Волк на холме

      Воскресный обед на вилле Гвиччарди был полностью испорчен. Никто ничего не ел, никто не следил за переменой блюд.       Филиппо и Белинда, вместо того, чтобы на правах короля с королевой спокойно наслаждаться беседой и дегустировать воскресные шедевры от повара, не могли и глотка вина выпить, чтобы в него не плеснули горечи двое других членов семьи, приглашенных за стол: Бруно и Массимо.       Малены не было… и никто из присутствующих не знал, где она, и даже Маринетти не смог сразу ничего выяснить, настолько тихо и скрытно «бедная дурочка» сбежала с виа Мармората, не взяв с собой почти ничего из вещей и никаких драгоценностей.       В своей квартире на виа Арсевиа она не появлялась, и даже в Гарбателле, на съемной халупе Луки Корсо, давным-давно рассекреченном месте свиданий, ее обнаружить не удалось.       Принц тоже как в воду канул — по крайней мере, именно это услышал Бруно в качестве официальной версии, когда ранним утром вернулся из деловой поездки. В шоке и панике, он попытался сразу хоть что-то прояснить, но отец заперся в кабинете, дядя пожимал плечами и дипломатично советовал «подождать до обеда» … мачеха же и вовсе отказалась говорить «без разрешения супруга», правда, тонко намекнула, что ее ничуть не удивляет происходящее, и «она предупреждала».       В результате на традиционный семейный обед Бруно собирался как на ринг… голова у него болела, руки тряслись, на сердце давили тяжелые предчувствия. Почему-то казалось, что мартовский прыжок Малены с моста в холодную воду Тибра — еще цветочки, по сравнению с тем, что произошло теперь, у него за спиной, и что хуже всего, в этом замешаны двое самых важных для него мужчин: дядя Массимо и Принц.       — Объясните мне, наконец, что происходит? — Бруно был в ярости — в той редкой ее фазе, когда позволял себе открыто проявить эмоции. — Где моя жена?! Почему я «спокойно» еду по делам, как ты, папа, хотел и настаивал — а вернувшись, не нахожу Малену дома! И это после того, как вы оба — вы оба! — обещали мне, что на ближайший год проблема решена! Я требую объяснений, и от тебя, папа, и от тебя, Белинда! Что все это означает? Куда вы дели Малену и Луку… и если, черт побери, они просто сбежали, то как вы могли это допустить?!       Белинда, делая вид, что искренне огорчена и глубоко сочувствует пасынку, попавшему не по своей вине в столь щекотливую ситуацию, опустила глаза. Выражение ее лица было вполне читаемым: «Я же говорила!”- и не имело значение, что именно она говорила и по какому поводу, главное, что любое дальнейшее развитие событий вело скандалу. Спорить можно было только о том, выплеснется ли этот скандал за пределы виллы на Старой Аппиевой дороге, попадет ли в прессу, достигнет ли глаз и ушей конкурентов и партнеров Гвиччарди по бизнесу — или останется сугубо семейным делом… которое придется решать быстро и жестко. Белинду устраивали оба варианта.       В первом случае получится отличная дымовая завеса для завершения операции по скупке через подставные лица активов и…долгов Филиппо Гвиччарди, с целью постепенного перехвата финансового контроля. По крайней мере, изначально они с Грасси планировали поступить именно так. Во втором случае… о, вот тут все было гораздо интереснее. При внешней камерности темы — ну подумаешь, адюльтер, тихая супружеская измена «дурочки Магдалены» с каким-то сомнительным типом, шофером с криминальным прошлом! Но если заглянуть поглубже, эта любовная мелодрама таила в себе зерна античной трагедии. При ловком руководстве ситуацию можно было подвести -точнее, подтолкнуть — к развязке столь же мелодраматической, сколь и кровавой, к физическому устранению с доски всех лишних фигур.       