Я ваших рук рукой коснулся грубой, Чтоб смыть кощунство, я даю обет: К угоднице спаломничают губы И зацелуют святотатства след. В.Шекспир, «Ромео и Джульетта»
— Папа, ты готов? — Бруно, уже одетый в пальто и шарф, заглянул в кабинет отца. — Машина ждет. Нам нужно ехать, если, конечно, опоздание на деловой ужин не является частью твоего коварного плана по захвату американского рынка. — Сейчас иду, — Филиппо Гвиччарди, не поднимая глаз от документа, который читал, указал сыну на кресло для посетителей, придвинутое к массивному рабочему столу: — Присядь на минутку. Бруно посмотрел на часы, вздохнул, но послушно опустился в кресло, оперся локтем на шоколадно-красноватую столешницу из мербау (1) и с непринужденностью, позволительной в этом кабинете только ему, поинтересовался: — Что случилось? Правительство в очередной раз собирается пасть, Берлуска вернулся в кресло премьера (2) или у нас отзывают разрешение на перенос самолетной трассы, проходящей над «Лацио-2»? Уголок рта Филиппо чуть приподнялся — это обозначало улыбку — но морщины на лбу не разгладились, и он проворчал: — Ты бы поменьше читал левацкие газетенки и почаще смотрел сводки по тендерам, любитель фантастики. — Ну тогда что же тебя удерживает от радостной встречи с лобстером по-королевски? Ты беспокоишься насчет того, что акции NIS(3) поднялись на три пункта? — А ты нет? Бруно усмехнулся, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла: — Ну что ж… вот тебе мое мнение, как главы департамента аналитики и консалтинга. Волноваться не о чем, потому что боснийская война скоро закончится. Мой прогноз — не позднее ноября, максимум декабря. (4) Мы давно приняли меры, чтобы быть там первыми после войны. Сейчас они упали до минимума, но думаю, что уже со следующего года среднегодовой прирост составит от четырех до пяти процентов, ближе к четырем, то есть, при нынешних показателях, примерно тридцать два миллиона долларов… Так что… — Ты меня убедил. Выскажешься по этому поводу на ближайшем совете директоров, желательно с графикой. Озадачь своих молодцов, чтобы все подготовили, ну, а тебе придется выступать по селектору. — По селектору? — удивленно переспросил Бруно. — Почему это? Я ведь никуда не уезжаю. — Уезжаешь. Завтра. Минимум на три дня, но я бы закладывал неделю. Я только что получил факс из Нью-Йорка. Они решили ускорить подписание контракта, и хотят, чтобы ты лично приехал и все проверил, вместе с их аудиторами и директором по развитию. Больше никому не доверяют. — Подожди… — Бруно нахмурился, потер лоб и закусил губу (у Гвиччарди, исподтишка наблюдавшего за ним, защемило сердце: у сына это всегда выходило точно так же, как у Алессии). — Ты хочешь сказать, что я должен все бросить и завтра улететь в Нью-Йорк, чтобы корпеть над протоколом сделки? — А что, ты чем-то сильно занят? — хмыкнул президент компании. — Чем-то более важным, чем контракт с USIG? (5) — Нет, но… — Ты же в курсе, сколько в контракте узких мест. Положа руку на сердце, он совершенно сырой, но не нужно давать америкосам шанса передумать. — Да, разумеется, ты прав. Просто это несколько неожиданно… Сроки были другими. Я рассчитывал уехать в Нью-Йорк первого мая, через неделю после дерби. — под пристальным взглядом отца Бруно слегка покраснел, но в голосе его не звучало никакой неуверенности: — Может быть, Карриди справится без меня, и хоть как-то оправдает заоблачную зарплату, которую мы ему платим? — Карриди тут ни при чем. Америкосы хотят тебя, аж подпрыгивают, и Микки Браун, и эта сучка, Рут Сандерс. Ты ее натурально очаровал… — Видимо, мне это должно польстить. — Бруно не скрывал сарказма, но отец игру не поддержал: — Видимо, да. Вот, прочти. — Филиппо протянул ему несколько тонких факсовых листов. Это был тот самый документ, что он с таким вниманием изучал, когда сын появился на пороге. Пока Бруно скользил глазами по строчкам, Гвиччарди встал, достал из бара бутылку «Джек Дэниелс»(6), содовую и два стакана. — Как видишь, они кипятком писают от твоих предложений по диверсификации дорожного проекта. Мне до сих пор кажется несколько безумной идея с мостами, но для них она пришлась в самый раз. Это стоит отметить. Он говорил и наблюдал за сыном. Внешне Бруно оставался спокойным, даже более невозмутимым, чем обычно, но его выдавали напрягшиеся скулы и легкая дрожь пальцев, державших листок. Читал он долго — значительно дольше, чем на самом деле требовалось для ознакомления с коротким и сухим деловым посланием. — Дифирамбы приятны, папа, хотя едва ли заслужены, — промолвил Бруно, чуть растягивая слова: это была его манера выражать сомнения и недовольство. — Я прочел, но, признаться, так и не увидел острой необходимости своего присутствия, по крайней мере, в ближайший месяц. Если я прилечу в Нью-Йорк первого мая, как и планировал, то… — Бруно, они хотят, чтобы ты приехал сейчас. И ты поедешь. Это мое официальное решение как главы компании. Не забывай, что я не только твой отец, но и твой босс. Они встретились взглядами. — Я понял, патрон, и подчиняюсь вашему официальному решению… — голосом