***
На всем протяжении трансляции жуткого зрелища, из прихоти совмещенной синьором Гвиччарди с легкими закусками и напитками, Малена сидела как на иголках, не замечая вкуса еды и аромата вина и с трудом понимала, о чем ее спрашивают, не отслеживала, насколько уместны или разумны ее ответы. Объяснение со свекром, после того, как трансляция была прервана (и оставалось только надеяться, что и бой прерван тоже), измотало вконец. Со своего места в углу террасы она ничего не могла увидеть, но почувствовала приближение Принца, как ласточка чувствует приближение дождя, или может быть — как израненная лань чувствует воду. Массимо, должно быть, ощущал себя не лучше, но он прекрасно держался и не сводил глаз со своего брата. Можно было не сомневаться, что он занес все пережитое в счет Филиппо, и рано или поздно заставит расплатиться по счету… Это читалось на его холодном напряженном лице. Синьор Филиппо не испытывал ни страха, ни раскаяния — еще чего. Он откровенно забавлялся, наблюдая за сотрапезниками, наконец-то понявшими его замысел, но не способными переварить принцип суровой справедливости, воплощенный в повседневной реальности. И все же в центре груди порой возникало странное тянущее чувство, похожее не то на острое сожаление о невозвратных годах молодости, когда он был так счастлив с Алессией, не то… на зависть. Да, да… На зависть — к Чуме, младшему брату, что всегда жил как хотел, не был заложником необходимость сохранять, поддерживать и развивать семейный бизнес, преумножать капитал, и потому мог себе позволить быть хорошим парнем… чистоплюем, говоря проще. Еще хуже было завидовать двоим молодым влюбленным идиотам, что плевать хотели на семейные традиции Гвиччарди, на репутацию, на все внешние декорации, потому что хотели трахаться друг с другом — и делали это в полное удовольствие, где угодно… точно так же, как поначалу этот Лука Корсо в удовольствие разбивал Бруно нос в уличных драках, а девица, подобранная сыном в дурацком Париже, в удовольствие крутила Бруно мозги, играла, как куклой. Он вмешался на правах главы рода, проявил в очередной раз власть патриарха, показал, кто главный, но…разве это что-то поменяло между молодыми дураками?.. Малена, блаженная, хлопает на него глазами, ершится, с перепугу стала отважной, чего-то требует, надеется уговорить разъяренного льва отпустить добычу … хммм…и ведь почти уговорила, потому что Массимо, такой же блаженный, взял ее сторону. А Лука Корсо, попав туда, где и тренированные, обученные мужики порою рыдали как дети, ползали на коленях, молили о пощаде, оказался таким же стойким, храбрым и злым, каким Филиппо считал самого себя… Этого парня на улицах Рима называли «Принц», и он мог быть сто раз босяком и тысячу раз бандитом — но он полностью был достоин своего имени… Филиппо Гвичарди не был склонен к туманному мистицизму, но как большинство мужчин подобного склада — любящих рисковать, берущих от жизни все, что хочется и готовых платить за исполнение желаний по самому высокому счету — верил в судьбу. А судьба умела действовать разными способами, она могла избрать своим орудием человека или вещь, или место, где когда-то произошла беда или совершилось преступление, наделить его душой, населить отзвуками былого, обрывками воспоминаний. И тогда истории из прошлого, отпечатанные на стенах, рассеянные в пыли комнат, запутанные в садовой листве, могли воскресать, напоминать о себе, вторгаться в чужие отношения и повседневность, как умершие напоминают о себе живым, являясь в их сны. Но если отбросить прочь семейные тайны — по большому счету, все это укладывалось в комбинацию вроде карточного пасьянса, и выглядело скорее нелепо, чем трагично. Магдалена и Бруно — дама и валет, сходившиеся и расходившиеся в танце ухаживания, и вполне довольные друг другом, пока откуда-то не выскочил джокер в рабочей блузе. От джокеров всегда одни проблемы. Вот и сейчас джокер опрокинул даму на спину, сбил с ног валета — и