«Воровка! Значит, ночью ты прокралась И сердце у него украла?» В. Шекспир, «Сон в летнюю ночь» А там хоть смерть. Я буду ликовать, Что хоть минуту звал ее своею. В.Шекспир, «Ромео и Джульетта»
Губы Луки были горячими и чуть шершавыми, словно запекшимися, с легким оттенком табачной горечи, а кожа и волосы пахли солнцем, сосновой смолой и петрикором… (1) Да, именно так: прогретой землей и травой после шумного летнего дождя. После первого поцелуя Малена хотела оторваться от него, но не смогла, и сама потянулась за вторым — еще более глубоким и страстным… и очень-очень долгим. Когда они все-таки разъединились, чтобы вдохнуть, то не спешили открывать глаза, и, как слепые, кончиками пальцев гладили друг друга по лицам и смешивали дыхание. Потом Лука поцеловал ее в третий раз, и Малена, пропуская между губами его язык, ощутила, что это точка невозврата, и теперь вся жизнь снова разделится на «до» и «после». Он сбросил мешающую куртку, обнял ее обеими руками, сильно, жадно прижал к себе, она грудью почувствовала стремительное биение его сердца, и обхватила за шею, так крепко, словно боялась упасть. Внизу живота и между бедрами разлилось жидкое пламя… Малена судорожно ахнула, охваченная желанием, какого никогда прежде не испытывала ни рядом с мужчиной, ни в самых причудливых фантазиях наедине с собой. Это было сильнее рассудка, превыше стыда, глубже обычного и понятного телесного возбуждения. Она чувствовала, что под руками Луки тает и течет, плавится, как воск на огне, и пока он, не прекращая целовать, расстегивал на ней рубашку и высвобождал грудь из плена черного шелка, нащупала и расстегнула пряжку его ремня и пуговицу на джинсах… У него вырвался глухой яростный стон -Малена, которую он хотел как ни одну женщину в своей жизни, недвусмысленно дала понять, что тоже хочет быть с ним, и это может случиться прямо здесь и сейчас. Тонкие теплые пальцы дотронулись до члена, уже торчащего, как штанга, (2) через ткань трусов, и лишь благодаря этой условной преграде он сдержался и не кончил в ту же секунду. Но если Малена продолжит… ооо… — Милая!.. — он перехватил ее руку, сжал, поднес к губам и, жарко дыша, принялся осыпать поцелуями, но не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить то, что чувствовал, то, что сжигало напалмом все его существо. — Что?.. Что?.. — взволнованно шептала она, отвечая на каждое касание и сама целуя его. — Милая, прошу тебя… умоляю… — Лука не мог поверить сам себе, что о чем-то молит женщину, но однако же молил, как мадонну, не то пощадить, не то убить, не то забрать без остатка — и остаться с ним навсегда. Он еще крепче обнял Малену, уткнулся лицом в ее грудь, пахнущую яблоком и невозможным счастьем, и на выдохе прошептал: — Я весь твой, моя королева… я хочу быть с тобой… но… не в этой чертовой машине… В затылок и в шею точно впилась сотня ледяных иголок… Принц ждал, и даже зажмурил глаза, как приговоренный: «Если скажет, что я охреневший мудак, вообразивший ни весть что — мне крышка!» — Лука… — теперь уже она зарылась лицом в его волосы и шептала что-то неразборчивое, но, черт возьми, нежное, нежное… в этом-то он не мог ошибиться… и — Боже, Боже! — его никто, никогда не касался так ласково, так бережно, что одновременно хотелось плакать, орать в диком восторге, как во время победного гола «Ромы» — и обнимать и целовать ее до потери сознания.***
Чинция была на ногах с семи утра. Драила пол на кухне, гладила скатерть и салфетки, вешала новые занавески, замешивала тесто для панцеротти (и отдельно — для сливочных вафель), готовила фарш для котлет. Бето порывался помочь ей, даже предлагал вернуться в кровать и спокойно спать, пока он сам все сделает — «ты же всю неделю не высыпалась с малышом, так будет справедливо» — но вместо благодарности получил насмешки: — Может, ты еще завьешься, накрасишься и платье мое наденешь?.. Вот Джанни-то обрадуется, что у него теперь две мамы!.. — Лучше уж две мамы, чем так, как сейчас… — горько возразил Бето, не желая глотать очередной упрек в