Бруно можно было заморозить цистерну воды. — Ну, а неофициально, папа, ты можешь мне сказать, за что ты меня наказываешь? — Ты разве в чем-то провинился? — не менее холодно осведомился отец. — Нарушил регламент, устав? Причинил нам серьезные убытки? — Нет. — Тогда ты задаешь странные вопросы. Ты давно совершеннолетний, и твоя личная жизнь меня не интересует… разумеется, до тех пор, пока не вредит репутации нашей семьи или компании, что, впрочем, одно и то же. «Репутация семьи? На что это он намекает, интересно? Неужели узнал про статейку в «Кто»…» Популярная бульварная газетенка не обошла вниманием недавнее происшествие на Понте Реджина, и тиснула статью под броским заголовком — «Слезы, безумие, суицид: мрачные тайны семьи Гвиччарди», полную гадких намеков и непристойных измышлений. Читателю прямым текстом сообщалось, что «имеющая славянские корни» любимая жена «самого молодого из директоров «Гвиччарди SpA Roma», талантливого бизнесмена и наследника многомиллиардного состояния», повредилась в уме после утраты единственной дочери… и стала вести себя столь странно и непредсказуемо, что вся семья страдает от ее безумных эскапад, окрашенных сексуальной распущенностью с суицидальными мотивами. Толика правды в статье была щедро пересыпана непроверенными слухами и откровенной клеветой, и варево на выходе смердело, как куча свиного навоза… Можно было подать на газету в суд, но Бруно по опыту знал, что это приведет лишь к эскалации скандала, а газетенке даст новых подписчиков. Нет, лучше уж действовать другими методами — например, хорошенько проучить журналиста с помощью бойцов из «Когорты» (фамилию писаки Бруно взял на карандаш, остальное было делом техники). — Репутация нашей семьи в полной безопасности, отец. — вот и все, что он сказал вслух. — Ах, так? — Именно так, что бы тебе ни говорила Белинда. Гвиччарди скривился, словно хлебнул уксуса — обычная реакция на упоминание мачехи без должного пиетета — и не остался в долгу: — Не все, что говорит Белинда, неверно и несправедливо, только потому, что это исходит от нее… В одном вопросе я совершенно согласен с синьорой: если Малена не справляется с болезнью, а ты не справляешься с поведением Малены, твоей женой должны заниматься врачи в клинических условиях. — Нет. — Хорошо. В своей спальне ты хозяин. Но позволь заметить тебе, сын, что твое упрямство граничит с глупостью, а выходки Малены — с вредительством… ее эффектный прыжок очень порадовал наших прямых конкурентов, и Конти, и особенно — Астальди. Вчера в клубе мне по секрету пересказали шутку: дескать, Гвиччарди использовал невестку как подопытную мышь, хотел с ее помощью измерить глубину Тибра… прежде чем сам туда прыгнет после изучения финансовых показателей за квартал. — Боже мой, папа, какая невообразимая чушь!.. Вот кому точно не помешали бы холодные ванны, так это синьоре Белинде… чтобы остудить желание лезть в нашу с Маленой интимную жизнь. — Не смей говорить о своей мачехе в подобном тоне! Ты обязан уважать ее так же, как и меня! — отрезал Гвиччарди тем особенным жестким тоном, что у неподготовленных людей вызывал дрожь в коленях и позывы к мочеиспусканию, но Бруно знал о своем привилегированном положении в иерархии отцовских ценностей, и показным гневом его было не пронять: — Прости, отец, если я был непочтителен… но, следуя твоему примеру, требую безусловного уважения к моей жене. — Тогда объясни ей — снова — что значит быть женой человека, носящего фамилию Гвиччарди, и пусть прекратит позорить семью поступками, которые потом неделями полощут в газетах! — Мне будет довольно сложно сделать это, находясь в Нью-Йорке… — Ничего, зато в Нью-Йорке у тебя будет время подумать; а пока ты занимаешься делами фирмы, я позабочусь о твоей жене… на правах любящего свёкра. Нервы Бруно напряглись еще сильнее. Во многих жизненных вопросах Филиппо Гвиччарди отличался широтой взглядов и занимал сторону прогресса, однако в отношении семейных ценностей был консервативен до нетерпимости. Трагическое вдовство и второй брак с женщиной, что всегда выглядела и вела себя как воплощенная благопристойность, сделали его изрядным занудой, не принимавшим ни малейшей экстравагантности. От сына он требовал если и не разделять до конца его твердые принципы, то, по крайней мере, следовать им внешне. Наказание за публичное нарушение приличий следовало быстро и неотвратимо. Бруно хорошо помнил, как десять лет назад он принял участие сперва в разгульной вечеринке в сомнительном ночном клубе, а потом и в футбольной драке, и это попало в газеты. После этого отец отобрал у него машину, заблокировал кредитную карту и на два месяца отправил «по семейным делам» в захолустный немецкий городишко, где не было ни одного приличного бара, и магазины закрывались в шесть часов вечера. Римское дерби он вынужден был смотреть по телевизору с маленьким экраном и рябым изображением… Той выволочки Бруно хватило, чтобы сделать выводы: он стал гораздо внимательнее выбирать знакомых и научился тщательно скрывать все обстоятельства своей жизни, которые не вписывались