Так что эскапада Гвиччарди с похищением Луки Корсо, сперва показавшаяся Белинде крайне неумным ходом заигравшегося самодура, теперь, по прошествии некоторого времени, представлялась чем-то вроде королевского гамбита. Кто бы мог подумать, что этот «Самсон из трущоб» мало того, что окажется не робкого десятка, так еще и проявит неслыханную гордость и чувство собственного достоинства, столь редкие у наемных служащих, да и вообще у итальянской бедноты!       Лука прекрасно понял, с кем столкнулся, на себе ощутил, что Гвиччарди способен раздавить его одним пальцем, и цену своей жизни тоже взвесил на точных весах смертельного риска… но вместо того, чтобы поджать хвост и принять «позу подчинения», оттолкнуть женщину, ставшую чересчур опасной, или по крайней мере — посекретнее продолжать отношения с ней, «волк» вышел на тропу войны. Готовый к драке, он в то же время искал возможности прикрыть тыл, обустроить логово, где его с Маленой было бы не так легко достать, где не могли бы ударить в спину…       Интуиция и удача повлекли его в правильном направлении: как известно, «враг моего врага — мой друг»; Чезаре, по наводке Белинды прикинувшись нещепетильным работодателем, с ювелирной тонкостью использовал это, всего лишь намекнув, что хорошо знаком с семейкой Гвиччарди и сам имеет на них зуб…       Звезды или Провидение снова были на стороне заговорщиков, или, как предпочитал говорить Чезаре — мстителей… Если первом контакте Корсо еще сомневался, стоит ли менять шило на мыло, и соглашаться на работу в «мастерской», где занимались отнюдь не только ремонтом машин, то на вторую встречу он пришел озлобленный и на все готовый.       Как же Белинда и Чезаре смеялись, обсуждая случившееся, и снова и снова поражались удачному стечению обстоятельств: это же надо было такому случиться, что дуболомы-охранники, работающие на Гвиччарди, захватили Луку прямо из машины Грасси, приняв его за случайного знакомого — да еще угрожали Чезаре пистолетом!.. Теперь у Принца никаких сомнений не было в том, что «новый работодатель» никаким боком не связан с семейством, доставившим столько неприятностей.       Обработку Луки и заключение с ним необычного соглашения Грасси взял на себя, а Белинде предстояло решить не менее сложную задачу — успокоить Бруно и удержать его как от ссоры с отцом, так и от спонтанных действий по возвращению себе женой (что фактически уже не была ею) и водителя (что, как всем теперь стало понятно, значил для него куда больше, чем просто служащий и партнер по спаррингам).       Еще одной проблемой был Массимо, совсем не ко времени начавший подозревать, что грязная и дурнопахнущая возня вокруг легкомысленной невестки и ее брутального кавалера — не просто игры старшего братца, малость сбрендившего на почве сверхидеи о собственном всемогуществе. Наблюдательный Чума всегда замечал детали и в разговорах умел ловить даже и то, что собеседники не собирались предавать огласки; Бог знает как он до этого додумался, но додумался — сумел связать все события в доме, с начала весны и до сего момента, в единый узор интриги… и не посчитал нужным скрывать свои догадки от Белинды, сказал ей в лицо при первом удобном случае:       — Я знаю, что ты делаешь, и чего хочешь… Не могу доказать, но знаю, что не ошибаюсь. Ты сплела паутину вокруг моего брата и держишь нити в своих руках. А Малена с Лукой в твоей игре — лишь глупые мошки, бабочки… С их помощью ты охотишься на куда более крупную дичь. На Филиппо и его состояние, и, как я думаю — еще и на права моего племянника.       — Ты сумасшедший, Массимо, и всегда таким был… — холодно отвечала она, привычно прятала эмоции за надменной и благопристойной маской. — Я начинаю думать, что все Гвиччарди безумны, и с годами это проявляется все больше и больше… Я забочусь только о репутации семьи, о благополучии нашего дома, о достойном месте в обществе. Вы же с Филиппо годами делаете все наоборот, особенно ты!.. А теперь еще и Бруно прибавил хлопот… я всегда знала, что из его брака с голодранкой не выйдет ничего путного, но я и представить не могла такого позора.       