Цена доверия

Гриндевальд возвращается в Нурменгард через несколько суток и далеко за полночь. Замок уже спит, лишь редкие окошки выдают бодрствующих. Тем лучше: Геллерту совершенно не хочется сталкиваться с кем-то в коридорах. По определенным причинам. Кутаясь в теплый плащ от сильного ветра, он добирается до точки аппарации и перемещается внутрь. Замок действительно уже молчал. Завтра предстояло провести собрание, проинструктировать вновь прибывших аколитов, но в первую очередь позаботиться о себе. Геллерт быстрыми шагами пересекает длинный коридор, ведущий от точки аппартации до его покоев. Можно было бы добраться туда иначе, но чуйка подсказывала, что такой вариант не самый лучший. И может только все усугубить. Усталость накатывала волнами, а до двери оставалась всего пара метров. И конечно же, то, чего Геллерт опасался больше всего — столкновение с Грейвзом, случилось именно в этот момент. Гриндевальд тихо выругался про себя: «Какого келпи его сюда занесло в такой час?», но внешне — сохранял собранность и спокойствие. — Мистер Грейвз. Однако, не думал, что встречусь с вами здесь в столь поздний час. — Геллерт дошагивает несколько шагов до двери и останавливается. — У вас вечерний променад с самим собой? — он пытается острить, но только чтобы показать, что все в порядке. Нет. Нет, нет, нет. Не «все хорошо». Все плохо. И если сейчас не добраться до своего шкафчика и не выпить кроветворное зелье, запив его животворящим, он свалится прямо здесь. Поэтому он не ждет ответа, а заходит вовнутрь своей комнаты. Геллерт не захлопывает дверь, но и не приглашает войти, как бы оставляя решение за аврором. В комнате царит привычный полумрак. Один эльф разжигает камин, второй принимает указания Гриндевальда. — Возьмешь мазь летейскую, животворящее и рябиновый отвар. И мягкие хлопковые ленты для перевязки. И сразу захвати… — делает паузу, смотрит на аврора, стоящего в дверном проеме. — Вот то, что он любит. И что-то поесть. Два стакана, — голос Гриндевальда остается тихим. Он все еще одет в плащ. По лицу проскальзывает волна боли, и он нервно дергается, пытаясь переместить внимание на что-то еще. Но указания розданы, эльфы отправлены по делам, теперь можно и переодеться. Взмах палочкой — и одежда Геллерта начинает отправляться в места, где она должна висеть. Плащ на вешалку у входа, пиджак в шкаф… Темный остается в одних штанах и рубашке. Хорошо, что рубашка черного цвета: легче скрыть следы происходившего за последние пару суток. Так что Грейвз не сразу замечает, что не так с Гриндевальдом. — Мистер Грейвз. Вы либо зайдите, либо закройте дверь с той стороны. Сквозняк это хорошо, но не тогда, когда за стенами дует ледяной ветер. — Гриндевальд уже самостоятельно, без магии, расстегивает пуговицы рубашки, нисколько не смущаясь зашедшего в комнату Грейвза. Контраст черной ткани и белоснежной кожи заставляют Персиваля на несколько секунд забыть вообще о том, что он тут собственно забыл и что хотел сказать. — Раз уж вы здесь, то, возможно, хотите чем-то со мной поделиться? Или спросить? — Геллерт стоит к нему вполоборота, не отвлекаясь от своего занятия. Все пуговицы расстегнуты, но рубашка остается на своем месте. Геллерт старается двигаться медленно и аккуратно. Каждое резкое движение отдается болью в ребрах и спине. И все же нужно отодрать нижнюю часть рубашки от тела. Эльф приносит поднос, на котором стоит несколько бутылочек с зельями, чаша с горячей водой и хлопковые ленты, затем ставит его на столик у камина. Низко кланяется и тут же исчезает. Геллерт подходит к столику, и только здесь Грейвз замечает, что руки у того испачканы в крови. Но Гриндевальд лишь смачивает хлопковый бинт в воде и прикладывает к месту, где рубашка совсем присохла к коже и