в образ идеального сына и наследника Филиппо Гвиччарди. Если, конечно, не считать скандального разрыва помолвки с Анабеллой и женитьбы на Магдалене Драганич; но как раз по этому поводу у отца не возникло особых возражений, ведь Бруно всего лишь повторил его собственную историю брака с прекрасной Алессией Паччи, тоже включавшую побег из-под венца и многолетнюю ссору с родственниками. …Убедившись, что спорить с отцом насчет поездки бессмысленно, Бруно вздохнул, взял стакан с виски, долил содовой и, как ни в чем не бывало, перешел к обсуждению практической стороны: — Билеты на самолет заказаны? — Да, и для тебя, и для Виолы. Полетите «Дельтой», из Фьюмичино, в двенадцать часов дня. Рейс двести сорок пять. — «Дельтой»? Десять часов в воздухе на этом дурацком аэробусе?.. — Бруно чуть не уронил стакан. — Ну, спасибо, папа… — А как ты иначе собираешься попасть в Нью-Йорк? Я не могу предоставить тебе свой «Бомбардир», сам послезавтра улетаю в Париж. — Так, может, мы полетим вместе? Я как раз хотел лететь через Париж, на «Конкорде»… Гвиччарди покачал головой: — «Конкорд» — слишком дорогое удовольствие даже для меня. (8) И ты на пересадке потеряешь больше времени. Но если не хочешь «Дельту», на выбор еще есть «Люфтганза» и «Алиталия». Это не принципиально, принципиальна дата твоего отъезда. Завтра в полдень. — Хорошо, я понял… — Бруно поднялся с кресла. — «Дельта» так «Дельта». Но если мы сегодня не попадем на ужин в «Паяце», (9) мой американский вояж окажется напрасным. — Ты прав, сынок, ступай. Встретимся в машине через пять минут. Гвиччарди проводил своего будущего преемника сдержанной улыбкой и мысленно поставил ему три очка за раунд внеочередных жестких переговоров. «Он злится, прекрасно… значит, в Нью-Йорке вцепится америкосам в глотки так, что им мало не покажется. Все подпишут, как миленькие». У Бруно почти не оставалось времени, чтобы уладить личные дела до того, как отец спустится на паркинг, но он успел позвонить Малене, сообщить ей о резком изменении планов — и весьма удачно переговорил с Корсо. Вопреки опасениям Центуриона, Принц не встал в позу гордого мачо, которому зазорно сидеть нянькой при какой-то юбке, и, попыхтев немного для порядка, согласился пожить в Браччано до его возвращения из Штатов.***
Черный, как вороново крыло, шестисотый «мерин» S-класса, был просто роскошным зверюгой, мечтой любого водителя и угонщика. Идеальные пропорции корпуса, двойные стекла, хвостовые антенны, автоматические двери и багажник, климат-контроль — что называется, полный фарш! Но самым главным был шестилитровый движок, мощное «сердце», соединившее в себе силу и скорость почти четырех сотен лошадей. У Луки едва не встал, когда он увидел это чудо в гараже, и получил подтверждение, что не спит и не бредит, а в самом деле скоро сядет за руль вороненого красавца и поведет его по скоростной трассе. — Ты смотри, приятель, поаккуратней с машиной… она всего полгода как куплена, синьор Бруно за нее с любого шкуру сдерет! — ворчал некто Марио — крепкий дяденька лет под сорок пять, с приличными залысинами и кулаками величиной с небольшую тыкву; в доме Гвиччарди он был бригадиром охраны (9), и после того, как молодая синьора представила Принца мажордому и остальным слугам, взялся показать новичку «конюшню» и объяснить, как все устроено. Говорил Марио много, смотрел подозрительно, но Принц, очарованный автомобильным парком Центурионовской семейки, слушал вполуха, а на взгляды и вовсе не обращал внимания. Когда же бригадир сперва воззвал к осторожности — мол, не надо гнать по трассе, как на Формуле-1 — и вроде бы невзначай поинтересовался водительским стажем и предыдущим послужным списком Луки, тот хмыкнул: — Полный порядок и с тем, и с другим. — Точно? — Да. Бригадир кивнул: — Верю, но не на слово. Ты пойми: протокол есть протокол. Дай-ка мне твои права. И на фискальный код хотелось бы взглянуть… (10) Документы у Принца были, но по многим причинам он предпочел бы их не показывать — у него еще не стерлось из памяти недавнее собеседование с Катеной, долго и дотошно изучавшим буквы и цифры, чтобы в конце заявить: не возьму даже в поломойки. И если бы так рассуждал один Катена… так рассуждали все приличные работодатели, за исключением разве что наркодилеров, содержателей притонов с подпольными тотализаторами и вербовщиков. Среди этой публики Центурион со своим предложением поработать водилой-телохранителем смотрелся кем-то вроде архангела Гавриила, и Принц уже не раз и не два за сегодняшний день подумал: все чересчур удачно складывается. Чересчур хорошо и гладко, чтобы быть правдой… наверняка этот Марио неспроста цепляется к документам — и если не сам Центурион, так его папаша решил покопать поглубже и разузнать, кого допускает в дом. Злостный угонщик и футбольный хулиган, отмотавший два срока подряд, уж точно не являлся мечтой почтенной буржуйской семейки. А может, эта бледная белобрысая стерва, синьора Белинда, или как там ее, успела нажаловаться, что свеженанятый «не пойми кто» нахамил ей при первой же встрече. — На мои права и все