порядком запутал королевские планы… Это злило и одновременно развлекало, как азартный матч с умелым игроком, где ты постоянно остаешься в дураках — и все-таки не в силах остановить игру. Рассудить по справедливости, кто прав, а кто виноват, оказалось не так уж легко. Гвиччарди не очень-то любил женщин, по легкомыслию кружащих головы мужчинам, а потом отбрасывающих незадачливых возлюбленных, как надоевшую игрушку; но еще меньше он любил крысиные повадки в мужчинах. Крысой в этой истории выглядел его драгоценный братец, которому отводилась роль посредника и полезного статиста, а он -полез в короли и посмел угрожать настоящему королю… Вот откуда Бруно понабрался дурацких идей о женском равноправии, «прогрессивных» взглядов на брак, всей этой хренотени насчет того, что «жизнь коротка, искусство вечно», вот кто превращает сына из жесткого молодого босса в чувствительного слабака… Всему виной дружба дяди и племянника. Во всем этом следовало внимательно разобраться… Кто знает, вдруг Массимо заодно с Белиндой, и все эти годы они лишь умело разыгрывали взаимную неприязнь, тогда как на самом деле — тоже были «нежными друзьями»? Женственность Масси, учитывая специфические вкусы Беллы, могла сработать в плюс… Пожалуй, как вывел в заключение Гвичарди, стоит подключить к делу Маринетти. Пусть опытный детектив, и по совместительству начальник службы безопасности, пару недель понаблюдает не только за Беллой, за Массимо несколько пристальнее, чем бывало прежде… Остановившись на этой здравой идее, Филиппо поставил философские раздумья на паузу, и снова стал наблюдать за невесткой так, словно познакомился с ней впервые. Она привлекала его не столько свежей мордашкой (ибо цветущее очарование есть неотъемлемая привилегия юности) — сколько осмысленным выражением этой мордашки, и одухотворенным взглядом, живым и мечтательным в одно и то же время. Похожий взгляд когда-то был у Алессии, Гвиччарди хорошо помнил его, несмотря на то, что прошло много лет с тех пор, как глаза любимой супруги безраздельно угасли … И, что греха таить, сейчас он, как вампир, грелся в потоках чужой молодости и страсти. Но тонкие и робкие лучи, исходившие от Магдалены, мгновенно превратились в жаркое пламя, как только по ступеням террасы, в сопровождении Хустино и двоих охранников, поднялся взлохмаченный плечистый парень в борцовской форме… — Принц!.. -она вскочила, чтобы подбежать к нему, он тоже рванулся к ней, но его удержали охранники — он яростно огрызнулся… Гвиччарди, не дожидаясь очередного вмешательства брата, сделал знак: — Отпустите… Мне любопытно на это посмотреть. Зрелище и впрямь было прелюбопытное… Малена и Лука встретились на полпути, крепко обнялись, напрочь игнорируя посторонних, не заботясь о последствиях -обоим было ясно, что худшее уже случилось, что их дальнейшая судьба зависит не от закона, а от прихоти человека, поставившего себя выше законов… и если так, стоило ли тратить время на бесполезный страх и столь же бесполезные мольбы о пощаде? Условность фильма «про мафию» для них стала пугающей реальностью, но и Принц, и Малена были далеки от того, чтобы смиренно, как бессловесные жертвы, принять уготованную им участь. — Принц!.. Боже мой… Ты в порядке?.. Не ранен?.. С тобой все хорошо? — Я в порядке, Малена. Все хорошо, моя девочка, не бойся… скоро все это кончится, так или иначе… и ты поедешь домой… — Я?.. Мы! Мы поедем! Я никуда без тебя не поеду!.. Гвиччарди достаточно было услышать этот короткий диалог, и увидеть, как тот, кого назвали Принцем, спрятал свою женщину в объятиях, загородил ее собой, готовый защищать от любого врага до последней капли крови…***
