Лучший способ избавиться от врага — сделать его другом. Генрих IV
Купание в ледяной воде Тибра для Луки не прошло даром. Вчера, после того, как медики закончили возню с несостоявшейся утопленницей, они всем кагалом подступили к нему и заставили-таки сперва залезть в санитарную машину и раздеться, а после поехать в больницу, уверяя, что резкое переохлаждение — это очень, очень опасно… и ему просто необходима капельница… и как минимум несколько уколов… Возражать было лень, на Принца вдруг навалилась усталость, и он чудесно прокатился до больницы: всю дорогу с санитарами обсуждал футбол и травил байки, а водителя едва не довел до колик анекдотами про скорую помощь. В приемном покое его встретила молодая симпатичная медсестра в коротком халате и с такими буферами, что при одном взгляде на них становилось жарко. Лука быстро достиг с нею взаимопонимания, заверив, что никакая капельница ему не нужна, уколы тем более, но он с удовольствием поспит в палате пару часов, пока сохнет одежда… Она поняла его с полуслова, быстро сделала пометки в своем журнале и отвела Принца в какую-то комнатушку, похожую на одноместный бокс, с маленьким окном и узкой кроватью. Следующий час прошел довольно весело, проблема переохлаждения решилась полностью, скорее, обоим впору было понижать температуру после «процедур»… Медсестра побежала в буфет за минералкой, но Лука не дождался ее возвращения, вырубился на той же кровати и проспал до позднего вечера, когда у добросердечной Джулии закончилась смена. Домой он добрался ближе к полуночи, рассчитывая быстро перекусить, посмотреть спортивный канал и снова завалиться спать. Этим расчетам не суждено было сбыться: под дверью квартиры его поджидали бухие Змей и Наци, которые при его появлении вскочили и разразились воплями команчей на тропе войны, от радости, что Принц «нашелся», и после своего героического поступка остался жив и здоров… О происшествии на мосту, оказывается, сообщили в новостях по нескольким каналам, да еще напечатали вечерние газеты, из тех, что приносят отцу Змея и в «Пеструю кошку». Случилось именно то, чего Принц меньше всего хотел: его физиономия вместе с рассказом о «неизвестном герое», отважно прыгнувшим в реку ради спасения молодой синьоры, засветилась перед камерами, и теперь в Гарбателле даже собаки и кошки будут знать о приключении с женой лациале… Если не всплывет хотя бы, что они с Гвиччарди жали друг другу руки, это будет редкостным везением. Открыв дверь, Лука запустил верных друзей в свою берлогу, и они, еще не успев снять куртки в тесной прихожей, с новой силой атаковали его восторгами и расспросами. — Ну ты нас ебать как напугал, братуха! Мы уж хотели по всем больницам, по списку, звонить, искать тебя! — истово, чуть ли не со слезой вещал Наци, более спокойный Змей поддакивал: — Как это тебя угораздило, а, Принц? Пошел на работу в гараж наниматься, а заделался спасателем на водах! Пиздец какой поворот! — Чего за меня пугаться, вот он я, в полном порядке… Это, Змей, все твой старый хрен Катена виноват — затащил меня в забегаловку на дебаркадере у Понте Реджино, мол, кофе там вкусный. Кто ж знал, что у них в меню еще и аттракцион «поймай русалку», блядь… Приятели загоготали, и Наци деловито уточнил: — Русалка-то хоть стоящая была, с красивыми сиськами?.. Или так себе? — Не успел нащупать. — отмахнулся Принц, и почему-то испытал легкую досаду — не из-за сисек, а из-за лица «русалки». Он ведь так толком и не увидел, кого спас…***
