Проходит около двух часов, прежде чем Геллерт открывает глаза. Медленно сжимает и разжимает пальцы, начиная осознавать свое тело в пространстве. Восстановливает дыхание. Восстанавливает ощущение этого мира. Он призывает к себе стакан с водой. Залпом осушив его и вернув на столик, замечает, что аврор остался сидеть в его комнате. Глаза закрыты, дыхание ровное… он, скорее всего, задремал, пока австриец разбирался с волнами предсказаний. Неслышно, словно тень, Геллерт встал, отложил палочку на столик и присел рядом с креслом Персиваля.
Спокойное лицо, тихое дыхание. Маг не сбежал, не ушел из его комнаты. Не решился оставить темного одного. Добродетель? Сочувствие? Или внутреннее понимание того, что Геллерту нужна была поддержка?
Поддержка. Какой вздор. Гриндевальд всегда справлялся со всеми сложностями и испытаниями самостоятельно. Когда рос один среди старшекурсников в Дурмстранге, когда общался с Дамблдором и когда переживал события, разорвавшие их дружбу.
— Знаете, мистер Грейвз, — взглядом Геллерт скользит по рукам мага вверх до лица, — доверие так сложно заслужить. Еще сложнее его сохранить. И тем более поддерживать. Вы спросили, зачем вы мне, и ответ, который я могу сейчас вам дать, находится тут, в моей голове, — он кончиками пальцев указал на висок. — Готовы ли вы? Хотите ли вы? Неважно. Вам придется это увидеть.
—
Легилименс!
Легкое касание пальцев рук американца и Геллерт мягким потоком мыслей просачивается в сознание Грейвза, делясь тем, что он сейчас видел.
…роскошные апартаменты дорогого отеля. Вокруг много магов, в помещении стоит шум.
— Sonorus! Добрый вечер, дамы и господа! — По залу разносится голос и публика замолкает. Наступает полнейшая тишина и двери, которые были закрыты, открываются. В зал входят они — Геллерт Гриндевальд, Винда Розье и Персиваль Грейвз. Кто-то ахает, кто-то улыбается, хмурится, но никто не смеет проронить ни слова.
— Друзья! Мы рады видеть вас на первой встрече тех, кому небезразлично движение «Ради общего блага». Если вы находитесь здесь, то вы сделали первый шаг к тому, чтобы наконец стать свободными. Чтобы обрести свободу слова и действия! — голос Гриндевальда плотным туманом стелится по залу, проникая в головы всех присутствующих. — Мы никого не принуждали присоединяться к нам. Ваше решение было добровольным. И поверьте, то, что будет происходить в ближайшее время в мире, полностью изменит вашу жизнь.
Каждый присутствующий взирает на троицу, которая прошла в центр зала и теперь стояла полукругом. Грейвз слева, Винда справа и в центре всего происходящего — величайший темный маг столетия.
— Среди вас я вижу тех, кто нуждается в правильном направлении, тех, кто сомневается в истинном смысле Статута и тех, кто потерял вкус к жизни. Сейчас. Именно сейчас, находясь в этом помещении, вы имеете возможность обрести то, чего хотите. Я не гарантирую вам мгновенных изменений, но вместе мы имеем возможность во всеуслышание заявить о себе! О магах, о тех, кто все эти века был гоним и преследовался не-магами, магглами. Нас сжигали, убивали, заставляли скрываться и уходить с тех мест, которые мы назвали домом! Теперь мы все вместе можем это исправить! Мы заслуживаем быть теми, кем мы являемся по рождению! И никто не смеет нам указывать, что нам необходимо делать, как жить, — голоса и перешептывания раздались по всему залу. Слова Гриндевальда заставляли каждого посмотреть на свою жизнь, и вспомнить все то, что им пришлось пережить, и посмотреть на то, как они живут сейчас.
