её пальчики, начинала жалобно хныкать. Не смогла сдержать смешок, видя столь откровенную беспомощность бессмертного жнеца перед маленьким ребенком.        — Давай отдадим детей кормилице, — прошептала Рейчел, судя по всему, боясь разбудить малюток. Прежде, чем я успела возразить, она продолжила, — Ты еще уставшая, а когда дети проснутся — будут кричать. Тем более, их пора кормить, а еще… Нам надо поговорить.       Именно последнее предложение, а именно то, каким тоном сказала это Рейчел, заставило меня заткнуться и просто кивнуть.       Служанка взяла детей на руки и пошла к выходу. Было забавно наблюдать за тем, как моя дочь, все еще сжимая прядь чужих волос, заставляла Грелля с шипением и ругательствами идти за ней.       Стоило нам остаться наедине, мы замолчали: я ждала, что же хотела сказать Рейчел, а сестра… Сильно нервничала, комкала в руках накрахмаленный платочек, стараясь собраться с мыслями. Понятия не имею, что заставило её так сильно нервничать: в моей компании Рейчел всегда отпускала себя, а сейчас будто бы замыкалась в себе.        — Рейчел, все хорошо? — не выдержав, спросила я, подозрительно щуря глаза.        — Да… Да, все нормально, — хрипло выдавила Рейчел, рвано вздохнув под моим обеспокоенным взглядом, — Ты уже придумала имена детям?       Моргнула от столь неожиданной и грубой смены темы. Но если это поможет ей собраться с мыслями и перестать нервничать — мы можем просто поговорить на столь отвлеченные темы.        — Я уже давно решила, что мою дочь будут звать Ребекка.        — А сына? — несмело спросила сестра, выпрямив спину и напряженно застыв.        — Я была уверена, что у меня будет дочь, как бы глупо это не звучало, так что… — пожала плечами, — Я даже не думала над именем для сына.        — Может, Габриэль? Мне кажется, это имя ему подойдет, — тихо сказала сестра, но я только снисходительно посмотрела на неё.       Габриэль? Как банально — назвать сына в честь отца. Конечно, имя прекрасное, но мне кажется, я свихнусь, если буду слышать его очень часто. Мне не хотелось бы звать к себе сына именем, что прочно ассоциируется у меня с недоверием и равнодушием.        — Нет, — покачала головой я, — это дурацкая идея: у него, конечно, глаза такие же как у моего супруга, но я не хочу видеть вместо его лица чужое, — видеть и вспоминать то, что хочется забыть.       Рейчел громко всхлипнула и резко подалась вперед, заключая меня в крепкие объятья. Честно говоря, я опешила от такой реакции. Что я такого сказала, что могло довести её чуть ли не до истерики?        — Мне так жаль, сестренка, мне так жаль! — всхлипывала Рейчел, сжимая меня все крепче.        — Что тебя гложет? — несмело спросила я, легко поглаживая её по плечах в попытке успокоить.       Несколько секунд сестра всхлипывала и тяжело дышала, видимо, стараясь собраться с силами, чтобы ответить на мой вопрос.       И она ответила.        — Умер… — тихо прошептала Рейчел, заставляя меня замереть, — Габриэль Брикман погиб два дня назад.       Между нами повисла напряженная тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием сестры, которая все еще продолжала меня обнимать. Этим она пыталась меня утешить, но, несмотря на это, казалось, что именно она от одного неосторожного прикосновение сломается.       Я просто смотрела вперед пустым взглядом, пытаясь осознать услышанное. Доктор Брикман, Габриэль, мой муж погиб два дня назад, именно это хотела сказать мне Рейчел.        — Как? — тихо спросила я, прикасаясь к чужому плечу, — Как он погиб?        — Авария, экипаж в котором ехал доктор Брикман перевернулся.        — Ясно… Что ж, тогда имя Габриэль точно не подходит моему сыну — не хочу ассоциировать его с умершим.       Рейчел замерла и медленно отстранилась, напряженно вглядываясь в мои глаза, будто выискивая в них что-то. У неё немного опухли глаза и покраснел нос, так что я молча подобрала забытый ею платок, который она комкала в руках все это время, и начала вытирать ей глаза. Сестра зажмурилась и, шмыгнув в последний раз, снова насторожено посмотрела на меня.       — Это неправильная реакция, — пробормотала она себе под нос, но я её услышала и, удивленно приподняв бровь, спросила:        — Что?        — Если хочешь поплакать — плачь, не нужно держать все это в себе, — чуть ли не просила Рейчел, хватая меня за плечи.        — Но я…       Замолчала, продолжая удивленно таращиться на неё, не понимая, чего она от меня хочет. Какую реакцию она ожидала увидеть? Крики и слезы? Истерику? Да, это была бы правильная реакция любящей жены, если бы она узнала о смерти своего супруга. Но разве это не хорошо, что сейчас я не страдаю? Мне не хочется кричать, срывая голос, не хочется выдавливать из себя слезы и ждать того, чтобы меня пожалели.       Разве это плохо, что я спокойна?       Рейчел вдруг встрепенулась и посмотрела на меня так, будто поняла кое-что.        — Ты в шоке, — понимающе произнесла сестра, кивая в такт своим словам, — Точно, ты устала, тебе нужно поспать.       Но я не была в шоке — я прекрасно понимала, что мне говорят, просто меня не терзали эмоции.