прочее уже поглядели те, кому надо, и синьор, и синьора. Иначе хрен бы я сюда попал, — уклончиво ответил Принц, прикидывая, что будет делать, если этот не в меру ретивый служака начнет настаивать на своем. «Ох, главное, чтобы это не оказалось очередной «проверочкой» Центуриона, или чем похуже… Мужиком он всегда был хитрым и злопамятным, с чего бы ему меняться?» Неприятная мысль сверлила висок буравчиком и не давала покоя, хотя развитие событий, с самого начала и до сего момента, сигналило о противоположном — Бруно изменился, и он, Лука, действительно нужен ему. Ему и… его жене. «Может, я и зря паранойю гоняю… они ж бэбика недавно похоронили… такое кого угодно перетряхнет да наизнанку вывернет». Принцу вдруг стало немыслимо жутко и самого пробрало до костей, стоило представить, что Джанни, его чудесного сынишку с мягкими смешными кудряшками, вдруг отберут у матери, бледного и неподвижного положат в ящик, унесут на кладбище и опустят в холодную бетонированную яму, а сверху придавят тяжеленной плитой… (11) Он поднял голову и мрачно уставился на Марио, готовый к отповеди, как гладиатор к бою. Нет, он не собирался терять эту работу, и ни за что на свете не откажется от нее добровольно. — Лука!.. — окликнул его женский голос. Принц обернулся и увидел Малену. Она была все в том же облегающем черном свитере и черных джинсах, только сверху надет не плащ, а теплая удлиненная куртка, а на плече висела большая дорожная сумка, похожая на спортивную… Когда-то и у него такая была, в скольких ситуациях выручала, и не сосчитать. При виде молодой синьоры Марио сразу подобрался, едва ли не взял под козырек, а лицо стало хмурым и очень напряженным… в сочетании с массивной комплекцией и короткой шеей, это сделало его похожим на бегемота, страдающим от несварения желудка. Лука усмехнулся и даже не подумал, что вроде как ему тоже надо вытянуться в струнку перед «хозяйкой»… она была не хозяйкой, а той, кого надо оберегать и защищать, и если понадобится, драться за нее. — Машина готова? Едем? — Малена опять не приказывала, а спрашивала; черт возьми, да у Чинции в голосе было куда больше металла, когда Бето слишком долго грел мотор, или он сам не успевал подготовить мотоцикл к назначенному часу… — Синьора Магдалена, простите, но сейчас время ужина, вот-вот будет гонг, — заметил бригадир немного брюзгливо — словно молодая синьора тоже нарушила какие-то домашние правила. Она спокойно ответила: — Да, я знаю, но мне пора уезжать. Принц сделал движение к «мерину», но Марио, выставив руку, придержал его: — Погоди. Синьора Магдалена, мне бы уточнить сперва кое-что… у патрона… вот как раз насчет вашего нового водителя. Давайте-ка отложим ваш отъезд на часок? — Нет, Марио, так не пойдет. У меня другие планы. Я уже обо всем договорилась с Бруно. Мы едем сейчас же. — Синьора Магдалена, прошу прощения, но у меня четкие инструкции. Синьора Белинда сказала, что вы будете ужинать с ней вместе… ну, а мы бы пока закончили дела в гараже, машина все равно еще не готова. Тут Принца словно кто-то дернул за язык: — Машина готова. Садитесь, синьора, поедем. Она улыбнулась и посмотрела на него так, что в груди потеплело и словно запрыгали солнечные зайчики… прежде чем бригадир вновь начал нудеть про свои инструкции и синьору Белинду, Лука уже взял у Малены сумку и погрузил ее в багажник. Потом открыл для дамы заднюю дверцу — настолько галантно, насколько сумел — но все равно промахнулся, потому что Малена возразила: — Я всегда езжу спереди. Спереди так спереди. Принц молча кивнул, усадил ее на переднее сиденье и сам сел за руль. Ему хотелось есть, отлить и покурить — в любом порядке — но он решил, что все эти вопросы уж как-нибудь решит по дороге. Он кожей чувствовал желание Малены поскорее убраться отсюда, и полностью разделял его.***
Два часа спустя, на трассе Рим-Браччано «Мерседес» прекрасно держал дорогу, и управлять им можно было одной рукой: Лука убедился в этом, едва они выехали за пределы города и встали на трассу. Мотора почти не было слышно, но вся электрика работала без сбоев, коробка не дергала и переключала передачи как часы. Не езда, а наслаждение! Будь он один, воспользовался бы этим на полную катушку: закурил, врубил погромче стереосистему, какой-нибудь рок — «Скорпионз», «Металлику» или «Пинк Флойд», или новый альбом Джанны (12) и полетел на максимальной скорости, прямо на горизонт, где клубились лиловато-черные облака и полыхала зарницами первая весенняя гроза… Но у него в салоне сидело двое пассажиров, одна спереди, другой сзади. Малена и Центурион. Парочка трещала без остановки, как сороки, с того момента, как Бруно вышел из ресторана и коротко поцеловался с женой где-то у передней дверцы; теперь же он нависал над спинкой ее кресла, обнимая подголовник, а она все время оборачивалась, да так «умело», что загораживала Луке боковой обзор. Потеряв терпение, он грубовато попросил ее не вертеться и постарался напугать: — А ну-ка, сиди спокойно! Скорость за сотку, резко тормозну — выскользнешь из-под ремней и улетишь под торпеду… Это было полной