Волк на холме

      — Ты что, так и будешь молчать? — спросила Белинда и постучала согнутым пальцам по фотоснимкам, разложенным на столе:       — Я сама женщина, я многое готова понять и простить… но это… переходит всякие границы. Ты хоть понимаешь, в какую сумму нам обойдется выкуп негативов, плюс гарантии, что устная история нигде и никогда не всплывет? Полмиллиарда, как минимум… (1) Тебе не кажется, что любовные приключения нашей невестки с шофером чересчур дорого обходятся семье?..       — Кажется, — буркнул Гвиччарди сердито глотнул виски и ослабил галстук. — Мне проще будет купить эту газетенку целиком и послать ребят Маринетти, чтобы сделали этого папарацци пожизненным инвалидом…       Белинда поморщилась:       — Очень разумно… Тогда уж проще дать объявление по радио! Неужели ты думаешь, что на такую сделку не обратят внимания, и не сумеют сложить «два и два»?.. А редактора… редактора ты тоже усадишь в инвалидное кресло?       — Нет, зачем же? Редактор разумный человек, иначе сразу отправил бы снимки в печать, а не прислал мне, с предложением выкупа. Заставить редактора молчать куда проще, чем журналиста, этим-то, вечно голодным шавкам, хочется славы… пусть даже и посмертной…       — Так что ты будешь делать?       — Дай мне подумать.       Филиппо бросил взгляд на фотографии, чертыхнулся — до чего дошла шпионская техника! — и, откинувшись в кресле, принялся раскуривать трубку. Его раздражало, что жена ведет себя так, словно во всем права, словно случилось именно то, что она предсказывала… хотя в действительности все было как раз наоборот. Это Белинда настояла на отказе от «резких движений», это она сладко пела, что Бруно с Маленой сами во всем разберутся, и очень даже хорошо будет, если водитель, из-за которого и заварилась каша, пока что останется на своем месте, в роли «придворного любовника».       Гвиччарди послушался, несмотря на то, что оскорбленная отцовская гордость нашептывала ему о способах мести за сына, оказавшегося на поверку сентиментальным слабаком…       Условие было всего одно: совместное проживание супругов в течение года — и никаких скандалов! Не такое уж сложное, и, положа руку на сердце, поистине царская снисходительность со стороны Гвиччарди-старшего к женщине и мужчине, впавшим в грех прелюбодеяния.       Малена, несмотря на свой проступок, выглядела достаточно разумной и благовоспитанной, чтобы выполнить свою часть сделки… Бруно следовало присматривать и за женой, и за водителем, держать ситуацию под контролем — и он справлялся, но в день приема в «Палладиуме» расслабился и отпустил вожжи… Бог знает, почему, и как все так неудачно совпало…       Или, наоборот, удачно? Удачно с точки зрения того, кто все это спровоцировал или подстроил?       Филиппо уже много лет жил на свете, и, занимаясь бизнесом, постоянно воевал с конкурентами, завистниками, тайными врагами: вел и позиционные бои, и партизанские действия в тылу, нападал яростно, бил сильно, порой в спину… и он не верил в совпадения.       