Она такая строгая святая, Что я надежд на счастье не питаю, Ей в праведности жить, а мне конец: Я не жилец на свете, я мертвец. *** Я все добро сложу к твоим ногам И за тобой последую повсюду. В.Шекспир, «Ромео и Джульетта»
— И еще несколько дополнений к завтрашним планам… Ты фиксируешь? — Да, конечно. -подчеркивая готовность внимать боссу, Виола щелкнула авторучкой и устремила на него преданный взгляд. Ежевечерняя сверка расписания с одновременной корректировкой графика была обязательным ритуалом, которого Бруно Гвиччарди придерживался с тех пор, как занял в семейной компании пост директора департамента аналитики и консалтинга. — В четыре часа — встреча с представителем отдела валютного контроля, мистером Дженкинсом. На территории банка. В семь часов — общий ужин, только он будет не в отеле, а в «Ора ди паста»… — «Ора ди паста»? — Виола подняла брови. — Я верно расслышала, сэр? Бруно, стоявший возле окна и созерцавший вечернюю панораму Мидтауна, залитого потоками золотого фонарного света и оранжево-красным сиянием неоновых вывесок, под завязку заполненного машинами и людьми, обернулся к помощнице: — Все верно. Ты чем-то недовольна? — Мне кажется, сэр, что наши американские партнеры могли бы найти для прощального ужина место пошикарнее… — хмыкнула девушка и слегка покачала головой, показывая, как ей претят дурной вкус и скаредность янки. По губам Гвиччарди-младшего скользнула усталая улыбка: он не любил разъяснять очевидное, но все же сделал поправку на женское восприятие и снизошел до комментариев: — Это еще не прощальный ужин, строго говоря. Прием с лобстерами «бенедикт», крабовым гратеном, волованами с черной икрой и тоннами жирного холестеринового мяса ожидает нас послезавтра в Рокфеллеровском центре, в «Рэйнбоу рум». (1) Так что не спеши бранить мистера Брауна. — Да, пожалуй, я поторопилась с оценками… но к чему вдруг «Ора ди паста»? Странный выбор… — Отнюдь. Американцы убеждены, что мы, римляне, жить не можем без макарон, вот и решили, после столь удачного завершения всех подготовительных мероприятий, угостить нас «настоящей итальянской пастой». Это дружественный жест, и, конечно, мы его оценим, как подобает, Виола. — Да, сэр… Я поняла. Он поморщился: — Ты опять за свое? Перестань называть меня «сэр». Это глупо и неуместно. Я, конечно, учился в Англии, но меня не посвящали в рыцари, и у меня нет военного чина в армии США. — Прошу прощения, Бруно. — Виола скромно опустила ресницы, чтобы скрыть блеснувшие в глазах пресловутые «лукавые искорки», безошибочный знак, что женщина просто-напросто дразнит мужчину. Она позволяла ему чувствовать свое превосходство — и внутренне потешалась над потугами молодого босса казаться чопорней и строже, чем сам синьор Филиппо. — Это все изменения на завтра? — Нет. После ужина Микки и Рут ведут нас на ночное бродвейское шоу. Начало в десять. Виола старательно внесла запись в графу органайзера, но не удержалась и снова съязвила: — Как чудесно! Сперва подделка под итальянскую пасту, потом подделка под «Мулен Руж»… Они так стараются, так стараются… Вместо того, чтобы в очередной раз одернуть нахальную девицу, Бруно усмехнулся, поскольку не мог не признать некоей справедливости ее претензии: американцам, по крайней мере, мисс Сандерс, было известно, что он терпеть не может бродвейские мюзиклы. — Полагаю, что приглашение в театр на Бродвее — маленькая месть за «Севильского цирюльника» в театре Арджентина. (2) Ну что же, если нам посылаются испытания, будем переносить их с достоинством… Вот теперь все, ты свободна. Спокойной ночи. Виола вздохнула и с явным облегчением захлопнула органайзер, но не спешила покидать апартаменты своего начальника. В отеле «Сент Реджис», как известно, нет плохих комнат, и та, что занимала персональная ассистентка синьора Гвиччарди, была роскошной и уютной, уступающей номеру Бруно разве что расположением (на четыре этажа ниже), размерами и количеством мягкой мебели. Вернуться туда после трудного дня, заполненного переговорной суетой и нервными поездками по деловому центру Нью-Йорка, погрузиться в ванну с пузыриками и душистой пеной, а после завернуться в халат и заползти в огромную кровать, под легкое и теплое одеяло, раскинуться на прохладных подушках, казалось заслуженной наградой верному воину «Гвиччарди SpA Roma»… но вкладывать в ножны самурайский клинок пока еще было рано. Она могла иначе послужить господину. Осторожно переступая длинными стройными ногами, ровно до колен прикрытыми черной плиссированной юбкой, и обутыми в модные замшевые туфельки от Валентино, Виола подошла к Бруно — он как раз опустился в кресло и взял со столика журнал -и присела на широкий кожаный подлокотник: — Ты правда меня отсылаешь? Еще и десяти нет… самое время заняться чем-нибудь приятным. Углы рта у босса недовольно дернулись, но он сдержал раздражение, и проговорил спокойно, как будто отказывался от предложения официантки попробовать десерт: — По-моему, я выразился предельно ясно. Ты свободна. Выспись хорошенько, нам предстоят два тяжелых дня. — Но ты почти не спишь, на тебе лица нет… я же вижу. — в мелодичном голосе Виолы послышалась нотка тревоги. — Будешь опять пить кофе, жевать крекеры и смотреть боевики по кабельному?.. Чтобы, не дай Бог, не пропустить счастливый момент, когда она проснется?.. — Это не твое дело. Уходи. Если хочешь развлечься — Манхэттен в твоем распоряжении, но ровно в восемь тридцать ты нужна мне бодрой, со свежей головой. — Ну давай я помогу тебе расслабиться, упрямец. Сделаю массаж… как ты любишь. Руки Виолы потянулись к плечам Бруно, он отстранился, но она не уступила и постепенно победила его сопротивление: — Просто массаж, босс… легкий и деликатный. Никаких скрытых замыслов. Тебе сразу же станет лучше. Все-таки не зря она потратила время и деньги на обучение техникам шиацу (3) у знаменитого японского мастера. Пальцы у нее были идеальные — сильные, длинные, с округлыми мягкими подушечками, и соблазнять Бруно с их помощью оказалось куда проще, чем бедрами и декольте. Всего несколько минут поглаживаний и разминаний усталой шеи, точечных нажатий на самые затекшие и болезненные участки, и отчужденный строгий босс, Ледяной принц, как она мысленно его называла, превращался в мурлыкающего леопарда… Контроль снижался, воля ослабевала, и Виола удваивала старания. Бруно прикрывал глаза, прижимался затылком к ее ладоням, а