чушью, Малена вертелась не так уж сильно, ремни держали надежно, и тормозить резко он не собирался, но, черт побери, она его в самом деле отвлекала, хоть и по другой причине… Бруно почему-то не одернул наглеца-водителя, загадочно смолчал, и вряд ли из мужской солидарности. По его спокойному лицу, к тому же полускрытому тенью, ничего нельзя было прочесть, и Лука подумал с досадой: «Косяки мои считает, наверняка… чтобы потом сразу красную карточку влепить.» Малена смущенно сказала: — Извини… — и с четверть часа сидела ровно, как примерная школьница, сложив руки на коленях. Принцу же лучше не стало, потому что муженек и женушка продолжали увлеченно общаться и выглядели полностью поглощенными друг другом, в то время как ему приходилось оставаться безмолвным придатком к баранке, педали газа и тормозу. Да еще против воли слушать супружескую болтовню, ведь затычек для ушей у него не было. Сперва Бруно рассказывал, как прошел день в офисе — с кем встречался, какие вопросы решал, и непринужденно упоминал то Берлускони, то Ротшильда, то какого-то арабского принца с непроизносимым именем, то Дино Дзоффа, который прислал Центуриону и его папаше приглашение на лациальскую тусовку в клубе… (13) На этом фоне жалоба Бруно на отца, что из тиранической прихоти (ей-Богу, он так и сказал — «тираническая прихоть!») ссылал сына в Нью-Йорк, показалась Луке легковесной, как фальшивая монета, и столь же уместной, как детская губная гармошка на ревущей трибуне во время дерби. «Нет, вы только гляньте на этого пижона! Да у тебя, приятель, не жизнь, а сраная светская хроника! Знаменитости вокруг кишмя кишат, сделки на охулиарды лир выпекаются, как горячая пицца, а ты на папашку жалуешься, как малыш пятилетний». Принца удивило и немного расстроило, что Малена восприняла нытье благоверного близко к сердцу, сама огорчилась чуть не до слез, да еще стала винить себя в придури свёкра: — Бруно, у твоего отца и правда есть причины на меня злиться… он сейчас так занят с американским контрактом, да еще этот новый налоговый закон, ты сам говорил, как все сложно стало с инвесторами… он рассчитывает на твою помощь, а тут я, как назло, с этой дурацкой выходкой… еще и в газеты попала… «прославилась»! Конечно, он недоволен, вот только наказать почему-то решил тебя… Центурион, однако, не позволил ей впасть в самоуничижение, поцеловал в макушку, погладил волосы и принялся ласково утешать, обещая, что управится в Штатах меньше чем за неделю, и в Браччано она не успеет соскучиться… По-честному нужно было записать Бруно очко за ловкость, с какой он убалтывал свою женщину, и как быстро сумел добиться от нее улыбки, но Лука злился, вынужденный не только слышать, но и созерцать подобную интимность. Ощущения были не из приятных, он точно подглядывал в замочную скважину, как слуга за господами. «Тьфу, ну и хуёвую работу я себе нашел… если все это в первый день — что же дальше-то будет?» Центурион тем временем послал мяч на другую половину поля — принялся расспрашивать Малену о ее делах, и было видно, что это не формальная вежливость, и не только супружеская забота… В каждом его жесте и взгляде проступала искренняя любовь. Само собой, Центурион был живым человеком, отнюдь не старым и по-женским меркам красавчиком, так с чего бы ему и не любить жену, не тянуться к ней душой и телом?.. Да еще такую отличную жену, как Малена, настоящую подругу жизни. Но Принцу снова и снова вспоминалась их прошлая вражда, околофутбольная и личная, доходившая до ненависти, жестокие драки, взаимные ловушки и мстительные выходки, собственная непримиримость в войне бригад и дьявольская изобретательность Центуриона в умении находить слабые места и бить точно по ним… Мрачные образы крутились в голове, впивались в мозг осколками стекла, и никак не хотели складываться в общий пазл с тем, что происходило сейчас на его глазах. Как спокойный и трезвый работодатель, отринувший юношеские страсти и готовый платить деньги за умение водить машину и драться, Бруно оказался вполне переносим, но Лука не мог принять его в ипостаси любящего мужа Малены. Не мог, и все… «Черт подери, ну что за наваждение!.. Какое мне до них дело?! Пусть себе занимаются чем хотят, плевать…» Он машинально дотронулся до своего романистского талисмана, цепочки с волчьей головой, и напомнил себе, что вообще-то все ради сына и Чинции. Деньги, законные и честно заработанные, вот о чем нужно было думать и радоваться, а никак не о чужих семейных делах. Чинция. Такая красивая и так долго, так страстно любимая, несмотря на измену — за эту измену она давно оправдалась тем, что сохранила беременность и родила ему Джанни… вот что на самом деле важно. «Да, как же!» — вдруг саркастично сказал кто-то внутри головы. — «Родила она… себе она родила, а не тебе! Себе и Бето. Бето для Чинции муж, а для Джанни — отец, парнишка его папой зовет, а ты там сбоку припека…» Возразить на это было нечего. Лука покосился на Малену, все шептавшуюся с Бруно, и совсем уж некстати припомнил, как в пиццерии, где они ужинали после бегства с виллы, он расслабился