не желала отдираться. Лицо на мгновение исказилось гримасой боли, но она тут же сменилась облегчением. Два и два складываются наконец-то в цельную картину, и аврор клянет себя, на чем свет стоит. Мог бы и раньше догадаться! Не первый же раз видел раненых, и мог бы понять по множеству мелких признаков. Но нет… вместо этого стоял, любовался… Сбросив с себя оцепенение, Персиваль пересекает комнату, оказываясь рядом с Гриндевальдом. Тот вполне твердо стоит на ногах — уже хорошо. Но теперь Грейвз замечает то, чего не видел раньше, в слишком тусклом свете коридора и комнаты — крошечные бисеринки пота на виске Геллерта, слишком резкие, четкие движения — так обычно контролировали себя те, кто испытывал головокружение. А значит, затягивать с обработкой ран не стоило. Грейвз перехватывает мягкую ткань из бледных пальцев, темному явно не совсем удобно делать это самостоятельно. И даже не замечает, когда полностью переключается в модус аврора. И потому, когда Геллерт пытается отобрать у него бинт, коротко, раздраженно шикает: — Руки убери. Мешаешь. Опешивший от такой наглости Геллерт дергается в сторону, перехватывая за запястье руку Перси. — Мистер Грейвз! Прежде чем что-то сделать, хотя бы поинтересуйтесь, требуется ли ваша помощь. И если да, то какая. Или вы считаете, что я настолько немощен, что не могу справиться с парой царапин? — Холодный взгляд глаза в глаза и пальцы медленно разжимают руку аврора. Геллерт отходит на несколько шагов в сторону, поворачиваясь спиной к Грейвзу и стягивая с себя рубашку, ткань которой уже успела намокнуть достаточно, чтобы не доставлять дискомфорта. — Если вы так хотите сделать что-то полезное, то будьте так любезны — рябиновый отвар смешайте с животворящим в размере 50\50 и наложите на эти раны. Пока Геллерт снимает рубашку, проклинает все на свете. Оборотней, которые решили показать ему свои владения, стычку с вампирами, которая в целом разрешилась только благодаря договоренностям, зверей, которые вылезли из ниоткуда, когда Геллерт заканчивал свою работу на последней точке, закрепляя договор с аристократами. Пришлось еще и их защищать, потому что в магии они оказались куда большими простофилями, чем ученики первого курса магической школы. Болезненно, но необходимо. Ткань медленно сползает по телу, обнажая рваные раны, тянущиеся через всю спину. — Нет, это не оборотни. К счастью для меня, — предугадывая вопрос, сразу же отвечает Геллерт. — Но встреча с ними тоже была весьма внезапна и неожиданна. Грейвз давит возглас, когда наконец видит всю картину целиком. Удерживается с трудом, ограничиваясь только коротким, резким вдохом и выдохом. На автомате — воспринимает информацию про оборотней. Что ж, уже хлеб. Объяснять отсутствие темного ежемесячно в течение нескольких дней дело, конечно, не особо хитрое, но лучше уж обойтись без необходимости это делать в принципе. А мозг аврора уже работает. Персиваль делает шаг к Геллерту, уже успевшему набрать дистанцию, и сначала тратит несколько секунд на осмотр. Рваные края ран, судя по всему — когти, не зубы. Это не было ни плохо, ни хорошо: в зависимости от твари, ядовитыми могли быть разные части тела. Но кровь уже значительно подсохла, и состояние порезов позволяло заключить, что раны были нанесены некоторое время назад, причем время, исчислявшееся скорее днями, чем часами. В любом случае, сначала их надо было обработать, чем Грейвз и начинает заниматься, предваряя действия словами: — Тут чистить сначала нужно. Не дергайся. — Геллерт только недовольно хмыкает, но молчит. И, чтобы совсем не свалиться от усталости и затянувшейся боли, упирается руками в верхний край камина, расслабляя шею и позволяя голове просто повиснуть. Глаза закрыты. Магия внутри него медленно, но верно