уж если он начинал постанывать и чаще дышать, появлялся шанс снять с него пиджак и рубашку, добраться до застежки на брюках и продолжить оздоровительную процедуру до счастливого завершения. Сколько бы синьор Гвиччарди-младший ни распинался в своей неземной любви к законной супруге, он был прежде всего мужчиной. Молодым, здоровым, красивым и сильным; натренированное тело имело чувственные потребности и тянулось к удовольствию… Удовольствие было рядом с ним, полностью в его вкусе, безопасное и доступное по первому требованию — даже святой Иосиф не смог бы устоять перед таким искушением. Тихо, тайно и сладко. Жена не узнает. Впрочем, жёны никогда ничего не знают, не видят и не слышат, если только сами не захотят. — Ты хочешь? Хочешь, мой господин?.. — сидя верхом на коленях Бруно, шептала Виола. Она покрывала мягкими влажными поцелуями его шею и свод груди, кончиком языка дразнила соски, и, плавно двигаясь, терлась лобком о член — крепко стоящий, но все еще упакованный в дорогую ткань. — Ну давай же… ты такой твердый там, я с ума схожу… — она расстегнула пряжку ремня и верхнюю пуговицу, нащупала язычок «молнии», потянула вниз, но Ледяной принц вдруг открыл глаза — незатуманенные, ясные, неприятно ясные — и остановил ее руку: — Все, Виола, на сегодня хватит. Мне уже лучше, и нам обоим пора в постель. Каждому в свою. — Мммммм… Бруно… ты уверен?.. — она наудачу потянулась к его губам, но упрямец, как всегда, отвернулся и подставил щеку. Их связь продолжалась восемь месяцев, и за это время Бруно не просто ни разу не поцеловал ее — он вообще не прикасался к ней ртом… Рот был только для жены, ну, а член, видимо, не обладал столь сакральным статусом в супружеской спальне Гвиччарди-младшего. — Уверен, — Бруно отодвинул женщину, ссадил ее с колен и слегка подтолкнул к двери. — До завтра. Настаивать дальше не имело смысла. Выходя из комнаты, Виола заметила, что босс посмотрел на часы и взял со стола телефон… «Кому, интересно, он собирается звонить, неужели ей? В Риме пять часов утра… Так совесть заела, что сил нет терпеть?» Она едва не фыркнула. То ли эрекция не доставляла Бруно неудобств, то ли мачистский кодекс чести не позволял ему играть с членом (4), то ли теперь, когда она сделала всю черную работу и возбудила его как полагается, захотел порадовать женушку сеансом секса по телефону. «Какой же он все-таки странный, Ледяной принц!.. Моя королева права: они с этой чокнутой цыганкой вполне стоят друг друга, два сапога пара… И папаша зря надеется, что Бруно станет его преемником в бизнесе… да, голова у него отличная, просто золотая… клиенты перед ним по струнке ходят, но ему не нужно все это… иначе он никогда не женился бы на бродяжке и не якшался с футбольным быдлом… Для него «фирма» — это его «Когорта”(5), банда отморозков с флагами и шарфами, а вовсе не папин бизнес…» Лифт отеля тем временем привез ее на нужный этаж. В свете вычурных псевдостаринных ламп лежавший на полу ковер винного цвета казался залитым темной кровью. Виола поспешила к своему номеру, расположенному в самом конце длинного коридора; она сильно возбудилась от эротической игры с боссом, и с этим нужно было справиться побыстрее. «О, моя Госпожа, как мне не хватает вас…» Она посмотрела на часы и улыбнулась. Госпожа Белинда разрешила звонить в любое время… если будет что рассказать… а рассказать было что. У ее златокудрого величества наверняка тоже найдутся интересные новости, и если Госпожа в милостивом расположении духа, то поделится ими с верной служанкой.***
Интермедия. Пятью годами ранее. 5 декабря 1990 года. Рим. Когда машина выбралась из бесконечного лабиринта узких улиц, ведущих к Колизею, миновала площадь, и, оставив позади сумрачную громаду древнего амфитеатра, свернула на широкий проспект, ведущий к набережной и мосту через Тибр, Бруно решился спросить отца: — Куда мы едем? Ужинать в Трастевере? Ответ был неожиданным: — В клубный спа-салон, с массажем и стриптизом… говоря проще — к девкам. — Признайся: ты шутишь? — Нет. — и в самом деле, сколько Бруно ни вглядывался — ему не удавалось поймать на лице Императора ни малейшей тени иронии. — Не знал, что ты посещаешь подобные заведения… — Не знал, что мой сын — ханжа. — Ты меня таким воспитал. — Занудным моралистом? — Гвиччарди не спеша раскуривал «гавану». — Если угодно. Но прежде моя верность определенным моральным принципам приводила тебя в восторг. Бруно понял, что отец начал с ним игру в кошки-мышки, и пытался сыграть на опережение. — Невозможно постичь истинную суть морали, если время от времени от нее не отступать. Как ты проверишь чистоту золота, не испытав его кислотой? — Отнесу ювелиру. Не обязательно все делать своими руками и пробовать на себе — этому ты тоже меня учил, папа. — Верно, учил, но ты оказался скверным учеником… — Филиппо выпустил клуб терпкого дыма и заставил Бруно закашляться: — Папа, перестань! Ведь знаешь, что я терпеть не могу твои сигары. — Ничего, потерпишь немного. Ты ведь у нас любитель всего экстремального. Продолжаешь ставить эксперименты на собственной шкуре, лезешь с голыми руками то к цыганам, то в стаю волков. — Что-то я не совсем понимаю твои метафоры. — в действительности Бруно понимал отца гораздо лучше, чем хотел показать, и все же надеялся, что ехидные намеки касаются только бизнеса. — Вот как, не понимаешь. Изволь, выскажусь без обиняков. Ты удивляешь меня в последнее время, и неприятно удивляешь. — Чем же? — Страстями, сынок, страстями. Страсть — это по-своему неплохо, оживляет и тонизирует, пока не выходит из-под контроля. Но твое увлечение… футболом… приобретает характер мании. Бруно натянуто улыбнулся: — Выскажись яснее. Гвиччарди принялся загибать пальцы: — Во-первых, ты поставил под угрозу заключение сделки с французами, когда посмел сбежать из Парижа, чтобы не пропустить осеннее дерби. Во-вторых, ты истратил непростительно много денег со счета фирмы на снаряжение своей личной гвардии в цветах «Лацио». При упоминании о «нецелевых расходах» Бруно похолодел — совсем как в детстве, когда попадался с поличным на какой-нибудь непростительной шалости. Но он быстро вернул самообладание, напомнив себе, что детство давно прошло, и презрительно бросил: — Ты не зря платишь своим шпионам, но позволь заметить, что времена Борджиа давно прошли. Я взрослый свободный человек. Так что отзови псов и предоставь мне самому разбираться