— «Ради общего блага» — организация, которая борется за права магов. Права жить так, как мы жили до этого, не скрываться, как дворовые крысы, не пресмыкаться перед правительством, которое чтит Статут, якобы защищающий нас, не бояться не-магов. Мы маги, и наше истинное предназначение — править этим миром. Мы стремимся к тому, чтобы сделать его лучше, чище, показать не-магам, что они не единственные, кто есть на этом свете.
— Какой в этом смысл? — раздался голос из глубины зала.
— Смысл? — Гриндевальд улыбается. — Ваши семьи, ваши дети вынуждены скрывать себя, свою истинную силу, не давая себе возможности развиваться. Не имея права, благодаря Статуту, защищать себя в опасных ситуациях, боясь нарушить этот кодекс и свод правил, который губит нас. Каждый из вас бывал в опасных ситуациях. Каждый из вас мог бы применить магию в эту минуту, но вы боялись нарушить правила. Боялись быть пойманными и из-за этого получали увечья, оскорбления, что еще хуже — видели смерть своих любимых и близких, — среди толпы прошелся одобрительный шепот. — Страх… Именно страх руководит теми, кто следует Статуту. Я устал бояться! И хочу показать вам, что страх может помочь каждому из присутствующих, — Геллерт обвел рукой зал. — Если превратить его в свою личную силу. Превратить в то, что мы называем магией. Вы думаете, я ошибаюсь? Нет. Вы скажете, что все не так. Но посмотрите с другой стороны. Забрала бы Смерть вашего ребенка, если бы в минуту опасности вы имели бы возможность остановить вредителя? Нет! Смогли бы вы в час опасности спасти себе или близкому вам человеку жизнь, защитить себя ли их, будь у вас с собой палочка или возможность применить магию? Да! Но что с нами делает Статут? Заставляет быть как все. Слепо верить тем, кто считает, что они поступили правильно со всеми нами. Но мы не стадо, чтобы идти за лживыми предводителями, которые сами же и нарушают свои правила, якшаясь с не-магами и получая от них ценные подарки и помощь, — Геллерт кидает короткий взгляд на Грейвза. — Мы не стадо баранов и овец, которых должны вести на убой ради чьего-то блага. Мы маги! Мы те, кто обладает силой и возможностями жить так, как мы того хотим. «Ради общего блага». Ради блага магов и всего волшебного общества…
Картинка гаснет и Геллерт сползает на шкуру, опираясь спиной на свое кресло. Тяжелое дыхание и нервное подрагивание пальцев рук говорят о том, что простая магия сразу после видений дается тяжело. Нужен отдых, и сейчас самое время выпить чего-то покрепче.
Сон Персиваля неглубокий. Пограничное состояние между бодрствованием и полноценным сном, когда перед глазами уже мелькают картинки грез, но сознание еще не до конца отключается от действительности, и готово «вынырнуть» на поверхность от любого раздражителя. Аврор хмурится в этом полусне, и вдруг вздрагивает, рывком возвращаясь в реальность. Ему сложно сказать, что именно его выдернуло из сна. Зато, как это всегда и бывает, резко разбуженный, американец помнит в деталях все, что видел секунду назад. Самый сладкий сон, который ему являлся за последние несколько лет. Сон, в котором он был нужен, и был на своем месте. По крайней мере, там, в грезах, это ощущалось именно так.
Однако реальность впечатляет не меньше. Когда темные глаза открываются, то первое, что видит Грейвз — Гриндевальда, сидящего на полу. И это ощущается… неправильно. Совершенно неправильно. Как неправильно было и его поверхностное дыхание, и то, как бессильно лежали руки на постеленной у кресел шкуре. На мгновение аврор даже отвлекается от картинок, которые видел во сне. И этого мгновения хватает, чтобы в комнате появился домашний эльф и, не обращая никакого внимания на магов, начал расставлять на столе бутылку с виски и закуску. На короткий миг внимание Персиваля переключается на эльфа, а когда он снова смотрит на темного — разные глаза уже открыты. И догадка приходит сама собой, в конце концов, нужно лишь сложить два и два — почти два часа полной неподвижности австрийца и настолько яркий, логичный и последовательный сон сразу вслед за этим, — для Директора несложная задача. Грейвз почти выдыхает:
— Это не было сном. То, что я сейчас видел, когда… задремал. Что ты мне показал?