заживляет то, что повреждено. Остается только решить проблему со спиной и правой частью корпуса, где животное так же прошлось когтями, хоть и в меньшей степени. Снова вода, снова чистая ткань. Грейвз касается сначала неповрежденной кожи рядом, предупреждая, где сейчас будет больно, и только потом мягко, стараясь не давить, оттирает засохшую кровь там, где она не образует корку. И только когда аврора удовлетворяет результат — он переходит ко второму этапу. Смешивает все, что необходимо, заставляя себя не спешить и точно выдерживать соотношение, а заодно и контролировать собственную магию. Не думать о том, насколько это было больно. И насколько больно сейчас. И только потом — точно так же аккуратно, мягко, едва ли не нежно — проходится смоченным в зельях бинтом непосредственно по ранам, стараясь не тревожить корку там, где она уже образовалась, и собирая кровь там, где открылись после отделения ткани рубашки свежие ранки. И дабы отвлечь и себя, и Геллерта от того, что он делал — все же отвечает на вопросы: — Ну да, ты великий темный маг. Только кровь у тебя, насколько я вижу, такая же красная. Из чего делаю вывод, что ее недостаток в теле приведет к таким же последствиям, как и у магов обычных. И последствия эти будут малоприятны. Так что просто не дергайся, и дай мне сделать, что нужно. И впервые в жизни — остро жалеет, что Провидение не расщедрилось в его случае даром целебной магии. Геллерт невольно морщится каждый раз, когда кожи касается ткань. Дело для него было превыше всего. А потому логичным казалось сразу же обработать рану и двинуться дальше. Опоздать ему нельзя было. Не в этот раз. И теперь, то, что делал Грейвз, приносило существенное облегчение и понимание, что ближайшие пару дней он все же не превратиться в тухлую мумию. Он вдыхает, когда ленты, смоченные в заживляющем растворе, попадают на раны. Там, где боль еще оставалась, в тот момент почти исчезла. — Иногда мне кажется, что вы слишком многое себе позволяете, в рамках ваших основных обязанностей. Геллерт сжимает кулаки и закусывает губу, когда Грейвз обрабатывает части ран, расположенных на позвоночнике. Хочется надеяться, что основные переплетения нервных окончаний все же остались нетронутыми. — Утром повторишь это, — фыркает аврор, который просто не может не отвечать. Так проще — скрывать за словами собственные эмоции. — Можешь и наказание прописать, если запал останется. — В этом можете не сомневаться, мистер Грейвз. Это я вам обеспечу по самые уши. Или вы решили, что если вы находитесь в статусе моего заместителя, то обладаете вседозволенностью? Отнюдь. Субординацию еще никто не отменял. Внутри Гриндевальда клокочет гнев, перемешанный с усталостью. Все, на что он сейчас способен, лишь бы не думать о боли, это переругиваться с аврором, который, несмотря ни на что, обрабатывает раны. Если бы Геллерт делал это сам, то потратил бы куда больше времени и сил. Темный маг прилагает все возможные усилия, чтобы не потерять сознание. Хоть раны уже чуть подсохли, боли они доставляли не меньше, чем в первые несколько часов. А ведь остался еще бок… И, кажется, царапина где-то на ноге. — Там, в шкафчике, — он указывает рукой в сторону спальни, — есть красный пузырек. Это кроветворное. Желтый — укрепляющее. Все. Сил говорить дальше нет. Хочется закрыть глаза и провалиться в сон. Н-да, видимо, действие предыдущего зелья уже закончилось. Геллерт сжимает пальцами острые края кирпича, чтобы хоть как-то балансировать на грани сознания, но это помогает лишь на несколько секунд. Ощущения тела куда-то резко пропадают и… Аврор едва успевает уловить тот момент, когда все из «не очень хорошо» резко превращается в «весьма плохо». Как обычно — сначала он только слышит, как учащается дыхание