с моими… личными делами. Гвиччарди продолжал курить сигару, но больше, чем «гаваной», он наслаждался дерзостью сына, попытками молодого львенка дать отпор матерому вожаку. — Знаешь, почему я до поры, до времени закрывал глаза на твои футбольные художества? Ты блестяще провел переговоры с французами и обеспечил нам победу в тендере. Твоя сеть спортивных магазинчиков тоже оказалась прибыльным делом — после подведения полугодового баланса я вижу это совершенно ясно… — И… что же тебе не нравится? — Главный предмет твоей страсти. Бруно сжал губы. «Вот оно что… ему уже донесли о Малене…» — Ты говоришь о… — …О некоем Корсо, из романистских ультра, хулигане и смутьяне. Бруно выдохнул: кажется, о Малене отец пока ничего не знал, но услышать «Корсо» из его уст было весьма неприятно. — Мы с тобой совсем недавно обсуждали этого ублюдка, и, по-моему, все выяснили. Я принял к сведению твои советы, но ведь у нас есть дела поважнее, чем оголтелый тиффозо, который не сегодня-завтра сядет в тюрьму. — Не помню, чтобы я советовал тебе преследовать этого парня по всему Риму. — Я его не преследую. Что за вздор! — Значит, ты вчера не звонил Маринетти и не просил его о небольшой услуге? — Ах вот оно что… Спасибо, что раскрыл мне глаза. Теперь я буду знать, чего стоят «гарантии конфиденциальности» этого горе-детектива. — Конфиденциальность для Маринетти заканчивается там, где она идет вразрез с моими приказами или интересами нашей семьи. — Ты прав, я должен был это учесть. — Бруно, не скрывая досады, скрестил на груди руки. Он не был готов к подобному разговору и чувствовал себя, как пассажир прогулочной яхты, внезапно вылетевший за борт и барахтающийся в ледяной воде. Но он не собирался сдаваться и быстро выстроил линию защиты. — Ты слишком много работаешь, папа, и запутал сам себя. Тебе в самом деле нужно расслабиться. Враг, преследование… Если у меня мания, то у тебя, похоже, паранойя! Гвиччарди усмехнулся: — Ну-ну. Давай, попробуй. Отрицай очевидное. Я скажу, хорошо ли у тебя выходит. — Не вижу смысла отрицать. Да, я просил Маринетти уладить одно дорожное недоразумение. Естественно, я сказал ему, что речь идет о моих друзьях. — Чудесно. Два вопроса, Бруно. Первый: откуда ты узнал о «недоразумении»? Второй: с чего вдруг «романистский ублюдок» удостоился звания твоего друга? — Я могу не отвечать? — Нет, ответь, я требую. У тебя был прекрасный шанс убрать его с горизонта на несколько лет. Но ты им не только не воспользовался — ты помог вору ускользнуть! Для такого нелепого поступка должна быть серьезная причина. Иначе мне придется признать, что мой сын попросту свихнулся на почве… уж не знаю чего. — Вот как, значит, я на допросе… Очень мило. — Возможно, твои нежные чувства задеты, но мне плевать. Я хочу знать, в чем ты замешан. — Я больше не скажу ни слова, до тех пор, пока ты сам не ответишь на мои вопросы. Гвиччарди-старший слегка подался в тень, чтобы скрыть удовлетворенную улыбку. Сын определенно стал настоящим профи в позиционном торге: умело закрывал бреши в своей обороне и при первой возможности контратаковал. — Что ты хочешь знать, Бруно? — С какой целью Маринетти доложил тебе о моем звонке? И еще: каким образом дурацкая история с машиной, которую всего-навсего перегоняли в Неаполь без документов, пересеклась с твоими делами? Филиппо не успел ответить: их автомобиль сбросил скорость, повернул налево и остановился. — Вот мы и на месте. Пойдем, продолжим разговор в более непринужденной обстановке. Бруно с подозрением посмотрел на особняк с вычурным фасадом, подсвеченным цветными фонариками, но без всякой вывески; по периметру здание было окружено садом, а высокий забор и ворота с магнитным замком надежно преграждали путь незваным гостям. — Где мы? — «Колизей». Приват-клуб. — У меня нет карточки. — Сегодня ты мой гость.***
Стены в просторном холле первого этажа сплошь покрыты мозаичными панно с фривольными сюжетами. Двери и окна скрыты за бархатными драпировками темно-вишневого цвета, со сложным золотым орнаментом. Холл с высокими сводами освещали тусклые лучи стилизованных факелов. Из невидимых динамиков лилась негромкая музыка. Повсюду витал пряный возбуждающий аромат экзотических растений, перемешанный с запахом табака. Гвиччарди вдохнул его глубоко, с видимым удовольствием, а Бруно поморщился: он не любил восточные благовония. Навстречу гостям тут же вышел полноватый господин лет сорока, облаченный в тогу — она сидела на нем, как безупречный вечерний костюм. Его сопровождали две красивые девицы в полупрозрачных туниках, с подкрашенными кармином сосками, бесстыдно выставленными напоказ. В руках девушки держали серебряные подносы: на одном стояли два бокала с пузырящимся асти, на другом россыпью лежали крупные монеты. Присмотревшись, Бруно заметил отчеканенные на них изображения фаллосов, вагин и парочек, совокупляющихся в разных позах. — Добрый вечер, синьоры, добро пожаловать… — бархатный голос служителя Венеры Лупины звучал необыкновенно почтительно и даже льстиво. — Очень рад, что вы решили заглянуть в наш спа-салон именно сегодня. Для вашего удовольствия мы можем предложить… — Достаточно, — прервал его Гвиччарди и вынул из кармана золотую карточку с тиснением и выгравированной надписью «Сенатор» (что, вероятно, на языке этого места означало «очень важная персона»). — Купальня с хаммамом и массаж. Лено (6) понимающе кивнул и повел рукой в сторону подноса с вином: — Комплимент от заведения, синьоры, прошу вас… — затем он указал на монеты: — Согласно правилам клуба… сделайте выбор на сегодняшнюю ночь… чтобы все ваши желания были удовлетворены в полной мере. «Ах, вот что это такое… Спинтрии» (7)! — догадался Бруно. — «Кто бы ни был владелец этого места, он и в самом деле кое-что смыслит в древнеримской истории. Интересный вариант прейскуранта на сексуальные игры». Он предоставил отцу, который вел себя как завсегдатай, выбрать несколько монет, но сам не последовал его примеру. Тело Бруно было спокойно, в возбуждении пребывал только разум. Ситуация выглядела щекотливой… Зачем отец привез его в этот «респектабельный» притон, неужели нельзя было побеседовать в обычном ресторане? Бруно даже в качестве шутки не мог представить, что Император станет при нем раздеваться догола, и сам отнюдь не горел желанием обнажаться в присутствии отца. Гвиччарди словно услышал его мысли, и негромко велел: — Не отставай. Кстати, если ты голоден — кухня здесь отменная. — Девки — обязательное приложение к меню? — Непременное. Подадут ужин, нальют вино и не помешают ни есть, ни разговаривать. Бруно иронически улыбнулся: — Так вот в какой «покер» ты играешь по понедельникам и четвергам. Синьора Белинда была бы весьма… удивлена, полагаю. Отец и бровью не повел при упоминании супруги: — Ну что ж, раз ты теперь посвящен в тайну четвергового покера, официально заявляю, что буду рад твоей компании в любой из названных дней. «Колизей» идеален для важных бесед и встреч определенного толка. Я планировал привести тебя сюда с момента твоего избрания в совет директоров, просто ждал удобного случая. Бруно, сам не зная почему, почувствовал себя польщенным, но приятная эмоция быстро улетучилась, уступив место настороженности — слишком часто сюрпризы отца оказывались шкатулками с двойным дном. И судя по разговору, начатому в машине, этот раз не станет исключением. Отец и сын достигли лестницы, поднялись на два пролета и оказались перед зеркальными дверями, идеально вписанными в арочный проем. Запах восточных пряностей здесь ощущался намного слабее, чем внизу, но возник новый аромат — жаркого дня на берегу моря: смесь травы, соли и горячих камней. Как по волшебству, двери открылись и пропустили гостей в полукруглое помещение, с полом, стенами и потолком из красного мрамора. Вдоль стен стояли широкие каменные скамьи, по углам — высокие изящные шкафчики для одежды. Один из них, с открытыми полками, был предназначен для полотенец и простыней. В центре комнаты, из чаши в виде огромной позолоченной раковины, бил фонтан. Со скамеек навстречу мужчинам поднялись девицы — все, как одна, с роскошными волосами, распущенными по плечам и перевитыми золотыми нитями, пышногрудые, длинноногие, обнаженные по пояс и с крашеными сосками. Они слаженно поклонились, приподняли подолы одеяний, так, что можно было полюбоваться их аккуратно подстриженными лобками, и замерли в сладострастных позах, как живая картина. Гвиччарди взирал на этот «мясной рынок» с видом ценителя, в то время как Бруно, раздраженный навязанной ему ролью, не испытывал и намека на возбуждение. Ему было стыдно за отца, настолько равнодушного к мачехе, что предпочитал ей шлюх, наряженных в туники и сандалии. Филиппо спокойно уселся на скамью и подозвал двух особенно красивых «невольниц»: — Ты и ты. «Невольницам» не нужно было подробно объяснять, чего желает господин. Одна из них тут же встала на колени и принялась освобождать его от обуви, расстегивать одежду и развязывать галстук. Вторая подступила к Бруно: — Синьор, вы позволите?.. — Благодарю, я разденусь самостоятельно! — он терпеть не мог проституток и не желал, чтобы они его касались. Но отец подлил масла в огонь: — Скинь уже серебряные доспехи, рыцарь, или запечешься в них, как лангуст во фритюре! Не обижай красоток, пусть они тебя обслужат сегодня по высшему разряду — день был трудный, самое время прогреть кости… А какой они умеют делать массаж — я себя каждый раз просто заново рожденным чувствую! Возражать — означало быть снова осмеянным и обвиненным в глупом ребячестве. Бруно сел на соседнюю скамью и приготовился безразлично вынести церемонию. Следовало отдать должное хозяевам клуба: проституток всех мастей, с большей или меньшей степенью достоверности изображавших античных жриц Венеры Лупины (8), отбирали придирчиво, как породистых лошадей. Отец, на правах завсегдатая клуба, мог бы рассказать ему, что наниматели в самом деле вкладывают изрядные средства в подготовку работниц. Случайные птички в эту клетку не залетали. Среди красоток, составлявших славу «Колизея», были финалистки конкурсов красоты, не желавшие разменивать молодость на офисную скуку; фотомодели, смекнувшие, что работа в приватном клубе может принести им больше выгоды, чем реклама йогуртов и шампуней; сметливые голодные актриски, отчаявшиеся получить серьезную роль, но ничего не имеющие против фильмов Д’Амато и Тинто Брасса… Но Бруно не занимали подробности. Самый роскошный бордель в его глазах все равно оставался борделем, и никакие достоинства женщины не могли перевесить постыдной готовности раздвигать ноги перед любым желающим. Разница между ухоженными кобылками из «Колизея» и драными кошками, ловившими клиентов в переулках вблизи Термини, была только в цене. Впрочем, поведение «гетер» пока что было на удивление скромным, как будто они не претендовали на большее, чем роль простых прислужниц при термах. Это позволило Бруно переключить внимание на приятные стороны происходящего. Скамья была удобной, банные принадлежности самого высокого качества, а клубы ароматного пара в калдарии обещали расслабление усталым мышцам и успокоение для ума.***
Девушка сидела на спине у Филиппо, сжав бедрами его бока, и трудилась в поте лица, разминая затекшие за день и твердые как дерево мышцы. Она то наклонялась вперед, позволяя длинным волосам скользить по влажной коже клиента, то выпрямлялась, как всадница в седле, так что он мог отчетливо ощутить прикосновение ее ягодиц и лобка. Это возбуждало, но Гвиччарди не позволял себе отвлечься от разговора с сыном. Свою порцию наслаждения он получит потом, без его присутствия. Бруно же интересовали не доступные прелести, а ответ на вопрос, заданный еще в машине: почему Маринетти нарушил конфиденциальность, однако же саму просьбу выполнил быстро и безупречно? Предусмотрительно взятый тайм-аут позволил Гвиччарди-старшему тщательно подготовиться к объяснению. Он предложил сыну собственную версию событий в Кассино, звучавшую коротко и логично. Липовый угон БМВ рабочими из мастерской Сантини не возник из воздуха, а был тщательно подстроен людьми Маринетти. И все, что дальше произошло с машиной на дороге между Римом и Неаполем, также случилось не само по себе, но по личному приказу Императора. Маринетти как руководитель операции имел строжайше предписание — немедленно докладывать о любом форс-мажоре. Звонок Бруно с недвусмысленным пожеланием — «выручить друзей из беды» — поставил детектива в тупик. Что, если сам Император решил переиграть партию или внести в комбинацию новые детали? — …Так что старый добрый Маринетти поступил совершенно правильно, связавшись со мной для прояснения ситуации. Тебе следовало бы похвалить его за преданность интересам семьи. — Я сражен его деликатностью, — саркастически проговорил