немужественности, и поспешил убраться с кухни, прежде чем разразится настоящий скандал. Чинция раздраженно повела плечом, критически осмотрела свои руки — они выглядели ухоженными, спасибо перчаткам, дорогим кремам и парафиновым ванночкам — и нехотя вернулась к работе и невеселым мыслям… В материальном смысле они с Бето жили хорошо, намного лучше, чем в Риме, особенно в последний год, когда переехали с окраины в центр; по сравнению с бывшими подругами и большинством соседок Чинция выглядела как настоящая синьора из общества. По выходным и в праздники муж катал ее повсюду на прекрасной машине, и обещал в недалеком будущем купить ей собственный автомобиль, «вот только полностью расквитаюсь с ссудой на квартиру». Когда же по будням она выходила из дома на прогулку с сыном, или за покупками, или еще за какой-то надобностью, все мужчины — от пятнадцати до восьмидесяти — пялились на нее; продавец в мясной лавке оставлял для нее лучшие куски окорока или вырезки; цветочник под разными предлогами дарил изящные букетики; хозяин кондитерской, зная, что «прекрасная синьора Фантони» бережет фигуру, открыл неограниченный кредит Джанни, и сынишка никогда не покидал его заведение без трубочки с кремом, тарталетки с фруктами или кусочка шоколадного кекса… Она всегда могла купить новое платье, или туфли, или сумочку, если ей и в самом деле хотелось — Бето никогда не бранил ее за мотовство и никогда не спрашивал отчета, как и на что она потратила деньги. Клиентки, приходившие к ней на маникюр-педикюр и прочие косметические процедуры, полностью доверяли ее вкусу и были весьма щедры… но… Чинция знала, что не станет настоящей синьорой — такой, как они, а это все были жены адвокатов, докторов, инженеров (3)- пока она сама работает по дому и обслуживает других. Пока у нее нет собственной домашней прислуги, и не поденной, а постоянной, как в тех богатых семьях, что показывают в дневных сериалах. Она много раз поднимала эту тему в разговорах с Бето, но он терялся, бормотал, что «пока что нам прислуга не по карману, но если тебе иногда нужна няня, давай кого-нибудь подберем, я не против». Чинция подозревала, что на самом-то деле он против, еще как против «эксплуатации человека» — не зря же у него на столе до сих пор стояла фотография Че Гевары и лежала книга Ленина; вот Красный и не может привыкнуть, что он теперь сам из тех, кого называл «буржуями», и его любимой жене совсем не хочется портить руки домашней работой… (4) «Хмммм, милочка, неужели ты думаешь, что у тебя было бы меньше работы, если бы ты вышла замуж за Принца? Да ты бы руки до мозолей стерла!.. Луку было проще застрелить, чем заставить помогать в «бабских делах», а Бето хоть посуду иногда моет, пол протирает и белье развешивает…» (5) Она хмыкнула и словно очнулась. Внутренний голос был прав. Как ни крути, в ее нынешних бытовых мучениях был виноват отнюдь не Бето, а Лука. Ах, как это было похоже на Принца: разбудить звонком ни свет ни заря и сообщить, что планы поменялись, и Его высочество таки соизволит пожаловать к ним на обед… Правда, ненадолго — «заскочит на полчасика, может, на час», потому что он, видите ли, «работает», и не просто едет в Терни в законный выходной день, а везет какую-то богатую манду в базилику святого Валентина… Про богатую манду Чинция впервые услышала от Моники, нарочно позвонившей ей, чтобы сообщить феерическую новость, даже две: что Принц неожиданно нашел работу у какого-то не то графа, не то князя, и что вместе с работой закадрил новую бабу… не то жену, не то сестру, не то дочь этого самого князя, и она, ясень пень, втюрилась в него как кошка. — Так что, сестренка, сдается мне, что случилось чудо Господне, и к Троицыну дню, а то и раньше, мы увидим нашего волчару стреноженным, окольцованным и посаженным на поводок в лучшем виде! — вещала Моника с вдохновением уличной гадалки, и вроде как от души радовалась Принцевой удаче; но Чинция не купилась на браваду, зная, что за ней скрывается кровавая боль и обманутая надежда… Моника очень печалилась, когда «ее Лука» после армии не поспешил с нею под венец, а возглавил банду футбольных хулиганов и принялся трахать все что двигалось, как и подобало первому парню на районе… и чуть не умерла с горя, когда на горизонте появилась Чинция. Уж что она только не делала, чего не выдумывала, чтобы рассорить их с Принцем!.. Приходская церковь могла бы озолотиться на ее пожертвованиях, и Дева Мария услышала настойчивую просительницу… Когда сперва просочился слух насчет Бето, а потом и точно стало известно, что Чинция сошлась с ним и собирается уезжать в Терни, у Моники был праздник. Вот только Лука все равно ей не достался… и переезд в Терни мало что изменил, потому что родился Джанни. Чинция горделиво улыбнулась, думая, как правильно сделала, что поддалась страсти, уступила желанию Принца, а после сохранила беременность. На свет появился чудесный мальчишка, и что бы там ни заявлял Лука насчет мужской свободы, сколько бы ни называл себя «волком-одиночкой», факт оставался фактом: маленькие ручки сына держали его рядом с Чинс крепче и надежней, чем обручальные кольца… «Ну-ну, пусть привозит свою богачку… Поглядим… Наверняка какая-нибудь жирная старая корова, затосковавшая по крепкому рабочему члену, накрашенная и разодетая в пух и прах… ну и пусть, но даже платье от Валентино не скроет ни кривые ноги, ни безразмерный зад…» Она сама не понимала, что за злобный червячок точит ее сердце, заставляя мысленно унижать незнакомую женщину, а вместе с ней и «продавшегося» Луку, но поверить в слова Моники насчет «любви века», случившейся нежданно-негаданно, Чинция не могла и не хотела. …Лука снова позвонил около половины одиннадцатого — сказать, что «они немного задерживаются в дороге», и доберутся до Терни ближе к полудню. Голос у него был странный… отрешенный, словно он читал текст по бумажке или вообще не думал о том, что говорит. Чинция сочла это тревожным признаком. Похожие интонации Принц выдавал на свиданиях в тюрьме, когда изо всех сил старался скрыть сердечную тоску — или неуместное желание, которое не могло быть удовлетворено… сейчас он был на свободе и вроде как сам себе хозяин, но сложить «два и два» не составляло труда. У Чинции не было никаких доказательств своей правоты, но она знала, что права, знала и все. Лука кем-то сильно увлекся, однако находился на стадии осады, и крепость пока не пала, но, как и всегда в таких случаях, это лишь вопрос времени. Ухаживать Принц умел, и если в самом деле ставил себе задачу добиться женщины, то добивался ее, и довольно быстро. Чинция еще не успела забыть, что произошло с ней самой, когда она, твердо решившая не поддаваться самоуверенному наглецу с разбойничьей ухмылкой и повадками хищника, впервые оказалась в его руках и почувствовала губами его губы… через несколько секунд она сама упоенно целовалась с ним, и ее трусики промокли насквозь меньше чем за минуту. Конечно, Принц это сразу заметил и воспользовался женской слабостью по полной программе. Чинция покраснела, вспомнив, что именно тогда впервые кончила — кончила, не притворяясь, со стонами и всхлипами, и, судорожно прижимаясь к Луке, вбирая его полностью, впервые поняла, почему люди так помешаны на сексе. Про Принца можно было сказать много плохого, Чинция легко перечислила бы с десяток его недостатков, из-за которых он в конце концов был забракован как муж, но это не помешало ему остаться самой обаятельной сволочью в мире… и сохранить корону отменного -лучшего! — любовника. Девчонки в Гарбателле и Тестаччио вечно ссорились и дрались из-за него. Не было ни одной причины думать, что богатая дура, так удачно подцепленная им, окажется менее восприимчивой к волчьему обаянию и сможет удержаться от соблазна. Чинции хотелось выть от злости — всему виной была ее жадность… если бы она не поторопилась, не нажала на него с деньгами, он бы по-прежнему жил вольной холостяцкой жизнью, перебивался случайными заработками, но, исправно работая «крестным» и «мужем для праздников», не связался бы ни с какой посторонней бабой! Сам собой, трахался бы с Моникой и с Марией, но девчонки из Гарбателлы были не в счет. Чинция никогда не считала их соперницами. Иное дело, синьора из общества… та, что ездит на машине, не купленной в кредит, живет не в тесной квартирке, а в многокомнатных апартаментах или в прекрасном особняке, и всю работу по дому за нее делают слуги…***