Гриндевальд посмотрел на американца и улыбнулся уголками губ.
— Сами как думаете, господин директор, что это было? — силы постепенно возвращались к нему, но оставаясь сидеть на мягкой шкуре, он подтянул одну ногу к себе, согнул ее в колене и призвал бокал с виски, который услужливо налил домашний эльф, прежде чем исчезнуть.
Один глоток живительной терпкой влаги, и по горлу разливается сила. Не торопясь и прикрыв глаза, темный маг наслаждается напитком.
— Я весьма удивлен вашей сегодняшней настырностью и упрямством, мистер Грейвз. И это мне нравится. Я люблю инициативных людей. Тех, кто готов отвечать за свои поступки и слова. — Жестом отправляет второй бокал собеседнику. — Выпейте, а потом расскажите, что вы видели и что чувствовали. Я хочу знать, насколько честны ваши внутренние убеждения относительно вашего места здесь. И имеются ли какие-то сомнения. Я слишком добр сегодня, чтобы наказать вас за ваше хамство, потому пользуйтесь тем, что я готов с вами поговорить.
Это… странно. Странно — смотреть на Гриндевальда вот так. Сверху вниз. Темный, судя по всему, не собирался возвращаться обратно в кресло, вместо этого устраиваясь удобнее на шкуре. И, видимо, не испытывал никаких неудобств из-за своего положения. Привыкший собирать и анализировать информацию ежесекундно мозг не может этого не отметить, как не может и не выдать результат анализа: Геллерт прекрасно осознавал собственную силу. И не испытывал необходимости ее демонстрировать там, где это было не нужно. Все это Грейвз отмечает за доли секунд.
У него самого есть еще несколько секунд на реакцию, пока он делает машинальный глоток из оказавшегося в руках стакана. Виски, кстати, вполне неплох, чуть горчит, выдавая купажирование, и точно так же, на полном автомате, Персиваль отмечает, что надо как-нибудь будет объяснить Геллерту разницу между односолодовым и купажированным виски. Причем на примерах. Эта мысль… расслабляет.
И слова вырываются раньше, чем аврор успевает решить, что этого говорить не стоит:
— Подержи меня в замке еще пару недель, и увидишь, куда может завести скука. Правда есть вероятность, что Нурменгард тогда ты вряд ли узнаешь.
Все это — пауза, оттягивание времени, небольшая передышка, пока разум осознавал, занимался делом. Картинки мелькают перед глазами, живые, сочные и невообразимо-сладкие. Настолько, что заставляют где-то чуть выше солнечного сплетения скручиваться тугой узел эмоций. Их слишком много и чтобы хоть как-то отвлечься от них, американец начинает говорить вслух:
— Слишком логично, последовательно и четко для сна. Это я уже отметил. Значит, твоя работа. Но… нет, ты не будешь мне врать, создавая фальшивые образы. Не твой стиль. Значит, — короткий взгляд на так и оставшийся на столике Череп. — Значит, это было действительно то, что ты
видел…
Еще один глоток из стакана. Дать себе время. Осознать. Принять.
— Я… Я принял решение, и я намерен ему следовать. То, что ты показал, это то, чего я хочу. Но я не могу заслужить твоего доверия, не делая ни черта, а варианты занятий в замке заканчиваются.
— Откуда вам знать, что я не буду врать, создавая фальшивые образы? — Геллерт делает глоток и в упор смотрит на Персиваля. — Я достаточно умелый манипулятор с сознанием, в особенности, когда люди спят. В этот момент разум расслаблен и защиту легко обойти. Только вот я ничего не ломал в вашей защите. Она бесподобна. Но и в ней есть лазейки, о которых я умолчу, — мелькнувшая улыбка и вновь глоток. — Однако вы правы. И как всегда логичны. Все это то, что было дано мне в видениях. Лишь часть, которую я захотел вам показать. Обычно на собраниях я показываю другое. Для этого используются вещи, которые так не выматывают, — усталый вздох и стакан пустеет. Геллерт призывает к себе бутылку и наполняет его вновь.