…Друзья зависли у него почти до самого утра, и они вместе прикончили весь запас пива и колбасы. Змей только в половине пятого спохватился, что ему через три часа открывать мастерскую, а Наци и вовсе намылился улечься спать на кухонном диване — но Принц проявил бездушие и бессердечность, и выставил рыжего хитреца за порог вместе со Змеем. О встрече с Центурионом он не сказал ни слова — во-первых, потому, что сам еще не знал, как относиться к этому факту, а во-вторых, потому, что для их компании — и для большинства соседей по кварталу — фамилия Гвиччарди звучала не лучше, чем «бубонная чума». Причиной тому была не столько извечная вражда романиста и лациале, сколько грандиозная стройка, несколько лет назад затеянная в Гарбателле некоей корпорацией, возглавляемая, как выяснилось впоследствии, родным отцом Центуриона. В ходе застройки понадобилось освободить довольно большой участок земли в юго-западной части квартала, как раз там, где находилось несколько старых и ветхих домов, склады, маленькие лавочки, торгующие хозяйственной мелочевкой, и автомастерская Сантини с примыкающим к ней паркингом… Поначалу представители застройщика пытались решить дело миром, предлагали выкупить собственность и компенсировать затраты на переезд, правда, деньги «за развалюхи» предлагали не так чтобы большие, и охотников переезжать в другой район не нашлось. Застройщик попытался действовать угрозами и шантажом, жители ответили массовым протестом, завалили жалобами муниципалитет и мэрию; после первой драки и сломанного забора стройплощадки к делу подключились журналисты… Борьба шла с переменным успехом несколько месяцев, и стала особенно острой, когда стало известно, что на месте старых домов и мастерской возведут деловой центр региона Лацио, с тем же названием. «Лацио» посреди Гарбателлы, неслыханная насмешка! Для насквозь романистского квартала это было все равно что кость в горле и нож в спину в одно и то же время. Само собой, не обошлось без странных аварий и не менее странных пожаров: сначала сгорел дотла магазинчик Скарпа, а под самое Рождество девяносто третьего заполыхала мастерская Сантини… потушить ее удалось не скоро, и сгорело несколько машин, что мгновенно поставило владельца на грань банкротства: страховка не покрыла убытков. И Скарпа, и Сантини были в числе лидеров общественного протеста, так что даже самые недалекие люди смекнули, кого тут наказывают, а кого — предупреждают. Ряды протестующих начали редеть, пошли разговоры, что бизнес-центр с офисами и ресторанами, да еще с кино, это совсем неплохо, и надо соглашаться на компенсацию, пока не поздно… Ядро держалось, но после того, как в Гарбателлу на встречу с недовольными пожаловал новый мэр, и кое с кем побеседовал за закрытыми дверями (по слухам, в той беседе участвовал и представитель корпорации, сам синьор Филиппо Гвиччарди, председатель совета управляющих), протест окончательно захлебнулся. Стройка пошла полным ходом, и Принц, вышедший из тюрьмы в конце февраля девяносто четвертого, обнаружил, что в квартале снесли добрый десяток домов, и с глубочайшим удивлением уткнулся в подъемные краны и бетонный каркас нового здания, растущего на месте его бывшей работы… Время шло, жизнь текла своим чередом. Возмущение словом «Лацио», подсвеченным иллюминацией и торчащим посреди Гарбателлы, как флаг в заднице, постепенно улеглось, к стройке все привыкли. Вот только фамилия «Гвиччарди» так и осталась неназываемой — и ненавидимой столь же сильно, как фамилии Кракси и Манфредонии. (1) Для Принца эта история была не лучше битого стекла, насыпанного в открытую рану. Мало того, что давняя вражда с Центурионом стоила ему пули, полученной в плечо, и полутора лет в тюрьме, так еще, получалось, центурионов папаша походя поимел весь родной квартал, а самого Луку лишил стабильной работы в мастерской Сантини. «Да если бы я знал, что эта дура — жена Бруно Гвиччарди, я бы в жизни не стал из-за нее ноги мочить! Пусть бы сам в реку прыгал, пижон, вот было бы зрелище…» — яростно твердил он себе, без сна ворочаясь в постели, а возбужденный мозг, как перегретый кинопроектор, все крутил и крутил одни и те же кадры: мост, девушка в черном плаще, стремительно падающая вниз, зеленая мутная вода, темный силуэт лодки… бледное как полотно лицо Центуриона, с трясущимися губами, и тихий взволнованный голос: «Ты спас мою жену. Спасибо». Лука глухо застонал и засунул голову под подушку. «Еще и адресом моим интересовался, пиздюк… на пиво, что ли, решил завернуть?.. Ну пусть только явится со своими «благодарностями». Я ему вмиг растолкую, куда он может их засунуть, все сразу!» На этой успокоительной мысли он немного примирился сам с собой, устроился поудобнее и наконец-то задремал. Снов ему не приснилось, что было скорее плюсом, чем минусом: по ночам слишком уж часто и ярко показывали то, что видеть совсем не хотелось, а хотелось забыть раз и навсегда.***