*****

      После этого Рейчел коршуном висела надо мной, следя за каждым моим движением и, что намного хуже, смотрела с такой жалостью, что становилось тошно. Она навещала меня каждый день и смотрела-смотрела-смотрела! Рейчел смотрела на меня своими невозможно синими глазами и было такое чувство, что она ждала, когда я сорвусь, когда моя «апатия» перерастет в отчаяние. Сестра была уверена, что это рано или поздно случится, а значит ей нужно быть около меня, чтобы в случае чего поддержать.       Я люблю свою старшую сестру, правда, да и как такую не любить: добрую, наивную, любящую, искреннюю, но сейчас, впервые на моей памяти, я злилась.       Мне запрещали вставать с кровати, за мной присматривали слуги, я не лежала в своей комнате, в которой около кровати была тумбочка с какой-то романтической книгой, из-за которой меня постоянно клонило в сон. Честно говоря, я еще ни разу не была в этой комнате, в которой сейчас лежу, наверное, это была комната для гостей. Мне не позволяли взять в руки что-то тяжелее книги, о скрипке я могла только мечтать.       Единственными моими развлечениями были Грелль, который забегал ко мне в перерывах между работой, и дети, которых приносили ко мне вечером. Я кормила своих дочь и сына, но зачастую это делали кормилицы. Сатклифф счел прекрасной идеей принести мне курительную трубку и табак, спрятав глубоко в тумбочку. Пока что я держалась, но с каждым днем делать это было все сложнее, потому что из-за этой гиперопеки нервы сдавали.       Забота Рейчел была удушающей.       Я лежала в кровати уже неделю и единственный день, который отличался от остальных однообразных, был вчерашний, когда меня проведали родители.       Они вошли в эту комнату и тут же кинулись ко мне. Вечно строгая матушка сгребла меня в объятья, такие же крепкие, как объятья Рейчел, а отец обнял и матушку, и меня. Только в этот момент я поняла, как давно мы не виделись и как мне их не хватало. Я даже была готова слушать холодные «упреки» и уроки морали матушки, но вместо этого она лишь крепче обняла меня, шепча:        — Моя бедная, маленькая девочка, как же Бог к тебе жесток!       И столько горечи было в её словах, что в горле застрял комок в горле из-за жалости: не к себе — к матушке.        — Ну почему же жесток? — спросил отец, пока я вытирала чужие скупые слезы, — Она жива и родила нам двух прекрасных внуков.        — Наша дочь не должна была потерять мужа в столь юном возрасте, — отрезала матушка, строго глянув на отца, но в её взгляде промелькнуло что-то болезненное, — Сначала должны были умереть мы, потом…        — Лучше я буду вдовой, чем сиротой! — тут же воскликнула я, хватая родителей за руки, — Все хорошо, я жива, мои дети живы, а еще у них будут лучшие бабушка с дедушкой.       Тем более, если захочу, я выйду замуж еще раз, а вот родителей никто не заменит.       А потом я приказала принести моих детей и, о реинкарнация, как у родителей загорелись глаза! Они будто помолодели на несколько лет, держа детей на руках.        — Кстати, Анджелина, ты уже дала им имена? — спросила матушка, пронзительно смотря на меня, — Про внучку я знаю, а если ты еще не дала имя внуку, то как тебе «Диудон»?       Отец, сидевший немного позади матушки, поднял на меня взгляд и испуганно замотал головой, отображая весь ужас на своем лице. Да что там говорить, я опять была с ним полностью солидарна!        — Дала, конечно имена у них уже есть, — начала я, пытаясь судорожно вспомнить какие-то мужские красивые имена, — Ребекка и Г… — какие есть имена на букву «Г»?! Только бы не вякнуть «Габриэль» или «Грелль»! — Гилберт! Гилберт и Ребекка.       Так сильно я еще никогда не нервничала… Зато теперь у моего сына тоже есть имя, которое я дала сама, осознанно и ничуть не жалею и не пожалею об этом, уверена.       А потом родители ушли, оставляя меня опять наедине с мыслями.       Мне нечем было заняться, поэтому я анализировала, в одновременно с этим старалась не накручивать себя. Хах, в этой обстановке я еще могла мыслить здраво. Вообще, было такое ощущение, будто я собираю вымышленную мозаику.       Я должна была выяснить у Эмилии о делах графа Транси, это было заданием, данным мне Фантомхайвом. А потом было письмо от него же, в котором говорилось, что мои услуги ему сейчас не нужны, у него новые данные. На «дружеском обеде», который я проводила в этом особняке, Рейчел сказала, что к графу Фантомхайву перед её уходом приехал доктор Брикман, чтобы поговорить с Цепным Псом один-на-один. Именно после этого граф написал мне письмо, которое мне принесла сестра, значит именно после появления доктора граф изменил свои планы на счет меня и Эмилии Транси.       В один день Фантомхайв отменил мое задание и в этот же день умер мой супруг. Было ли это случайностью, злым роком, или же чьим-то дьявольским планом?       Поняв, что начинаю накручивать себя, тряхнула головой и решила, что нужно подышать свежим воздухом.       С тихим кряхтением села и, нагнувшись, достала с тумбочки припрятанную Греллем курительную трубку. Да уж, это не было тем, что могло улучшить мое состояние здоровья, но сейчас мне это было необходимо, необходимо знакомое чувство легкости, вызванное табачным дымом в легких.       Замотавшись в одеяло и, опустив ноги на пол, поежилась: с таким режимом я уже отвыкла от нормальной температуры. А еще у меня затекло все, что только можно — ноги тряслись и подгибались, так что мне пришлось опереться руками о стену и так дойти до балкона. Кажется, что настолько немощной я еще никогда не была, да и слава реинкарнации! Хорошо, что сейчас никто не видит в момент слабости: было бы просто невыносимо, если, например, Рейчел увидела меня такой здесь и сейчас.       У меня еле-еле хватило сил на то, чтобы открыть стеклянные двери и выйти на балкон. Солнце уже почти село за горизонт, окрашивая небо в яркие оранжевые цвета. Казалось, небеса горели не адским, но мягким теплым пламенем, согревая одним своим видом. Внизу был слышен тихий плеск и шум: статуя русалки держала объёмный кувшин в руках, из которого текла вода. Ирисы и розы легко колыхались на ветру. Несмотря на то, что Габриэль почти все свое время проводил в кабинете, на работе, или в мастерской, именно этот сад был его любимым местом и к каждой его частичке прикасалась рука доктора Брикмана.       Запихав табак в трубку и щелкнув спичкой, сделала глубокую затяжку. Дым тут же наполнил легкие, больно щекоча их, но я только прикрыла глаза, стараясь не закашляться — после этого будет еще хуже. Я никогда не особо любила курить и могла спокойно прожить без этого, но несколько раз мне доводилось делать это публично, ради независимого и скандального образа Мадам Рэд. Сейчас же никотин приносил мне успокоение, а также чувство того, что я делаю что-то, о чем не знает сестра, что не может проконтролировать.        — Новая интерпретация Джульетты? — громко спросил кто-то, из-за чего я вздрогнула, выныривая из омута мыслей.       Опустила взгляд — внизу стоял Дитрих, пристально смотря на меня, скрестив руки на груди. Видимо, он тоже решил подышать свежим воздухом, устроив себе вечернюю прогулку.       Нахмурилась, не сразу поняв его вопрос, а потом хихикнула, когда, наконец, дошло: все это сейчас очень напоминало сцену «Ромео и Джульетты» Шекспира, в которой девочка стояла на балконе, трагическим голосом спрашивая, глядя на безразличные черные небеса: «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!», а виновник её мыслей стоял под её балконом, слушая и любуясь ею.       Вот только из меня Джульетта никакая: в коконе одеяла и курительной трубкой руках, растрепанными красными волосами и синяками под глазами. Да и из Дитриха был такой себе Ромео: совсем не романтичный и совсем не мальчишка.        — Из меня вышла бы отвратительная героиня пьесы, — усмехнулась я, делая очередную затяжку.       Дитрих с неодобрением следил за тем, как я выдыхаю дым, прикрывая глаза, но, обреченно вздохнув, решился спросить:       — Разве ты не должна быть в постели?       Пожала плечами, повернув голову в сторону комнаты, и посмотрела на пустующую кровать, с которой я недавно поднялась. Прикинула силы и, кажется, в таком состоянии я уже вряд ли дойду к ней. Да уж, о том, как потом возвращаться, я не подумала.        — Решила подышать свежим воздухом, — непринужденно произнесла, невинно пожимая плечами, когда Дитрих многозначительно покосился на трубку в моих руках, — Составишь компанию?       Мужчина ничего не сказал, молча отвернулся и зашел в дом. Понимай это как хочешь, да? Честно говоря, я немного удивлена тем, что он еще не уехал — немец быстро выполнил задание Фантомхайва и, зная его «любовь» к всему тому, что связано с Цепным Псом, должен был сразу же собрать вещи и уехать обратно в Германию, домой.       Живот забурчал, и я рефлекторно положила на него руку, второй придерживая одеяло. Ужасно, просто ужасно, никогда бы не подумала, что в собственном особняке меня же будут морить голодом — разве пресная каша на воде могла считаться нормальной едой? Единственное, чем побаловали один раз, и то, когда проснулась, это был суп, которым меня кормила лично Рейчел.       Несмотря на то, что я вспоминала все эти скучные однообразные дни, я все равно услышала шаги позади. Дитрих легко сжал мое запястья, когда я собиралась сделать очередную затяжку, и серьезно спросил, смотря в мои глаза, в которых наверняка плескалось удивление:        — Опиум?        — Табак. Если бы я хотела опиума, могла договориться о выгодной поставке лишь у одного человека, — честно призналась, вспоминая Лау Тао.       О Лау Тао, человек, чьего юмора и чьей непринуждённости мне так не хватало! Он, конечно, занимается не совсем чистым бизнесом, соответственно и деньги у него такие же грязные, но это уж совсем не мое дело, по крайней мере пока его дела не навредят мне.       Дитрих медленно отпустил мою руку, позволяя продолжить, но почему-то курить уже не хотелось.        — Как ты себя чувствуешь? — спросил Дитрих и тут же поморщился, будто понял, как странно этот звучит, — Глупый вопрос, я имел в виду… Все хорошо? Ты в порядке?        — Стой-стой-стой, столько вопросов от тебя я еще в жизни не слышала! — улыбнулась я, с удивлением замечая, как он поджимает губы от волнения.        — Да, прости, я… Ах, к черту! — наконец, вспылил он, резко поворачиваясь ко мне, из-за чего я дернулась от неожиданности и пошатнулась назад. Дитрих схватил меня за плечи, удерживая от возможного падения, и уже спокойнее продолжил, — Ты в порядке?       Немец выглядел спокойно, но я чувствовала, как задеревенели его пальцы на моих плечах, видела прищур, что прятал взволнованные искры в глазах, сжатые в тонкую белую полоску губы, напряженную линию плеч… Сегодня я вижу его намного лучше, чем до этого. Его волнение за меня было столь искренним и незапятнанным, что выбивало почву из-под ног.        — Я… — вырвалось лишь сипение, из-за чего я сделала маленькую паузу и, прочистив горло, собралась с мыслями, — Думаю, я была шокирована, но горе утраты поблекло, стоило мне взглянуть на своих детей.       Я немного лукавила, но это не могло считаться полноценной ложью! Если честно, я все еще не до конца понимаю свою реакцию — пусть мы с доктором и ссорились в последнее время, игнорировали и обижались друг на друга как маленькие дети, мы были немного близки, думаю, наши отношения были даже немного дружеские. Новость о его смерти должна была вызвать у меня ступор и неверие, но вместо этого я спокойно выслушала Рейчел и сразу же обратила внимание на своих детей. Может, таким образом я просто неосознанно отвлекаю себя, а когда увижу тело доктора, тогда я почувствую отчаяние?       Нужно будет съездить к Гробовщику, чтобы увидеть мертвого Габриэля. Если моя теория верна и эмоции у меня вызовет именно это, то не хочу, чтобы я расплакалась на похоронах, будто на потеху публике.       Дитрих все еще смотрел, будто пытался понять правду ли я говорю, и отвернулся, скептично протянув: «Ясно…».        — Я слышу скептицизм и недоверие в твоем голосе, — наиграно угрожающе протянула я, тыкая его плечо пальцем, — Да брось! Пусть я жестокая…        — И кровожадная.        — Это уже старая шутка! — возмутилась я, уже не тыкая, а полноценно ударяя ладонью по его плечу.        — Но всегда актуальная, — удивительно невозмутимо ответил он, косясь на меня смеющимися глазами.       Я в последний раз ударила его по плечу, с веселым интересом наблюдая за тем, как он притворно морщится от боли. Мы замерли и одновременно захохотали, запрокидывая назад голову. Я засмеялась еще громче, когда от первого прилива смеха у меня с рук выскользнула курительная трубка и со звонким стуком упала на пол.       Он просто невозможный наглец и хам! И когда успел таким стать? Вроде с самого начала нашего знакомства он был неприступным суровым немцем, который одним своим взглядом мог напугать, а сейчас этот человек стоит рядом со мной и шутки шутит!       Оперлась о бортик балкона, пытаясь отдышатся. Надо же, вроде ничего не сказали, а на смех пробрало сразу же, чуть ли не до истерики даже.       Дитрих повторил мою позу и посмотрел на почти зашедшее за горизонт солнце.        — Я думала, ты уже давно уехал.        — Я должен был уехать сразу после того, как ты выполнишь задание Фантомхайва, но потом ситуация немного поменялась. Не волнуйся, я уеду сразу после похорон.        — Да я и не волнуюсь, — хмыкнула я, глубоко вдыхая вечерний воздух.       Странно, но этот день вводит меня в какую-то странную меланхолию. Эмоциональное выгорание, что ли? Хотя нет, мне еще не все равно, просто как-тот тоскливо. Наверное, мне будет не хватать жизни в особняке после смерти супруга, после отъезда Дитриха и Рейчел.        — Есть хочу, — как-то не в тему сказал он, но на его слова тут же откликнулся мой желудок, который опять вспомнил, что в последнее время переваривает только овсянку.       Мужчина с насмешкой посмотрел на меня, я же, стараясь не краснеть, независимо вздернула подбородок и даже нашла в себе силы спокойно, даже с вызовом посмотреть ему в глаза:        — Идем?       Дитрих весело хмыкнул, отходя на несколько шагов, и остановился, ожидая. Я сделала шаг к нему и, вспомнив о своей трубке, что все еще валялась на полу, наклонилась к ней, тут же охнув от неожиданной боли. Казалось, будто я чувствую каждое сухожилие, как напрягается каждый мускул в моем теле.       Я определенно слишком стара для этого!       Заметив мое затруднительное положение, немец поднял мою вещь и, вручив её, критически осмотрел меня.        — С твоего позволения, — обреченно как-то протянул он и прежде, чем я что-либо поняла, поднял меня на руки.       Прогресс, я даже не пискнула от неожиданности, просто довольно обхватила его шею руками и, будь у меня чуть больше сил, готова была бы ножками болтать от счастья. С чего мне переживать? Раз уж он сам вызвался и сам принял это решение, то пусть теперь пожинает плоды своего необдуманного поступка!        — Пошли, жестокая, равнодушная…        — И дьявольски прекрасная! — вставила я, довольно хохоча, когда он закатил глаза и пробормотал: «И как я мог забыть об этом?».       Мы пробирались на кухню тайком, стараясь идти теми путями, по которым слуги в это время не ходят. Я будто управляла экипажем, но это было еще круче, потому что сейчас я управляла Дитрихом! Когда эта мысль пришла мне в голову, я закрыла рот руками и уткнулась ему в шею, стараясь не засмеяться. Судя по недовольному бормотанию, у меня это не очень получалось, от чего смеяться хотелось еще больше.       На кухне витали просто прекрасные запахи. Никогда не думала, что настолько соскучусь по нормальной еде! Вообще не думала, что настанет то время, когда меня будут кормить кашами, так что…       Дитрих аккуратно посадил меня на стул, накидывая что-то приятно пахнущее. Судя по всему, овощное рагу.        — Тебя что, морили голодом? — удивленно спросил Дитрих, смотря на то, как я глотаю предложенное, даже толком не пережёвывая.        — Почему же, кормили… Передай соль, пожалуйста… Спасибо. Так вот, меня кормят в основном безвкусной овсянкой.        — Так в чем проблема, пусть сделают тебе кашу на молоке и сверху можно банан нарезать, для вкуса.       Я уставилась на него как на свое персональное чудо света.        — Где же ты был раньше? — с отчаянием спросила я, понимая, что все это время могла не давиться этой безвкусной жижей.       А этот нахал только усмехнулся, молча давая добавку.