Массимо покачал головой, и его голубые глаза смотрели остро и проницательно, слишком проницательно, чтобы просто игнорировать этот взгляд:       — Я не сумасшедший, Белинда… Я, может быть, самый разумный человек в нашей расчудесной семейке, что вы с Филиппо превратили в змеиное гнездо. Я просто слишком долго был вдали от всех семейных дел, не хотел участвовать ни в авантюрах брата, ни в твоих интригах… не хотел смущать Бруно своим присутствием, и дурным примером портить ему жизнь… но, наверное, я был не прав. Теперь я жалею только о том, что не вернулся раньше и не вмешался во все это на правах человека, имеющего и долю в наследстве, и голос в совете директоров.       Белинда хорошо разбиралась в людях, и Массимо знала не первый год, так что могла отличить пустые угрозы, сотрясение воздуха от твердого, кристального намерения. Чума как-то очень уж близко к сердцу принял «трогательную историю» бедняжки-Малены и гладиатора из трущоб, и как-то уж очень рьяно включился в защиту интересов племянника — и личных, и материальных… Плюсом было то, что «любовный треугольник», который пытался разбить Гвиччарди-старший, отвлекал внимание Гвиччарди-младших (и того, и другого) от Белинды с ее амазонками. А самое главное, ни Филиппо, ни Бруно, ни Массимо понятия не имели, что недавно из тюрьмы вышел Чезаре Грасси… И Белинда с амазонками снова присягнула на верность этому упорному, неумолимому воину, что непременно доберется до стен Карфагена.       …Но все эти соображения ничего не меняли в происходящем прямо сейчас, и не разряжали атмосферу семейного скандала.       Филиппо преспокойно предоставлял сыну сотрясать воздух и задавать риторические вопросы — вероятно, его это даже забавляло, Массимо пытался поддерживать беседу и направлять ее в мирное русло, но не особенно в этом преуспевал, а Белинда никак не могла выбрать линию поведения. До недавнего времени реальность была предсказуемой и понятной, каждое событие вытекало из предыдущего, и не приходилось сомневаться и очень уж долго думать над ходами в партии. Теперь же она как будто оказалась перед бесформенной грудой разрозненных цветных осколков.       Грасси предупреждал ее, что жизнь теперь ускорится, что он не потратит зря ни одного лишнего часа — настало время жатвы, время собирать урожай… Белинда ждала перемен, но ее не покидало ощущение, что верх каким-то непостижимым образом поменялся с низом, и то, что казалось пустым, незначительным, сущей мелочью — вдруг разрослось до размеров собора святого Петра.       Бруно тем временем договорился до того, что обозвал всю родню «никчемной», и заявил, что раз никто ничего не знает и ни за чем не следит, он займется розысками жены и водителя сам, лично… И не будет выжидать: сразу же после обеда лично вызовет Маринетти, лично поставит ему задачу и лично примет участие в поисках и в расследовании.       — А если этого окажется недостаточно, я, черт возьми, пойду дальше… Я напишу заявление в полицию и официально заявлю о пропаже двоих людей.       — Газетчики скажут тебе большое спасибо, — флегматично промолвил Гвиччарди-старший. — Такой жирной кости они не получали давно… главное, подумай, что ты скажешь американцам. Контракт ведь уже подписан, благодаря твоей поездке, и мы должны выполнять свои обязательства.       — Да, контракт подписан!.. Мы все-таки этого добились, аллилуйя, и значит, нам не придется через месяц объявить о банкротстве! — Бруно нервно дернул рукой, и вино из бокала выплеснулось на скатерть — расплывшееся пятно напоминало кровь на бинтах.       — И, я так понимаю, отец, это все, что тебя волнует… Моя работа с американцами, тщательное отслеживание денежных траншей… а все остальное — по остаточному принципу, верно? Филиппо медленно кивнул головой:       — Верно. Я с самого начала предлагал тебе иначе решить проблему с женой, ты не захотел, и вот теперь она сбежала. Сбежала с тем самым человеком, кого ты нанял, чтобы этого не произошло. Ты прекрасный аналитик, Бруно, и замечательный переговорщик, когда дело касается качества, сроков и цифр, но управление персоналом — не твой конек.       