Геллерта. Потом — чувствует пальцами, как вдруг дергается темный, словно пытаясь удержаться от… — Эльфячье дерьмо! Осознание, что именно произошло, формируется окончательно уже после того, как Персиваль буквально насильно — но при этом крайне бережно и плавно — подныривает под левую руку Гриндевальда, не позволяя тому больше терять равновесие. Зелья! Ну конечно. Стоило догадаться по состоянию ран, что Геллерт не занимался толком обработкой, а просто накачался по уши поддерживающими зельями, действие которых сейчас заканчивалось. То есть — заканчивалось вот прямо сейчас. Темному нужна была горизонтальная поверхность, срочно. Взгляд в сторону спальни. Что ж, в любом случае искомые зелья там, и ходить далеко не придется… И игнорируя попытку сопротивления, Грейвз буквально на себе тащит австрийца прямиком к кровати, куда и укладывает, тщательно следя, чтобы с поверхностью простыней соприкасалась только здоровая кожа. Снова выругивается, намного более грязно — когда замечает новые раны. Но сначала — зелья. Открыть дверь шкафчика, найти глазами нужные пузырьки. Призвать графин с водой, выверить дозировку. Грейвз не позволяет себе сомневаться в том, что делает. Пальцы, поддерживающие затылок темного, пока Персиваль держит у его губ стакан со снадобьями, не дрожат. Первый глоток зелья разливается блаженным теплом по телу, засасывая в круговорот боль и усталость. Второй изнутри переплетает энергетические линии тела, восстанавливая их. Последующие — дают сил на то, чтобы приподняться и постараться сесть. Геллерт чуть кривится от боли — правая сторона тела окрашивается кровью. Самая свежая из ран незамедлительно решила напомнить о себе. — Чтоб я еще раз защищал этих недомерков, — Геллерт ругается, подзывая к себе ленты для перевязки. Щелкает пальцами и грязная вода исчезает, а чаша наполняется чистой горячей водой. Из шкафчика призывает маленький черный бутылек и капает несколько капель в воду. — Экстракт бадьяна. Одно из самых сильных и быстродействующих зелий для восстановления. С учетом завтрашнего собрания, у меня только ночь и часть дня. Геллерт уже самостоятельно смачивает ткань в настое и прикладывает к ране на правом боку. Непонятно: то ли он просто размышляет вслух, то ли обращается к аврору. — Мистер Грейвз, так вот, возвращаясь к баранам — когда вы остались, у вас были ко мне какие-то вопросы, или вы так, решили ради праздного интереса посмотреть, что у великого темного волшебника кровь, оказывается, тоже красная, и что он тоже умеет влипать в различные ситуации? Геллерт продолжает язвить. Он переводит взгляд на сидящего к нему вполоборота Перси и на губах проскальзывает мимолетная улыбка. Персиваль остается рядом, наблюдая. Похоже, зелья темного обладали эффектом в несколько раз превосходящим те, к которым он привык. Что ж, в принципе, это было неудивительно. Не проходит и пары минут — из балансирующего на грани потери сознания, ослабленного и еле держащегося на ногах раненого, темный превращается… в себя. Аврор скрывает вздох облегчения. Разумеется, он не видел ничего такого, что могло бы реально угрожать жизни австрийца, но только сейчас у него появляется время и ресурс, чтобы самому себе признаться: да — он и правда за него испугался. Но теперь страх отступил, оставив только шлейф не находящего выхода адреналина. Поэтому американец заговорил — хотя по-хорошему стоило бы молчать. Темные глаза чуть прищуриваются: — Мне интересно… ты хамишь всем, кто пытается тебе помочь, или это только мне так повезло? — яда в голосе американца не меньше, чем в голосе самого Геллерта. Автоматический жест — Персиваль складывает на груди руки, закрываясь. И только после этого отвечает: — Я проверял новый защитный контур на этаже, и… еще кое-что. А остался, потому