🎶 Twisted Games — Night Panda & Krigare 🎶
Было странно возвращаться в пустую квартиру, где всю жизнь их жило четверо. Где действовали правила Санторини, где царил мир разврата и роскоши, где их счастливые моменты были лишь отблеском брильянтов. Почти три недели после внезапного скандала Ева провела в клинике, где её кормили, пичкали медикаментами и водили на консультации с психиатром. Из-за этого ли она забыла все обстоятельства, которые разрушили её семью? Или что-то другое ускользает из её головы? Чего она никак не может понять? Возможно, это и станет ответом на главный вопрос самой себе: счастлива ли она после таких перемен? Завтра квартиру опечатают, и она уйдёт за счет погашения теневых расчётов: ювелирную компанию и бордель распределили между собой акционеры, выплатив лишь Марку его долю и дополнительно отказ от всяческих прав. Этого должно им хватить, пока его интернет-магазин не придёт снова в нормальные показатели. «ПУСТЬ ВАША СЕМЬЯ СГОРИТ В АДУ!» Красная надпись на двери и дохлая мышь под ней поприветствовали Еву. Крик замер у неё в горле. Выпустив глаза от ужаса, она медленно отступила назад, а потом схватившись за лестницу для равновесия, выбежала обратно на улицу и вырвала школьный обед на лужайку. Колени подкосились, голова закружилась, и она осела на землю. «Всё хорошо, детка, ты отлично справилась». Мать нежно проговаривала, обмотав волосы дочери вокруг своего кулака, а второй рукой поглаживала ту по спине. «Первый раз всегда стрессовый. Дальше ты раскрепостишься, и с каждым разом будет лучше и лучше». «Это будет снова? Я больше не хочу этого делать, мама». «Вот поэтому и нужно. Подобные фотосессии поднимают дух, повышают самооценку и неотразимости в собственных глазах. Помнишь, как в двенадцать лет все смеялись над твоей неуклюжестью и застенчивостью? Больше не посмеют. И к тому же ты не дашь им повода…» — Марк, — дрожащим голосом произнесла Ева, вытирая рот рукавом блузки, — забери меня отсюда. У меня больше нет дома.***
Еве было три года, Марку четыре и восемь. Они сидели рядом на горшках, прыгали по лужам и делились мороженым. Всегда ванильным. Еве было пять с половиной, Марку чуть больше шести, когда он пошёл в первый класс, а Ева плакала горькими слезами на его первой линейке. Мать брала на собственные съёмки без одежды, и хотя маленькая Санторини не понимала, почему мужчины вокруг восторгались и хлопали, она хлопала за ними вслед. Марку уже исполнилось девять, Еве ещё нет восьми. Они отмечали день рождения отца в их загороднем доме, и мать купала их в одной ванной. Родители, одурманенные вином открыто ласкали друг друга, пока их дети всё ещё делились ванильным мороженым и причмокивали губами, имитируя звуки взрослых. Еве исполнилось двенадцать, её грудь округлилась, начались месячные, она часто плакала по ночам, и тогда отец стал иногда приходить и поглаживать дочку по волосам, плечам и животу, чтобы успокоить. Марк впервые попробовал косяк и потерял девственность на летней вечеринке, предварительно обученный родителями. Он с самого начала делал всё правильно, ведь теория и наблюдение направляли его. В четырнадцать лет Ева впервые снималась в фотосессии ню. Её тело был далеко от совершенства, кожа бугрилась и покрывалась высыпаниями, но мать свято верила, что это поможет её дочери раскрепоститься и получить признание одноклассников. Так и получилось — когда вышел глянцевый журнал с ней на обложке: она была лишь в расстёгнутом шелковом халатике. Марк тем временем стал младшим бухгалтером в их компании и впервые занял ложе рядом с матерью. В шестнадцать лет Ева успешно делала минет отцу, всё больше при этом ужасаясь происходящему. Марк переспал со всеми интересными девушками в школе, но в отношениях ни разу не состоял: всю свою нежность и заботу он направлял на Еву и старался ограждать её от пребывания с родителями. В шестнадцать и восемь Ева ехала в машине Марка, месяц