*****

      В моем положении были определенные плюсы: меня в жизни столько не носили на руках, сколько за это короткое время. В основном это делал Грелль, который вернулся на свой пост, одним своим видом доводя некоторых особо впечатлительных слуг до нервного тика. Воспоминания о битой посуде все еще свежи в их памяти.        — Кто бы мог подумать, что я буду тащить смертную на руках в похоронное бюро, — бурчал по пути Сатклифф, внимательно смотря на дорогу, чтобы не споткнуться.        — Надо же, я тоже думала, что в эту лавку заносить меня будут в другом виде — мертвом, — непозволительно бодро ответила я, в этот раз не отказывая себе в удовольствии помахать ножками.       Больше я радовалась тому, что я, наконец, смогла обуться в свои любимые высокие сапоги, подаренные Гробовщиком. Даже сейчас они были мне удобными: пусть они и были с каблуком, но и фиксировались они на ноге просто прекрасно!       Когда Грелль еле как открыл со мной на руках дверь, я заметила впереди Гробовщика, который так и застыл с подносом с печеньем в руках, разглядывая нас. Надо же, какая хозяюшка…        — Эх, если бы моих клиентов так вносили ко мне! — мечтательно вздохнул Гробовщик, пока Сатклифф, не дожидаясь особого приглашения, вошел в бюро и сразу же посадил меня на ближайший гроб, разминая затекшую спину, которая тут же хрустнула, стоило ему нагнуться.        — Формально, я тоже твой клиент, только более живой, — поправила я его, кивком головы показывая Греллю, что он может идти, что он с удовольствием сделал, оставляя меня с хозяином лавки наедине.        — О нет, клиенты у меня одни, в особой категории, а Вы всего лишь платите мне за работу, так как они не в состоянии сделать это! — Гробовщик ссыпал свежеиспеченное печенье в уже знакомую урну для праха и, обернувшись ко мне, протянул руку и спросил, — Идете смотреть на результат моих трудов?       Иногда Гробовщик был просто ужасен: говорить такое вдове, которая совсем недавно потеряла мужа. Любая другая женщина расплакалась бы или наорала на него за такие слова, но, опять же, меня эти речи почему-то не трогали.       Ухватилась за его руку и спрыгнула с гроба, послушно идя за ним в другую комнату.        — Я хотел подождать тебя, зная, как мастерски ты умеешь снимать скальп, но твои родители почему-то были против.       Гробовщик говорил, что специально подготовил все до моего прихода: действительно, в комнате, ближе к дальней стене, уже стоял гроб, и пусть я не видела, но знала, кто там лежит.       Удивительно, но сейчас мне было немного боязно — боязно заглянуть во внутрь и увидеть того, кто еще недавно разговаривал со мной. На ватных ногах подошла к гробу и, прикрыв глаза, вздохнула, набираясь с силами. Открыла. Доктор Брикман не выглядел так, будто лег спать, вовсе нет, сейчас он был больше похож на искусно сделанную восковую скульптуру: неподвижную и будто живую. Гробовщик действительно знал свое дело, в гробу доктор Брикман выглядел удивительно гармонично, будто он достиг того возраста, когда «нужно умирать». Так и не скажешь, что он погиб в аварии — выглядел очень умиротворенно.       Но меня все так же это не трогало. Мне не хотелось заплакать от горя, упасть на колени и выть о том, что он покинул меня с детьми. Мне определенно жаль, что он умер таким образом, а не в глубокой-глубокой старости, лежа в кровати, забывшись сном, но в то же время меня терзает мысль: если тот свет и вправду существует, то он сможет встретиться со своей любимой женщиной. Не сказать, что я уверовала, что верю в то, что после этой жизни есть еще другая, — в Раю или Аду — но эта мысль успокаивала мою и так спокойную или безразличную душу.       «Это неправильная реакция», — вспомнились мне слова Рейчел, которые будто взывали к моей совести, но она все еще была глуха к этим речам.        — Мне не хочется плакать, — констатировала факт я и обернулась к Гробовщику, который все это время стоял позади меня. — Это странно?        — Почему же? По-моему, у Вас как раз-таки самая нормальная реакция на чью-то смерть, — не долго раздумывая, ответили мне.       Я усмехнулась — ну да, говорить такое Гробовщику, ожидая осуждения или непонимания в данной ситуации, было странно. Он всегда был странным и среди людей, и, уверена, среди бессмертных, его называли сумасшедшим и логично, что он не понимает меня. Зато я прекрасно понимаю, что со мной что-то не так.        — Так не должно быть, — упрямо возразила я, будучи полностью уверенной в своих словах, — Жена должна оплакивать своего мужа, я же не могу этого сделать.       Я не видела его глаз, они как всегда были скрыты длинной челкой, но я будто чувствовала его внимательный, даже изучающий взгляд. Гробовщик улыбался лишь краешком губ, будто его забавляли мои слова.       В конце концов он тряхнул головой, широкими шагами подошел ко мне и, схватив за локоть, потащил за собой. Я даже моргнуть не успела, как Гробовщик уселся на стенку гроба, а меня положил во внутрь.       Видя мое напряжение, Гробовщик пренебрежительно, даже как-то обиженно фыркнул:        — Я положил Вас в один из лучших гробов, мадам, так что расслабьтесь и рассказывайте, как именно Вы себя накрутили?       Я в изумлении посмотрела на мужчину, который сидел и терпеливо ждал, когда я начну говорить. Хм, а ведь это будет почти напоминать сеанс у психолога, только вместо удобного диванчика — гроб.        — Ты будешь моим психологом? — хихикнула я, следуя его совету и устраиваясь поудобнее.        — Лучше психотерапевтом, на меньшее я не рассчитываю.       И то правда, вторая профессия ему больше подошла. Хотя нет, он как раз больше напоминает клиента психбольницы, а не её работника.        — Почему я не могу заплакать? — наконец, спросила я, прикрыв глаза. — Умер мой супруг, с которым я в браке несколько лет, я даже родила от него двоих детей…        — Даже двоих! — будто бы даже искренне восхитился Гробовщик. — Поздравляю, Вы даже выжили после этого! Какая редкость!       Да уж, он умеет поздравлять…       — Может, продолжим и ты ответишь мне на вопрос? — спросила я, глядя прямо на своего собеседника, который на несколько секунд пропал из моего поля зрения лишь для того, чтобы взять в руки урну с печеньем.        — По-моему, ты сама загоняешь себя в рамки, созданные обществом, — уверено сказал Гробовщик, громко хрустя свежеиспеченными «косточками». — Люди плачут не за погибшими, а за себя — как же они будут жить без них? Это горе создано хорошими воспоминаниями, связанными с умершим.       Эти слова звучали… разумно, даже мудро. Хах, из-за его поведения я забываю, что предо мной бессмертное существо, жнец, чья работа напрямую связана с жизнью и смертью. Вот только из его ответа вытекал следующий вопрос…        — Я чувствую, что ты хочешь спросить еще что-то. Спрашивай, — Гробовщик великодушно махнул рукой, приосанившись, будто показывая всю важность момента, хотя я знала, что он попросту дурачится, будто специально разбавляя немного напряженную атмосферу.        — Разве у меня мало воспоминаний, связанных с доктором?        — Воспоминаний-то у тебя наверняка много, только вот все ли они хорошие? Скажи честно, что ты почувствовала через некоторое время после того, как услышала новость о смерти Габриэля Брикмана: отчаяние, жалость, или же облегчение?       «Что за глупый вопрос?», — хотела возмутиться я, но тут же сжала зубы, невидящим взглядом глядя в потолок.       Почувствовала ли я отчаяние? О нет, даже близко нет! Я смогу прожить без этого человека, он не единственный, кто держит меня в этом мире. Я не была сиротой, чтобы рыдать взахлеб из-за смерти мужа, который был бы для меня поддержкой. Отчаяние — это эмоция, которая заставляет тебя чувствовать себя на грани, это чувство беспомощности. Я же даже близко не приблизилась к грани, меня нельзя назвать беспомощной — я выживу в стае этих гиен, которые выдают себя за аристократов, я защищу своих детей от их нападок.       Почувствовала ли я жалость к себе или к нему? Не-е-ет, никакой жалости, никакой слабости. Вот матушка плакала из-за того, что жалеет меня и детей, которые уже стали полу сиротами. Рейчел плакала из жалости ко мне: как же, её маленькая сестренка стала вдовой, а она ведь так любила своего супруга! Родители, сестра, они не скорбят по доктору, они жалеют меня, их маленькую и любимую Анну, надеясь на «правильную» реакцию от меня, но даже этого я не могу им дать.       Получается, я чувствовала нечто другое и это было…        — Облегчение, — ответил за меня Гробовщик, широко улыбаясь. Он выглядел как безумец с улыбкой Чеширского кота, особенно когда наклонился ко мне, закрывая обзор своими волосами.       Я вспомнила случившуюся на днях сцену с Греллем, где я наклонила его к себе, чтобы прикоснутся к его губам, благодаря за все. Сейчас же я была в оцепенении, не в силах двинуться, не в силах отвести от него глаз. Гробовщик был прав, себе-то я могу признать, что почувствовала облегчение — больше мне не придется терпеть наплевательское отношение к себе, не придется выяснять отношения и вытягивать его из пучины отчаяния и скорби по Шарлотте Потс. Мне спокойно, потому что теперь он не будет тянуть меня за собой.       Но неужели все было настолько плохо, что я не могу даже немного скорбеть по нему? Конечно, в последнее время все хорошее забылось из-за безобразных сцен ревности, равнодушия и так далее, но все же…       — Мне нужно избавиться от этого, — решительно сказала я, резко сев. Мне даже показалось, что Гробовщик вздрогнул и с подозрением посмотрел на меня.        — Избавиться от чего?        — От облегчения. Я должна почувствовать боль утраты и хотя бы всплакнуть, — уверенно кивнула, подтверждая всю серьезность своих слов. Удивительно, я так говорила, будто о чем-то обыденном, а не о чувствах вовсе.        — Но зачем? Разве Вам сейчас не хорошо? — изумился Гробовщик, силясь понять мою логику. Мне так и хотелось сказать, что не нужно этого делать, он и так не поймет.        — Мне это нужно, чтобы успокоить совесть, — на самом деле, чтобы понять, что я не бездушная, чтобы я заплакала и похоронила доктора с чистой совестью, с чистой душой.       Хозяин похоронного бюро некоторое время просто молча сидел, разглядывая меня. Он даже забыл о своем печенье, а потом оглушительно расхохотался. Я уже давно не вздрагиваю от того, как падает вывеска, так что продолжала сидеть и смотреть на Гробовщика, который сделал то же, что и вывеска на улице — упал на землю.        — Ха-ха-ха, забавно! Люди воистину забавны! — хихикал он, немного путаясь в словах от прилива неконтролируемого смеха, но потом резко замолк и, подскочив, опять уложил меня обратно в гроб. — Ты подарила мне смех, я же подарю тебе искупление. Для начала нужно вспомнить что-то хорошее, связанное с твоем мужем. Например… Как вы познакомились?        — О, я впервые увидела его в то же время, что и тебя, — улыбнулась я, вспоминая те далекие дни.       Это были те дни, которые невозможно забыть: в стране была эпидемия и многие пытались выяснить из-за чего она. Я даже тогда не могла усидеть на месте и пошла к Гробовщику, именно тогда я с ним и познакомилась. Как сейчас помню: я захожу в эту лавку, в центре комнаты лежал гроб и как только я подала голос, его крышка начала медленно открываться, а человек-зомби, сидевший внутри, медленно сел, держа руки перед собой. Да уж, такое даже если и пожелаешь забыть — не сможешь.       Но нужно вспомнить знакомство не с Гробовщиком, а с Габриэлем. Вообще, сначала я подумала, что впервые его увидела во дворце Её Величества королевы Виктории, но потом вспомнила, что на самом деле разговаривала с ним и раньше. Да, точно, я хотела помочь Эмилии «слезть» с наркотиков, которые она принимала, а также избавиться от остатков белладонны в организме. Да, именно тогда я познакомилась с Габриэлем.        — И каковы были первые впечатления? — спросил Гробовщик.        — Умный, образованный, вежливый, — без заминки сказала я, припоминая как он говорил со мной в первую нашу встречу, а потом нахмурилась, вспоминая как он вел себя во дворце королевы, — Наглый и самоуверенный.       Да, последние слова точно были про него: он же мог вообще не прийти на собрание, которое организовала Её Величество! В то время, когда все пытались доказать свою правоту, что эпидемия началась из-за индусов и так далее, он просто сидел и слушал это со снисходительной улыбкой, забавляясь. Когда я сказала, что все проблемы из-за антисанитарии, все восприняли это в штыки, так как я «была еще маленькой» и только Габриэль Брикман признал мою правоту.       О реинкарнация, это действительно было до ужаса давно.        — А ведь это именно он сделал так, чтобы я проходила у тебя стажировку, — припомнила я, глянув на Гробовщика, который, услышав это, широко улыбнулся.       Да уж, мне даже пришлось вылавливать его на свадьбе Френсис, чтобы он подписал соглашение о переводе меня в нормальную больницу. Тогда я даже проявила инициативу и пригласила его на танец, а доктор не отказал мне, несмотря на ноющую поясницу.       Тем временем Гробовщик громко хохотнул, услышав мои слова, и уверенно, даже самоуверенно произнес:        — Ах, припоминаю: если бы не я, тебя вообще нельзя было бы подпускать к живым людям!        — Умение профессионально снимать скальп необходимо для применения к живым?        — Лишним точно не будет!       Да… А после эпидемии меня наградили. Именно перед этим важнейшим событием я поменяла стиль, попросив Лау Тао сделать мне короткую стрижку. Отец тогда очень бесился, а обычно консервативная матушка встала на мою сторону. После церемонии награждения у нас с Габриэлем была отличная беседа и часть неё я помню почти что дословно. «Допустим, теперь Вы уже не лучший доктор Англии», — подколола я его тогда.       » — Ради Вас, миледи, я готов поделиться своим постаментом, так уж и быть», — сказал он, будто бросая вызов, который я тут же приняла.       Через некоторое время мне приходило все больше писем от молодых лордов, которые хотели заключить со мной брачный союз. А потом…       «- Анджелина Даллес, согласны ли Вы стать моей женой?».       Мы были удивительными актерами, прекрасным тандемом, которые обвели аристократов вокруг пальца. Ах, эти прекрасные отношения! Два лучших доктора страны влюблены друг в друга!       И на свадьбе он был прекрасен, будто бы даже помолодел на несколько лет. Наш брак не был по любви, даже не по расчету, это просто было выгодно, но наша свадебная церемония запомнилась мне на всю жизнь.       «— Я уже думал, что моя невеста убежала от меня еще даже до свадебной церемонии.        — Ваше сердце бы не выдержало?        — Хорошо, что здесь есть священник, да? Не нужно было бы еще больше тратиться».       Удивительно, но наши брачные узы не были мне в тягость, наоборот, я чувствовала себя свободной и счастливой: он меня ни в чем не ограничивал и отпускал к «любовнику». Мы спокойно говорили на эту тему, будто бы даже всерьез, но каждый осознавал, что это шутка и никто не хотел её прерывать.       Вспоминая нашу первую брачную ночь, я будто наяву слышу собственную игру на скрипке.       Наша совместная жизнь была уютной, красивой и просто замечательной, мы понимали друг друга и это было намного лучше всего того, что могли мне предложить другие мужчины. Тогда в саду было много ирисов, Габриэль привыкал к красному цвету, а каждый день состоял из дискуссий на тему веры и медицины, тогда этот мужчина становился для меня все лучше, я поняла, что он был моим идеалом — понимающий, заботливый, немного язвительный.       А потом доктор начал использовать золотой цвет для своих картин и гулять в саду с женщиной, которая совершенно не умела делать комплименты. Моя жизнь начала рушится сразу же после одной фразы:       » — Неужели недоразвитая личинка все-таки превратилась в бабочку?».        — Стоп, — это прозвучало резко, будто удар, это заставило меня вздрогнуть и посмотреть на Гробовщика, который все это время действительно сидел около меня и, видимо, наблюдал. Сейчас же он выглядел немного недовольным, — Ты сбила себя с этого состояния.        — Что? — переспросила я, не совсем понимая, о чем он.       Только сейчас заметила, что все выглядит немного размыто, а глаза невыносимо покалывало от… слез?       Тем временем Гробовщик снова наклонился, смотря на меня чуть ли не впритык, будто заглядывая прямо в душу.        — Почему ты лжешь, Анджелина? Ты ведь уже давно его похоронила.       И это было как обухом по голове. Я слышала его слова, но не понимала их смысл.        — Что за чушь ты несешь? Я узнала о его смерти совсем недавно, я не могла…        — Могла, более того, ты сделала это уже давно, — продолжал настаивать на своем Гробовщик, прикасаясь к моей щеке длинным черным ногтем, проводя линию от края глаза к подбородку, — Ты уже оплакивала его, а сейчас просто расковыриваешь рану. Как говорят люди: «Ты смирилась с утратой».       Я широко распахнула глаза, когда, наконец, поняла, что он имеет ввиду: я действительно уже очень давно «смирилась с утратой». После смерти миссис Потс Габриэль стал тенью. Я плакала, когда он делал мне больно своими словами, плакала, когда он начал просто существовать. После той смерти мы действительно стали чужими друг для друга, а воспоминания о солнечных беззаботных днях не стерлись, сохраняясь в памяти, но затерялись в других, более темных и мрачных.       И вдруг все стало так просто и понятно! Я не бездушная, просто уже давно смирилась со всем, что со мной было, я не плачу не потому что мне все равно, а потому что я уже давно устала это делать.        — Спасибо, — тихо поблагодарила Гробовщика, чувствуя невероятное облегчение.       Я не плакала, но такое чувство, что я сбросила с себя тяжелую ношу. Не было слез, не было горя, потому что все это я уже испытала.       Гробовщик пренебрежительно махнул рукой, будто говоря, что это вообще пустяк, за который не стоит благодарить и, не дав мне опомниться, протянул мне урну со словами:       — Печенья?        — И чаю, — кивнула я с широкой улыбкой, принимая угощение.       Мужчина красиво соскочил на пол, начиная суетиться, специально создавая много шума. Через некоторое время мне протянули одну из пробирок, наполненную чаем, и я с тихим смешком её приняла.       Я сидела в гробу, наслаждаясь печеньем-косточкой из урны для праха кремированного, попивая теплый чай из пробирки для химикатов, слушая байки Гробовщика. Ситуация была странной, но мне все очень нравилось.

*****

      Погода была отвратительная для похорон — очень солнечно и тепло, в конце концов сейчас был разгар лета, но из-за этого стоять в черной одежде было просто невыносимо. Именно поэтому я, кажется, впервые в жизни радовалась тому, что должна стоять в церкви и слушать проповеди священника: там было хотя бы прохладно. Когда гроб закрывали, я подходила попрощаться с супругом, ловя сочувствующие лицемерные взгляды: только некоторые люди искренне переживали за меня и это были близкие мне люди.       У меня внутри ничего не дрогнуло, когда я еще раз посмотрела на мертвого Габриэля — он все еще казался восковой статуей, которая гармонично смотрелась в гробу и ничего более.       И, опять же, как это было на свадьбе, я лицемерно показывала не свои эмоции, горько скривив губы и нахмурив брови. Это была моя самая уродливая маска, будто я готова сейчас заплакать. Вот только плакать не хотелось, я лишь наклонилась к лицу доктора, будто собиралась что-то сказать, но, опять же, у меня не было никаких банальных слов на прощание, я просто положила около него красную розу, одну из многих в моих руках.       Детей, естественно, я с собой не брала, их вообще сейчас лучше не трогать, а только заботиться, потому что даже в мире технологий было тяжело ухаживать за детьми, которые родились на шестом месяце беременности, что уж говорить о Викторианской Англии?       На похороны пришло много людей, что не было удивительно: доктор был важной персоной, впрочем, и я не была последним человеком среди аристократов, так что половина «гостей» пришли как раз для того, чтобы выразить сочувствие. Большинство из них я не знала, но это не важно, я все равно с приклеенной улыбкой слушала их, кивая и благодаря. Наверное, из-за этого много людей сначала на меня странно косились, естественно, ведь я не рыдаю над телом своего горячо любимого супруга: все помнят, как я радовалась, когда он сделал мне предложение при всех.       Родители стояли где-то вдалеке, понимая, что сейчас никак не могут поддержать и это было лучшее, что они могли сделать для меня — мне бы не хотелось притворяться перед ними. Рейчел подходила ко мне еще в начале, снова крепко обнимая, а я слушала её утешения и могла только улыбаться: право слово, с чего так переживать? Дитрих тоже стоял где-тот недалеко, но не подходил — он никогда не умел утешать женщин и, пожалуй, в этот раз я действительно была этому рада. Пришли даже супруги Мидфорды, и Френсис, критически осмотрев меня, молча обняла. Подошла даже Сьюзи, в буквальном смысле кидаясь мне на шею, рыдая так громко, что не заметить её было бы просто невозможно. Не было только Эмилии, а ведь ко мне подходила даже бывший ученик доктора и он выглядел искренне опечаленным этой смертью, в отличии от остальных — невероятно бледный, с опухшими и немного покрасневшими глазами.        — Соболезную, — сказал он, становясь напротив меня.        — Спасибо, — кивнула, даже не смотря в его сторону — только на гроб.        — Он был прекрасным человеком, — тем временем продолжал он, придвигаясь ко мне ближе, — Я потерял своего учителя, Вы — мужа, мне очень жаль, — после этих слов он взял меня за руку, пытаясь переплести наши пальцы, но один мой строгий взгляд тут же его осадил, по крайней мере этого он больше сделать не пытался, но он все еще держал меня за руку и, немного наклонившись, произнес, — Если Вам будет нужна поддержка…       И столько надежды было в его голосе! От понимания того, что он, возможно, флиртует, меня явственно передернуло, и я буквально вырвала свою руку с чужой хватки, с презрением смотря на него. Я знала, что он был влюблен в меня, еще будучи мальчишкой, когда впервые увидел меня, влюбился, но сейчас он женатый мужчина, который стоит около вдовы своего любимого учителя и продолжает флиртовать с ней!        — Благодарю, мистер Джейкоб, но в моем окружении есть люди, которые предоставят мне нужное, — буквально выплюнула я, замечая, как он вздрогнул, когда я назвала его другим именем.       Краем глаза заметила, как к нам начала приближаться его жена, наверняка чтобы устроить очередную сцену ревности, но это уже не мои проблемы, а если она посмеет устроить скандал на похоронах моего мужа…       Резко развернулась и ушла в другую сторону.       Сейчас же я стояла и с равнодушием смотрела на то, как закапывают гроб с телом моего супруга и почему-то с каждой брошенной горсткой земли на душе становилось все легче и легче, хотя горло почему-то будто сжимало спазмом, но это чувство прошло также быстро, как и появилось.        — Я догадывался, что это может произойти, но не думал, что так скоро, — вдруг прозвучало позади меня, и я медленно обернулась, глядя на задумчивого Фантомхайва, который смотрел на свежую могилу.        — Что ты сказал? — медленно спросила, сжимая руки в кулаки, — Что значит: «не думал, что так скоро»?       Только после этих слов Винсент посмотрел на меня, смерив при этом оценивающим взглядом. Что он там оценивает — без разницы, важен смысл его слов. То есть, он догадывался… Если так, значит смерть Габриэля Брикмана не простое стечение обстоятельств, его намеренно убили.       «Не думал, что так скоро»… Что могло подтолкнуть Винсента к такому умозаключению? В последний раз они виделись… Точно!        — Это касается того, что он приезжал к тебе, чтобы передать какую-то новость? — уточнила я, получая в ответ лисью усмешку.        — Удивительная проницательность. Да, ты права, более того, это касается твоего задание, которое я отменил по просьбе твоего супруга.       Значит, это касается последнего задания по погибшим детям. Гробовщик говорил, что жертвами были именно мальчики от восьми до пятнадцати лет во время изнасилования. Фантомхайв говорил, что насильником и убийцей является Паук Её Величества, граф Транси. Моя задача заключалась в «расспросе» Эмилии, но как только я приступила к заданию, граф его отменил из-за просьбы доктора, судя по его словам. Если вспомнить, перед катастрофой Габриэль был немного напряжен, когда услышал, что я приглашаю к себе графиню Транси, значит он уже что-то знал, возможно даже знал об этой ситуации.        — На самом деле, твой муж действительно помог мне, указав кто именно предоставляет детей Пауку, — продолжил Винсент, переводя взгляд на могилу, улыбаясь уголком губ, — Связующим звеном был виконт Друид, его уже задержали, но он непременно выкрутится. А вот графу Транси, судя по всему, не понравилось, что я копаюсь в его грязном белье и что доктор Брикман знает больше, чем нужно, поэтому решил запугать меня таким образом.        — Запугать, — медленно повторила я.       Надо же, просто запугать чужой смертью, будто это была игрушка. Габриэль Брикман был, как оказалось, ужасным супругом, но прекрасным человеком и уж тем более — доктором, он заслужил спокойной смерти от старости, но никак не аварии, подстроенной кем-то вроде графа Транси, возомнившим из себя невесть что.       А знала ли об этом Эмилия? Знала ли она о планах своего мужа все это время? Если да, то она не говорила мне из-за страха или же все это время она и вовсе не считала меня своей подругой? Или, возможно, с самого начала её контролировал граф Транси, давая указания что делать? Нет, это уже паранойя — Паук Её Величества не был гениальным стратегом, как тот же Фантомхайв, у него просто была власть, а Эмилия…        — Скажи честно, ты надеялся, что после этого я резко воспылаю к тебе любовью и уважением, буду готова беспрекословно слушать тебя и думать, что нас объединяет ненависть к Пауку Её Величества, да? — прямо спросила я, стараясь не упустить ни малейшей детали.       Фантомхайв ответил сразу же, не задумываясь, будто ждал этого вопроса:        — Ты все еще считаешь меня последним негодяем, — удрученно покачал головой граф, будто и в самом деле не понимал моей неприязни, — Мы ведь уже давно семья, а в семье принято помогать друг другу.        — Отличные слова, Фантомхайв, вот только чем я тогда должна буду помочь тебе?        — Ну что ты, Анджелина, ничего не нужно.       Не нужно по крайней мере сейчас, потом обязательно. Он и так держит меня в своих руках, сделав меня одной из Аристократов зла, контролирует меня благодаря Рейчел. Я уже давно привязана к нему, но он должен, просто обязан напомнить мне об этом.       Я бросила очередной взгляд на свежую могилу. Ох, доктор, если бы ты слышал эту вакханалию, тебя бы удар хватил или от шока, или от смеха! Думал ли ты когда-либо, что умрешь от косвенного вмешательства графа Транси, этого жирного, самовлюбленного и деспотичного свина? Наверняка нет, ты был выше таких мыслей, но вот ты сейчас здесь, в гробу под землей. Ты ведь даже не увидел своих детей. Гилберт твой наследник, у него твои глаза, тогда же как Ребекка моя маленькая копия. Тебе бы они понравились — маленькие слабые очаровашки. Но твою пленку воспоминаний уже давно забрал один из жнецов, а последнее твое воспоминание обо мне — это ссора в мастерской, ну разве не прелесть?       К нам подошла Рейчел, обеспокоенно спрашивая все ли нормально, на что её муж улыбнулся и заверил, что беспокоиться не о чем, он просто подошел, чтобы поддержать меня. Да уж, просто отличная поддержка, но я лишь закатила глаза у сестры за спиной, так что это видел лишь Фантомхайв — мне не хотелось беспокоить Рейчел по этому поводу, она и так прекрасно знает мое отношение к графу.        — Френсис уже ушла? — тем временем спросила я, оглядываясь.        — Да. Ты же понимаешь, в её положении лучше беречь себя, а она на солнце в черном, как бы ей плохо не стало, — искренне беспокоилась Рейчел и Фантомхайв улыбнулся таким речам, молча притянул её к себе за талию и поцеловал в висок, заставляя её немного покраснеть щеками и улыбнуться, а меня — скривиться в отвращения.       Несмотря на это, я чувствовала некое умиление к отношениям сестры и подруги. Я всегда знала, видела, что у Френсис с Рейчел не то чтобы были натянутые отношения, они просто были холодны друг к другу, точнее такой была Френсис, пока Рейчел пыталась наладить с ней контакт. Но даже такая крепость как маркиза не может долго устоять под аккуратным, незаметным, но интенсивным напором сестры, так что теперь их смело можно было называть приятельницами.        — Госпожа, — ко мне подошел один из слуг, держа в руках поднос с письмом, — Это Вам.       