Мелодраматическая любовная история, где его сыну была отведена не самая почтенная роль мужа-рогоносца, переставала быть таковой, когда затрагивались интересы компании. Гвиччарди не знал ничего наверняка, но чувствовал чью-то умелую и бестрепетную руку, направляющую события, и понимал, что цель этого невидимого кукловода — не просто придать адюльтер огласке и вызвать скандал… Нет, все было гораздо хуже. Семейные дрязги, необходимость копаться в постельном белье сына, отвлекали внимание, создавали дымовую завесу… сбивали ориентиры… и, заботясь о том, чтобы предполагаемый разрыв Бруно с женой не попал в прессу раньше времени, чтобы пикантные фото и репортажи на грани фола не начали украшать первые страницы таблоидов, пока контракт с американцами не прошел все стадии согласований, Гвиччарди наверняка терял из виду нечто важное и неочевидное. А значит, мог сделать ошибку…       Неудачные инвестиции и крупные денежные потери последних лет подтверждали, что так оно и есть — дело не просто в печальном стечении обстоятельств или влиянии экономического кризиса, не в том, что старый волк начал терять деловое чутье… нет, просто он умудрился проглядеть врага в ближайшем окружении. То, что он длительное время считал «ударами рока», на самом деле было проявлением упорной и злой воли.       Понимая общий расклад и зная свои козыри, Гвиччарди одновременно пытался прочесть карты противника, и фото, веером разложенные перед ним на столе рукой Белинды, вдруг показались ему очередной приманкой, блефом, вынуждающим нервничать и повышать ставку.       Он видел, что жена теряет терпение, что она ждет от него — прямо сейчас — распоряжений, решений, конкретных слов… хотя бы взрыва эмоций… но что-то удерживало Филиппо от обычной откровенности с Белиндой. За годы брака она показала себя умной и преданной помощницей, она легко вникала во все, что он считал нужным ей доверить — но никогда не пыталась прыгнуть выше головы, и потому Гвиччарди особенно ценил ее советы и помощь.       Вот только в отношении Бруно и Малены она занимала странную и двойственную позицию: то хотела их развода, то не хотела, то настаивала на «сумасшествии» невестки и соответственном к ней отношении — то вдруг брала ее сторону, объясняла интрижку с водителем «естественным желанием женщины родить здорового ребенка», то — как сейчас — говорила о «лопнувшем терпении», и требовала суровой кары для беспечных любовников.       Неизвестно почему, но Белинда вдруг напомнила ему игрока на бирже, что годами втихую скупал активы, копил силы для решительного броска, и, разом потеряв терпение, поставил на карту все, начал швыряться акциями, провоцируя панику и следуя принципу «чем хуже — тем лучше».       У Филиппо даже возникло неприятное — крайне неприятное и сложно объяснимое чувство — что он плохо знает свою супругу, и что она играет против него… тихо, скрытно, и хитро, но всегда -против, и далеко не первый год. Улыбается в глаза, целует, говорит тихим и приятным голосом, дает умные советы, сама же подстерегает каждый его шаг, пользуется любой ошибкой, любой слабостью, чтобы… что?.. Уничтожить его?.. Разорить?.. Бросить под ноги конкурентам или, того хуже, старым врагам из числа ее родственников, Паччи и Грасси?       Гвиччарди едва ли заметил бы происходящее, если бы Белинда, заигравшись, не запуталась в собственной интриге и не коснулась его сына…       Сейчас она нетерпеливо ждала его реакции — всматривалась, пыталась угадать, что за мысли скрываются за нахмуренным лбом, о чем сигналит холодный пристальный взгляд — и ему все меньше хотелось говорить ей правду. Сперва следовало кое-что проверить… и он проверит, но и приключения Малены в «Палладиуме» не должны остаться безнаказанными. Невестка дерзко нарушила условия соглашения — и получит по полной, без скидок на пол, возраст и отношения с Бруно.       