…Утро наступило непозволительно быстро и вместе с назойливым пиканьем будильника принесло новые сюрпризы: ломоту во всем теле и головную боль. Кое-как разлепив тяжелые веки, Принц понадеялся, что у него обыкновенное похмелье, и чашка крепкого кофе быстро приведет его в форму. Он встал, сходил отлить, слегка умылся и принялся делать зарядку — разминка всех мышц и нагрузочные упражнения с гантелями и штангой были для него сродни утренней молитве, и оставались неизменным правилом даже в тюрьме. Поначалу дело пошло на лад, ломота сменилась приятным покалыванием, тяжелый обруч перестал давить на лоб и затылок… но примерно на десятом отжимании на кулаках (2) Лука почувствовал себя до того хреново, что его затошнило, а перед глазами заплясали разноцветные звездочки. «Вот ты ж блядь… температура поднялась. Нет уж, мне таких радостей не надо!» Болеть всерьез в планы Принца никоим образом не входило, именно поэтому он не стал качаться через силу и прервал тренировку. По его наблюдениям, небольшая уступка собственному телу работала лучше любых лекарств, и пара дополнительных часов сна, а после — душ и горячий завтрак, избавят от необходимости бежать в аптеку и позориться перед мужиками, покупая аспирин. На всякий случай Лука пошарил в шкафчике в ванной, и между пачкой презервативов и банкой с протеином (3) обнаружил пару пакетиков с каким-то порошком от головной боли — наверное, из запасов Моники. Боевая подруга при каждом визите в квартиру Принца старалась метить территорию, тут и там оставляя полезные вещи с долгим сроком хранения… что ж, надо признать, это было толково придумано. Тем временем лихорадка усилилась, значит, порошочек пригодится. Лука высыпал его в рот — немыслимая гадость, горькая, как хина — запил водой из-под крана, вернулся в кровать и, надеясь, что его перестанет трясти, поплотнее закутался в одеяло. «Ничего, не помру… Мне завтра по-любому нужно на ногах быть… В Терни же еду…» Воспоминание о Терни вызвало на губах Принца улыбку, ему сразу стало теплее и уютнее, как будто сверху на него набросили легкое пуховое покрывало, или обняли ласковые женские руки. Но не прошло и получаса, как резкий звонок в дверь выдернул его из забытья. Принц лениво подумал, что гостей не ждет, работу ему навряд ли принесли на дом, а отмечаться на бирже только на следующей неделе, так что и с пособием он пока ничего не нарушил. Конечно, это могла быть и Моника с горячей лазаньей, явившаяся, чтобы из первых уст услышать историю про героический прыжок в Тибр, если Наци с утра забежал в «Пеструю кошку» и все растрепал их общей подруге… но Луке пока что не хотелось ни есть, ни рассказывать истории. «Кто бы там ни был — может проваливать к черту». Звонок повторился — еще более резко и настойчиво; так мог бы звонить полицейский или кредитор. Несмотря на многочисленные искушения и соблазны трудных времен (впрочем, в Италии других и не бывает…), в течение года с лишним после тюрьмы Принц все еще сохранял чистоту перед законом, а сумма его долгов не приблизилась к критической отметке. Оставалась последняя версия. Центурион. Бог знает, как эта лациальская ищейка умудрилась так быстро разнюхать волчье логово, но, подходя к двери в наспех натянутых джинсах, Принц был уверен, что у порога толчется ни кто иной, как закадычный враг из семейки Гвиччарди. Он не ошибся. К нему и в самом деле пожаловал Бруно: стоял под дверью и терпеливо ждал, когда хозяин соизволит открыть… На сей раз на нем не было дорогого плаща с шарфом и офисного костюма, но все равно он выглядел как форменный пижон из глянцевого журнала — куртка, пуловер, рубаха и штаны, все было с иголочки, «подобрано в тон», как сказала бы Чинция… — Привет… Лука. — нежданный посетитель изобразил улыбку. — Я могу войти? Принц смерил его с ног до головы хмурым взглядом и поинтересовался без всякого дружелюбия: — Чего тебе, Центурион? Я тебя