что тебе нужна была помощь. — Грейвз сознательно делает нажим на последних словах, прекрасно понимая, что сознаться в слабости, и уж тем более, просить о помощи темный не стал бы даже под угрозой смерти. Понимая — потому что уже видел такое. Не раз, не два и не три. Сначала — в окопах войны. Потом в аврорате. Видел тех, кто переносил ранения и травмы на ногах. Стойко, как оловянные солдатики. И видел, как чаще всего такие заканчивали. Переоценив себя, не остановившись вовремя. В лучшем случае — в госпиталях и больницах. В худших… Персиваль чуть трясет головой, и все же задает вопрос, который крутился в голове, когда он только увидел рваные края ран: — Тварь была ядовитой? Геллерт отмечает про себя закрытый и защитный жест аврора, снова улыбается. Теперь уже более открыто. И спокойнее. Усталость отступила и он садится рядом с аврором, продолжая обрабатывать рану на правом боку. — Нет, Персиваль. Тварь была не ядовитая. По крайне мере, я на это надеюсь. Задняя мысль пролетает в голове темного мага. Он действительно не знает. Он еще не сталкивался с такими тварями и понятия не имеет, есть ли на их когтях яд. Но если в течение пары дней он не умер, то наверное, все-таки обошлось. По крайней мере, он не чувствует никаких признаков попадания яда в организм. — А то, что касается ответа на ваш вопрос, мистер Грейвз, — Геллерт разворачивается лицом к аврору, хватает того за перекрест рук и притягивает к себе. — Право, я даже не знаю, как вам на него ответить. Не знаю, повезло тебе или нет. Как сам думаешь? По лицу темного мага проскальзывает мимолетная вспышка боли, которая тут же исчезает. Геллерт отпускает руку Грейвза и отодвигается от него. — Мистер Грейвз. Вы считаете, что мое отношение к вам — результат исключительно везения? Стечения благоприятных обстоятельств? Или… что такое особенное отношение только к тебе одному? И только ты единственный препираешься со мной, выдавая из себя литры сарказма, гнева и недовольства? — Геллерт поднимается с постели и идет в комнату с камином, где осталась стоять бутылка виски и бокалы. Движения даются с трудом, несмотря на то, что организм очень стремительно восстанавливается. Подзывая к кровати остатки медицинских ухищрений вместе со столиком, Геллерт ставит на него два стакана и наполняет их золотистым напитком. В свой добавляет льда. Берет чистую полоску ткани, промакивает ее в быстрозаживляющем растворе с бадьяном и прикладывает к боковой ране. Геллерт тихо шипит и невольно морщится, стискивая зубы. Заживлять раны таким способом он не любил, но это было куда лучше, чем просто с помощью магии. Если ты можешь сделать все руками — делай. Магия иногда дает осечки. Чтобы хоть как-то унять боль, Гриндевальд делает несколько глотков виски. Все это — под внимательным взглядом чуть прищуренных темных глаз. Грейвз расцепляет руки, но тех внутренних щитов, которые успел возвести за эти несколько минут, не убирает. Потому что слова задевают. Действительно задевают, достаточно сильно, чтобы аврор начал защищаться. Молниеносно — включились рефлексы. И все то время, пока темный перемещается по комнате, Персиваль думает. Анализирует. Времени этого не так много, но ему хватает. Геллерт отвечает вопросом на вопрос. Заставляя его самого — почти оправдываться. Прием известный и эффективный, он сам пользовался им довольно часто. Задающий вопросы всегда стоит в сильной позиции. Геллерт выбирает слова и фразы, не несущие конкретики, оставляя пространство для интерпретации. И использует эти интерпретации против собеседника. Или противника? Больше похоже на второе. Наблюдая за тем, как кривится от боли темный, Грейвз ловит себя на мысли, что больше не чувствует волнения за него. Справится. Если животное не было ядовитым, то