Бруно тоже следует проучить: похоже, мальчик окончательно потерялся в собственных чувствах и сам себя переиграл. С ним явно творится неладное, и вместо того, чтобы вернуть жену силой, раз уж она ему так нужна и необходима, избрал неблагой путь унижения…       Император устало потер рукою глаза. Некстати вспомнилось, как начался его невозможный, запретный роман с Алессией… На что он сам пошел, через кого переступил и что нарушил ради того, чтобы жениться на ней.       Прекрасная златокудрая принцесса из белого дворца на зеленом холме, из семьи хоть и обедневшей, но такой родовитой, что только держись, а он — парвеню, новоиспеченный «граф», сын фабриканта, сделавшего громадные деньги на военных поставках; она — тонкая, начитанная, обожавшая классическую музыку и живопись, и он — бурбон, не знающий, какой ложкой едят десерт, засыпающий в опере после первых тактов, и любой книге предпочитающий покер и преферанс.       Конечно, его женитьба на дочери маркиза Паччи была мезальянсом, и все это понимали. Конечно, он поступил гадко по отношению к своей первой нареченной, Глории. Но так уж совпало — снова эти совпадения… — что у каждого родственника со стороны невесты нашлись свои тайные причины желать, чтобы брак состоялся, и содействовать ему.       Филиппо выбрал Алессию раз и навсегда, и ни за какие блага мира не согласился бы с нею расстаться, до тех пор, пока в нем будет теплиться жизнь. Разлучить их в самом деле смогла только смерть… Но, претерпев после смерти любимой поистине адские муки, он не желал такой же судьбы своему сыну.       Поначалу все шло как надо: Бруно вырос надменным принцем, счастливо унаследовавшим красоту и обаяние матери, и не менее удачно перенявшим ум, волю и деловую хватку отца. Мальчишка превосходно знал себе цену, имел амбиции и куда чаще заставлял страдать женщин, чем сам страдал из-за них… а все-таки не уберег своего сердца, попался в сети девчонки-цыганки, влюбился настолько, что махнул рукой на выгоду и благоразумие. И что же эта девчонка? Сперва родила больную дочь вместо нормального здорового мальчика… потом долгое время сама была как ребенок, нуждающийся в неустанной заботе… и после всех мужних усилий, забот и трат выкинула финальный фортель: нашла тиффозо-голодранца и придумала, что уходит к нему!..       — Филиппо! — Белинда дотронулась до руки мужа, чтобы пробудить его от странной холодной задумчивости. — Что ты решил? Что нам со всем этим… (она кивнула на фотографии) делать?..       — Тебе не стоит забивать свою хорошенькую головку, Белла, — улыбнулся Гвиччарди. — Достаточно, если ты будешь вести себя с Маленой как обычно: ничего не случилось, ты ничего не знаешь. Не разыгрывай злую свекровь, это всем надоело, но и перестань лезть к ней в подруги — выглядит еще глупее…       — Пиппо, что ты такое говоришь?.. — глаза Белинды расширились от изумления: за пятнадцать лет брака она впервые услышала подобный тон по своему адресу.       — Что слышала. Настойчиво прошу тебя на сей раз в точности последовать моим советам. С остальным я разберусь сам… без твоего участия.       Гвиччарди взглянул на часы:       — Ступай. Рабочий день закончился, мой секретарь изнывает в приемной, но не может уйти, пока ты здесь… Возьми с собой Бруно, возьми Виолу и отправляйтесь ужинать.       — А ты?       — У меня еще дела.       Озадаченная Белинда не решилась спорить, встала, сухо простилась с ним и вышла из кабинета… Филиппо, не глядя ей вслед, взял телефон и набрал номер Маринетти. (2)