Массимо посмотрел на брата горящим взглядом, полным негодования, но тот и ухом не повел… Филиппо знал, что, если они с Белиндой умоют руки — а именно так и происходило — у Чумы не будет иного варианта, кроме как подставиться и взять на себя почетную обязанность просветить племянника насчет истинных причин загадочного исчезновения Малены и Луки. И чем доступнее Чума объяснит — своими методами — что те двое просто-напросто предали Бруно, тем скорее тот переживет первый шок и займется более важными делами. Теперь, когда контракт с американцами был подписан, газетчики пусть сколько угодно пишут о любовной драме, побеге, разводе Гвиччарди-младшего -это даже хорошо… Меньше внимания к состоянию активов…       Пусть журналисты бегают за Бруно, как за обманутым мужем, или мужем, потерявшим супругу при загадочных обстоятельствах, но хоть какое-то время не лезут в дела фирмы. Сын не сделает ничего экстравагантного, Маринетти об этом позаботится. Куда интереснее сейчас Филиппо было наблюдать за поведением Белинды, отмечать малейшие, едва уловимые изменения в ее привычном облике и реакциях.       Играя свою привычную роль соратницы и советницы, добавляя немного материнской тревоги и женского сочувствия, она все же выглядела шпионкой, собирающей сведения. Это было для Гвиччарди обиднее и тяжелее всего — он умудрился проморгать врага в собственном доме…

***

      Бруно не дождался десерта и ушел в свою комнату. По-настоящему своей он считал не супружескую спальню, а бывшую детскую, много лет назад переоборудованную в кабинет -это одновременно была и берлога молодого денди, наследника семейного дела, и подобие артистической студии. Здесь он хранил свои рисунки, коробки с пастелью и красками, альбомы с работами «настоящих» художников, пробы иллюстраций к любимым книгам и стихам Малены, и небольшие скульптуры из глины и гипса: робкое воплощение еще одной мечты.       Значительную часть пространства занимала спортивная и футбольная атрибутика — кубки, завоеванные на турнирах в школе и в университете, рапиры, боксерские перчатки, знамена в цветах «Лацио», красно-желтые и черно-белые «розы», сорванные в уличных драках с романистами и ювентино. Для отвода глаз на полках стояли и книги по бизнесу, американские учебники менеджмента, висели небольшие портреты Генри Форда и Ли Якоки, но экономические гении определенно были здесь случайными гостями…       Едва захлопнув дверь, Бруно ослабил галстук и воротник рубашки, сделал несколько жадных вдохов: наконец-то он был один, и мог не просто вздохнуть полной грудью, но и дать волю эмоциям… и чему-то более сильному, что он не мог назвать, лишь чувствовал как острую смесь гнева и горя.       Он сделал ошибку. Упустил нечто важное.       Отец заставил его отвлечься от семейных неурядиц, бросить все силы на работу с американцами, закрепить достигнутый в переговорах успех. И Бруно работал как проклятый, не вылезал из офиса, согласился на очередную поездку в Нью-Йорк, хотя и чувствовал, что лучше бы ему не уезжать из Рима, пока между ним, Лукой и Маленой не установится полная ясность, пока «худой мир» не станет новой реальностью, статус кво. Он делал все, как хочет отец, заслуживая похвалу и аплодисменты, и надеялся, что Массимо тоже оценит его жертвы, и уж конечно, мог рассчитывать на порядочность Малены — она всегда прежде держала слово. Да и Принц, несмотря на свою склонность делать вид, что ему на все плевать, был настоящим фанатом мужских союзов и клятв, и… они ведь пожали друг другу руки и договорились, разве не так?       А теперь отец утверждает, что эта парочка предала его! Предала! Выставила дураком… и все последствия скандала ему придется расхлебывать в одиночку.       