***
Чтобы в очередной раз сбежать от пьяного папаши, я вышел на улицу. Тёплый приветливый ветерок окутывал меня. А привычная дорога до заброшки напоминала о фальши, что окружала меня. Подумать только, сколько двусмысленности можно увидеть, обладая теми знаниями, что у меня есть сейчас. Каждое слово, каждая похвала, все, несло в себе определенный подтекст. Видимо я отлично выполнял роль тряпичной куклы, жаль ниточки кукловода внезапно надорвались. Хотя нет, не жаль. Так вот какое это чувство, когда все мечты, некогда парящие в небе, не рассчитали с посадкой и разбились о жестокую реальность. Все что вокруг, погружает в воспоминания, окутывая тёплым чувством на душе, а затем напоминание о нынешнем накрывает с головой, принуждая чувствовать непонятную боль в животе. Я точно помню как я шёл с «друзьями» по этой дороге. Точно помню как Майк ныл о том, что отец не даёт ему денег на машину. Помню рассказы Тревиса о тупости одного из моих одноклассников. Я помню, что он часто говорил про Джонсона, вбивая мне в голову определенный образ. И сейчас я даже не знаю, что из всех его слов правда, а что ложь. Кажется я вовсе запутался… Нет, к черту эти воспоминания. Пожалуй мне стоит сменить привычный маршрут, повернув на другую улицу. Новая для меня местность показалась мне необузданной и интересной. Со дня переезда я был на ней всего раз и то ненадолго. А сейчас я вижу маленькие узкие улочки и уличных художников. Здесь похоже на уличная торговля картинами. Бедные люди, некоторые из них, видимо, волочат своё существование только рисованием, ибо видно насколько они уставшие. Кисти чуть ли не валятся из рук, а веки тяжело падают, но хозяин и не думает расслабляться, он так же принимается за кисть, набрав на неё новую порцию краски, и рисует на холсте особу средних лет, которая уже утомилась ждать пока ее изобразят. Оглядывая массы художников и их картин, мой взгляд наткнулся на одну фигуру, очень знакомую мне. Что ты здесь забыл, Джонсон? Мой заинтересованный взгляд скользил по нему, а когда я подошёл немного ближе, я увидел несколько картин возле него. Я не знал, что он умеет рисовать. Причём совсем не хуже остальных, более взрослых художников. Даже, не постыжусь сказать, лучше. — Ты продаёшь картины? Что, совсем денег нет? — Я подошёл ближе и устремил несколько хамоватый взгляд на него. Джонсон в удивлении поднял глаза, видимо, не ожидая увидеть меня здесь. — Слушай, Фишер, если ты в очередной раз хочешь высмеять меня или попытаться задеть, то катись от сюда к херам. — Он исказился в гневе, и, избавив меня от своего взгляда, продолжил рисовать что-то в блокноте. — Иначе я раскрошу твой ебальник. — Огрызнулся тот, отчего я усмехнулся. — Ты опоздал. Уже нечего крошить. — Указал я, но он проигнорировал мои слова. Возле него было три картины и каждая так и сияла полнотой эмоций. Не понимаю как ему удалось это сделать. Особенно меня заинтересовал портрет человека, скрывающегося в темноте, видны только глаза и немного лицо. Но глаза… Они такие проникновенные, будто картина залезла в голову и обшарила все потаённые уголки мыслей. От этого мне стало несколько неловко. И ещё была у неё необычная особенность — цвет этих глаз напомнил мне мои глаза. Роговица была чуть ли ни один в один. — Мне нравятся эти картины. Ты хорошо рисуешь, — сказал я, получив на свои слова максимально удивленный взгляд Джонсона и многозначительно потерянное «аэм…». Я прошёл дальше, оставив его наедине с самим собой. Я никогда прежде не говорил, что он в чём-то хорош. Что со мной?***