в гости не звал. — Ты что, болен? — Бруно в свою очередь быстро оглядел Луку и пришел к неким выводам насчет его физического состояния. — Не твое дело. Центурион усмехнулся уголком рта и покачал головой: — Вижу, ты не особенно изменился… все такой же грубиян. — Да, все такой же. — Принц не повелся на подначку, и голос его стал еще более неприветливым: — Говори, что надо, и проваливай… а лучше сразу проваливай, пока цел. Не о чем нам говорить. — Нет, есть, — Бруно придержал дверь рукой, и теперь Лука не мог захлопнуть ее, не прищемив ему пальцы. — Может, я все-таки войду для начала? Обещаю, что не задержу тебя надолго, но дело важное. Судя по настрою Центуриона — очень уж кроткому и миролюбивому — и по настойчивости, с какой он стремился попасть к Принцу домой, у него и впрямь стряслось что-то из ряда вон выходящее. Луке даже стало любопытно, связано ли это «что-то» с их старой враждой, или с любительницей прыжков в воду, на которой Центуриона угораздило жениться… — Ладно, так уж и быть. Проходи, потолкуем. — он посторонился и пропустил гостя в прихожую. Бруно снял куртку и аккуратно повесил на вешалку, и, к немалому удивлению Принца, протянул ему объемистый бумажный пакет, принесенный с собой: — Это тебе. — Черт тебя возьми, Центурион, что за херню ты затеял? — Лука мельком заглянул в пакет, и щеки его покраснели от досады. — Я же сказал — не надо мне никаких благодарностей и подарков… тем более, от тебя. Если ты из-за жены… типа, я ее вроде как спас, и ты мне теперь обязан — так пустое все это. Зря ноги топтал. — Странный у тебя настрой, Корсо. — Уж какой есть… — Слушай, можно мне пройти в квартиру чуть дальше порога? У меня к тебе серьезный разговор примерно на полчаса, и я предпочел бы вести его сидя. — Давай за мной. — Принц, не прикоснувшись к пакету, где была какая-то дорогая выпивка и еда, пошел в сторону кухни. Бруно двинулся за ним, с интересом осматриваясь в холостяцкой берлоге романисты. Квартирка, конечно, была так себе, маленькая и тесная, но не сказать, чтобы запущенная… пожалуй, даже уютная на свой манер. Постоянной женской руки не ощущалось, хотя было заметно, что уборку здесь делают регулярно, и хозяин, едва сводящий концы с концами, все же старается держать фасон, не опускаться. На кухне, одновременно исполнявшей роль гостиной, стоял большой круглый ореховый стол, но им, судя по всему, пользовались редко. Зато столик поменьше, придвинутый к стене и застеленный веселенькой клеенкой с желтыми и красными цветами, хранил на себе следы недавнего дружеского ужина: тарелку с сырными корками, несколько стаканов, банку с оливками, прикрытую сверху надломленной чиабаттой… Пепельница, стоявшая тут же, была вычищена от окурков, а пустые пивные банки аккуратно сложены в пакет и отодвинуты поближе к раковине. Слегка приоткрытая дверь на балкон создавала приличный сквозняк, но зато в кухне не пахло ни табаком, ни едой. Корсо был не настолько хорошо воспитан, чтобы сходу предложить гостю место поудобнее и чашку горячего кофе, да еще и выглядел нездоровым, так что Бруно предпочел отринуть лишние церемонии, сел на первый попавшийся стул и сразу перешел к делу: — Я хочу предложить тебе стабильную работу. Зарплата — пять миллионов (4) чистыми, плюс надбавка за переработку и премия раз в квартал. Четыре выходных в месяц и полная неделя на Рождество. Контракт заключаем на год, с возможностью автоматического продления, если все будет хорошо. Если бы Центурион пал перед ним на колени и объяснился в любви, Принц удивился бы меньше. Сперва он подумал, что Бруно над ним издевается, в своей привычной манере — говорит одно, думает другое, заманивает в капкан… но тот сидел серьезный, как священник на похоронах, а глаза были и вовсе грустными. Затем пришла мысль, что он сам бредит, потому что температура полезла за сорок, и наконец, Лука решил, что попросту не понял собеседника, и переспросил: — Ты мне предлагаешь работу? Ты — мне? — Да, — Бруно кивнул так спокойно и беспечно, словно между ними никогда и не было никакой вражды, словно они не вышибали друг другу зубы, не ломали