— Может, мне все-таки не стоит заходить?.. — неуверенно спросила Малена, когда Лука остановил машину около нужного дома. — Твои… близкие меня не приглашали, и я прекрасно могу пару часов погулять по центру, зайти в базилику, посидеть в кафе… а потом встретимся здесь. — Нет, пойдем со мной. Мы же вроде как вместе, разве нет? — он пристально взглянул на нее, и она покраснела, понимая скрытый смысл вопроса: — Да… просто мне немного не по себе. — Не бойся, — Лука усмехнулся и взял ее за руку, нежно погладил пальцы. — Бето и Чинс — отличные ребята, не съедят нас. А Джанни… ну, да ты сама увидишь… пойдем! — Ладно. — она улыбнулась в ответ, и у него отлегло от сердца. Они вместе. Значит, ему не показалось, не привиделось… и все это происходит наяву. Принц помогал Малене выбраться из «мерса», когда из окна, открытого на третьем этаже, донесся радостный детский вопль: — Дяя Ука! Дяяя Ука пьиехай с мамой! Лука посмотрел наверх: его сын, которого Бето держал на руках, подпрыгивал и приветственно махал рукой отцу… и женщине, почему-то во всеуслышание окрещенной им «мамой». Было видно, что Красный шикнул на ребенка, стал ему что-то объяснять, а сбоку еще и подлетела Чинс, и почти вырвала Джанни у супруга… Малена с жадным любопытством проследила глазами за взглядом Луки, но не успела ничего рассмотреть: окно захлопнулось. Они молча вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. На первой же площадке Принц остановил Малену, взял за плечи, властно притянул к себе и принялся целовать с таким жаром, что в ней сейчас же разгорелся ответный огонь… она не протестовала — закрыла глаза, откинула голову и возвращала поцелуи с не меньшей страстью, чем он дарил. Несколько минут ничего не решали в течении событий этого сумасшедшего дня, но это неожиданное слияние было чем-то сродни договору, заключенному между ними без единого слова, и скрепленному поцелуями вместо печатей. Где-то наверху открылась дверь, послышались два голоса: веселый детский и раздраженный женский. Оба голоса звали Луку… и это отрезвило Малену. — Ну пойдем же… неловко… — шепнула она и мягко отстранилась. Принц нехотя разжал объятия и крикнул: — Чинс! Отбой тревоги! Мы идем!***
— Хотите еще лимонада, Магдалена? — церемонно спросил Бето у гостьи, чтобы чем-то заполнить неловкую паузу после того, как Чинция увела Принца на кухню под каким-то надуманным предлогом. — Нет, Альберто, благодарю. — она улыбнулась и немного переменила позу, чтобы Джанни, с полчаса назад заползшему к ней на колени и наотрез отказавшемуся слезать, было удобнее. Малыш, разморенный едой и непривычной переменой в распорядке дня, явно собрался прикорнуть на теплой и мягкой «Мамалене», пахнущей лесными ягодами и любимым крестным. «Мамалена» ничего не имела против, хотя визит к чете Фантони затянулся дольше, чем она предполагала. Пока они обедали, Малена предпочитала помалкивать, вступала в беседу, лишь когда ее о чем-то спрашивали, но отвечала кратко и снова возвращалась к своим наблюдениям. Принц сказал правду — Чинция и Альберто были очень приятными людьми, а Джанлука, как две капли воды похожий на родного отца, и вовсе казался ей чудо-ребенком. Хозяйка дома, если и была не очень довольна появлением посторонней женщины на своей территории, ни разу не позволила себе проявить недружелюбие. Поведение и манеры Чинции были безупречными — пожалуй, даже слишком безупречными для домохозяйки из Терни — а сама она выглядела красивой и ухоженной, как телезвезда. Малена с невольной грустью подумала, что вообще-то Чинция и Лука — гордая красавица и не менее гордый силач, похожие на Далилу и Самсона (6) в их лучшие дни — составляют отличную пару, в то время как скромняга Альберто рядом