— Заслужить доверие сложно. Мое в особенности, — Геллерт смотрит прямо в глаза аврора, и делает мелкий глоток, не отводя взгляда. — На что вы готовы, чтобы заслужить его? Чтобы стать со мной в первых рядах? Что вы можете сделать для того, чтобы я не просто выдал вам свой кредит доверия, а полностью и безоговорочно смог доверить вам свою спину, как Розье? Или даже больше? Что вы готовы сделать?
Щелчок пальцами, и в комнате вновь появляется эльф.
— Ему, — указывает на сидящего мага. — Принеси то, что он хочет. А то он тут всю картину портит своим недовольством относительно виски. — Геллерт усмехается, вновь откидывает голову на подушку и закрывает глаза.
Рука со стаканом опирается на колено, и австриец медленно болтает напиток по кругу, слушая, как позвякивает лед о стеклянные стенки. Он ждет ответа и потому не спешит.
«
Гребанный легилимент». Чтобы прочитать эту мысль даже необязательно лезть Грейвзу в голову, достаточно просто понаблюдать, как аврор закатывает глаза и коротко выдыхает. Отвлекается, чтобы в уме перебрать, чего бы он хотел сейчас. Давешняя вспышка ярости, вымещенная на камне, все еще давала о себе знать, напряжение в первой части разговора уже сошло на нет, и хотелось чего-то теплого, не очень жесткого… Персиваль перехватывает ожидающий взгляд эльфа, и делает выбор:
— Акентошан, двенадцать лет. Но только не из дубовой бочки!
Эльф исчезает, а аврор возвращает внимание к разговору.
— Я не ставлю под сомнение твои способности. И потому не верю, что ты совершишь ту же ошибку, что совершила Пиквери. Фальшивые воспоминания могут быть полезны, но я все равно узнаю правду, как и в… первый раз.
Невольно — Грейвз все же спотыкается о фразу. «Воспоминания», вложенные в него Гриндевальдом, чтобы сломить, не исчезли в тот момент, когда он понял, что они фальшивые. Нет, напротив — они жили глубоко в памяти и не давали покоя. Усилием воли Персиваль загоняет их еще глубже. Это явно не то, что он хотел бы обсуждать сейчас. И потому за поставленный вопрос он цепляется, как за спасительную соломинку.
— Для начала — пересмотрел бы подход к вопросам безопасности этого места. Здесь есть над чем поработать. И в вопросах привлечения новых последователей тоже есть что отшлифовать.
Глоток. В услышанном есть что-то, что не дает американцу покоя. Что-то неправильное. Выцепить бы только это что-то… удовлетворить свое любопытство. Любопытство настолько сильное, что аврор игнорирует тонкий голосок в голове, напоминающий о том, что именно любопытство сгубило немало представителей кошачьих:
— Ты показал только часть? Почему? Что было в другой?
Гриндевальд улыбается и, не поднимая головы, отвечает:
— Мистер Грейвз. Кто о чем, а вы все о работе. Но я спрашивал не об этом. Совершенно не об этом. Про последователей мы поговорим с вами завтра на собрании. Думаю, что эта информация будет полезна всем. А вот почему я показал только одну часть, это уже вопрос другой.