Бруно зарычал от бессильной злости и, схватив с полки один из трофеев, что было силы швырнул его об стену… осколки брызнули в разные стороны. Легче не стало, но в голове немного просветлело.       — Здесь что-то не так… — сказал Бруно вслух. — Здесь определенно что-то не так.       — Ты прав, — раздался у него за спиной мягкий голос. — Здесь что-то не так, а положа руку на сердце — все не так, очень давно, начиная со смерти Лизы. А может быть, еще раньше…       Бруно резко обернулся и увидел на пороге Массимо.       — Ты!.. Я не слышал, как ты вошел…       — Ну еще бы, в этот миг ты как раз решил начать швыряться трофеями. Чтобы ты сделал дальше, если бы я не решил заглянуть? Сложил на полу свои учебники и развел костер?..       — Не шути… — Бруно отмахнулся и упал в кресло. Вспышка гнева сменилась апатией.       Он потер лоб ладонью и пробормотал:       — Не понимаю, что происходит… я чувствую себя опутанным паутиной… ты прав, это началось со смертью Лизы, или даже раньше… но я не готов блуждать в лабиринте прошлого, я хочу понять, черт побери, что происходит здесь и сейчас!..       Бруно поднял голову и посмотрел на Массимо, что смотрел на него в упор со странным выражением лица…       — Куда исчезли Малена с Лукой? Что с ними случилось?.. И почему, черт побери, если они в самом деле исчезли, мне никто не сообщил, и почему отец не поднял на ноги всех своих ищеек?.. Если же сбежали — что стало причиной? Почему я узнаю обо всем последним, ведь они обещали, обещали не бросать меня! Оба обещали!.. Что, черт возьми, могло так радикально переменится за жалкие две недели?..       — Думаю, я смогу тебе кое-что объяснить, — тихо проговорил Массимо. — Но ты должен пообещать, что не станешь предпринимать никаких спонтанных действий…вроде швыряния стекла в стену… это ни к чему хорошему не приведет.       — Звучит многообещающе… настолько многообещающе, что, вероятно, понадобится выпивка. У меня тут в баре кое-что припрятано для подобного случая. — Бруно усмехнулся и указал на узкий шкафчик-поставец:       — Достань, пожалуйста, что захочешь… Крепкое или легкое — мне все равно. Просто хочу расслабиться.       — Это пока рано.       — Рано?       — Вот именно. — Массимо придвинул стул, сел напротив племянника, внимательно посмотрел на него, еще раз прикинул варианты реакции на то, что собирался сообщить, спросил себя, не играет ли он в чужую игру, сам того не зная — но отступать было уже поздно. Если даже Массимо сейчас следовал намерению своего брата, принимая неблагодарную роль посредника между Филиппо и Бруно-это было не так уж важно; главное, что Бруно больше не смогут использовать втемную.       — Что ты молчишь, дядя?.. Говори, а то мне в голову лезут всякие ужасы… Вроде того, что отец решил вспомнить лихую молодость и времена разгула «каморры», и, пока я был в Нью-Йорке, приказал убить Малену «за бесчестие» и спрятать тело где-нибудь на пустыре, или залить бетоном на одной из наших строек. А что он мог сотворить с Принцем, я и представлять не хочу…       — Кое в чем ты недалек от истины… Бруно судорожно вздрогнул, и в его глазах мелькнул настоящий страх:       — Отец что, в самом деле…?.. Этого не может быть!       — Нет, так далеко в жестокости он не зашел. Ты же знаешь, что для него превыше всего соображения выгоды, а сразу два убийства — чересчур дорого и хлопотно, плюс, объяснение с тобой… Император хотел преподать урок двум неразумным подданным…но получил несколько не то, на что рассчитывал.       — Дядя, если ты не перестанешь говорить загадками, следующий кубок я разобью о твою голову! — пригрозил Бруно. — Отец любит выгоду и чтобы все ходили по струнке, а я — я люблю четкость. И логику. Вот почему мне всегда так трудно с тобой, Массимо, ты — сплошной хаос! Ты ведь из-за этого только и ладил так хорошо с мамой, а после с Маленой…       — Я все расскажу тебе без утайки, просто позволь мне говорить…и вспомни виллу «Голубятня» в Капуе — ту, что ты всегда называл «местом языческих развлечений».       — Да… Древнеримский фетиш отца, его игрушка, наряду с тематическим борделем в Трастевере… И что? Причем тут Принц и моя жена?.. — но в следующую секунду у него в мозгу сверкнула догадка:       — О, нет… не говори, что отец решился… он не мог на такое пойти!       — А он решился и пошел.       — Выставить Луку на бои без правил?! Но это полное безумие!.. Любой контракт предусматривает трехмесячные тренировки, иначе… так Принц сейчас там, в гладиаторской школе?! Массимо с удивлением — и скорее приятным, чем нет — заметил, как загорелся взгляд Бруно… да, без сомнения, племянник был талантливым менеджером, отменным аналитиком, но по-настоящему его кровь зажигали совсем иные вещи, куда более близкие настоящему римскому духу: искусство, спорт и атлетичные тела… красота силы. Враг, соперник и друг в одном лице, Лука Корсо, пробуждал сильные чувства, в которых было нечто собственническое — Бруно считал, что у него есть преимущественное право, нечто вроде узуфрукта*, на все, что так или иначе было связано с Принцем. Нанять на работу, хвалить, штрафовать, уволить, оказать покровительство или причинить вред, все это мог решать только Бруно, и тем оскорбительнее казалось вмешательство Гвиччарди-старшего.       — Нет, уже нет… но он там был, и — ты прав — не по своей воле. Малене отвели роль весталки в ложе, что должна была решить его судьбу, в обмен на принесение некоего обета, ну, а мне… мне пришлось поработать «богом из машины», под конец в прямом смысле.       И Массимо кратко, без лишних деталей, но точно, как того и желал Бруно, рассказал все, что ему было известно о недавних событиях в «Голубятне», и о неприятном ужине под трансляцию гладиаторского боя…       Бруно слушал очень внимательно, стараясь не перебивать, лишь пару раз задал короткий вопрос — и старался понять, с какой же истинной целью отец старательно вколачивал гвозди в крышку его брака с Маленой и ставил крест на едва наметившейся дружбе?.. Зачем задавил, затоптал ростки настоящего, нового, едва вошедшего в жизнь — неужели лишь потому, что это новое не было связано ни с семейным бизнесом, ни с бизнесом вообще?..       Но если бы он и получил ответ на этот неприятный вопрос, то все равно не смог бы объяснить исчезновение Малены и Луки. Массимо о них тоже ничего не знал — лишь строил более-менее правдоподобные предположения о мотивах:       — Ты же знаешь, Бруно, что под давлением люди либо ломаются, либо гнутся, либо сопротивляются. А сопротивление, если силы несоразмерны, приводит к смерти и отчаянию… умные люди это понимают. И находят четвертый путь: они просто исчезают… становятся невидимы на какое-то время. Готовят побег, или придумывают, как обмануть более сильного, или… растворяются. А иногда копят силы для атаки.       — Это все очень красиво звучит, дядя, но, черт возьми, ничего не объясняет… Ни-че-го. Принц уехал и увез Малену? Куда, а самое главное — зачем?       — Чтобы не играть по тем правилам, что пытался навязать ему твой отец и мой брат… и это достойно если не восхищения, то уважения.       — Да уж… Спартак, бежавший из гладиаторской школы, похитивший женщину Красса… роман! — усмехнулся Бруно, и вдруг в сознании мелькнуло смутное воспоминание… догадка… куда там Корсо возил Малену не так уж давно?.. В Терни, на водопад?.. И вроде упоминал, что у него там какие-то родственники.       «Терни! Они могли уехать в Терни… Что ж, и от семейных советов бывает какой-то толк». *Узуфрукт —термин из римского права. «Ты владеешь, я пользуюсь!» (лат. usus — использование, лат. fructus — доход) — вещное право пользования чужим имуществом с правом присвоения доходов от него, но с условием сохранения его целостности, ценности и хозяйственного назначения.