Бруно. — Вы оба — архаические древности, отец, с вашими странными понятиями о вассальной преданности, которая намного, намного важнее, чем скучная деловая этика… Но все же, ты приказал ему помочь мне, хотя это нарушало твои планы. Почему? — Потому что ты мой сын, и для меня — архаической древности — твои желания кое-что значат. Разумеется, я надеялся, что ты сам придешь ко мне и расскажешь, с каких пор завел настолько тесную дружбу с красно-желтыми и девками красно-желтых, что оказываешь им свое покровительство… Но ты этого не сделал. Что ж, я снова начну первым и спрошу — ты решил… сменить клуб? (9) Если память мне не изменяет, тот, о ком ты хлопотал больше, чем о родном брате, повредил тебе машину и едва не сломал нос. Насмешливый тон отца не обескуражил Бруно. Во тьме забрезжил свет, но тропа оставалась зыбкой, и пробираться вперед, к истине, следовало с большой осторожностью. — Давай по порядку. — он сел и отстранил девицу, назойливо лезущую к его члену — Не отвлекай меня! Уходи! Красотка, надувшись, отползла на край мраморной лежанки. Бруно набросил простыню, давая понять, что на сегодня с него достаточно и массажа, и влажного пара, и снова обратился к отцу: — Значит, чудесное появление новехонького БМВ в задрипанном сервисе и арест «угонщиков» — просто инсценировка, разыгранная людьми Маринетти по твоему приказу, так? — Да, так. — Зачем? Какой интерес ты сам имеешь к… — у него на языке повисло некуртуазное «романистское отребье», но он сдержался и предпочел использовать нейтральную формулировку. — … к тиффози из рабочего квартала? Что у тебя за цели там? Гвиччарди спокойно выдержал испытующий взгляд «львенка» и вытащил из рукава заранее приготовленный джокер: — Мой интерес — земля в Гарбателле. Вот и все. Превосходный участок, где скоро вырастет деловой центр. Я удивлен, что ты так быстро позабыл свой собственный бизнес-план, ведь именно твои расчеты убедили меня организовать тендер на строительство… и привлечь соинвесторов. — Я ничего не позабыл, этот проект для меня важнее многих других. На подготовку обоснования я потратил массу сил и времени, — Бруно мгновенно догадался, куда клонит отец, но пока еще не улавливал четкой связи между судьбой строительства, начатого в Гарбателле, и престранной авантюрой с БМВ, едва не обернувшийся для лихача-Корсо тюремным сроком. — В таком случае ты тем более должен помнить, насчет чего предупреждал меня при обсуждении бизнес-плана: что в интересующем нас квадрате, в самом центре, кроме ветхих домов, магазинчиков и дешевых забегаловок, есть мастерская, гордо имеющая себя «автосервисом». И что владеет этой мастерской один заносчивый и склочный тип, некий Сардини… — Сантини. — молодой человек невольно поморщился: новая ловушка отца была чересчур очевидна, и потому груба. — Его зовут Пьетро Сантини. — Да, Сантини! Тот самый, который, по твоим же сведениям, использует машинный ангар не только для технических работ, но и для проведения незаконных кулачных боев. Я ничего не путаю? — Хм… Нет. Но пока не понимаю, каким образом Сантини сумел привлечь твое внимание и встать на линию огня. Он же всего-навсего мелкая сошка, ничем не лучше своих соседей по кварталу. С чего вдруг ему столько чести, что ты лично занялся его персоной? — Эта мелкая сошка оказалась предусмотрительной тварью. — Филиппо нахмурился, точно был чрезвычайно раздосадован проявлением чужого ума. — И неплохим организатором. Мастерская у него застрахована, вообрази, на все случаи жизни — и от несанкционированного сноса, и от конфискации, и от ареста или экспроприации собственности, и от реквизиции правового титула или преднамеренного уничтожения имущества… даже страховку от неисполнения договорных обязательств и причинения ущерба третьим лицам не забыл, мерзавец! Везде соломки подстелил. Сразу видно, не первый год дела ведет в нашей стране. Гвиччарди кратко пересказал сыну еще ряд занимательных фактов, подтверждавших благоговейную заботу хозяина мастерской о снижении предпринимательских рисков и сохранности нажитого. Бруно внимательно слушал и анализировал информацию. «Я не так силен в психологии плебеев, как думал. Мне следовало учесть, что все эти «князья из грязи» в рабочих кварталах патологически привязаны к своим помойкам, и ради них даже начинают шевелить мозгами». Самой неприятной новостью была подкованность Сантини по юридической части, обычно не свойственная мелким лавочникам. Этот тип, в случае сноса мастерской из-за начатого строительства, мог рассчитывать на двойной куш: компенсацию от застройщика и выплату по страховке… Но отец не позволил Бруно надолго углубиться в размышления и нетерпеливо спросил — не проглотил ли он язык, часом? — Что ты хочешь услышать? Понимаю ли я, что нам светит судебный иск и финансовые потери? Да, понимаю. Да, этот тип без сомнения хитер. — Хитер, говоришь? — Гвиччарди приподнялся и в раздражении столкнул со своей спины проститутку. — Я бы на твоем месте первым делом поинтересовался, кто ему эти страховки продал и оформил! Он же весь пакет страхования купил не где-нибудь в киоске, а у нас, в «Ассикурационе Фортунати& Гвиччарди»! Это был удар ниже пояса, и тело отреагировало, как на удар — ускорением сердцебиения. Бруно сохранил внешнюю невозмутимость и поинтересовался: — Когда куплены страховки? — Двадцать седьмого октября. Он оформил их в новом филиале, в «Палладиуме» — можно сказать, в твоей вотчине… — Хмммм… То есть задолго до тендера и наступления страхового случая. Занятно. — Да уж, занятно… Неудивительно, что он рассчитывает на полную компенсацию убытков — на его месте я бы тоже не волновался. Тут Бруно кое-что отчетливо припомнил, и едва не застонал от злости. «Ну конечно! Он приезжал в «Палладиум» после моей драки с Принцем, вместе с рыжим придурком из его компании. И пока придурок отвлекал охрану, прыгая возле панно в Венецианской галерее, Сантини бизнес свой спасал… Записываю ему сразу два очка: он умеет слушать. Понесся страховаться, как только понял, что история с моим носом и «ламборгини» может выйти ему боком… Второе очко за то, что сыграл на опережение». Гвиччарди, тоже успевший накинуть простыню, потормошил его за плечо: — Ну-ка, очнись! Неужели так разомлел от массажа? Рановато! — Я бодр и полон сил, — возразил Бруно. — Обдумываю странное совпадение… — Ты в них веришь? — Нет, и поэтому хочу проверить, при каких обстоятельствах