Цена доверия

Долгий, трудный день. Он никогда не любил бессмысленной траты ресурсов и сил. Всегда считал, что проще договориться, чем разбрасываться направо и налево магией, пытаясь что-то кому-то доказать. Но с Виндой Розье пришлось действовать именно так. Ближайшая соратница Гриндевальда ни в какую не хотела даже попытаться его услышать, пока он еще был настроен говорить. Более того, еще и позволила себе открыто Грейвзу хамить. Персиваль чуть прикрывает глаза, вспоминая первое брошенное в него заклятье. Почти попала. Почти. И это не было чем-то безобидным, типа ступерфая. Настоящая боевая магия. Итог был вполне предсказуем. Когда два сильных мага превращают весь замок в площадку для дуэли, без разрушений явно не обойтись. И им обоим еще повезло, что они вовремя заметили, как далеко зашли в этих самых разрушениях. Несущие стены и крыша все же выстояли, и восстанавливать по сути пришлось только самые верхние два этажа. Мысль о том, что они с Розье и правда едва успели все восстановить до возвращения Гриндевальда, отдает легкой дрожью. Что было бы, если бы не успели — думать не хочется. Тем более с учетом того, в каком состоянии вернулся темный. От последней мысли передергивает, Грейвз запоздало думает, что стоило бы просто выкинуть все из головы, до того, как одна мысль потянула бы за собой другую. Но — увы, поздно. Невольно — Персиваль возвращается к событиям вечера, прокручивая в голове все, что было сказано. И чего сказано не было. Сегодня был тот редкий день, когда аврор позволил себе нарушить собственный строгий дресс-код, отказавшись от галстука, заколок и запонок — в пользу простой черной рубашки и брюк. Зря он высказался. Не разобравшись до конца, не взвесив все. Позволив эмоциям взять верх над разумом. Аврор невольно вздрагивает, вспоминая ощущение от магии Гриндевальда. От магии взбешенного Гриндевальда. На какой-то момент ему и правда показалось, что все закончится именно там и живым он оттуда уже не выйдет. Ощущение малоприятное, и про себя Грейвз ставит зарубку: сделать так, чтобы никогда больше не чувствовать такого снова. И все же… Все же, он позволил взять верх эмоциям там, где этого было делать нельзя категорически. Его хваленое чутье аврора дало сбой в ситуации, когда должно было ему помочь. И вместо того, чтобы проанализировать, сделать выводы из фактов — он поддался чистой воды чувствам. Персиваль прикрывает глаза, пытаясь вспомнить тот момент, когда позволил себе слабость, и позволил разуму отойти на второй план. Весь разговор, точнее — всю их перебранку, с самого начала. А найдя — невольно морщится. Ты считаешь, что такое особенное отношение только к тебе одному? Хотелось бы. Себе врать смысла нет — хотелось бы. Принцип «ты мне — я тебе» аврор не жаловал, но в этот раз приходилось признать, что именно этим принципом он и руководствовался. Сам для себя — Грейвз принял решение, что доверяет Геллерту. Без этого, без выданного им кредита доверия — не получилось бы всего остального. Не смог бы он оставить, по сути — предать МАКУСА. Не смог бы перечеркнуть всю свою устоявшуюся, размеренную жизнь. Успешную карьеру, высокое социальное положение, оправданные ожидания родителей — все это он уничтожил одним махом. Чтобы решиться на такое — нужно было сначала поверить. Как в идеи Гриндевальда, так и в то, что австрийцу хватит сил и упорства эти идеи довести до реализации. Грейвз поверил. Тот самый момент, когда было «все — или ничего». Думал, надеялся и пытался не требовать взамен ничего. Но получалось это у аврора плохо. Выходило, что да — он ждал к себе особого отношения. Отчасти — по принципу обмена, отчасти — потому что отдавал себе отчет, какую пользу мог принести