Когда я уже стоял у двери собственного дома, вдруг остановился. Мне не хотелось встречаться с отцом. Не хотелось видеть его недовольную рожу. Не хотелось получить его отцовской «любви и ласки». Но, переборов себя, я открыл двери, и увиденное, мягко говоря, меня потрясло. Отец опять привёл домой алкашей, но этих было куда больше. В общей сложности в доме было человек шесть, а то и семь. Они бурно что-то обсуждали, смеялись и пили. А некоторые спали в своей рвоте на полу. Долго же меня не было… Из приоткрытой двери, не решаясь зайти, я оглядел некогда чистый дом и наткнулся взглядом на пьяного веселого папашу. Когда же он встретил мой взгляд на себе, его будто подменили, он исказился в злобе, и оскалился. — ВАЛИ ОТСЮДА, — крикнул он мне. Но уже ночь, куда мне идти? Проигнорировав его я попытался войти, но получил по ноге стеклянной бутылкой, прилетевшей для достижения моего подчинения. Боже. Я с ужасом посмотрел на отца, а тот и не сменил тон своего надменного взгляда. — Прости, я целился в голову. А ТЕПЕРЬ ВАЛИ ОТСЮДА КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ! — Снова крикнул он мне, и я, уже не решаясь заходить, быстро закрыл дверь. Зашибись. Теперь он выставил меня из дома. Ночью. И куда мне спрашивается идти? Ещё и по ноге сильно ударил, прямо по колену. Но я рад, что крови нет. Хотя бы это хорошо. Весь этот день я проходил пустой и безэмоциональный. Было чувство, будто у меня вынули все внутренности и бессовестно искупали их в грязи, отвесив несколько ударов ногой. Я словно израненная перекошенная от боли лань, прячусь от взглядов, лиц, и даже разговоры возле меня. Я избегаю их, хоть мне и кажется, что они посвящены мне. И я, подобно параноику, ускоряю шаг и скрываюсь с их поля зрения. POV LARRY Сегодня был очередной серый день, наполненный рутиной. Произошедшее в школе, преимущественно на линейке, меня несколько удивило. Особенно было необычно лицезреть как друзья Фишера смеялись над ним, а он, испуганно прятал взгляд от остальных. Куда подевалась былая уверенность и нарциссизм? Похоже просто испарились. Фишер все больше и больше ставит меня своим поведением в тупик, руша привычную картину личности. Черт возьми, он сегодня похвалил мою работу. Какого черта? Что на него нашло? Он как-то сильно изменился в последнее время. Хотя Эшли все так же остаётся о нем привычного мнения — моральный урод. Может она и права, а он просто отыгрывает очередную роль. Может… Но, признаться честно, я был раздосадован и растерян, когда увидел его на той улице, где продаю картины. Я часто это делаю. Прилетает денег, конечно, не так много, но все же, они помогают волочить мне своё существование и помогать маме. Сейчас она как никогда нуждается в моей помощи и поддержке. И я окажу её ей. Любой ценой. Утомившись от сложного дня, и продав всего одну картину, я пришёл домой. Было уже очень поздно, но сон так и не хотел приходить. Поэтому я решил подняться на крышу здания и покурить. Мне необходимо избавиться от стресса, а его в последнее время слишком много. Поднявшись наверх, я прибыл в ступор, ведь мое место, мой «островов мыслей», бессовестно заняли. Но после ступора у меня непроизвольно сжались кулаки и гнев заполнил рассудок. Ведь мое место занял Фишер. Я же говорил ему не приходить сюда. Ну все. Тебе пиздец. Сжав кулаки и скрипя зубами, я подошёл ближе. Мой вид был очень похож на грозовую тучу, надвигающуюся на город. Но грозовое облако мгновенно, как по волшебству, сменилось нежными белыми облаками. Гнев прошёл, а его место заняла растерянность, ведь я услышал звук всхлипов. Это точно Фишер? Поверить не могу. Я думал он подобно камню, не допускает ни малейшей эмоции. Словно мертв внутри. Я потёр глаза руками, все ещё не веря в происходящее, и нервно сглотнул, не понимая что мне делать. — Фишер? Что с тобой? — Я подошёл ближе, непонимающе взглянув на него. Он мгновенно встрепенулся и потёр глаза руками, обратив свой не менее растерянный взгляд на меня. Было уже достаточно темно, поэтому его протез был виден с трудом. Его потерянность от неожиданного склада ситуации, приняла несколько другой оборот. — ПИЗДУЙ ОТСЮДА, ДЖОНСОН! — Закричал он, отвернувшись от меня. Никогда не слышал, чтобы он так кричал. Особенно, чтобы он кричал в нос. — Что произошло? — Обеспокоенно спросил я, подойдя еще ближе, чтобы увидеть его