Сантини купил страховки. Еще нужно провести служебное расследование — не уходит ли на сторону важная коммерческая информация. Гвиччарди кивнул: — Проверь, проведи. Всегда полезно знать, кто из твоих служащих выбалтывает клиентам то, что для их ушей совсем не предназначено. Но как бы там ни было, Сантини удачно прикрыл свою задницу, и теперь преспокойно строит из себя народного героя. Баламутит людей в квартале — они ж целый комитет создали по противодействию незаконной застройке! Он нажаловался в профсоюз, в муниципалитете кого-то подмазал, в полиции: стройка еще не началась, а наших инженеров успели замучить жалобами и проверками. Как видишь, жалобы дошли и до меня довольно скоро. Ну как тут было не обратить внимание и не принять меры? — Значит, ты решил слегка подпортить репутацию рыцаря в сверкающих доспехах… Превратить мастерскую Сантини из маленького честного предприятия в криминальную шарашку, прикрытие для скупки краденых машин, которые отгоняют в Неаполь, чтобы перепродать. Доказательством должна была стать история с «БМВ». — Ты верно понял, — Гвиччарди одобрительно улыбнулся. — Потому я и поручил все подготовить Маринетти — он мастер на такие штуки. Ну, так как же все должно было сработать, по-твоему? Хочу насладиться ходом твоих рассуждений. Ты ведь задачки на логику всегда щелкал как орехи. Слова отца польстили самолюбию, но Бруно не подал вида, сохранил холодноватый и слегка скучающий тон. — Это же очевидно. Сантини велит одному из своих рабочих перегнать «БМВ» в Неаполь. Дело опасное: клиент новый, но уж больно хорошо платит и божится, что машина чистая, просто документы еще недооформлены. По несчастливой случайности — разумеется, хорошо организованной случайности — по пути в Неаполь машину останавливают. Предъявляют водителю обвинение в угоне и задерживают. Бедолага совсем не хочет в тюрьму, и начинает божиться, что совершенно ни при чем, что ему «хозяин велел», а сам он невинен как младенец… И вот теперь-то за владельца автосервиса берутся по-настоящему и начинают трясти как грушу. Потом обвинения могут быть и сняты — но от последствий подобного скандала Сантини не отмылся бы долго. Да, изящное решение… — Я не сомневался, что ты оценишь красоту комбинации. — Классическая схема всегда прекрасна, как соната Бетховена. Когда на кону собственная шкура, нет времени бороться за социальную справедливость и вербовать сторонников. Но раз твоей мишенью был Сантини, выходит, мой давний знакомец, Лука Корсо, просто пал жертвой обстоятельств? — Да, в определенном смысле. После того, как «БМВ» пригнали в мастерскую, мне в сущности было все равно, кто сядет за руль — главное, чтобы он работал у Сантини. Но я никак не мог предположить, что после задержания машины адвокатом и поручителем для «скромного труженика автосервиса» выступит мой сын. Естественно, я не стал двигаться дальше, не выяснив, что к чему. — Туше, — пробормотал Бруно. — Ты хочешь сказать, что мое необдуманное вмешательство разрушило твой безупречный план, и у Сантини появился шанс сохранить реноме народного героя и дальше портить застройщику жизнь. Филиппо опустил голову на руки и отвернулся, чтобы скрыть улыбку. На самом деле его безмерно забавляло, как мальчишка, глубоко заглотив наживку — червяка по имени Сантини — дергается на крючке, запоздало ищет проколы в своем поведении, жаждет докопаться до сути. Это было хорошо и полезно для будущего. «Учись, мальчик, учись! Отвыкай от опасной привычки считать себя умнее всех, кто не заканчивал Гарварда…» За послушание и рвение к учебе полагается награда, и поэтому строгий отец снизошел до милосердия. Он ни одним словом не намекнул, что истинным поводом для «военной операции» стали сомнительные знакомства Бруно, а вовсе не жалкая возня какого-то там Сантини. Неуступчивый хозяин автомастерской не представлял реальной угрозы. Раздавить этого типа вместе с его подельниками Гвичарди мог одним пальцем, и намеревался непременно завершить начатое, но чуть позже. Сантини еще не сыграл до конца отведенную ему роль. Среди прочих фигур на доске в этой сложной партии куда интереснее был футбольный хулиган по прозвищу Принц… Агенты Маринетти собрали на него объемистое досье, и Гвичарди сполна уважил их труд, не пожалев времени на изучение письменных отчетов, официальных справок и фотографий. На первый взгляд, парень был типичный ультра из пролетарского квартала — бешеный сумасброд, бездельник и драчун, искатель неприятностей, который шатается по римским улицам в компании таких же отморозков и не расстается с ножом. Подобным париям всегда тесно в рамках дозволенного, на свободе они лишь коротают время между тюремными сроками и редко доживают до старости. Нож под ребро, железный прут в висок, шальная пуля, передоз героина, а то и бельевая веревка на оконной решетке — выбор способов смерти разнообразен, но конец одинаков. Дешевый гроб и черточка между двумя датами на простецкой каменной плите. И мало кто заплачет над ранней могилой… но иной раз дикий зверь может и приручиться, если ему повезет прибиться к сильному хозяину, стать неплохим охранником, сторожевым псом. Гвиччарди не исключал, что Бруно думает о чем-то подобном. Сыну нравилась игра в аристократа, который набирает личную гвардию из уличных головорезов и для начала проверяет их способности в нарочно подстроенной стычке… Но Бруно просчитался. Лука Корсо не искал покровителя и вообще не жаждал никому служить. Он вовсе не походил на кондотьера, готового продать свои кулаки и быстрый нож за сытую жизнь. Принц из Гарбателлы недурно чувствовал себя в своем маленьком королевстве под красно-желтым флагом «Ромы», и умело оборонял охотничьи угодья. Задатки харизматического лидера у парня определенно имелись: всегда и везде он без особого труда находил людей, готовых подчиняться ему по первому слову, вместе рисковать и участвовать в авантюрах. Из деталей биографии Принца складывалась картина отнюдь не пасторальная, но во всяком случае нескучная. Школа, где он учился кое-как, срываясь с уроков, чтобы погонять мяч; дворовый футбольный клуб, прививший ему фанатичную любовь к «Роме» и Южной трибуне; армия, закалившая характер; создание «Ядовитой бригады» — стаи, принявшей его как вожака; уличные бои с другими тиффози, мелкие кражи, автомобильные лихачества, вереница любовных побед — девицы вешались на него гроздьями; попытка угона