движению, с его-то опытом и навыками. И да, это по-прежнему было сугубо его проблемой. По логике, ему надо было бы закрыться. Притормозить с инициативами, и терпеливо ждать, пока сформируется то самое доверие, о котором говорил Геллерт. Заодно — снова взять под контроль собственные эмоции и реакции, и не допускать больше таких же промахов, как сегодня. Это было логично. Не давить, не требовать… Почему же не получалось? Что же мешало? Ведь он умеет давить собственные эмоции, в конце концов, занимался этим много лет! Персиваль вдруг понимает, что уже минут пятнадцать меряет комнату шагами. На полном автомате огибая мебель, просто ходит из угла в угол. Усилием воли заставляет себя остановиться. Нет, так дело не пойдет. — Даззи, умиротворяющее. Чувствуя, как по телу разливается зелье, мягкой, теплой волной окутывая разум, Персиваль невольно улыбается. Хотелось бы продлить его действие. Хотелось бы… Не сегодня. Сегодня это всего лишь инструмент. Аврор снимает обувь, отходит к стене и садится, скрещивая ноги. Выпрямляет спину, кладет руки запястьями на колени. Закрывает глаза. И начинает считать дыхание. Процесс не быстрый. Замедлять дыхание нужно не торопясь. Удлинять вдох и выдох. Постепенно, расслабляя собственное тело. Внутренним взглядом — Грейвз проходится по всем частям тела, начиная от затылка вниз. Смотрит — на каждую мышцу, каждую косточку, осознавая их, фиксируя в памяти, и наполняя собственным вниманием. Переставая замечать любые внешние звуки и раздражители. Становится глуше, а потом и вовсе исчезает вой ветра за окном. Притупляются ощущения от неровностей пола. Перестает иметь значение тихий перестук часовых стрелок. Момент перехода как всегда — плавный. Персиваль проваливается в мягкое, ласковое ничто, переставая чувствовать собственное тело. Тьма вокруг не плотная, она мерцает, но не ярко. Достаточно, чтобы видеть, но недостаточно, чтобы отвлекать от главного. От того, зачем он пришел сегодня. Прошедший день предстает перед внутренним взглядом одним большим клубком ярких картинок. Вот они с Розье в десятый раз уже проходятся по верхним этажам, проверяя, не упустили ли чего, все ли держится крепко. Вот их короткий разговор, который, как аврору казалось, перерастет в новую стычку — но заканчивается шуткой. Вот их совместный обед, и Персиваль старается не выдать себя смехом, наблюдая недовольную рожу Кралла, который явно пытается вспомнить события прошедших дней. Вот он идет по верхним этажам, проверяя целостность как защитного контура, так и несущих конструкций. Та часть сознания Грейвза, которая остается сторонним наблюдателем, делает короткое движение, и картинка распадается на две части. В одну сторону — эмоции. Облегчение, нервозность, настороженность, отголоски адреналина от дуэли с Виндой; в другую — факты. Движения рук по стене, все моменты, когда магия отзывается на запросы аврора. Тот момент, когда он слышит звук аппарации, и торопливые шаги после этого. Видит Гриндевальда. Все, что потом случилось в комнатах темного… Персиваль останавливает развертывание картинок, и начинает сортировать их содержание. Мысли, факты — в одну сторону. Чувства — в другую. Выстроить в ряд, рассмотреть как следует, дать определения. Вот момент, когда они столкнулись. Факты: выглядит Геллерт нормально, но натянутая шутка не совсем к месту выдает, что что-то не так. В неярком свете коридора не видно, но Грейвз готов был поклясться, что было что-то не так. Настороженность, внимание. Собранность и готовность отражать атаку — все это в одну сторону. Здесь, наедине с собственным сознанием и подсознанием, где ощущения, мельчайшие считываемые детали хранились рядом с осознанным восприятием, картинки