Я потянулась к конверту, замечая, как в шоке округлились глаза Рейчел, а Фантомхайв прижал её ближе к себе, не позволяя потянуться ко мне — такая реакция не могла не насторожить.       Спокойно разорвала конверт, стараясь не повредить содержимое, и уставилась на письмо. Быстро пробежавшись глазами по тексту, я замерла.        — Анна? — робко позвала меня Рейчел, тихо подходя ко мне, — Пожалуйста, не…        — Что это? — тупо спросила я, еще раз пробежавшись глазами по тексту.       Это было приглашение. Приглашение на сегодняшний бал-маскарад, которое начинается как раз когда начинались похороны Габриэля. Это было приглашение, которое мне отправила чета Транси.        — Ты не знала, да? — задал риторический вопрос Фантомхайв, доставая такое же приглашение, — Удивительно, но даже мне такое пришло, — для него это было будто насмешкой, а для меня…       Эмилия не пришла не потому что ей запретили, а потому что её муж решил организовать маскарад? Не то что не пришла, даже письмо не написала!        — Рейчел, я правильно поняла?..        — У меня нет такого приглашения, но, — сестра закусила губу, нерешительно опуская глаза, а потом резко подалась вперед, заключая меня в уже знакомые объятья, — Она приходила к нам — ко мне и Френсис — и лично пригласила на торжество именно на это число.       Я в шоке посмотрела на сестру, не в силах смириться с услышанным. Это был очень смелый шаг для Эмилии, даже если её заставляли, она прекрасно должна была понимать, что после этого между нами все будет кончено. Но она все равно пришла, когда я лежала в кровати после родов, она нашла в себе смелость и дерзость прийти к Рейчел и пригласить её.        — Рейчел дала ей пощечину, — в голосе графа было слышно искреннее восхищение, не этого он ожидал от своей спокойной и покорной жены, — Френсис схватила её за руку и увела, а графиня Транси ушла сама, без сопровождения.       Хах, теперь я могу понять, как именно сестра с подругой сблизились за это короткое время.       Я еще раз посмотрела на приглашение в своих руках. Бал-маскарад, значит…       Рейчел с тихим вздохом отшатнулась от меня, пока Фантомхайв смотрел не отрываясь со странным выражением лица.       Я улыбалась, наверняка широко и предвкушающе, сжимая в руке письмо. Также молча развернулась, направляясь к экипажу, а вслед услышала обеспокоенное восклицание сестры, но я только еще шире улыбнулась и села в карету, резко скомандовав:        — В особняк графа Транси.

*****

      Аристократы покорно расступались предо мной, испугано шепчась за моей спиной. Я смотрела через черную вуаль каждому в глаза и улыбалась милейшей улыбкой. Мое траурное платье шуршало от каждого шага, а букет красных роз был немного тяжелее, чем раньше.       В этом особняке было душно, тяжело дышать, но я продолжала идти прямиком в бальный зал, чтобы поприветствовать графа и графиню.       Некоторые имели наглость спрашивать меня как я себя чувствую и делали вид, что им не все равно. Уж если бы они хотели показать свое неравнодушие к данной трагедии, они могли просто прийти на похороны просто так, для галочки. На каждый такой вопрос я отвечала: «Все прекрасно, ведь в этот тяжелый день меня пригласили на маскарад. Мне даже не пришлось шить новое платье, как все удачно совпало, правда?». И улыбалась. После этого все заметно тушевались, некоторые отшатывались и больше не смотрели мне в глаза.       В бальном зале все было уж слишком вычурно: золото на стенах, на столах в виде столовых приборов, золотыми были подносы и позолоченными были бокалы, все это резало глаза.       Недалеко от входа стояли граф и графиня Транси, приветствуя каждого гостя и пока что они не заметили меня. По крайней мере пока я не подала голос:        — В этот унылый день именно это мероприятие может прогнать все тревоги и печали!       Они обернулись, и я заметила, как граф Транси удивленно приподнял брови и даже бесцеремонно приоткрыл рот, но я смотрела только на Эмилию, которая опять казалась бездушной ледяной статуей. Удивительно, но её светлые голубые глаза казались прозрачными и даже стеклянными.       Она стояла в костюме монашки и, кажется, если бы она действительно была бы ею, она была бы намного счастливее.       Я приветливо улыбнулась ей, и она растянула свои бескровные губы в ломкой улыбке. Сначала я хотела посмотреть ей в глаза, увидеть её выражение лица, но сейчас понимаю, что ничего не смогу понять — она будто бы утратила способность чувствовать эмоции.        — Не ожидала, что ты придешь, — тихо сказала Эмилия и тут же замолкла под устрашающим взглядом мужа.        — Ну разве я могла не прийти? — наигранно удивилась я, поднося букет красных роз к груди, — Меня пригласила моя давняя знакомая, было бы невежливо отказать ей даже в такой день.       Знакомая, уже не подруга.       На миг в её глазах что-то промелькнуло, но тут же пропало, сменяясь ледяным равнодушием.       Я критическим взглядом осмотрела всех столпившихся и даже музыкантов, которые почему-то перестали играть. Все косились на мой «наряд», взволновано перешёптываясь. Кажется, я даже услышала возмущения: «Что же это за жена, раз в день похорон пришла на праздник?». А я смотрела на всех этих людей и больше всего этот бал-маскарад напоминал мне бал лицемерия.        — Что же это за гнетущая атмосфера? — продолжала удивляться я, махнув одному из слуг, который держал поднос с бокалами шампанского. Ко мне тут же подскочили, и я взяла бокал, делая маленький глоток, тут же поморщившись, — Удивительно, граф, как Вы могли поскупиться на столь изысканном напитке?        — Да как ты… — гневно начал граф Транси, но я тут же его перебила.        — Полно Вам, граф, войдите в мое положение: у меня умер муж, я в трауре и мне нужно хоть как-то забыться, а Вы мне даже это не позволяете!       Гости взволнованно зашептались, а граф побледнел и начал дышать как загнанный зверь: тяжело и с хрипами. Отвратительно.        — Кстати, я надеялась, что будет веселее, а то такое ощущение, что я все еще на похоронах!        — Вон, — прошипел он, но, увидев мою усмешку, не выдержал и закричал, — Вон! Пошла вон отсюда!       Я даже не отшатнулась под взбудораженное перешептывание толпы. Продолжайте-продолжайте наслаждаться представлением, ведь Мадам Рэд рано списывать со счетов.        — Так Вы встречаете приглашенных гостей? — поинтересовалась я, доставая его письмо-приглашение, — Я была наслышана о Ваших манерах, но, должна признать, россказни не сравнились с реальностью!       Пока он глотал воздух, я в последний раз посмотрела на Эмилию, которая все это время стояла молча. Она не смотрела на меня, только в пол, безвольно опустив руки.        — Ты предала меня? — спокойно уточнила я, даже не думая устраивать скандал по этому поводу, хотя внутри что-то трещало и выло от боли.        — Прости, — шепнула она, все еще не смотря на меня.       Вот как… Простое извинение.       — Хорошо, я поняла тебя, — кивнула и, развернувшись, пошла к выходу.                         Остановилась только около дверей, еще раз смерив толпу насмешливым и наиграно озадаченным взглядом:        — Право слово, лучше бы вы пришли на похороны, там хотя бы программа интереснее.       Я ушла и сопровождала меня тишина и сотни взглядов.