машины, стычки с полицией, тяжелый перелом левой руки… Наконец, апофеозом всего этого великолепия явилась яростная публичная ссора с Бруно. Поединок бригадиров из противоборствующих клубов вышел далеко за рамки обычных молодеческих сшибок лациале и романист. Между Принцем и Центурионом заполыхала смертельная, непримиримая, почти что кровная вражда. Гвиччарди был уверен, что причина этой вражды проста и стара, как мир: женщина. Женщина по имени Чинция, которую хотели оба, а она обоим внушала надежду, подсыпала пороху, не давая опасному пожару затихнуть. В самой глубине души Император признавал, что некоторыми своими чертами и поступками Принц чрезвычайно напоминает его самого в молодые годы. Такому бунтарю, презиравшему правила, не терпевшему рутины, в самом деле куда больше подходила роль бойца и предводителя банды, чем законопослушного клерка или продавца. В этом и заключалась главная опасность. Не сегодня –завтра Корсо мог вляпаться по-крупному, в настоящий криминал и… утянуть за собой Бруно. Маринетти был прав: следовало сыграть на опережение. Подставить Принца, определить за решетку и тем самым, во-первых, устранить физическую угрозу для Бруно, а во-вторых, облегчить ему доступ к желанной женщине. Но этот логичный с виду расклад вызывал у Гвиччарди глухое раздражение. Он считал, что способность отбирать добычу и внушать страх одним фактом своего существования как раз и отличает вожака от самцов рангом пониже. Невыносимо было смириться с мыслью, что любимого сына, «наследного принца» Бруно нужно всерьез защищать от бедняка, который по идее подметки его не стоил. А все из-за того, что двое упрямцев не могли поделить какую-то «королеву рабочего квартала», хитрую и распутную девку! Откровенный разговор с Бруно кое-что прояснил. Гвиччарди обрадовался, что сын не до конца потерял голову и контролирует ситуацию. Выбор секс-клуба в качестве переговорной был не случаен: голому собеседнику труднее скрывать свои истинные мысли и чувства. — Теперь твоя очередь отвечать мне, Бруно. Объясни, с чего это вдруг ты, как лев, ринулся защищать романисту, испортившего тебе немало крови? И кто тебя так хорошо осведомил о деталях? На принятие решения — лгать или, следуя заветам Талейрана, сказать «правду, но не всю» — у Бруно было всего несколько секунд, и паузы почти не возникло: — Мне позвонила… знакомая, молодая женщина, которую волнует судьба Корсо. Меня же, отец, волнует судьба этой молодой женщины. Она достойна большего, чем прозябание в нищете. Ее звонок дал мне превосходный шанс кое-что изменить, и я использовал этот шанс на сто процентов. — Ага! — Гвиччарди хлопнул себя по бедру. — Женщина! Так я и знал, что без женщины здесь не обошлось… Это объясняет твое безбожное равнодушие к прелестной кошечке, делавшей тебе массаж. Расскажи-ка мне поподробнее, что там еще за женщина. Его очень интересовало, как сын представит свое новое увлечение по имени Чинция. Информация о ней тоже была в досье, собранном Маринетти на Принца, и довольно подробная. Несколько лет назад эта ушлая особа приехала в Рим, вместе с отцом-полицейским, переведенным из Милана. Поступила в колледж и выучилась на парикмахера и косметолога. Шлюхой она не была, скорее, держала себя строго, и некоторое время у нее имелся официальный жених — модный фотограф, обещавший помочь ей с карьерой модели. Тут бы и сказке конец, да нет: практичным и жадным девушкам неуютно жить между небом и землей, мужу-ангелу с тощим карманом они всегда предпочтут или богатого старого черта, или молодого азартного дьявола с крепким членом. Вот и Чинция, поняв, что бледный худосочный фотограф горазд только болтать, бросила его за пару месяцев до свадьбы и сошлась с сумасбродом-Корсо. Для Гвиччарди все это звучало просто скабрезной историей из жизни римского плебса, если бы не Бруно, попавшийся в сети любви, как последний дурак. Высмеивать его было не за что: Император помнил, как сам однажды потерял разум от одного женского взгляда, и ради своей Жемчужной Розы, Алессии, швырнул псу под хвост честь, достоинство, самолюбие и здравый смысл… Парикмахерше, дочке полицейского, было куда как далеко до Жемчужной Розы, но эта девица знала себе цену и умела ходить королевой. Она ловко стравливала Принца и Бруно, играла на самолюбии одного и благородстве другого… и это не считая бывшего жениха, который давно уже стал пластилином в ее руках! Драка в мастерской Сантини, конечно же, случилась из-за нее. Бруно проиграл, и трофей достался победителю. Но разве мог истинный Гвиччарди признать поражение и не нанести ответного удара? Чего стоила одна только ловушка в китайском ресторане, подстроенная Бруно, чтобы наказать и унизить ненавистного соперника… Размышляя подобным образом, Император не знал, что за прошедшую минуту на Бруно снизошло подлинное вдохновение. А тот вдруг ясно понял, чего хочет от него отец, и какой правды настойчиво добивается… «Ты сам уже придумал свою правду, папа, придумал и поверил в нее как в божественное откровение. Ты просто хочешь, чтобы я подтвердил твои догадки, и все стало банально как дважды два. Ладно, я не разочарую тебя. Я даже обязан быть приятным и послушным сыном после того, как ты подсказал мне нужный ход… Единственно правильный ход, чтобы выиграть всю партию!» Он глубоко вдохнул и постарался придать голосу как можно больше задушевности; его речь сделалась медленной, точно ему приходилось в каждом слове преодолевать себя: — Папа, я и сам давно хотел рассказать тебе, но не знал, с чего начать. Я знаю, ты сочтешь меня глупцом и поднимешь на смех… но… я и правда влюблен. Сильно и безрассудно. Гвиччарди воздел руки к небу: — Боже, какое признание! Что я слышу! Знаешь, мне следовало бы тебя поздравить… После Чартерхауса (10) и Гарварда ты не стал все же полным сухарем… но выбор твой я одобрить не могу, уж прости меня, старика. Ты, представитель столь славной фамилии, мой единственный сын и наследник, пытаешься отбить девку у какого-то нищего отребья!.. Кто она такая, продавщица или парикмахерша? Или официантка в закусочной? — Ни то, ни другое, ни третье. Она… поэтесса, папа. — Что-что ты сказал? — изумился Гвиччарди. — Я не расслышал толком, мне почудилось — ты сказал «поэтесса». — Так и есть, папа. Малена — поэтесса, и очень талантливая., а это большая редкость. — Подожди…мы все еще говорим о той молодой дамочке из Гарбателлы, что