и с какого-то ляда проболтался насчет Джанни. Как она вскинула на него светлые русалочьи глаза и воскликнула: «У тебя сын?..» — так нежно и так по-женски, радостно-завистливо, что… он сам не знал, что, но и тогда, и сейчас его словно жаром из печи обдало… — Корсо, останови машину, — ни с того ни с сего распорядился Центурион, хотя нигде поблизости не маячило ни заправки, ни ресторанчика, и съезжать на обочину на этом участке трассы было не слишком удобно. Приказной тон Принцу не понравился, царапнул, как кошачий коготь по шее, но он решил сходу не лезть в бутылку — ну мало ли, что человеку понадобилось… — сбросил скорость и стал присматривать место для более-менее удобной стоянки. Малена снова повернулась к мужу и обеспокоенно спросила: — Что случилось? Тебе нехорошо? — Нет, милая, со мной все в порядке. Просто я хочу сесть за руль, мне надоело разговаривать с тобой с заднего сиденья. Эй, Корсо, в чем дело, зачем ты снова газуешь?! Я же велел тебе остановиться! — Простите, синьор, — усмехнулся Лука и поднес руку к козырьку несуществующей фуражки. — Я думал, вам по нужде приспичило… но раз вы за руль хотите — это уж дудки. — Какие еще дудки? — Бруно задохнулся от злости на беспардонного упрямца. — Останови немедленно, как было сказано, и пересаживайся назад! А не хочешь — пиз… шагай обратно в Рим, на своих двоих! — Бруно, что ты… не надо так… — попробовала вмешаться Малена и тут же просительно взглянула на Принца. — Лука, пожалуйста, остановись. Я сама пересяду назад. — Куда ты пересядешь — тебя же укачивает до дурноты через сто метров! А он должен выполнять мои распоряжения, если хочет сохранить работу! — зашипел Центурион и треснул кулаком по спинке водительского кресла; Принц напрягся, готовый к любому развитию событий, но, к счастью, у синьора Гвиччарди соображалку отшибло не до конца, и он не стал устраивать драку в машине. «Теперь точно на дверь укажет… ну и пусть, все равно это была дурная идея… до Браччано их довезу и баста», — Лука решил, что ему уже нечего терять, и рубанул правду-матку: — Если ты, Центурион, собирался рулить, то не надо было поддавать за ужином. У тебя выхлоп-то приличный. — Что?! Не твое дело! — от Бруно в самом деле пахло дорогим алкоголем, не так чтобы очень сильно, но достаточно, чтобы чуткий нос Принца распознал — это именно алкоголь, а не модный парфюм «с нотами виски». — Нет, мое, раз уж ты мне свою тачку доверил. Ты пил, а дорога сложная, да вон, еще и гроза находит! Хочешь деньгами сорить (15) или со столбом встретиться или в кювет улететь, так за ради бога! Тебя не жалко, но с тобой жена. Вот ее жалко. Он смотрел прямо перед собой, на дорогу, но чувствовал, что Малена смотрит на него… под ее взглядом на щеках Луки медленно проступила краска, как у школьника — хорошо, что уже стемнело. Повисла тишина, нарушаемая только мерным урчанием мотора и шорохом дождевых капель, и немного учащенным дыханием всех троих. Неожиданно Центурион тихо рассмеялся и хлопнул Принца по плечу: — Молодец… честно — я был уверен, что ты прогнешься, как «Рома» в последней встрече с «Юве», а ты, оказывается, противник пьяной езды. Вот уж никогда бы не подумал, что ты такой принципиальный. Стиснув зубы, Лука промолчал: мог бы и догадаться, зная характер Бруно, что очередная «проверка на вшивость» непременно случится, и как обычно, там и тогда, где ее меньше всего ожидаешь… С другой стороны, Центурион показал бы себя безответственным дураком, если бы перед отлетом за океан не устроил стресс-теста человеку, на которого оставлял жену. Но все равно это дурно пахло. Куда хуже, чем виски или джин, или чем еще синьор Гвиччарди наливался в компании американцев. Бруно, очень довольный собой, продолжал разглагольствовать: — Да, ты молодец! Молодец. Так и поступай впредь: когда у тебя в машине сидит синьора Магдалена, за рулем можешь быть ты и только ты. И не важно, кто просит тебя уступить штурвал — я сам, мой отец или Господь Бог… Малена поймала мужа за руку, слегка сжала ее и тихо проговорила: — Наверное, надо было тебя к креслу привязать, как Одиссея к мачте… чтобы не так штормило… — Неожиданная идея… но звучит нелепо, не находишь? — усмехнулся Бруно, и снова получил тихий ответ: — Не более нелепая, чем твои «дорожные проверки». — О, ну извини, дорогая, что я с тобой не посоветовался. Она вздохнула, отвернулась от них обоих и стала смотреть в окно… Луке почему-то припомнилось птичье молоко, вместе с маленькими летучими коровами, над которыми они с Маленой вместе смеялись на прогулке по центру. Чего бы он только ни сделал, чтобы рассмешить ее снова…***