— В каждом поступке, решении или действии всегда есть свой смысл. Прямой и скрытый. Я показал вам часть, отвечая на ваш вопрос — зачем вы здесь. Это прямая, открытая сторона. Я видел ваше стремительное движение в нашей организации. Видел то, что способствовало этому. Видел намного больше, чем показал, — темный маг не спеша поднимает голову. Взгляд усталый, но тем не менее пронизывающий. — Есть вторая часть этого видения. Скрытая часть, которая не лежит на поверхности, но тянется тонким шелковым шлейфом на протяжении всего видения. — Геллерт улыбнулся и опрокинул в себя остатки виски. — Но их я вам покажу, возможно, в другой раз. В правильное время, в нужном месте, в определенной ситуации, если посчитаю нужным. Если пойму, что могу вам довериться настолько, что буду действительно готов показать скрытое.
Он смотрит на Персиваля, не отводя взгляда, и говорит это все с таким спокойствием и пронизывающей силой, что в его словах нельзя сомневаться. Если он сказал так, то именно так и поступит.
Но когда это случится, только бы Грейвз знал. Чтобы быть готовым. Хотя бы чуть-чуть быть готовым.
— Знаете ли, слишком дорогой кредит доверия вам выдан сегодня, — австриец поднялся и подошел к столику, наполняя стакан виски. Взгляд в сторону Грейвза, и маг отходит к окну, вглядываясь в темноту заснеженных гор и ночного неба. — Непозволительная, ох непозволительная роскошь для вас, — эти слова Геллерт произносит уже как будто бы для себя.
— И да, вы так и не ответили на мой вопрос. На что вы готовы пойти, чтобы заслужить то доверие, о котором мы говорим сегодня весь вечер? — взгляд через плечо на аврора. Тот сидит и не отводит глаз от темного мага. Сейчас он скрылся в тени, и лишь редкие отблески света от камина пробегают по его лицу и телу. И от этого он кажется еще более странным, загадочным… и темным. Странное слово. Грейвз не может назвать Гриндевальда опасным, но игра света и тени делает его фигуру устрашающей. И не потому что австриец мог применить свою силу. Он расслаблен. И эта его расслабленность в ситуации, когда аврор может просто взять и убить его, или же сковать, сделать все, что придет в голову, чтобы добиться от него какой-нибудь правды, к чему угодно принудить, заставляет восхищаться им.
Гриндевальд отворачивается обратно к окну, и в комнате повисает тишина, которую нарушают только треск поленьев в камине и завывание северного ветра.
Снова — сила. Скрытая. Точнее — не выставляемая напоказ. Гриндевальд не угрожает. Не огрызается и не кричит. Его голос спокоен, и в жестах, в позе — во всем чувствуется расслабленность. И при этом Гриндевальд, не задумываясь, поворачивается к нему спиной. И чего в этом больше: уверенности в собственной силе или уверенности в том, что глупостей аврор делать не станет, Грейвз не взялся бы утверждать наверняка. Хотя американец сегодня уже дважды фактически требовал ответа на свой вопрос. А сам так и не ответил четко на вопрос Геллерта…
А действительно, Персиваль Грейвз, на что ты готов? Ведь вопрос-то не праздный, а вполне логичный от лидера. Он сам бы, приняв в МАКУСА кого-то, кто откровенно метит на высшие посты, задавался бы этим вопросом. И не факт, что проявляя такое же милосердие, какое проявляет сейчас темный — то есть, спрашивая прямо и в лоб. Чтобы заслужить его, директора, доверие, новичкам иногда требовались годы. А сам он, получается, требовал этого самого доверия практически немедленно. У Гриндевальда были причины проявлять недовольство.
Но все же…. Все же. Персиваль знал. Внутри, глубоко, в той самой части, куда спустился перед тем, как задать тогда свой третий вопрос. Перед тем, как добровольно снять все ментальные щиты, впуская Геллерта во все уголки собственной памяти, касавшейся МАКУСА, работы, аврората. Позволяя опасному преступнику, монстру — беспрепятственно зайти в самое сердце Конгресса и чувствовать себя там, как дома. Там — он знал. На что готов пойти. Что готов, действительно готов — идти до конца.