с остальными ранами он и правда справится. Тем более, что австриец дома. Аврор чуть откидывает голову назад, усмехаясь: — Хочешь сказать, что количеством яда в словах измеряется степень твоего доверия? — Отнюдь, — Геллерт делает еще один глоток и начинает обматывать лентами торс, чтобы зафиксировать наложенную повязку на боковую рану. — Степень моего доверия измеряется абсолютно в других вещах. Оно не выражается в словах, — Геллерт садится рядом с аврором, достаточно близко, чтобы ощущать тепло его тела, но не нарушать совсем личное пространство. Мягко берет за руку и притягивает к себе. — Зачастую оно не выражаются даже в действиях. — Геллерт скользит пальцами свободной руки от запястья к центру, оставляя шлейф магии, которая превращается в маленьких сверкающих бабочек. Доверие — очень сложная штука. Геллерт смотрит на всю ситуацию с разных сторон. Пробует. Проверяет. Себя (и не только себя) — на прочность. Что он может изменить. Где он может дать слабину, а где, наоборот, возвести барьеры. Перси сейчас оказался рядом, в час, когда он был не в самом лучшем состоянии. Он не просил. Не предлагал. Привык полагаться на себя везде и всегда. Но аврор взял и сделал то, на что не каждый осмелился бы. И это подкупало. Продолжало подкупать Геллерта. Честность и открытость мага. И то, как он общается, тоже было весьма очаровательно. Маленькие существа сидели на руках и плечах аврора, освещая бледно-голубым светом самого Грейвза. И Геллерт поймал себя на мысли, что он уже как минут пять любуется им. Сам аврор тоже не сводил взгляда с этих источников света. Жест Гриндевальда поставил его в тупик — настолько сильно он противоречил тому, что было перед этим сказано. Наблюдая сейчас за этими сгустками чистой магии, Персиваль никак не мог решить для себя, как реагировать. С одной стороны — внутри все еще жило это мерзкое, колкое чувство, оставшееся после слов темного. Почти забытое им за годы пребывания на посту Директора чувство, когда тебя ставят на место. Проблема была в том, что здесь, в Нурменгарде, он не знал своего места. И защищаться ему было по сути нечем. Как можно понять, переступаешь ты черту или нет, если неизвестно, где она, эта черта? До этого момента аврор просто делал то, что считал нужным, не особо задумываясь о последствиях. Язвительные слова Гриндевальда о том, что он не единственный такой, кто получал внимание к себе со стороны лидера, оказались ушатом ледяной воды. Просто еще один — из множества. Ничего особенного. С другой стороны… Неяркое мерцание бабочек: как это понимать? Кнут и пряник? Его пытались дрессировать? Или это просто еще одна игра Гриндевальда, способ развлечься? — Доверие — это когда ты в первую очередь веришь самому себе, — нарушает тишину Гриндевальд. — И если ты веришь себе, то в отношении других — ты тоже будешь доверять. С каждым по-своему, но будешь. Геллерт чуть откидывается назад, опираясь на предплечье руки. И прикрывает глаза. — С каждым надо найти точки соприкосновения. Узнать человека. Узнать его всего. И после этого задать вопрос: «Веришь ли ты своим ощущениям относительно этого человека? Веришь ли ты себе? А ему?», — Геллерт приоткрывает глаза и смотрит на аврора. Грейвз коротко, не сдержавшись, фыркает. Доверие… О чем говорит Геллерт — он понимал. Проблема была только в том, что для самого аврора, именно сейчас — все было иначе. Отвечая под сывороткой правды на третий вопрос «да, я готов тебе помогать», он нарушил целый ряд собственный внутренних правил. По сути — выдав Гриндевальду собственное доверие настолько полно, насколько мог. А пять дней назад — выдал ему же все, что оставалось не выданным. Только вот… Геллерту этого было не объяснить. Кроме того, Грейвз понимал, что смысла в таких объяснениях