с ними смотрелся классическим комедийным растяпой… «Запасной аэродром», как сказали бы университетские товарки Малены, нацеленные на поиск богатых мужей, но ей самой Бето понравился. Было видно, что он влюблен в свою прекрасную жену, предан, как пес, и лезет из кожи вон, чтобы угодить, добиться улыбки или малейшего знака расположения. А уж его непоказная нежность к малышу Джанни и вовсе заслуживала медали… Еще Малена заметила, что Альберто — которого Лука называл почему-то «Красный» — вздохнул с облегчением и приободрился, стоило ей перешагнуть порог квартиры. Как будто сразу понял, что ее появление в качестве спутницы Принца сулит перемены в семейной жизни, и эти перемены станут для него благом… Малена прислушалась к собственной душе и с трудом призналась себе, что разделяет надежды Красного. Когда-то Чинция и Принц любили друг друга, в том не было сомнений — живое доказательство сопело у нее на коленях, уткнувшись носом в грудь — но история той любви стала частью прошлого. А сегодня разве не ей Принц сказал — «я весь твой, моя королева?» Да, сказал… и она не остановила его, не велела замолчать. Обнималась с ним, как безумная, и на каждый поцелуй отвечала двумя своими… и пока все это длилось, ни разу не вспомнила о Бруно. Малена посмотрела на обручальное кольцо, сжимающее безымянный палец левой руки (7), потом невольно взглянула на такое же кольцо у Бето… и заметила, что он тоже разглядывает знак ее замужества. По всем правилам ей следовало сгорать от стыда, но Малена стыда не чувствовала — было лишь странное волнение, колющее в груди, как перед экзаменом, когда плохо знаешь предмет, или возле кабинета врача в ожидании результатов обследования. Что ж, экзамен на образцовую жену она безнадежно провалила, а диагноз был бы неутешительным — любовная горячка, известная так же как жестокая страсть… Общая картина и вовсе выглядела сюрреалистически: она сидела на диване в доме женщине, изменившей Принцу с нынешним мужем, а потом — мужу с Принцем, и родившей ребенка от Принца… и теперь этот ребенок спал на коленях у той, что собиралась изменить своему мужу с Принцем, и отнять Принца у Чинции, чему явно радовался синьор Альберто Фантони. «Этот сюжет можно хоть сейчас продать другому синьору Альберто — Сорди… (8)» Вслед за иронической мыслью пришла другая, тревожная: а что, если о случившемся — или даже о еще не случившемся — узнают журналисты?.. У нее по спине побежали мурашки, стоило представить заголовки «любимой» желтой газеты, намекающие на шекспировскую драму в семье Гвиччарди — и на сей раз в этих заголовках будет правда… В памяти всплыли медоточивые слова Белинды: «Я на твоей стороне, мышка… Ребенок от него должен родиться здоровым…» — и Малена, ощутив тошноту, поднесла руку к горлу. Конечно, это не свекровь толкнула ее в объятия Луки, но что, если Лука не совсем честен с ней?.. Маловероятно, что он, не успев появиться в доме, стал частью внутрисемейного заговора, но и полностью исключить такую возможность было нельзя. Независимо от развития событий, она не собиралась лгать мужу, но что, если признание в «грехопадении» окажется для Бруно не таким уж сюрпризом, потому что он сам… нанял Луку Корсо на роль Оливера Меллорса… (9) «Нет… нет. Это полная чушь!.. Бруно никогда бы не принял такого решения за моей спиной. Но почему тогда он велел Луке ходить за мной по пятам, а сам уехал?..» — Магдалена, вам нехорошо?.. — обеспокоенно спросил Бето. — Может быть, налить вам воды… или открыть окно?.. — О… нет… — она снова постаралась улыбнуться, но вышло не очень убедительно. — Просто чуть-чуть закружилась голова, наверное, от вина… такое бывает, сейчас пройдет. Он потянулся за ребенком: — Давайте-ка, я отнесу Джанни в кровать, и попрошу Чинс сделать для вас травяной чай. Хорошо помогает от головы. Малена кивнула, понимая, что Бето просто нужен предлог заглянуть на кухню, и сама посмотрела на часы: почти половина третьего… Им с Лукой пора было уходить из гостеприимного дома Фантони, если они в самом деле хотят увидеть