назад пережив суд над родителями и потеряв своё социальное лицо. А своё истинное лицо она никогда и не видела. — Прости, что не позвонил сам, — Марк мягко дотронулся до колена и почувствовал, как та дрожит, — я пытаюсь вернуть нам стабильность всеми силами. Хочу думать о тебе постоянно вместо хлеба насущного. — Я вообще ни о чем не могу думать, — тихо ответила девушка, неотрывно смотря в тёмное окно, — кроме о том, где они взяли крысу. Зайдя в квартиру, они принялись молча раздеваться и растирать постель. — С завтрашнего дня официально вступит в силу моё опекунство, и мы сможем спокойно жить вместе. — Я знаю. — Налить ванную? — Я не хочу. — Хорошо, тогда как насчёт объятий и ванильного мороженого?***
Зеленоглазая брюнетка поднялась по лестнице и, войдя в холл старшей школы Латимер, гордо оглянулась. Её ненавидели и ей завидовали, презирали её семью и, возможно, жалели, но не могли игнорировать. Ева Санторини по-прежнему оставалась звездой школы, даже если сейчас это приняло форму издевательств и насмешек, но без внимания её не оставляли. — Эй, — к ней приближалась рыжеволосая Тереза Латимер со своей свитой, — я тут узнала из разговора со своим дядей… — Говори сразу, к чему ты его подговорила, — оборвала её Ева. — В общем, твоё присутствие в нашей школы нежелательно. Всё это внимание прессы, — она кивнула на толпу журналистов у входа — — То есть, исключение из группы поддержки и школьного комитета мало мне за потерянную честь семьи? — Не говори только, что это отразится на твоём резюме, — сцепив зубы, сказала Латимер, — ты ведь не собираешься теперь в колледж, да и на какие деньги? — Не волнуйся, Тереза, — отозвалась Джессика, её правая рука, — у Евы много талантов, она не пропадёт. Санторини окинула ту презрительным взглядом, снова сфокусировавшись на главной противнице: — Не понимаю только, зачем ты мне это говоришь. Ведь, когда твой дядя вступит в должность генерального директора и объявит об этом привселюдно, вот будет фурор, да? — Ну по крайней мере ты успеешь убрать свой шкафчик, — Тереза смахнула невидимую пылинку с плеча Санаторини, — и подготовишься к такому удару. А то от неожиданности снова загремишь в клинику — Марк не сможешь оплатить твой счет своим магазинчиком. Это был удар под дых: школьницы обошли застывшую Еву, задев её плечами, а та сглотнула ком в горле, захлопав глазами, прогоняя слёзы. — Ева, милая, — почему в голове звучал голос брата, хотя такое могла сказать только доктор, — запей эту таблетку, и мы сможем спокойно поговорить. Брюнетка застучала зубами, делая усилия, чтобы пройти по коридору к шкафчикам. Вчера лаская друг друга в постели и чувствуя безопасность, они не могли всё же отпустить напряжение своего шаткого положения и всех проблем, которые разом свалились на их юные головы. Углубленная в свои размышления, Ева не услышала, как со всех сторон засвистели и заулюкали. Только впечатавшись в стенку, она пришла в себя и отметила обстановку. Там, где она только что стояла, находилась вязкая лужа йогурта, которая некая старшеклассница выпустила из рук с верхнего этажа. Позади Евы, где они только что разминулись, стояла Тереза, скрестив руки на груди. Все вокруг щелкали камерами и судорожно печатали в соцсети. Ева, потирая ушибленное плечо, которое приняло на себя удар чужого импульса, взглянула наверх, но виновница события уже скрылась с места происшествия. Впрочем, какая разница, чьими именно руками было сделано, если сделано по приказу Латимер и в угоду всей старшей школы. Рыжеволосая бестия, кстати, вообще не смотрела в сторону Евы, испопеляя взглядом широкоплечого брюнета, который как раз сердито смотрел на Санторини: — Эй, смотреть по сторонам нужно, — молвил Томми Картер, — видишь, йогурты с потолка падают. Все засмеялась и оценили разряженную ситуацию, а Ева утонула в карих глазах напротив, делая мысленную пометку его отблагодарить. Как-нибудь в будущем.