особо не было, ведь это было его решение, его никто не заставлял. А значит, и разбираться с последствиями этого решения ему тоже нужно было самостоятельно. Если для Гриндевальда это все не имело значения, аврору придется это просто принять. — Мое доверие, Персиваль. Достаточно… сложное. Как и сердце человека, доверие создано из стекла. Однажды разбив, с годами только сложнее отстроить заново. И после этого ты не позволяешь себе эту роскошь. Поэтому я спрашивал тебя о том, что ты готов сделать, чтобы я начал тебе доверять, как самому себе? — взгляд разных глаз скользит по телу Грейвза, заставляя светящихся бабочек взлететь и испариться в воздухе. Когда последняя бабочка исчезает окончательно, аврор встает. Слова сказаны, ему дали понять достаточно четко, где его место. А справляться с последствиями лучше в одиночку. — Я не готов тебе ответить на этот вопрос. Не сейчас, — по крайней мере, это чистая правда. Грейвз медлит еще несколько секунд. То, что рвется с языка — лишнее, американец это чувствует. Но с другой стороны — как узнать, что ты переступаешь черту, если черта не проведена? Персиваль разворачивается так, чтобы видеть разные глаза. — Но кое-что хочу прояснить. Я никогда не использовал секс для получения преференций. Никогда не расплачивался услугами за него. И не собираюсь начинать этого делать — сейчас. Становится чуть легче. Совсем малость — но легче. — Тебе нужен отдых, мне тоже. Спокойной ночи. Аврор поворачивается, направляясь к двери. «Я никогда не использовал секс для получения преференций. Никогда не расплачивался услугами за него. И не собираюсь начинать этого делать — сейчас.» Это бьет и бьет сильно. С секунду Геллерт анализирует услышанное. Понимает, что его слова, сказанные ранее, доходят до нутра аврора. И сейчас он говорит то, что рвется изнутри. Он решается вытащить все это наружу- и бьет словами в ответ. — Господин директор, — Геллерт поднимается с постели медленно, контролируя каждое свое движение. Глаза очень недобро вспыхивают ледяным пламенем, материализуя энергию в комнате. Грейвз не может развернуться, не может сделать шаг вперед. Сила, которая сдавила его сейчас со всех сторон, невообразимо плотная. Словно густое-густое желе, она не дает ни на сантиметр двинуть телом. Но спиной он чувствует приближение темного, который не сдерживается, несмотря на раны. — Господин директор, — голос совсем рядом, дыхание касается шеи. — Я правильно услышал, что доверенное вам мое детище, мой дом, наш дом, вы считаете преференцией, полученной через постель? — голос жжет льдом. Грейвз кожей чувствует, что Гриндевальд пытается не выпустить всю силу, коей обладает. Потому что если он сделает это здесь, то от комнаты, да и от него самого, останется только пепелище. — Возможно, вы также считаете, что Розье прошла через мою постель, чтобы получить свой пост? Или, возможно, вы знаете кого-то еще, кто достиг своего положения, используя мою постель для продвижения? — сила прессовала, сжимая тело со всех сторон. — Видимо, то, что я показывал — вам было непонятно. И вы не сумели проанализировать тот факт, что никто, слышите, никто, — Геллерт обходит аврора сбоку, вставая прямо перед ним. — Никто никогда не получает повышения или подарков от меня таким образом. Через секс. Сейчас Гриневальд выглядел куда более устрашающим, чем когда-либо. Все предыдущие разы (ну, если они, конечно, были) его гнев был легким и не причинял боли, хотя попотеть приходилось тем, кто попадался ему под горячую руку. Но не сейчас. Сейчас внутри него полыхала ярость и необъятная бездна гнева. Потемневшие зрачки говорили, что это крайний рубеж того, когда Геллерт еще сдерживает себя, чтобы ничего здесь не разнести. Голос тихий и холодный. Именно таким голосом