Мраморный водопад и вернуться в Браччано до захода солнца. Услышал ли Принц ее мысли, или по какой-то другой причине, но он появился в комнате раньше, чем Бето успел выйти, и перехватил у друга спящего сына: — Позволь, я его уложу… и мы уже поедем. — Это ты виноват, что он расшалился, не поел толком и с ног упал так рано, — упрекнула Луку вошедшая следом Чинция. На щеках у нее горели красные пятна, а глаза немного опухли, словно она недавно плакала или с трудом удерживала слезы; вместо того, чтобы огрызнуться, Принц терпеливо согласился: — Да, и в этом я тоже виноват. — и ушел в детскую вместе с малышом, который, не просыпаясь, обхватил его за шею и уткнулся головенкой в плечо. Бето же поспешно занял пространство между двумя женщинами, вытянул руки, как дорожный регулировщик, и начал говорить что-то про травяной чай. Чинция прервала его: — Какой еще чай?.. Разве ты не слышал — наши гости уезжают!.. Им нужно успеть в базилику святого Валентина! — но, посмотрев на Малену, застывшую на диване и готовую провалиться сквозь землю из-за неловкости этой домашней сцены, опомнилась и вернула на губы любезную улыбку: — Я прошу прощения, синьора Магдалена, за всю эту суету… я знаю, что у Луки сегодня рабочий день, и это была очень плохая идея с его стороны — смешивать работу с личной жизнью… но наш сын… наш с Бето сын… очень расстраивается, если по выходным не видит крестного. - Да, я понимаю… понимаю, синьора Чинция, - Малена сделала над собой усилие и ответила улыбкой на улыбку. - Дети - это святое, Божье благословение. Поэтому я и настояла, чтобы Лука не откладывал визит на целую неделю… но приехать сюда вместе с ним было моей плохой идеей. Так что не вам, а мне следует просить прощения за всю эту суету.***
Они все-таки зашли в базилику — странно было бы отменить это посещение, находясь в Терни, где святой Валентин в прямом смысле слова смотрел из каждого угла и оконной ниши, и даже голуби, кружащие над площадью, напоминали о нем (9). Лука не был особенно религиозен, и уж точно выглядел плохим католиком в глазах церкви — на службах был редким гостем, и чаще не по своей воле, не соблюдал постных дней и тем более не держал долгих постов, нарушал заповеди и не спешил каяться, и причащался едва ли с десяток раз за всю жизнь… однако к Господу он относился с почтением, на свой манер чтил Деву Марию, и в чудеса, совершаемые святыми, верил охотнее, чем во всякую лабуду вроде астрологии, ворожбы и карточных гаданий. Отбывая второй срок, он подружился с отцом Джованни, и после освобождения иногда по-свойски захаживал к нему на чашку кофе, в крохотную квартирку неподалеку от Понте Маммоло, а по большим праздникам — и в церковь Святого Сердца Иисусова, послушать проповедь. Не то что бы поучения, щедро пересыпанные призывами возлюбить ближнего и покаяться, что-то меняли в жизни, но говорил отец Джованни хорошо, душа успокаивалась… и в каком бы смурном состоянии Лука не входил под своды храма, выходил он всегда с надеждой. Но то в Риме, а в Терни, куда он постоянно ездил больше года, где церквей было куда как меньше, Принц так и не сподобился зайти в самую знаменитую. Может быть, потому, что в глубине души считал святого Валентина обманщиком. Он надеялся, что для Малены это все так же мало значит, и, «поставив галочку» о посещении святого места, они по-быстрому завершат туристическую программу и… на этом мысли Луки останавливались, точнее, он просто не позволял им идти дальше, чтобы сохранить голову ясной на время обратного пути. …Принц привычно перекрестился, войдя, и с удивлением заметил, что Малена не сделала того же, лишь немного опустила голову и зачем-то прикрыла ее шарфом. Так она показалась ему еще красивее и печальнее — совсем как святая Магдалина… — и Лука с трудом подавил совсем не святое желание обнять ее обеими руками, прижать к себе и целовать в глаза и в губы, пока взгляд не посветлеет и губы снова не начнут улыбаться. Печаль, которую она носила в себе, таила в глубине сердца, как зимнюю стужу на дне колодца, заставляла