Поместье в Браччано, обнесенное по периметру невысокой каменной стеной и обсаженное вперемешку туями, соснами и кипарисами, размером могло поспорить со стадионом «Олимпико», а то и с двумя… по крайней мере, таким было первое впечатление Принца, пока он ехал через парк, чтобы подрулить к господскому дому. Дому этому на вид было лет двести или триста: массивные стены, сложенные из розового и серого камня, арочные окна, фасад густо увит плющом, из треугольной черепичной крыши торчат каминные трубы… К главному двухэтажному зданию справа и слева примыкали еще два крыла, перестроенные на современный лад. Чуть поодаль, между подъездной площадкой и садом, были раскиданы разнообразные постройки, тоже крытые черепицей, но с виду попроще, не имевшие таких больших окон, и тоже кое-где увитые плющом. Посреди пышного цветника, окруженного купой подстриженных деревьев, плескался фонтан, а в нем купались мраморные боги и богини… Подъезд освещался парой бронзовых фонарей на столбах, и маленькие цветные фонарики мерцали по краям садовых дорожек. В воздухе пахло дождем, хвоей, мокрыми цветами и дровяным дымком — вероятно, в доме топился камин. Все выглядело до офигения изысканно, красиво и благородно, в точности, как в фильмах про старину, которые обожала Чинция — где разные короли с королевами или графы с графинями, наряженные в кружева и бархат, крутили любовь во дворцах с парками. Лука даже моргнул несколько раз, чтобы убедиться, что не спит, и тут же до него донесся нетерпеливый голос Центуриона: — В чем дело, Корсо? Решил поселиться в машине? Выходи! — В гараж ведь надо поставить… — пробормотал Принц, зачарованно глядя по сторонам, но Бруно снова поторопил его: — Сегодня это не твоя печаль. Машиной займутся. Давай выходи, завтра рано вставать, надо побыстрее устроиться на ночь. Малена уже ускользнула в дом — Лука не успел заметить, когда и как, и Бруно, понятно, хотел последовать за ней, медлительность его раздражала. В просторной прихожей, с гладкими стенами, увешанными картинами и зеркалами, с несколькими дверями и лестницей, ведущей на второй этаж, их встретил благообразный пожилой слуга с пухлым лицом, одетый в добротный, но вполне современный костюм. Принц, почему-то ожидавший увидеть ливрею и пудреный парик, как у лакеев в кино, даже немного разочаровался от такой прозы жизни. — Микеле, знакомься: это Лука Корсо, новый водитель синьоры Магдалены. Он поживет здесь, пока я буду в Америке, пожалуйста, учти это в недельных расходах на кухню и прачечную. Микеле слегка поклонился, дружелюбно улыбнулся Луке и почтительно ответил хозяину: — Хорошо, синьор Бруно. Мы вас ждали, комната во флигеле готова. Какие еще будут распоряжения? Принц заметил, что лицо Центуриона напряглось, и в углу рта пролегла недовольная складка… прежде чем он успел спросить себя, что бы это значило, Бруно сам все объяснил, и крайне сердитым тоном: — Какая еще «комната во флигеле», Микеле? Ты прекрасно знаешь, что там нельзя ночевать. Вы должны были приготовить гостевую спальню, «греческую»… я об этом ясно сказал по телефону. — Прошу прощения, синьор… — слуга явно расстроился и занервничал, как человек, попавший между двух огней. — Синьора Белинда позвонила уже после вас и уточнила, что… Он придвинулся поближе и зашептал на ухо Центуриону, и, пока тот слушал, ухо у него краснело все больше, а взгляд мрачнел…”уточнения» Белинды не пришлись ему по нраву, здесь бы и ребенок не ошибся. Лука подумал, что ему абсолютно все равно, где ночевать, сгодится даже чердак или сарай, если только там будет кровать, матрас и одеяло — чертовски хотелось лечь и дать наконец-то отдых натруженным за день спине и рукам… но чутье подсказало ему не вмешиваться и ждать. — Довольно, Микеле. Синьор Лука Корсо — мой гость, запомните. Открой «греческую» спальню, лично проводи туда моего гостя и дай ему ключ. — Да, синьор Бруно. Как вам будет угодно. Центурион обернулся к Принцу, выдавил из себя подобие улыбки и немного нервно сказал: — Я оставляю тебя в надежных руках, Корсо, а сам, извини, пойду спать, чего и тебе желаю. Мой рейс в полдень, значит, подъем в шесть тридцать, выезжаем в восемь. — Хорошо, как скажете… — наверное, следовало добавить «синьор Бруно», но у Луки язык не повернулся, хотя «синьора» по отношению к Магдалене в зубах вроде не застревало.***
Чинция бежала впереди, метрах в пятидесяти, то и дело оглядываясь, и, видя, что Принц продолжает преследовать ее, взвизгивала от страха и припускала еще быстрей. Темные пышные локоны, разметавшись, бились на ветру, шелковая блузка трепетала и вздувалась парусом, и короткая клешеная юбочка задиралась вверх… так что он мог видеть загорелые длинные ноги, до самого верха, и круглую попку, обтянутую полупрозрачными белыми трусами. Эта картина дико возбуждала, злила, разжигала азарт хищника, и Лука мчался за своей женщиной, как волк за добычей, неумолимый и жадный. На них оглядывались прохожие, машины на перекрестках сигналили, а улица, куда Принц загнал Чинцию в пылу погони, все сужалась и сужалась, готовая вот-вот превратится в тупик. — Все, моя козочка! — смеясь, крикнул он ей в спину. — Больше некуда бежать… ты попалась! — и протянул руки, чтобы схватить, сжать в объятиях и прямо здесь же, в безлюдном тесном проулке, задрать ей юбку и стащить трусы. Член уже стоял как каменный. Внезапно Чинция прянула вперед, стены домов расступились, смялись, как пластилин, а у Луки земля ушла из-под ног, он потерял равновесие и рухнул вниз… но вместо жесткой уличной поверхности ощутил рыхлую и