воспоминаний были цветными. То есть в прямом смысле слова — переливались всеми цветами радуги. Так выглядели эмоции. Краски могли быть разными, но все они обозначали какое-либо чувства. Лишенные их, картинки становились черно-белыми, и проступали резко, высвечивая то, что могло скрываться под красками эмоций. И сейчас, по одной отделяя от картинки полоски эмоций, Персиваль вдруг замирает. Потому что выуживает кое-что еще, помимо того, что уже нашел. Вот он — еле заметный, бледно-золотистый шлейф. Почти невидимый за всем остальным, но ставший очевидным, когда другие эмоции были отделены от воспоминания. Бледно-золотистый. Как виски. Цвет тепла. Цвет радости. Что ж это получалось? Он был… рад видеть Геллерта? Короткий фокус внимания на картинку — да, все верно. Это было последней эмоцией, картинка становится черно-белой. Странно… Долго зацикливаться на одном воспоминании аврор себе не позволяет. Продолжая медленно раскручивать их клубок. Вот картинки замерцали насыщенным желтым, почти красным — это беспокойство, шок, сочувствие, когда он увидел располосованную спину, кровь на коже и длинные рваные полосы. Как мгновение спустя — картинки сами по себе становятся почти черно-белыми. Это он скользнул в модус аврора, начиная действовать, и эмоции сами собой отступили на второй план. Воспоминание о прикосновении к коже Геллерта вибрирует серебристым и голубым. Еще один сюрприз. Потому что это — нежность. Нежность? Серебристо-голубая лента повисает рядом с бледно-золотистой, выуженной из воспоминаний ранее. Грейвз смотрит на собственные эмоции, стараясь сохранить фокус. То, что он видит — ему уже не нравится. Но заострять на этом внимание нельзя. Иначе его выкинет обратно в реальность, а он еще не закончил. Череда следующих воспоминаний — их перебранка. Грязно-серое, коричневое, тусклое — это его боль. Да, ему и правда было больно слышать то, что говорил ему Геллерт. Грейвз старается поскорее вытащить эти эмоции из картинок, и отсортировать их, но потом… Снова — бледно-золотистый шлейф. Еще менее заметный, чем на моменте встречи рядом с комнатой, но он все равно есть. Тепло? Радость? Что за бред?.. С чего бы ему радоваться? Не зацикливаться. Дальше. Бабочки на его плечах и руках. Поцелуй в ладонь. Слова о доверии. Золотистый становится таким ярким, что аврор с трудом удерживает фокус внимания в собственном сознании. Приходится приложить усилия, чтобы не задержаться в этом воспоминании уже сознательно. Потому что оно не просто вибрирует — тепло, исходящее от картинок заполняет собой все доступное пространство. И дарит покой. Грейвзу с огромным трудом удается не «застрять» в ощущении. Эмоция, словно плотная занавеска, повисает рядом с двумя другими такими же золотистыми полосками. Персиваль рассматривает их внимательно. Он не помнил, когда последний раз выуживал такие из своих воспоминаний. Не помнил, когда последний раз… Не помнил? Наблюдатель, крошечная часть, всегда остававшаяся беспристрастным наблюдателем всей его жизни — безжалостна. Нет, он помнил. Помнил. Хотя сделал бы все, чтобы забыть. Но чтобы быть уверенным… Грейвз заставляет себя успокоиться. Дает себе время — осознать, куда сейчас ему придется отправиться за ответами. Выуживает и ставит на свои места все «якори», все эмоциональные «крючки», которые у него есть. И только окружив себя надежной защитной сетью — вызывает из глубин памяти то, что ему нужно. Три оттенка золота. Одна за другой — перед внутренним взглядом проходят картинки. Они уже были когда-то отсортированы и разделены на эмоции и факты, и потому найти их проще. И проще — просматривать. Один. Их загородное поместье. Яркий, теплый, летний день. Воздух звенит от