ребра, не выкручивали руки в болевом захвате… словно Принц не пытался угнать его чертов «ламборгини» с частной парковки и не попал за это на два года в тюрьму. Словно папаша этого пижона, из вредности или из принципа, не приперся в Гарбателлу со своими деньжищами, и не посносил тут все к херам собачьим из-за долбанной стройки. Правда, когда Принца судили во второй раз, после миланского побоища, Центурион с какой-то радости приперся и выступил свидетелем защиты, и, черт его знает, может, показания этого богатенького хлыща повлияли на решение судьи. Луке дали всего восемнадцать месяцев, хотя прокурор требовал для него — рецидивиста и зачинщика — целых пять лет… Бруно тем временем продолжал свои уговоры: — Не знаю, Принц, чем ты сейчас занимаешься… но я тебе советую серьезно подумать над моим предложением. Едва ли тебе хоть кто-то в Риме предложит такие хорошие условия. — Да уж точно, не предложит! — усмехнулся Лука и полез на полку за кофеваркой. — Это ты самую суть ухватил, Центурион: куда мне с моей анкетой! Если только в дворники, и то не берут… Ну, а ты-то с чего вдруг такой добрый и щедрый? Думаешь, в тюрьме меня перевоспитали, со второго раза, или… погоди… Тут его осенило, и он застыл с кофеваркой в руках, глядя на Центуриона так, словно впервые увидел: — Ты мне что… предлагаешь крадуном поработать? Или перегонщиком? (5) — Что?.. Кем?.. Мадонна, ты действительно неисправим! Корсо, ты в своем уме? — тонкие брови Центуриона почти исчезли под светлой челкой. — Научись внимательно слушать, что тебе говорят… стал бы я предлагать угонщику годовой контракт и зарплату! — Ладно-ладно, не очень-то наглей, — отмахнулся Лука и взялся за варку кофе — благо, у него еще осталось немного хорошего сорта, от щедрот подаренного Моникой на День святого Валентина. — Наобещал с три короба, Центурион, а толком ничего не сказал… Что за работа? Визит Бруно подействовал на него странно — сперва разозлил, аж кулаки зачесались спустить лациале с лестницы, как в добрые старые времена, а потом взбодрил не хуже кампари, даже головная боль прошла сама по себе. И если верно говорят, что старый друг лучше новых двух, то и встреча нос к носу с закадычным врагом может обрадовать. Все-таки, Центурион знал Принца еще с юности, с золотых времен Южной трибуны, когда свинцовый груз совершенных ошибок не давил на плечи, бедность не хватала за горло, а наибольшей бедой была утрата «розы» или баннера (6) в футбольной стычке… Бруно потер переносицу — то самое место, куда однажды прилетел кулак Луки — и посмотрел в окно. Неожиданно его посетило мучительное сомнение, правильно ли он поступает, явившись к сомнительному типу с криминальным прошлым, рьяному романисте-ультра, который, пусть даже и показал себя героем, вытащив Малену из реки, судя по всему, не изменился ни на йоту. Остался все тем же безбашенным отморозком, настоящим волком, варваром… «Нет. Он изменился, иначе я сейчас не сидел бы тут на стульчике, за столом с клееночкой — экая прелесть, эти цветочки…. — и не ждал, пока сварится кофе… тот, прежний Принц, меня и на порог не пустил, наорал бы и вытолкал взашей, и мне бы еще повезло, если бы на подмогу не примчались его дружки. Корсо наконец-то повзрослел… а может, мне просто хочется в это верить, потому что у меня все равно нет выбора». — Эй, Центурион, не спи… — Принц поставил перед ним дымящуюся чашку, с на удивление вкусно пахнущим кофе — кто бы мог подумать, что этот мужлан вообще умеет его правильно варить — и уселся напротив, со своей порцией. — Ладно я, полночи бухал с мужиками, но ты -то чего такой смурной — продуло вчера на мосту, или горлышко застудил у воды? Лука хотел поддеть, это было ясно, но на Бруно подобные шпильки перестали действовать еще в школе. Он усмехнулся и покачал головой: — Нет. Горло у меня в порядке, спасибо, что спросил… Я полночи провел в больнице с женой, да и утро выдалось беспокойным. — Мммм… ну да, — в серых глазах Принца мелькнуло неподдельное сочувствие.