Оставался вопрос — почему? И внезапно для себя аврор вдруг натыкается на глухую стену, когда пытается найти ответ на этот вопрос в том же самом омуте мыслей, где находил до этого все остальные ответы. Его собственное сознание вдруг восстает против него, не пуская Грейвза дальше. И это… шокирует. Настолько сильно, что американец даже на секунду не задумывается о том, что у его следующих действий могут быть последствия. Даже не допив виски, Персиваль поднимается с кресла. Ему нужно одиночество — то самое одиночество, избавления от которого он пришел сюда требовать.
— Я… понимаю, что прийти сюда без разрешения и без приглашения было ошибкой. И приношу за это свои извинения. Думаю, мне стоит исправить эту оплошность прямо сейчас, и перестать злоупотреблять вашим терпением и гостеприимством. К тому же, судя по всему, вам нужен отдых. Прошу прощения еще раз за вторжение.
Развернуться. До двери всего несколько шагов, и Персиваль не оглядывается, преодолевая их.
И пока аврор пытается сбежать и уклониться от ответа, который так хотел получить Гриндевальд, он сжимает руку в кулак, и дверь буквально распахивается перед самым носом незваного и так засидевшегося гостя.
— Господин директор! — Грейвз останавливается на оклик, но остается стоять спиной к темному.
Прекрасная картина. Двое магов, фактически равные по силе друг другу, так вот просто оставляют открытыми спины. Вновь молчание. Кажется, даже посторонние звуки исчезли, оставляя их стоять в полнейшей тишине, которая заполняла собой все пространство. Давящей, густой и тяжелой.
— Персиваль. Я буду ждать вашего ответа. Не люблю, когда мои вопросы игнорируют и оставляют висеть в воздухе! — Геллерт чуть разворачивает голову, через плечо наблюдая за аврором. — А пока что можете быть свободны.
Ответом ему служит только громкий выдох, Грейвз шагает за порог едва не сломавшей ему нос двери и еле справляется с искушением аппарировать прямо оттуда. То последнее, на что хватает остатков самоконтроля аврора — этого все же не сделать. Не подчеркнуть лишний раз, что это — бегство. Самое натуральное бегство.
***
Аппарирует он только свернув за угол, там, где Гриндевальд уже не увидит. А аппарировав, приваливается спиной к стене в одной из своих комнат, сразу же распуская тугой узел галстука. От привычек избавляться непросто, и Персиваль носит неизменные костюм-тройку, галстук, заколку для воротника и запонки даже здесь, в Нурменгарде. Как будто бы все еще был аврором. Сейчас галстук ощущался удавкой.
Геллерт Гриндевальд только что выиграл очередную дуэль с ним, и это американец смутно понимал. Но это волновало его куда меньше, чем бунт собственного сознания. Он привык, привык за годы работы и общения с самыми разными магами, всегда четко понимать, что, когда и почему чувствует. Это помогало не сдавать позиций даже перед самыми искусными манипуляторами и лжецами и ломать самых стойких к допросам. В каждый момент времени он был готов ответить на любое «почему, Персиваль?» или вслух, или хотя бы про себя. Гриндевальд сломал в нем и это тоже. Впервые за очень, очень долгое время — Грейвз не мог ответить на этот вопрос.
— Д-Даззи…
К тому моменту, когда эльфка появляется перед хозяином, Грейвз уже сидит на полу, пытаясь отдышаться. И слова даются с трудом:
— Умиротворяющий бальзам. Он должен здесь быть, я уверен, что он тут есть…
Прозрачно-голубые глаза задерживаются на маге на несколько секунд дольше, чем должны, но эльфка не произносит ни слова, отправляясь выполнять указание аврора. А Грейвз считает секунды до ее возвращения. Выпивает принесенный пузырек залпом. Принимает действие отвара с благодарностью — дыхание Персиваля выравнивается, а разум перестает метаться по черепу, словно ополоумевший авгурей. Темные глаза закрываются, тело ощутимо расслабляется, американец плавным движением скрещивает перед собой ноги, перенося вес тела на них, выпрямляет спину. И начинает считать вдохи. Техника, которую он почитал почти забытой, техника, помогшая ему справиться с пост-травматическим синдромом после войны.