его ревновать. Не он был причиной ее боли, и, значит, не мог излечить. Разве что поделиться собственной болью, как советовал отец Джованни — дескать, подобное лечится подобным — но Лука хотел делиться с Маленой совсем другим… Радостью, а не мучениями. Наслаждением, а не сожалением. Никогда еще ему в голову не приходило одновременно столько разнообразных и странных мыслей и, окончательно запутавшись в них, потерявшись в чувствах, Принц просто-напросто взял Малену за руку и сжал ее пальцы в своей ладони. Этот простой жест приязни сейчас волновал и возбуждал ничуть не меньше недавних поцелуев, да и бояться кары небесной было уже поздно. Лука с вызовом посмотрел на статую святого Валентина, в золотой митре и бордовом плаще поверх белой сутаны, с посохом в руке, застывшего на мраморном постаменте: «Ну да, влюбился я — и что ты мне теперь сделаешь? Наверх настучишь? Давай, я не боюсь… надо ответить, значит, отвечу. Только… это… святой Валентин… ты попроси там заодно, чтобы она грустить перестала… насчет дочки. Тебя-то они точно послушают. Смотри, она и так все глаза проплакала, даже в речку прыгала, и еще эта ведьма ей жизни не дает, сколько ж можно мучать ее? Она хорошая, добрая… другая… я таких и не встречал никогда… Пусть на сердце у нее полегчает. Погоди, ты слушай еще… Святой Валентин, если она… если я… если мы с ней… я прошу тебя…» — тут он сглотнул, покраснел и опустил голову, сам не зная, о чем просит, но по телу словно прошел электрический разряд — наверное, это и было то самое, что отец Джованни называл «сердечной молитвой». Когда вроде и не говоришь никаких слов, а все-таки молишься. Малена молча стояла рядом, рука ее по-прежнему лежала в руке Принца, и смотрела она на него, а вовсе не на статую покровителя влюбленных. Примечания: 1 Петрикор — особый запах земли и свежести, который ощущается после дождя. Слово происходит от греческих petra, что означает «камень», и ichor — жидкость, текущая в жилах богов греческой мифологии. 2 В данном случае подразумевается футбольная штанга — вертикальная стойка ворот. В общем, отличная эрекция. 3 Все это очень доходные и уважаемые профессии в Италии. Более того, слова «адвокат», «доктор». «инженер» используются как почетные обращения к уважаемому человеку. Так, «доктором» могут называть комиссара полиции, а «адвокатом» — архитектора. 4 Это итальянская реальность, идеи коммунизма там очень популярны, и множество людей голосует за коммунистическую партию. 5 Звучит диковато, но повторюсь: в Италии, как и в некоторых странах Южной Европы и Латинской Америки, до сих пор сохраняется сегрегация «мужской» и «женской» работы, особенно в сельской местности и среди горожан-простолюдинов. 6 Самсон — израильский богатырь, прославившийся в войнах с филистимлянами. Однажды на него напал лев, и Самсон растерзал его голыми руками. Много раз враги израильтян, филистимляне, покушались убить его, но всегда безуспешно. Любовь к филистимлянке Далиле погубила Самсона. Узнав, что сила героя заключается в его длинных волосах, она во время сна остригла ему волосы и передала в руки филистимлян. Этот миф неоднократно воспроизводился скульпторами и художниками, описан в стихах, пьесах и многократно экранизирован. 7 В Италии обручальное кольцо обычно носят на левой руке; на правую руку кольцо надевают вдовцы и отцы-одиночки; разведенные колец не носят вовсе. 8 Альберто Сорди —итальянский актёр и кинорежиссёр. В 80–90-е годы был в зените славы. Наряду с Тото считается знаменитейшим из комиков итальянского кино. 9.Оливер Меллорс — персонаж романа Д.Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей», красавец-егерь, нарочно нанятый богатым и знатным владельцем поместья, чтобы тот стал любовником жены и помог ему обзавестись наследником. 10. По преданию, святой Валентин очень любил голубей, которые гнездились в его саду. С этими птицами связано много трогательных легенд, в том числе и о происхождении «валентинок». 11. Спойлер-примечание: в следующей главе наконец-то будет горячая энца!