***

      Фил выглядел усталым — усталым и постаревшим. Прежде чем он подошел к столику, Маринетти понял, что речь пойдет о семейных делах… скорее всего, о Бруно. Только заботы и огорчения, связанные с единственным сыном, прочерчивали на лбу патрона такие глубокие борозды и заметно сгибали могучие плечи.       Маринетти встал. Мужчины обменялись рукопожатием, и Гвиччарди сдержанно проговорил:       — Прости за опоздание, Алекс. Денек выдался не из легких.       Алекс сочувственно кивнул:       — Предлагаю для начала пропустить по стаканчику.       — Не возражаю.       — Виски?       — Как всегда.       — А я уже и заказал… Для меня скотч, для тебя бурбон.       — Ты меня знаешь лучше, чем я сам… — по губам Гвиччарди скользнула короткая улыбка.       — Я просто к тебе привык.       Маринетти не лукавил — их деловое сотрудничество, настоящий мужской союз, длилось столько, сколько продержится не всякий брак. Гвиччарди был стожильным, никакие нагрузки и опасности не могли вышибить его из седла, всегда он держался молодцом, когда остальные раскисали. Алекс помнил, как в шестьдесят шестом они по-дурацки попались в ловушку на горной дороге, как их отрезали от машины сопровождения и стреляли сперва по колесам, а потом — метили в бензобак… Сам он чуть в штаны не наложил со страху, но Фил и виду не подал, что происходит что-то особенное. Просто велел Алексу следить за дорогой — так спокойно, точно коктейль заказывал — и достал пистолет. И когда стрелял в того мотоциклиста, не промахнулся. Всадил пулю в глаз, точно рукой вложил.       Зато в семьдесят седьмом, после смерти синьоры Алессии из-за неудачных вторых родов, когда погибли и мать, и ребенок, он едва не сломался. Бросил заниматься делами, передоверил все генеральному менеджеру. А сам часами сидел в своем кабинете, небритый, с бутылкой виски, над пепельницей, полной окурков, и лицо было пепельно-серое, как у покойника. Однажды он чуть не пустил себе пулю в лоб — хорошо, что наитие привело Бруно в отцовский кабинет раньше, чем случилось непоправимое…       После этого инцидента Фил внял уговорам Алекса и на месяц лег в клинику доктора Штайнера, который всерьез занялся его депрессией.       Репортеры так и вились вокруг, желая выудить подробности семейной драмы, и Маринетти, в те времена уже занявший официальный пост начальника охраны, гонял прочь этих стервятников…       Прошло два года, прежде чем Фил полностью очнулся, встряхнулся, и набросился на работу, точно голодный на еду. Бизнес его тогда совсем в гору пошел, он миллионы сшибал, как орехи с дерева — вот только до конца прежним так и не стал. Обжегшись на молоке, Император теперь дул и на воду. И если в неурочное время, вне графика деловых встреч и традиционных семейных ужинов, звонил своему верному псу, вытаскивал его из конуры в какое-нибудь холостяцкое местечко, Маринетти оставалось решить только одну загадку:       «Кто на сей раз причина огорчения Фила — и что ждет виновного: выволочка или… смерть?»       В прошлый раз причиной был Бруно, но чутье подсказывало Маринетти, что сегодняшняя беседа не касается мальчишеских проказ. Он никуда не спешил — потягивал маленькими глотками скотч и спокойно ждал, пока Фил расскажет ему ровно столько, сколько сочтет нужным. Об остальном он догадается или разузнает сам. Если сочтет нужным.       Император тяжело молчал, до тех пор, пока им не принесли бифштекс с кровью. Начав разрезать мясо, он спросил:       — Алекс, ты еще не успел забыть ту историю десятилетней давности, с неудавшимся покушением на меня, из-за которой синьора Белинда так обиделась на тебя, что пыталась уволить?       