— Понимаю. И… и как она? В смысле, твоя жена. — Уже намного лучше. Просила… просила тебя поблагодарить за спасение. — Ничего не сломала? Ударилась-то она прилично, там высота больше двадцати метров… она вообще могла убиться нахрен… хотя она вроде этого и добивалась… а теперь, ишь, благодарит, что спас. Тьфу, черт! Вот и пойми их, этих баб. Он скривился и глотнул кофе. Бруно, в целом разделявший мнение Луки о женщинах, последовал его примеру. Мягкая горечь с кислинкой прокатилась по небу, аромат арабики защекотал ноздри, и кофейная магия сработала: скованный смущением язык развязался. — Удачно, что ты первым заговорил о моей жене. Работа, которую я тебе предлагаю, связана с ней. Лука в очередной раз оторопел и подозрительно поинтересовался: — В смысле — с ней? — В смысле, что я готов тебе платить за время, которое ты будешь ежедневно проводить с Маленой, и за выполнение всех дополнительных поручений, которые она сочтет нужным тебе дать. «Час от часу не легче…» — Это что ж я такое делать должен?.. — в голове у Принца замелькали самые разные версии, и добрая половина их была такого свойства, что непонятно, кто кому должен рожу бить… Центурион, к счастью, не стал больше темнить, и сказал как есть: — В основном — водить машину. Чаще всего «мерседес», иногда «ягуар», совсем редко — внедорожник. Мне нужен опытный шофер, которому я могу поручить возить мою жену. По большей части в пределах Рима, иногда в аэропорт, время от времени — на озеро Браччано, у нас там вилла… ну и… мне нужно, чтобы ты присматривал за Маленой и был готов решать вопросы. — Решать вопросы? — Да. Если они возникнут. Лука слегка наклонился вперед: — Я тебя правильно понял — насчет решения вопросов? Тебе не водила, а решала нужен? (7) — Ты понял правильно. — спокойно подтвердил Бруно и продолжил пить кофе. — Твоей жене кто-то угрожает? — Я думаю, что ее хотят убить. — Интересно девки пляшут… — Лука отодвинул чашку и потянулся за сигаретами. — Так ты чего ко мне с этим приперся, Центурион? Почему профессионального телохранителя не наймешь? Агентств-то охранных пруд пруди, да и у папаши твоего наверняка собственные бойцы имеются. Бруно посмотрел ему прямо в глаза и после короткой паузы ответил: — Я никому не могу доверять. Особенно отцу. — Хмммм… вон оно что…а мне, значит, доверяешь, хотя мы с тобой ни разу не друзья, а я сидел два раза за пять лет? — Тебе —да. В том числе и по названным тобой причинам, Принц. Мы не друзья, и ты… многое знаешь о преступном мире. А еще у тебя бычьи нервы, стальной бицепс и отличный удар с обеих рук, и ты храбрец, каких мало… вчера ты это еще раз доказал. Принц все больше и больше склонялся к мысли, что у Центуриона вся семейка головой скорбная, и не так уж важно, всегда ли они были психованными, или недавно долбанулись в полном составе. Если только это снова не было ловушкой для волка. Очень уж хитровывернутой для простого смертного, но Центурион других и не ставил. Принц хорошо это запомнил, со времен памятной стычки в «Золотом драконе». Пятью годами ранее. 24 октября 1990 года, Рим, ресторан «Золотой дракон» …Они напали на него внезапно, втроем. Подкараулили на выходе из сортира, навалились всем скопом — и вот он плашмя лежит на полу, скрученный в бараний рог, и кровь из разбитой губы заливает кафельный пол. Один из Центурионовых «легионеров» уселся ему на ноги, а второй — на спину, удерживая руки «варвара» в болевом захвате. Кто бы ни были два этих костолома, в своем деле они были мастера… Центурион, торжествуя, подошел ближе и принялся рассматривать Принца, как охотник изучает обездвиженного хищника, затем вдруг наклонился над ним и потянулся к шее: — Знай свое место, романистское отребье… Таким, как ты, место в помойке или в выгребной яме. — Сука! Ёбаный трус! — Принц дернулся, но верзила, сидящий на спине, нажал ему на левый локоть, и он едва не отключился от дикой боли. — Тубо, пёс! Лежи смирно! — Центурион схватил Принца за волосы, заставил поднять голову и резким движением сорвал с шеи талисман: позолоченную цепочку с романистским кулоном, в виде головы волка… Взвесил на руке, сделал презрительную гримасу: — Безвкусная дешевка! Как и все, что связано с вашей так