хлопотала перед тобой за этого полубандита-романисту… Корсо? — Конечно, нет! При чем тут Чинция?.. Чинция — просто моя знакомая; и вот она, кстати, в самом деле парикмахер. Я же говорю о моей Малене. Малене Драганич. Он бессознательно помедлил, произнося имя любимой женщины. У Гвиччарди голова пошла кругом. Он начинал понимать, что, увлеченный охотой за Сантини и «наблюдением» за дружбой-враждой сына-лациале с парнем-романиста, прохлопал нечто куда более важное… — Так. Вино и стриптиз отменяются. Сейчас я закажу литр крепкого кофе, и ты расскажешь мне все про эту… Малену Драганич. Драганич?.. Балканские корни? Мадонна, откуда еще сербы на нашу голову!.. — Серб —только ее отец, да и то весьма условный, поскольку родился в Венеции. А мать — русская француженка. — Час от часу не легче… Чем занимаются ее родители? — Отец был инженером, мама — преподавательница бальных танцев. Но сейчас это не имеет значения, поскольку обоих нет в живых уже десять лет. — Авария? — Авиакатастрофа. Они были пассажирами рейса 870. (11) — Мммм, да… паршивая история. Кто же ее воспитывал? Надеюсь, она не в приюте выросла? — Нет, что ты! Ее воспитывала бабушка, здесь, в Риме…а училась она во Франции, в Сорбонне. Там мы и познакомились. — Ты же учился не в Сорбонне, а… — Да-да, я учился в HEC… (12) Но это не мешало мне гулять по Парижу в свободное время. Мы познакомились в Лувре. Поспорили по поводу Делакруа… Гвиччарди покачал головой, понимая, что дело скверное. Юное очарование с трудной судьбой, осиротевшая принцесса, что учится в Сорбонне, а в перерывах между лекциями ходит в музей — это тебе не парикмахерша, грезящая о съемках для журнальных обложек… это гораздо серьезнее и опаснее. Бруно не соблазнялся женской распущенностью, но и разыгрывание недоступности его не прельщало, он на дух не выносил кривляния и кокетства. Собственно, за такую суровость, вкупе с любовью к оружию и экстремальным видам спорта, друзья и прозвали его Центурионом. — Делакруа, значит… Делакруа и Малена. А ты не забыл, сынок, что ты помолвлен с Аннабелой? Бруно вздохнул: — Я предвидел все твои возражения, и рассудком полностью с ними согласен. Но мои чувства говорили другое: «Если ты упустишь эту девушку, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь». Я пытался не слушать… однако они победили с разгромным счетом. — Победили? Что значит — победили? — Гвиччарди ощутил, что у него поднимается давление. — Вы что же с ней — уже…? — Да, папа, и уже давно. Она беременна на пятом месяце. Скоро будет совсем заметно. — Что? Беременна? У меня сейчас инфаркт будет! — Гвиччарди-старший схватился за сердце и резко оттолкнул сына, когда тот хотел броситься к нему на помощь: — Ну-ка, сядь на место! Ты уже сделал все, что мог! — Папа, послушай… — умоляюще сказал Бруно, сложил на груди руки и посмотрел на него глазами Алессии. Филиппо редко позволял эмоциям вырваться наружу, но сейчас был как раз такой случай, и он заорал во все горло: — Нет, ты послушай! Мадонна! Ты понимаешь, что натворил?! Приличная девушка от тебя беременна, а ты помолвлен с другой! У меня через четыре месяца родится внук, а я мало того что не в курсе — я узнаю об этом в борделе!.. Уволю! Всех, всех уволю… начиная с Маринетти!.. — Папа, ехать сюда было твоей идеей… дай мне сказать… — Говори! Ну! — Мы с Маленой женаты. Мы поженились во Франции, еще в июне. Я хочу сказать… просто сходили в мэрию. Но ты не волнуйся… настоящая свадьба -в церкви -будет здесь. Мы были у священника, я делаю все, что нужно… и я недавно объяснился с Аннабелой. Тебе не стоит об этом переживать. Примечания: 1 Рэйнбоу Рум — легендарное заведение, расположенное на последнем этаже одного из высотных зданий в центре Нью-Йорка. Шикарный ресторан Rainbow Room на 65 этаже знаменитого Рокфеллер-центра имеет ту же фишку, что и «Седьмое небо» на Останкинской телебашне: он вращается; а у гостей есть возможность любоваться изумительными видами всего города. 2 Один из самых старых и знаменитых музыкальных театров Рима; получил название от площади Торре Арджентина. 3 Шиацу — точечный массаж. Традиционная японская практическая терапия, основанная на анатомической и физиологической теории циркуляции энергии ци, регламентируется как лицензионная медицинская терапия Министерством здравоохранения и благосостояния Японии. 4 Во многих сообществах, где культивируется мачизм, мастурбация считается недостойной взрослого мужчины, суррогатом, допустимым только для подростков или в крайней ситуации, в условиях изоляции, когда нет никакой возможности совершить половой акт с женщиной (военная служба, спортивный лагерь, тюрьма и т.п.). 5 Виола подразумевает жаргонное название околофутбольной группировки -”фирма», «бригада». Бруно предпочитает именно англизированный вариант. 6 лено — содержатель борделя в Древнем Риме. 7 Спинтрии — в Древнем Риме — жетоны для расчета в борделе за разные виды сексуальных услуг, «внутренняя валюта» публичных домов. Представляли собой подобие монет с эротической чеканкой. 8 Венера Лупина — ипостась древнеримской богини любви, покровительствующая проституткам. Не случайно бордели в Древнем Риме именовались лупанарии. 9 Для итальянца-болельщика ситуация неординарная, в случае смены предпочтения с Лацио на Рому — практически фантастическая, учитывая историю взаимоотношений обоих клубов 10 Чартер-хаус — одна из самых престижных и старейших частных английских школ, где могут учиться иностранцы. 11 27 июня 1980 года при выполнении рейса 870 из Болоньи в Палермо пропал с радаров самолет компании «Itavia» с 77 пассажирами на борту. По неизвестной причине лайнер развалился в воздухе на куски и рухнул в Средиземное море. Никто не выжил. Новость о крушении рейса 870 взбудоражила весь мир. То, что современный самолет упал с неба столь внезапно не поддавалось объяснению. Это событие освещал известный журналист Андреа Тургатори. Одна из версий — самолет сбила ракета во время боя между силами НАТО и Ливии. 12. HEC Paris — международная бизнес-школ в Париже. 13. Бракосочетание в Италии, как гражданское, так и церковное — крайне сложная и забюрократизированная процедура, основанная на католическом праве. У Бруно Гвиччарди был единственный способ до поры-до времени скрыть свои брачные планы и в то же время придать отношениям с Маленой официальный статус — заключить светский брак во Франции. Продолжение следует…