Маринетти, поглощенный расчленением бифштекса на сочные ломтики, не поднимая головы, ухмыльнулся:       — Такое не скоро забудешь, синьор. Я думал, что конец придет и мне, и моим парням… хорошо, что ты своевременно очнулся в больничке и отменил децимацию… помнится, как раз на ту твою премию я прикупил домик на Сардинии, где рассчитываю помереть лет через сорок, пьяным вусмерть и с девкой на члене.       — Хорошие поступки и правильные решения должны вознаграждаться, — заметил Гвиччарди. — Несмотря ни на что…       — Угу. А хорошие парни всегда побеждать плохих, — согласно кивнул Маринетти и посмотрел в глаза другу. — Значит, мы с тобой хорошие парни, Фил.       — Разумеется.       — Так кто у нас сегодня плохой? Кого тащить на правёж?       — Пока не решил. Сведения противоречивы. Надо кое-что уточнить.       — Хмммм… с чего начинать?       Фил подался вперед и, понизив голос, хотя никто не мог их подслушать, проговорил:       — С моей жены.       — Занятненько. Стало быть, на жену Цезаря больше не распространяется иммунитет…       — Верно.       Маринетти тоже подался вперед и тоже понизил голос:       — Что же натворила прекрасная синьора? Любовник… любовница?..       — Пока не знаю, но, по-моему, постельные дела здесь ни при чем. Во всяком случае, постельные дела Белинды… Проблема в другом. Она что-то крутит за моей спиной, судя по всему — довольно давно, и мне это категорически не нравится, Алекс.       — Как ты узнал?       — Она допустила ошибку… хотела подставить мою невестку с любовником — в этом преуспела, и мы с тобой обсудим чуть позже — но и сама подставилась…       Маринетти выжидательно смотрел на Гвиччарди, ожидая дальнейших пояснений, и не ошибся: Фил достал из кармана конверт с фотографиями и передал ему.       Заглянув внутрь, Алекс присвистнул:       — Та-ак… Я догадываюсь, в какую сумму шантажист оценил подобную подборочку!       — Нет, не догадываешься. Это, черт побери, самая дорогая порнография в моей жизни, хотя, если учесть, что в главной роли снялась моя невестка…       Губы Гвиччарди искривились в неприятной гримасе, но он овладел собой и вернулся к главной теме беседы:       — Забудь пока что о снимках… и убери их с глаз… лучше задай вопрос, где и каким образом это было снято.       — Нуууу… судя по антуражу, в машине…       — Да, да. Это «ламборгини» моего сына. На парковке в «Палладиуме».       — Чуууудно… И ты спросил себя?..       — Я спросил себя, каким образом в машину Бруно попало шпионское оборудование такого качества. Съемка велась не снаружи, снято изнутри… камеры размещены и спрятаны идеально, такое под силу только японцам. И я на сто процентов уверен, что такая техника не по карману владельцу «желтого листка», приславшего мне конверт со снимками. Они их получили извне.       — Ах вот оно что… Ты подозреваешь кого-то из своих…       — Я не подозреваю, Алекс — я уверен. Это дело рук моей прекрасной супруги. Мне не совсем ясны ее цели, но достаточно того, что она занялась шпионажем в моем доме… у меня за спиной… и она — точнее, кто-то из ее рабынь-амазонок — понес раздобытую грязь в редакцию бульварной газетенки… вместе с интересным предложением.       — Фил… ты серьезно?       — Я никогда еще не был так серьезен, Алекс, поэтому и вызвал тебя. С невесткой и этим ее парнем тоже надо разбираться, но, ей-Богу, в связи с открывшимися обстоятельствами, проблемы морального толка и репутационные издержки не выглядят такими уж страшными. Я хочу, чтобы ты занялся моей женой… взял ее в подробную разработку… проверил все, начиная со дня нашей свадьбы и до сегодняшнего дня.