называемой «командой», Корсо… Хочешь знать, куда «Рому» сольют на чемпионате? Показать? — Стой! Долбанный ублюдок! Не смей!.. — видя, что Центурион направился к ближайшей кабинке, Принц готов был разрыдаться от отчаяния, но не мог помешать происходящему. Бруно открыл дверь кабинки, плавно, как в замедленной съемке, вытянул руку — и бросил цепочку с кулоном в унитаз… Раздался всплеск, а затем, когда Центурион нажал на педаль слива — громкий шум воды. — Видишь, как просто, Корсо… плюх, и все. Ну-ну, не надо так расстраиваться. И вот что я хотел тебе сказать напоследок: твоя песенка спета. Очень скоро футбольные клубы примут новые правила насчет болельщиков и трибунного движа, и таких, как ты, и отморозки из твоей бригады, перестанут пускать на стадион. Утонете в дерьме, как твоя металлическая дрянь. И никто о вас жалеть не станет. Бруно еще раз осмотрел врага, распростертого у его ног, хотел сплюнуть, но удержался от этого плебейского жеста. Он тщательно вымыл и вытер руки и коротко приказал телохранителям: — Позаботьтесь, чтобы он не сразу отсюда вышел. Не калечить! Просто пусть полежит спокойно, подумает над уроком. Как только Центурион скрылся за дверью, костоломы отпустили Принца, но оставались начеку, чтобы при необходимости пресечь попытку немедленного побега. Это была напрасная предосторожность. Дышать Луке стало легче, но он напрасно старался встать. Мышцы плохо слушались, как будто превратились из стального каркаса в кисель, а левая рука болела так, точно ее насквозь пронзили железным прутом. — Эй, парень, ты как там, живой? -довольно миролюбиво поинтересовался один из телохранителей. — Ребра-то целы? Принц вскинулся и зарычал, как раненый волк: — Отвали, мудак! — Все, порядок, оклемается, — усмехнулся второй и с издевкой подмигнул Луке: — Мы пойдем, пожалуй… ну, а ты полежи тут минутки три. Тебе ведь не нужны еще неприятности, так? Так. Вот и договорились. …Воспоминание о пережитом унижении снова взметнуло в груди холодную волну гнева. Лука бессознательно дотронулся до цепочки на шее, с кулоном в виде головы волка — точно такой же, как та, пропавшая… — и медленно, четко проговорил: — Знаешь что, Центурион… Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Поищи слуг в другом месте, и с женой своей сам разбирайся. Я на тебя работать не стану. Бруно выслушал отказ с непроницаемым лицом — похоже, он ждал подобной реакции — и встал. — Спасибо за кофе, Принц. Да… на случай, если передумаешь насчет работы… — он вытащил из кармана пиджака визитную карточку и положил на стол: — Позвони мне. В любое время. Примечания: 1 Беттино Кракси — премьер-министр Италии, ушедший в позорную отставку и обвиненный в коррупции в 1994 году. Заочно приговорен к 27 годам тюрьмы. Манфредония — бывший игрок «Ювентуса», перешедший в «Рому», ненавидимый болельщиками настолько, что стал причиной раскола некогда единой Южной трибуны на множество враждующих группировок. 2 Отжимания на кулаках нередко применяются в единоборствах для постановки ударов. Это непростое упражнение прекрасно помогает укрепить кисти, закаляет ударную поверхность кулаков. Поскольку Лука занимается тяжелым физическим трудом и время от времени дерется, для него это необходимая тренировка. 3 Протеин — подразумевается протеиновый витаминный комплекс, элемент спортивного питания при занятиях тяжелой атлетикой. 4 примерно 3000 $ — очень неплохая по тогдашним кризисным временам зарплата 5 Крадун — автоугонщик на криминальном жаргоне, перегонщик — тот, кто перегоняет краденые машины в другое место хранения или заказчику. 6 «Роза» — на фанатском сленге, шарф в цветах команды, баннер — плакат, который разворачивается болельщиками на трибуне, с лозунгом, поддерживающим команду, или оскорбительным для противников. 7 «Решала» — эвфемизм, означающий выполнение функций «крыши». Помощник, телохранитель или посредник, решающий всевозможные трудные проблемы, нередко криминального толка. Обычно это умный человек, с острым умом и естественно хладнокровный. Ведь порой ему приходится решать вопросы, попадающие под уголовную ответственность.