взгляд. — НЕ ТВОЁ ДЕЛО. ПРОСТО СВАЛИ, — Уже с другой интонацией сказал он. Но я, никогда не следуя приказам, подошёл к нему и сел рядом, так же как и он свесив ноги с крыши. Я посмотрел на него, на то, как тот прячет лицо за волосами. — Если тебе хочется поговорить… Можешь говорить, я выслушаю и помогу чем смогу, — сказал я. Внезапный прилив милосердия к врагу? Какого хера творится со мной? После моих слов, он перестал судорожно тереть протез рукавом кофты и замер, глядя в темноту. Его голова медленно повернулась ко мне и я увидел, что он даже без протеза. Красные опухшие от слез глаза смотрели в мои, горя надеждой, и недоверчиво изучали их. Его щеки, покрытые множеством ран, горели, а рот, разодранный и покалеченный жадно глотал воздух. Я смотрел ему в глаза, не понимая, куда подевался тот нескрываемый пафос и дерзость? Этот Фишер координатно перевернул мое представление о его личности. Абсолютно перевернул. Из ярко голубых глаз, похожих на бескрайний океан, покатилась волна слез, и он, сглотнув и пошатнув головой, кинулся ко мне с объятиями. Он вцепился крепко, уткнувшись носом мне в плечо и начал бесконтрольно плакать уже не сдерживая поток слез и всхлипы. Я замер в ступоре, не понимая как все так вышло, но затем мои руки машинально обняли его в ответ, погладив по спине. Моя голова припала к его плечу, и я, ошарашенный от такого бурного проявления эмоций, застыл. — Оказывается у меня и не было друзей, — начал он, всхлипывая, отчего я невольно прислушался, причём так, чтобы уловить каждый звук, вылетевший из его рта, — они все врали мне, а я как глупый ребёнок считал это искренностью, — я чувствовал как мое плечо сильно намокло. — Видимо я действительно полный идиот, — Он сжал мою футболку на спине своими маленькими ручками, крепче обнимая меня. С ума сойти. Враги обнимаются. — Это не так. Ты просто запутался, — начал я, не понимая, что движет мной, и с каких таких пор я утешаю Фишера, — такое бывает со всеми. — Боже, Джонсон, я так устал. Устал от постоянных кошмаров. Устал от горы успокоительных. Устал от чувства вины за смерть мамы. Лучше бы в тот день сдох я, а не она. — После своих слов, он сильнее прижался ко мне. Его слова были произнесены с периодичными всхлипами и вырывались так, будто он их не мог контролировать. Создавалось чувство, что бочка с мыслями и эмоциями начала переливаться. И вот пришло время вылить её содержимое. — А ещё вечно бухой отец. Я уже жду не дождусь когда он откинется, — проглотив ком в горле, сказал тот, — хоть жить станет не так страшно… От всех его слов у меня встал ком в горле. Сейчас картина Фишера была координально перевернута. Он открылся совсем с другой стороны и она меня пугает. Неужели он живет в таком кошмаре? Даже врагу не пожелаешь. Боже, не знаю что на меня нашло, но почему-то в этот момент мне захотелось пойти ему навстречу и помочь. Впервые мне хочется утешить и поддержать врага. Просто немыслимо. — А ещё эти унижения… Теперь моя жизнь кончена. В ней нет смысла. Теперь я стал просто ничтожеством. Никому не нужен такой как я. Теперь я страшный урод, от которого шарахаются абсолютно все, — я слушал каждое его слово и не мог понять, почему говорит он, а больно за него мне? К чему этот ком в горле и боль в животе? — А если не шарахаются, то не упускают возможности отпустить шутку о моем лице. А я даже ничего не могу ответить… Ведь их слова — чистая правда. Мама умерла не за того человека, — сказал тот, обреченно выдохнув. — Как давно она умерла? — Внезапно спросил я. — Когда мне было четыре. По моей вине, — я уже слышал как его бешеное дыхание и поток слез начинают останавливаться, — я был невнимательным и очень любопытным, отчего побежал за бабочкой, отвлекшись от мамы, и вышел на дорогу… Даже не заметив машины, что бешено неслась в мою сторону. Мама окрикнула меня, но я подумал, что мне показалось, и увидев красивый камень на дороге, начал его рассматривать. А когда машина