жары, но ему на нее плевать. Он рвет с ветки дерева сочные, спелые и сладкие яблоки. Ест их прямо с косточками. Сок стекает по маленькой ладошке, и есть что-то завораживающее в том, чтобы слизнуть его языком, а не вытереть салфеткой. Перси! Вопль громовещателя почти сбивает его с ветки яблони от неожиданности. Но Вещатель маленький, и гораздо тише, чем мог бы быть. Гораздо мягче. Мама. …Перси, иди обедать! Все остывает. Он кубарем скатывается в некошенную траву и бежит через лужайку, размахивая палкой. Два. Столовая. Вся семья и почти все соседи в сборе. Пальцы Персиваля поглаживают черное, полированное дерево палочки, пока он смотрит на отца, произносящего торжественную речь перед всеми, кто собрался сегодня в парадной столовой особняка Грейвзов. Его отец горд. Он то и дело поглядывает на Персиваля, и в темных глазах светится радость. Его сын — лучший выпускник курса. Гордость семьи. Будущий аврор — в этом сомнения не было. Достойный наследник. Персиваль, та часть его сознания, что смотрит на картинку, снова не позволяет себе застрять в ней. Это был последний раз, последний вечер, когда отец смотрел на него вот так. С гордостью. С любовью. Картинка занимает свое место в отобранных воспоминаниях. Аврор двигается дальше. И едва удерживается в фокусе внимания и беспристрастного наблюдателя. Три. Раз за разом просматривая разворачивающиеся картинки. Яркие — от золотистого света, который окутывает их полностью. Их так много, что вскоре вереница воспоминаний окружает его полностью, и это становится невыносимо. Огромным усилием воли, Персиваль останавливает их танец, выуживает золотистое «покрывало» из первой же попавшейся, и отправляет в компанию к уже отобранным, разгоняя остальные почти яростно. Дать себе время, чтобы успокоиться. «Крючки» и «якоря», сплетавшие прочную защитную сеть вокруг его сознания, натягиваются. Но Грейвз справляется, не позволяя себе концентрироваться на воспоминаниях. Это все прошлое. Прошлое изменить нельзя. Вместо этого он переводит фокус внимания на свои находки. И сравнивает более ранние — с теми, которые сделал в воспоминаниях о сегодняшнем вечере. Вот это — воспоминание из детства. Но оттенок отличается, более светлый, еще не замутненный осознанностью. Чистое, детское, наивное счастье. Вот ему восемнадцать, он только что закончил школу магии, и его ждет впереди светлое будущее. Но это тоже не то, здесь цвет наоборот насыщенный, темный. Это счастье осознанное, но в нем слишком много примесей. Персиваль переводит фокус на последнее, что он выудил из бездны воспоминаний. Снова призывая на помощь всю свою выдержку, когда сравнивает оттенки старых и новых воспоминаний. Снова. Снова. И снова. Этого не может быть… Это просто невозможно, это бред, абсурд! Аврор резким «движением» разворачивает всю перспективу собственных воспоминаний, с того самого момента, как сказал «да, я готов тебе помогать», там, в Нью-Йорке. Перебирает все, быстро, лихорадочно, уже не заботясь о точности — резко и безжалостно «раздевая» картинки. Ряд бледно-золотистых нитей только множится. Еще одна. И еще. Совсем скоро его сознание оказывается полностью окутано золотистыми нитями, как паутиной. В центре которой ярко мерцает та самая золотистая нить, ставшая отправной точкой. То самое «покрывало», которое он «поймал» в своих воспоминаниях об… — Энтони… Возвращение в реальный мир настолько резкое, что Персиваль сгибается пополам — голова взрывается резкой болью. Ему требуется несколько минут, чтобы разогнать боль и последовавшее за ней головокружение. А когда он все же более или менее ставит мир на место — откидывается на стену за спиной. Закрывает глаза руками и тихо, сдавленно стонет. Воспоминания