***

      Лука Корсо оказался удивительно пунктуален: ровно в семь часов он подошел к «Саабу», припаркованному возле конторы. Заметив, что парень тщательно выбрит, причесан, одет в свежую футболку и вполне приличные джинсы, Чезаре Грасси одобрительно кивнул и мысленно записал ему призовое очко…       Открыл дверцу машины и кивнул на пассажирское сиденье:       — Забирайся. Покатаемся немного по нашему прекрасному городу и заодно поговорим о делах.       Лука молча сел.       — Угощайся. — предложил Грасси, прежде чем завести мотор, и протянул парню пачку «Мальборо».       Тот коротко мотнул головой:       — Спасибо, у меня свои… — и достал пачку «Ротмэнс».       «Хм… Белинда права… у парнишки есть норов… и стиль».       Чезаре улыбнулся своим мыслям, щелкнул зажигалкой, дал прикурить Луке. Самое время было начать разговор по существу, но Грасси не спешил. Ему хотелось сперва понаблюдать, и — что уж там — заставить претендента немного понервничать…       Принц нервничать не собирался. Стряхнул пепел с сигареты и посмотрел в окно.       Грасси положил руки на руль, нажал на газ, и «сааб» медленно вырулил из переулка на проспект.       — Так… ну что ж, Лука, давай побеседуем.       — Побеседуем.       — Ты, стало быть, работу ищешь.       — Ищу. А вы по телефону говорили, что вам механик нужен в собственную мастерскую…       — Верно, нужен. Мне вот тебя рекомендовали знакомые — говорят, ты мастер от Бога, а в диагностике ну прямо Моцарт.       — Это они вам врут. Никакой я не Моцарт, но в движках и шестеренках кое-что понимаю.       — Отлично! Можешь для начала определить по слуху, какие проблемы у этого моего старичка?       — Это что-тест? — усмехнулся Принц, но Грасси видел по его лицу, что он воспринял сказанное вполне серьезно.       — Ну вроде того… Тебе дали такие блестящие рекомендации, что мне не терпится посмотреть, каков ты в деле, и настолько ли хорош, как говорят.       — Хммммм… и кто же, интересно, заделался моим агентом? Мне просто чтобы знать…       — Во-первых, отец Джованни…       — Отец Джованни? — Лука вздрогнул: это имя он явно не ожидал услышать. — Вы знаете отца Джованни?       — Да. Очень неплохо.       — И… знаете, где мы с ним познакомились? — парень сразу решил расставить точки над «и», и эта настырность тоже понравилась Грасси.       — Разумеется, знаю. Между прочим, я сам недавно оттуда…       — Ого! Откровенно… но так-то оно лучше, синьор. Стало быть, вы в курсе, где я проходил стажировку два раза подряд.       — В курсе.       — А сами долго там отдыхали? Если не секрет… — заинтересованность в глазах парня — дерзких, синих, ярких — была искренней, и Грасси невольно улыбнулся: Лука нравился ему все больше:       — Не вижу смысла скрывать. Десять лет… сидел бы еще, но вышел по амнистии.       Принц понимающе кивнул:       — А мне скостили за хорошее поведение… — настороженное выражение на его лице сменилось спокойной уверенностью человека, знающего себе цену, и готового к честным торгам.       Грасси решил не облегчать ему задачу и повторил вопрос:       — Так что скажешь насчет машины? Мне интересно, какой ты диагност…       — Скажу, что свечи пора менять — движок «троит»… подергивает и при езде, и на холостых оборотах. И масло ни к черту. Тормоза я бы тоже подрегулировал…       — Молодец! Отец Джованни тебя не перехвалил… значит, не зря я мучился, пока ехал на встречу на этом старом корыте…       — Да не берите греха на душу, синьор, — Лука открыто улыбнулся в ответ — словно у него камень с души свалился. — Денек-другой повозиться с машинкой, и она еще не один год отбегает в лучшем виде. Я вам точно говорю.       — Значит, по рукам? Выйдешь ко мне в мастерскую? Можно прямо с завтрашнего дня…       — Подождите… не так быстро. Мы же еще про деньги не говорили, и начать я могу со следующего месяца, не раньше.       Грасси снова восхитился самоуверенности и нахальству этого малого… Ну надо же — встречные условия, собственные сроки! При его-то чудесной анкете с двумя судимостями, и в разгар кризиса, когда даже на вакансию уборщика сортиров очереди стоят длиной в километр!..       «Да, да… идеальный вариант, идеальный, лучше и быть не может… Вот же повезло, что этот сосунок, Бруно, дуреет от широкоплечих брутальных парней из Тестаччио, и одного такого привел прямо в теплую постель своей жёнушки… Отлично, просто отлично!»       Ничем не выдав внутреннего ликования, Грасси сочувственно покачал головой:       — Понимаю, понимаю… отец Джованни мне что-то говорил… ты же сейчас на Гвиччарди работаешь?       Луке определенно не очень хотелось обсуждать эту тему, но и грубить повода не было, так что он просто хмуро уточнил:       — А вы что, знаете Гвиччарди?       — Как не знать! Филиппо Гвиччарди — очень большой человек, строительный бизнес держит… Миллиардами ворочает. Поговаривают, что и с мафией «на ты». Первую жену уморил, вторая покрепче оказалась — видать, та еще сука, под стать муженьку… Не жалеет он никого, ни вдов, ни сирот, за деньги пойдет на любую подлость. Зато над сыночком своим он трясется, носится, как с писаной торбой…       — Ну так сын же…       — Сын… погоди-ка… Ты ведь, наверное, не на старика Филиппа работаешь, а как раз на сынка его… на Бруно?       Принц мгновенно замкнулся, лицо застыло, глаза похолодели — как будто на ключ изнутри заперся, ответил сухо:       — Да. А вам-то что?       — Мне-то ничего… просто мой тебе совет — ты беги оттуда скорее, чтобы там тебя ни держало, не стоит оно того. Все эти Гвиччарди одним миром мазаны, все с гнильцой, и Бруно тоже… помяни мое слово. Такие красавчики, знаешь, честной драки боятся, берегут носы, а потому в спину бьют. Тем более, ты не ангел с крылышками… посадить тебя снова — раз плюнуть.       — За что меня сажать?       — Найдет, за что… и уж наверное, неспроста ты из такого богатого дома, да с хлебного водительского места, хочешь в механики свинтить?       — Неспроста.       — Ладно, ладно, не напрягайся… — Грасси на секунду поднял ладони вверх и снова взялся за руль. — Я к тебе в душу лезть не стану, как ты там свои дела решаешь — дело твое… но ты подумай о том, что я сказал, хорошо подумай… и если надумаешь на волю выпорхнуть раньше, чем через месяц, сразу звони. Вот карточка моя.       Лука взял карточку, мельком взглянул на изображение джокера на обороте, и заметил:       — Забавное название у твоей автомастерской… может, там еще и в покер по ночам играют, как смена закончится?       — Там у нас много во что играют, — загадочно сказал Чезаре. — Приходи — сам увидишь… или, может, съездим на экскурсию прямо сейчас?       — Почему бы и нет — у меня сегодня выходной…       До Пирамиды они доехали молча. Грасси повернул на одну из узких боковых улочек, ведущих к давно облюбованной им парковке вблизи Военного кладбища. Но тут, откуда ни возьмись, вырулил серый фургончик-«фольксваген», и буквально притиснул «сааб» к тротуару. Зажал, точно в капкане… Грасси резко тормознул и ругнулся сквозь зубы:       — Вот урод!       — Кто-то захотел проблем, — бросил Лука. — Ну что, синьор, пойдем поглядим, кто это такой умный?       — Да надо бы!       Принц, не теряя времени, открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья и вышел из машины. Чезаре собирался последовать за ним, но водительскую дверь теперь было не открыть при всем желании — придется ползти через соседнее кресло.       В грудь ледяным комком толкнулось чувство опасности.       — Корсо, стой! Что за… — он не успел закончить начатую фразу. События начали развиваться стремительно, как в кино. Из окна фургончика высунулся тип с бесцветными волосами и наставил на Грасси пистолет:       — Руки на руль, и сиди тихо, мужик! Не вмешивайся, и мы тебя не тронем.       В зеркало Чезаре увидел, как из задней двери «фольксвагена», точно оборотни, выскочили трое крепких парней и, набросившись на Корсо, принялись заталкивать его в фургон… Примечания: 1) Полмиллиарда лир, разумеется 2) Маринетти — в прошлом личный телохранитель, а ныне начальник службы безопасности Гвиччарди. Неоднократно упоминался в главе «Отпущение грехов».