оказалась слишком близко, мама вытолкнула меня с дороги, ценой своей жизни… Мне до сих пор снится в кошмарах, как её тело лежит в собственной крови на дороге, с переломанными костями и черепом, — Закончил тот, отчего я нервно сглотнул. Меня откатил страх. Неужели он пережил это на самом деле? Это же просто ужасно… — Знаешь, у меня ведь тоже не все гладко, — вдруг начал я, — моя мама лежит в больнице уже несколько месяцев, ей диагностировали рак… А ведь кроме неё у меня никого нет… Только Эшли, но она так далека от моих проблем… — Я тоже помутнел и опустил глаза, вспомнив о горе проблем. — И сейчас я всеми силами пытаюсь найти деньги ей на лекарства… — Глаза начали зудеть и мне показалось, что я сейчас могу начать ныть. Никому никогда не показывая свои слёзы, разлиться рекой перед врагом… Уже похоже бывшим врагом. После услышанного я не мог считать его таким. Вдруг Фишер отдалился от меня, а я, не поднимая взгляд смотрел вниз. Лицо уже начало печь, но я держался, мне нельзя раскисать. Но вдруг я почувствовал прикосновение горячей руки. Фишер поднял мой подбородок, поймав на себе мой уже не растерянный, а грустный взгляд. — Все будет хорошо, — расплылся в тёплой улыбке тот, отчего я окаменел. Его милые черты лица, ни чуть не испортились от ран. А улыбка… Я впервые вижу его улыбку. Я замер, поглощая его улыбающееся и красное от слез лицо взглядом. От улыбки Фишера мне стало так тепло и легко на душе, что подступающие слезы мгновенно отошли. Я, машинально, не отдавая отчета в своих действиях, улыбнулся в ответ. Мы сверлили глазами друг друга около минуты, пока тот не опомнился. — Спасибо… — Сказал он, отчего стало легче не только ему, но и мне. — Пойдём, я провожу тебя домой, — я медленно встал и протянул ему руку, дабы помочь подняться. — Я не пойду домой, — сказал тот, даже не посмотрев на меня. — Почему? — Растеряно спросил я. — Там отец… — Он, словно копьем, метнул свой опечаленный взгляд на меня, затем опустил его. — Вот как… Тогда пойдём ко мне. — Внезапно предложил я, отчего тот поднял на меня удивленный взгляд. — К тебе? — Переспросил он, подобно попугаю. — Да. Здесь холодно. Ты наверняка замёрз. Поэтому поднимайся и пойдём. — Раскомандовался я. Тот промолчал. Он одарил меня растерянной улыбкой и взялся за руку, дабы подняться. Сегодня, не смотря на жар от слез, осенний холод все же почувствовался. Даже я начал подмерзать. А как Фишер, который сидел тут непонятно сколько времени, тяжело представить. Как только мы зашли, я максимально гостеприимно налил ему в одну из своих любимых кружек горячий чай. Хоть он и отказывался, я все равно вынудил Фишера выпить подслащённый напиток. Так же я заметил его заинтересованно скользящий взгляд, переходящий то от фотографий в рамках на стене, то на мое лицо. Я увидел некую опаску и растерянность во взгляде. Хотя и сам не был до конца в порядке. Смутные чувства и мысли посещали меня. Просто не верится, что мой, некогда враг, сидит и пьёт чай у меня на кухне. Что я невольно начал переживать о том, что ему станет холодно, поэтому отдал своё одеяло. Он смущённо сопротивлялся тому, что я укладывал его в кровать, но все-таки меня не перебороть. Я твердил ему, что все в порядке и он может спокойно спать на моей кровати, ибо диван тоже удобен. Расположив Фишера на своём месте, я улёгся на диван. Долгое время я смотрел в потолок, не в силах сомкнуть глаза, хоть на часах было уже три часа утра. Я все пытался понять. Какого я видел все это время Фишера? Впервые я подумал, о том, что сегодня увидел его настоящий облик. И он вовсе не зиял корыстью и извращением души, а лишь печалью и одиночеством. Как же все-таки обманчив этот мир. Как я не замечал истинного лица Салли? Видимо он поистине умело себя вёл. И теперь я начал задумываться о том, что жизнь обернётся другой стороной, показав Фишера уже не врагом, а кем-то иным. С тёплой и доброй душой, а не с прогнившей моралью. Кажется все меняется.