все еще причиняют боль. Но это лишь часть плохих новостей. Малая часть. — Нет… Всемогущий Мерлин, нет… Это же бред, это просто не может быть правдой… Первое, что попадается на глаза аврору, когда он все же их открывает — бутылка виски. В его комнате всегда есть виски. Грейвз призывает к себе ее целиком, не размениваясь на стакан. И делает большой глоток прямо из горлышка. Помогает немного успокоиться. Хоть чуть-чуть. Совсем капельку. А цвет виски так напоминает цвет того самого чувства, которое он выудил из воспоминаний. Которое видел шлейфом — почти в каждом из воспоминаний с того самого памятного вечера под Веритасерумом. Сначала едва заметным шлейфом. Который становился все очевиднее, все ярче и насыщеннее, со временем. Того самого шлейфа, который плотным покрывалом лежал на его воспоминаниях о первой любви, не-маге по имени Энтони. Теперь — этот шлейф мерцал почти на всех воспоминаниях, связанных с Геллертом Гриндевальдом. За последние десять лет это был худший результат самоанализа, который он доставал из бездны памяти. Аврор закрывает глаза, откидывается на стену за спиной окончательно и вытягивает ноги. Замечательно. Просто… великолепно. А сам даже не заметил. Не отследил того момента, когда начал по-настоящему влюбляться. И в кого… В Геллерта Гриндевальда! Просто идеальный выбор объекта, Персиваль, молодец, ты, как всегда, на высоте в том, что касается твоей личной жизни и чувств! Сначала — не-маг, и чем все тогда закончилось — Грейвз предпочитал не вспоминать вообще. Тот факт, что Персиваль не появлялся в родительском доме уже больше десяти лет, ограничиваясь совами и открытками на Рождество, уже говорил о многом. Теперь — маг, да. Уже прогресс! Прямо-таки скачок вперед, ведь не просто маг — а самый сильный темный маг планеты, самый разыскиваемый преступник Старого Света, и человек, который видел в Грейвзе соратника, в лучшем случае — приятного сексуального партнера. Не больше. Бутылка с виски все еще в руках, Персиваль снова запрокидывает ее, делая еще глоток. Желания напиться он не испытывал очень, очень давно. Почти забытое ощущение собственного бессилия. Алкоголь хотя бы притуплял остроту этого бессилия. Когда бутылка оказывается пуста наполовину, Грейвз сидит, глядя через полуприкрытые веки прямо перед собой. Ему нужно принять решение. О том, что дальше. Можно было попытаться задавить собственное чувство сейчас, пока еще не стало слишком поздно. Постараться уничтожить его в зародыше, не дать вырасти во что-то, что будет ему мешать. А в том, что оно будет мешать, аврор даже не сомневался. Можно было дать ему ход. Дать прорасти в каждый уголок души Грейвза, превратить в якорь. И ни на секунду не отпускать самоконтроль, дабы выдерживать баланс между внешним и внутренним. Черпать силы в этом чувстве — и не давать ему разрушать его жизнь. Вариант сложный. Наверное, самый сложный. А можно было просто отпустить себя полностью. Позволить себе чувствовать свободно, реагировать. И, скорее всего, — через пару месяцев, а то и меньше — лишиться всего того, что он сейчас имел. Того немногого, что осталось от его жизни. Радужная перспектива, ничего не скажешь… Когда от виски остается не больше трети, Персиваль все же принимает решение. Задавить. Уничтожить. Не дать распуститься в полную силу. Да, будет больно. Да, будет тяжело. Но это лучший из вариантов. Грейвз поднимается на ноги уже далеко за полночь. Его шатает от выпитого, а мысли путаются. Но вместе с тем — приходит покой. Та самая безответственная и детская разновидность покоя, так блестяще сформулированная в одном из не-маговских романов. «Я подумаю об этом завтра». С этой мыслью аврор отключается в пьяном сне без снов.