Замедляя собственное дыхание, Персиваль снова уходит в омут собственного сознания, откуда его так невежливо вышвырнули четверть часа назад. Голос, который он слышит — почти не похож на голос, который вытаскивал его из ада войны тогда, пятнадцать лет назад. Тогда это была мама. Сейчас… похоже, что сознание решило разговаривать с ним голосом Тесея Скамандера.
Почему, Персиваль? Почему ты пошел за ним?
Его идеи верны. Они созвучны с моими. Свобода для магов, в глубине души я всегда хотел именно этого.
Да, но для этого тебе не нужно было перечеркивать всю свою прошлую жизнь! Достигни ты вершины власти в МАКУСА — мог бы начать действовать сам, не по чужой указке.
Это было бы слишком сложно, система не дала бы сломить себя так просто…
Но ты даже не пытался. Не думал об этом. Ты просто ухватился за шанс…. шанс чего, Персиваль? Почему ты пошел за ним?
Он сильный лидер.
Серафина тоже сильный лидер. Используй ты полученную информацию, чтобы шантажировать, мог бы сделать ее своим инструментом. Почему ты пошел за Гриндевальдом, Персиваль?
Он сильный.
Уже ближе. В чем сильный? Почему именно он? Пошел бы ты за любым другим, кто озвучил бы его идеи для тебя?
Нет.
Значит, дело именно в нем, в самом Геллерте Гриндевальде, так, Персиваль?
Грейвз хмурится. Направление, куда его уводил диалог с собственным сознанием — нравится ему все меньше и меньше. Но не знать, не понимать — еще хуже. Аврор делает еще несколько глубоких вдохов и выдохов и соглашается. Да, дело было в Геллерте Гриндевальде.
Лично в нем.
Когда ты понял это, Персиваль? В какой момент времени ты понял, что готов следовать за ним?
Я… не знаю?
Знаешь. Не ври себе, это тебя не достойно. Но правда тебя пугает.
Пугает… мне было страшно, когда я спросил его про Дамблдора.
Нет. Тебе было некомфортно. Но не страшно. Слишком много лжи самому себе — связанной с одним человеком. Персиваль? Что еще? Когда тебе было страшно?
Когда я понял, куда и к кому угодил.
Снова ложь. Ты думал о побеге, ты думал о том, как предупредить своих. Ты думал, что обязан выбраться и выжить. Ты думал о том, что и как будешь делать, как будешь сопротивляться. Страха не было. Когда был страх? Персиваль, когда был животный ужас?
Нет…
Персиваль, когда был животный ужас? Когда был ужас от собственной беспомощности и неспособности остановить происходящее? От осознания, что ты не контролируешь ситуацию? Что от тебя ничего не зависит? Что ты сам, как маг, как аврор, как директор, как личность — больше не существуешь? Что ты сам — не имеешь значения? Когда это было?
Это… этого не было! Не в реальности! Это все было фальшивкой, просто чтобы меня сломить! Он не насиловал меня по-настоящему!
Но именно это воспоминание ты не можешь выкинуть из головы. Именно этого воспоминания ты боишься настолько панически, что запер его в самый дальний угол сознания. Персиваль, почему? Если этого не было — тебе должно было бы стать легче. Почему?
Потому что…
Почему? Персиваль, почему?
Потому что… мне….
Почему?
— Потому что мне понравилось… — слова даются с трудом, и все, на что хватает американца, это сдавленный шепот.
Да. Тебе понравилось. Впервые в жизни — ты мог не контролировать. Отпустить. Просто чувствовать. От тебя не зависело ничего, и отдать власть над собой другому оказалось проще простого именно в тот момент. С первым криком, неважно, фальшивым или настоящим, с первым проникновением, ты ему подчинился. И это завело тебя. Ты никогда не чувствовал ничего подобного раньше, и ты боишься, что никто, кроме него, не даст тебе этого чувства снова. Ты думаешь об этом каждый раз, когда заходишь в его комнату. Когда просто смотришь на него. И ты ненавидишь себя за это.