пользовался темный, когда хотел, чтобы его услышали и слушали. Именно таким голосом он пользовался в редких случаях. И сейчас был именно такой. — Персиваль Грейвз. Бывший аврор, перешедший на сторону Гриндевальда. Который решил, что доверие сохранности дома и наведения порядка в нем, — блажь, достигнутая с помощью секса. Бывший аврор видимо забыл, что он является превосходных аналитиком и стратегом, соратником и магом, обладает умением доносить понятным языком до многих то, что от них требуется. Господин директор. — Геллерт подходит вплотную. — Я скажу вам лишь один раз. Но так, чтобы вы поняли и запомнили. И чтобы в вашей голове не осталось и следа от тех мыслей, которыми вы себя накрутили. Мое доверие — очень сложная и хрупкая вещь. И мое доверие к вам сейчас… — Геллерт замолкает, пытаясь подобрать слова, чтобы выразиться как можно точнее. — Я доверил вам охрану Нурменгарда не за то, что мы провели одну ночь вместе. Не потому, что вы хороши в постели. Доверие самого ценного, на данный момент, для меня детища именно вам связано с тем, что вы умны, обладаете необходимыми навыками, чтобы навести здесь порядок, вы сильны и достаточно проницательны, ваши умения поразительны, а магия такая же чистая и честная, как вы сами. И я вижу в вас своего соратника, мага, который станет рядом со мной и пойдет до конца. Я вижу и осязаю вашу магию. И я сужу именно по ней, по вашим делам и поступкам. А не потому, что мы… — Геллерт оставляет фразу неоконченной, но понятной для них двоих. — Каждый из тех, кто находится в позиции лидера в нашей организации, заслужили свое место делами. Исключительно делами и поступками. Пресс так же быстро исчезает, как и появился. Глаза Гриндевальда приобретают прежний цвет и теперь в них видна только усталость и мимолетные волны боли. А Грейвз понимает, что снова может дышать. Что и начинает делать — судорожно. — У меня есть к вам одна единственная просьба, мистер Грейвз, — Геллерт возвращается к постели и забирается с ногами, облокачиваясь на спинку кровати. Закрывает глаза, запрокидывая голову назад. — Лишь одна просьба, Персиваль. Сохранить эту хрупкую часть. Я хочу, чтобы оно осталось в целости и сохранности. — Геллерт действительно устал. Все, что было накоплено за то короткое время их общения, сейчас забрало все силы. Надо отдохнуть, потому что завтра предстоит тяжелый день. И Персивалю надо бы уйти, не доводить темного еще больше. Но аврор не уходит. С полминуты он стоит, где стоял, осмысливая не столько то, что только что чувствовал, сколько то, что услышал. И еще — всю бездну собственного идиотизма. Ему хотелось, безумно хотелось сейчас подойти к ближайшей же стене, и от души приложиться к ней головой. Мерси Льюис, как он мог быть таким кретином?.. Грейвз не уходит. Вместо этого — разворачивается, окидывая взглядом открывшуюся картинку. — Выходит, я неправильно тебя понял… — выдох. Да, это чувство тоже было забыто давным-давно. Грейвз откашливается, и все же продолжает, уже тверже. — Я неправильно тебя понял. Я… прошу прощения за это. И постараюсь оправдать твои ожидания. Геллерт приоткрывает глаза и смотрит на стоящего аврора. И снова закрывает их. — Пожалуйста, Персиваль. Отдыхайте. И… спасибо. Персиваль смотрит на темного еще с десяток секунд, словно что-то решая для себя. Или запоминая. После этого коротко, чуть резко кивает: — Спокойной ночи, Геллерт. И все же покидает комнату австрийца. Когда дверь за Грейвзом захлопывается, Геллерт призывает к себе еще одну бутылочку с зельем. Выпивает, и уже полностью ложится в горизонтальное положение, не заботясь о том, чтобы переодеться. Ах, да… Этот аврор порвал его любимую спальную одежду. Не забыть его наказать. Но это позже. И Геллерт проваливается в целительный сон.