Картина, представившаяся взору Принца, когда он достиг конечной цели своего трудного пути, была довольно мирной: терраса, увитая плющом и плетистыми розами, накрытый стол, а за столом — синьор Гвиччарди, собственной персоной, его младший брат — малость чудной и стремноватый, но элегантный дядька, и Малена, слава Богу, живая и здоровая… Никто не удерживал ее, когда она бросилась ему навстречу, да Принц и не позволил бы удержать… Стоило ей очутиться рядом, у него в объятиях, под его защитой, давящая усталость мгновенно исчезла, и Лука почувствовал себя таким сильным, как никогда в жизни. Не удостаивая вниманием младшего Гвиччарди — не он здесь принимал решения, это ясно — он прямо посмотрел на хозяина виллы Выражение его глаз было куда как красноречивее любых возможных речей и потрясания кулаками. — Да вы изрядный наглец, Корсо, или как вас там именовали в вашей банде — Принц? Ведь так вы сегодня представились моим гладиатором? — проговорил Гвиччарди: голос его звучал очень серьезно, но в углах губ притаилась усмешка. — Мало того, что у вас любовная связь с моей невесткой, мало того, что вы нагло нарушили условия договора с моим сыном, так вы и теперь не усвоили урок… едва придя с арены, где вас по моему приказу должны были превратить в кебаб — поверьте, спасло вас чудо! — вы смеете обниматься с Магдаленой прямо передо мной, да еще ТАК на меня смотреть?.. А ведь я почти вдвое старше вас! Малена, прижавшись к Принцу и обхватив его руками изо всех сил, вздрогнула и прошептала: — Лука… — он понял, что она предостерегает его от новой дерзости, и успокаивающе погладил ее по спине, что означало — «не бойся». На грозную речь Филиппо он ответил тоже очень спокойно: — Таков уж я, синьор. И другим не стану… наверное, вы это понимаете, и я вам зачем-то нужен, иначе вы оставили бы меня на арене. — Да, это так, — легко согласился Гвиччарди. — Я всегда могу убить тебя, запомни это. В моих силах отыскать человека, где бы он ни прятался, это тоже запомни. Но я действительно хочу тебя использовать и строю на тебе свои расчеты… — А если я не хочу участвовать в ваших расчетах, синьор? — Может быть, ты предпочитаешь вернуться в тюрьму? Поверь, для меня это легче лёгкого… — поднял брови Филиппо. — У моего брата мания величия… — тихо сказал Массимо — как будто в пространство, но Малена поймала этот сигнал, и горячо прошептала на ухо Принцу: — Не спорь!.. Просто выслушай… Лука нахмурился, но вслух не возразил. Он мрачно, тяжело смотрел на Гвиччарди и выжидал… если ему повезет выбраться отсюда живым и невредимым — еще успеет все как следует обдумать, а пока и в самом деле стоит слушать, а не говорить. — Что, страшно, храбрец? — снова усмехнулся Гвиччарди. — Ну еще бы… Ведь ты уже понял многое про мои возможности, но не знаешь моих намерений. А я повторю то, что уже сказал раньше: строю на тебе расчеты. И тебе никуда не деться, если не хочешь снова сесть… я тебе не Бруно. Мне нужно повиноваться беспрекословно, в этом и был смысл сегодняшнего урока для вас обоих. — И что теперь? — все так же мрачно спросил Принц и, уверившись, что в звезданутом семействе Гвиччарди самый звезданутый — это синьор Филиппо, и что все его речи — бред опасного психа, еще крепче прижал к себе Малену. — А теперь настало время мне отдыхать и развлекаться… ты же ступай и забери с собой эту женщину. Пусть идет с тобой куда захочет, но она больше не вхожа в наш дом. Уводи ее, видишь, она нисколько не против и только и мечтает поскорее сбежать с тобой. — Они не пойдут пешком из Капуи, — снова вмешался Массимо, тем же тихим и спокойным голосом. — Я привез сюда Малену, и я отвезу назад их обоих… — Ступайте! — Гвиччарди царственным жестом махнул рукой. — Вы. Все. Мне. Надоели. А ты, Корсо, жди моих распоряжений… они поступят, и скоро, тебе обещаю. В его манере держать себя и говорить было нечто такое, что заставило Луку не то что бы дрогнуть, но смешаться и опустить глаза. Он не стал больше испытывать судьбу — тем более что сегодня эта капризная дама уже не первый раз сама испытывала его на прочность — молча обнял Малену за плечи, дождался, пока чудак Массимо спустится по ступеням террасы, и вместе с Маленой сам спустился в темный сад, где буйствовал душный ветер. Настала пора возвращаться домой.