За то, что хочу Геллерта Гриндевальда…
Почему ты пошел за ним, Персиваль?
Потому что он первый, кто сумел меня подчинить.
Как далеко ты готов зайти в своем влечении, Персиваль?
Я… не знаю…
Чего ты хочешь, Персиваль?
Быть рядом. Чувствовать его руки на себе. Подчиняться ему.
Это правда? Ты не подчинился, когда он велел тебе уйти.
Стена… Грейвз судорожно, резко вдыхает и выдыхает. На сегодня достаточно. Темные глаза остаются закрытыми, когда аврор снова опирается спиной о стену и запрокидывает голову. Остро жалея, что не забрал с собой виски. То, что пыталось сказать ему собственное сознание… Грейвз коротко дергает головой вперед, и изо всех сил прикладывается затылком о деревянную панель стены.
— Ты в полном дерьме, Персиваль Грейвз. С чем я тебя и поздравляю…
***
Дверь захлопывается за американцем и Геллерт остается один. Щелчок пальцами, и в комнате появляется домашний эльф. Гриндевальд не оглядывается, оставаясь неподвижным наблюдателем гор и восходящей луны.
— Приготовь мне ванну. Положи магнолию, апельсин, иланг-иланг, нероли. И подготовь свежую постель. В спальне поставь благовония пало санто и разожги камин. Все. Выполняй.
— Как прикажете, мэтр Гриндевальд!
Эльф с хлопком исчез.
— Мистер Грейвз… Пешка или Конь в этой игре? Или, возможно, Ферзь? Хожу туда, куда хочу. Как хочу. И плевать на все, — Геллерт усмехается и допивает виски. — Нам предстоит столько удивительных вещей сделать совместно. Надеюсь, что момент, когда мне придется показать вам вторую часть видений, настанет быстро. Так интересно, какие еще скрытые аспекты своего сознания вы сможете мне показать…
Теплая ванна с травами и эфирными маслами сделала свое дело. Темный маг снял усталость, накопившуюся за последние несколько дней. Никто не знает, что он искусно разбирается в приготовлении различных смесей для расслабления, для поднятия силы, афродозиаков, смесей, способных сделать из человека зомби, или вернуть его с того света, заставить смерть отступить. Многие свои знания он держал втайне, но не скрывал их намеренно. Пока не приходилось использовать свои навыки прилюдно, только для себя лично.
Прежде чем уйти отдыхать, каждый вечер — Омут памяти. Извлечь последние воспоминания. Отдельно — видения. Отдельно — вечер, проведенный с Грейвзом. Внутри потянуло какие-то струны, отчего темный маг не сразу опустил светящуюся голубую нить в сосуд. Несколько секунд наблюдал за ней и все же вернул туда, где ей было место. Еще наступит время, чтобы вернуться к этому разговору, пересмотреть, найти новые, не увиденные сразу моменты и линии поведения директора. Его директора.
— Столько сомнений внутри вас. Столько скрытых желаний, которые вы не хотите в себе признать. Но это делает нашу с вами игру вдвойне интересной. Сможете ли вы убедить своим ответом меня в том, что вы не из тех лобызателей, кто ежедневно трется у моих ног, выполняя любой мой приказ в попытках доказать свою верность?.. Ах, Персиваль, — Геллерт укладывается на чистые мягкие хлопковые простыни и вытягивается всем телом, погружаясь в прохладу ночи. — Даже не представляешь, насколько мне хочется видеть рядом тех, кто пойдет за мной не из страха и не из слепого поклонения. Кто поверит в ценности, что несет наша организация. Кто станет моей «королевой». Безоговорочно. Навечно. Навсегда.
Ночь укутывает австрийца в свои объятья, забирая его в другую реальность, но лишь для того, чтобы помочь ему вернуть потраченные силы с помощью сна.