мягкую почву, густую траву, и оказался в саду, среди цветущих роз, нарциссов, тюльпанов, гиацинтов, мимозы и апельсиновых деревьев. Теплый и свежий воздух в этом райском месте был напоен благоуханием весны, вступившей в свои права, лучи солнца скользили по темным дорожкам и ярким венчикам цветов, перемешивались с тенями, что отбрасывали деревья, и Принцу казалось, что на него сверху набросили золотую сеть… Он встал, выпрямился и прямо перед собой увидел садовую лестницу; на ней стояла темноволосая длинноногая девушка в легкой белой блузке и красной цыганской юбке и собирала апельсины — оранжевые плоды прокатывались по ее ладоням и падали в корзину из золотистой соломки… — Чинция… Чинция?.. — неуверенно позвал Лука, подошел поближе и положил руку на перекладину лестницы — теперь он при желании мог бы схватить девушку за щиколотку, но почему-то не решался сделать это. Он по-прежнему был возбужден, даже сильнее, чем во время погони, и скован странным смущением, как неопытный юнец. Она обернулась на его голос, и он узнал Малену… Солнце путалось в каштановой гриве волос, дрожало на темных полных губах. Соски просвечивали сквозь ткань блузки двумя созревшими вишенками. Налетевший порыв ветра подхватил подол красной цыганской юбки, и, подняв его, явил жадному взору Принца женскую наготу во всей бесстыдной красе: мягкий живот, округлые бедра и темно-розовую расщелину вагины. Лука не смог сведенными губами произнести имя Малены, издал только хриплый вздох, полный желания, и, обхватив ее под коленями, стащил с лестницы на землю, прямо в свои объятия… Малена не противилась, обняла его шею, прижалась грудью к его груди, бедрами — к его бедрам, низом живота — к его члену, их губы встретились в жадном поцелуе… и Лука проснулся. Проснулся в душной темноте жарко натопленной спальни, задыхающийся, весь в поту, и с таким стояком, что приключался с ним разве что в условиях длительного и вынужденного воздержания, в армии и в тюрьме. — Чеееееррррт… — простонал он, оттолкнул ногой сбитое одеяло и хотел встать, чтобы выйти в туалет и там по-простецки разобраться с проблемой с помощью собственного кулака. Как назло, край шелкового пододеяльника скользнул по возбужденной головке, и этой легчайшей стимуляции хватило, чтобы Принц кончил, глуша стоны подушкой, и с именем Малены на губах… Примечания: 1 Мербау —сорт красного дерева 2 Берлуска — прозвище итальянского бизнесмена и политика Сильвио Берлускони, с апреля 1994 по январь 1995 занимал пост премьер-министра, в 1996 году проиграл президентские выборы Романо Проди. 3 NIS «Нафтна Индустрия Србия» — сербская энергетическая компания (импорт нефти и газа) 4 Боснийская война закончилась 14 декабря 1995 года 5 United States International group — вымышленная страховая компания в США, имеющая реальный прототип. 6 Сорт американского виски 7 Билет на «Конкорд» от Парижа до Нью-Йорка «туда-обратно» стоил порядка 10500$. 8 «Il Pagliaccio», «Паяц» — мишленовский ресторан в центре Рима. Здесь можно отведать кухню разных стран мира, а также попробовать традиционную средиземноморскую. Присутствует дегустационное меню. Внутреннее убранство помещения выполнено в стиле эпохи Возрождения. Средняя стоимость ужина варьируется от 75 до 150 евро (в ценах 1995 года -около 300 000 лир). Гости заведения наряжаются в элегантные костюмы и платья. Ресторан находится у площади Кампо ди Фьоре по адресу: Via dei Banchi Vecchi, 129/a 9. Бригадир — руководитель рабочего подразделения, здесь: начальник службы безопасности. 10. Фискальный код, «кодиче фискале» — Codice Fiscale — так называется ИНН в Италии (идентификационный налоговый код), состоящий из 16 символов (букв и цифр). Необходим во многих жизненных ситуациях: открытие счета в банке, подписание договоров аренды, купли-продажи, получение займов, трудоустройство (работа по контракту, либо деятельность фрилансера), обращение за медицинской помощью. 11. В Западной Европе, особенно в южных странах, практически не хоронят в землю, делается цементный склеп. 12. Джанна Наннини — культовая итальянская рок-певица, добившаяся мировой славы; выступала, помимо прочего, на открытии чемпионатов по футболу (мирового в 1989 и Кубка Италии в 1990); в 1995 году как раз вышел новый альбом «Dispetto». 13. Дзино Дзофф — легендарный футболист и вратарь, в 1994–1998 году был президентом клуба «Лацио». 14. «Юве» — жаргонное сокращение футбольного клуба «Ювентус» (Турин). В 1995 году «Ювентус» стал победителем в чемпионате Италии по футболу (сезон 1994/1995). 15. Штрафы за «пьяную езду» в Италии зависят от степени опьянения. Если уровень алкоголя в крови от 0,8 до 1,5 промилле, то штраф составит от 800 до 3200 евро (в ценах 1995 года, примерно от 1,5 млн до 6,2 млн лир). Плюс лишение прав на 6-12 месяцев (мало того, возможно и лишение свободы на срок до 6 месяцев). Если же уровень алкоголя больше 1,5 промилле, то штраф составит от 1500 до 6000 евро, лишение прав на 1-2 года и лишение свободы на срок до 2 лет (такое же наказание предусмотрено при отказе от медицинского освидетельствования).