На закате цивилизации. Сборник рассказов

День 8

В помещении три на три стоял спёртый запах сырости, алкоголя и мочевины. Запах пыли, даже запах грязи, которая ощущалась во всём: в деревянных половицах с облупившейся краской, в пожелтевших обоях на стенах, на потолке с ржавыми подтёками. В этой каморке не было окон, лишь глухие, ничем неукрашенные стены. С потолка на проводе свешивалась вниз перегоревшая несколько дней назад лампочка, но света, проникавшего в помещение через щели в дверном проёме, хватало для того, чтобы не чувствовать себя по-настоящему слепым. Находясь в полудрёме, Мей почувствовала, как в её носу засвирбело. Сморщившись, она попыталась совладать с желанием чихнуть, но, проиграв ему, всё-таки чихнула. Шмыгнув носом, она ощутила першение в горле и, прокашлявшись в подушку, поняла, что больше не заснёт. Перевернувшись на спину, Мей открыла глаза. Посмотрев на грязный потолок, она протянула к нему руки, ожидая, когда к онемевшим пальцам вновь вернётся чувствительность. Подобный недуг после пробуждения случался с ней всё чаще и чаще, и Мей не знала, в чём была причина потери чувствительности пальцев. Может, дело было в её сердце? Оно в последние дни стало как-то болезненно покалывать. Или же дело было в том, что она употребляла в пищу какие-то странные консервы? Представив вид хранившихся в банках паштетов и тушёнки, Мей еле сдержала рвотный позыв и, повернув на бок голову, взглянула на лежавшую рядом с ней сестру-близняшку. Лин. Лин была в их семье главной драгоценностью. Красивая, умная, невероятно талантливая — такой Мей видела старшую сестру. Когда Лин брала в руки скрипку и струны рождали звонкие мелодии, Мей оказывалась в настоящей сказке. Ей казалось, что мир вокруг сестры начинал светиться, и в такие моменты разница между ними ощущалась куда ярче, чем в обычные дни. Их внешность была идентичной, в детстве даже мать часто не могла их различить, но Мей считала, что Лин была куда красивее неё. И сколько бы их бабушка не пыталась переубедить младшую внучку в обратном, Мей оставалась при своём мнении даже сейчас, когда рядом не было ни матери, ни бабушки, ни кого-либо ещё из родственников. Только они — сёстры Ван, Ван Мей и Ван Лин. — Доброе утро, — проговорила Лин сонным голосом, не открывая глаз. Она чувствовала, что сестра смотрит на неё и её губы дрогнули в лёгкой улыбке. — Доброе утро, — ответила ей Мей. Не изменяя своим привычкам, они говорили друг с другом на китайском. С одной стороны это позволяло им сохранить остатки рассудка и не забыть того, кто они такие. С другой же, незнание людей в общине их родного языка было сёстрам на руку — они могли говорить о чём угодно и не бояться, что про их планы прознают раньше времени. Мей коснулась пальцами щеки Лин, убирая с её лица чёрную прядь шелковистых волос. Для Мей Лин была идеалом красоты. Миниатюрная и утончённая, словно фарфоровая куколка, её старшая сестра всегда приковывала к себе восхищённые взгляды мужчин и женщин. Мей считала, что уж кто и выиграл в неравном бою с наследственностью и национальными особенностями азиатской внешности, так это Лин. Потому что сама Мей, ничем от сестры не отличавшаяся — разве что только коротко стрижеными волосами — была похожа не на фарфоровую куклу, а на побитого сверстниками щуплого и нескладного, с угловатой фигурой мальчишку. Она и правда так выглядела, особенно летом, когда одежды на теле становилось меньше и ничто не могло скрыть от посторонних взглядов выпирающих костей. — Как спалось? — Терпимо, — ответила Мей, проводя пальцем по воспалённой ссадине на щеке Лин. — А тебе? Лин чуть заметно улыбнулась и открыла глаза. — Терпимо, — ответила Лин, дотрагиваясь до трещинки на нижней губе Мей. — Прости. Из-за меня мы оказались в таком месте. Мей покачала головой, придвинувшись к сестре и прижавшись щекой к её обнажённой груди. — Ты ни в чём не виновата. Никто из них не был виноват в том, что единственным убежищем от кошмара умирающего мира стала эта община. — Если бы не моя нога, мы бы смогли уйти отсюда, — прошептала Лин, погладив Мей по голове. — Это место не для нас. Мей с этим была полностью согласна. Это место было не для них. Но другого убежища не было и приходилось мириться со сложившейся ситуацией. — Нужно терпеть, — сказала Мей. Но не сестре, а самой себе. Они попали в общину в первый день конца Света. Надо было отдать должное фильмам о зомби, большая часть населения больших городов знала, что делать в реалиях неожиданного апокалипсиса с восставшими трупами. Потому мало кто испытывал угрызения совести, разбивая зомби головы. В ход шло всё, что попадалось под руку: сумки, вырванные из земли заборы, урны и даже собственная обувь. Особенно повезло в этом плане девушкам — их шпильки были грозным оружием, пусть и одноразовым. В первые часы бедствия Мей и Лин примкнули к команде молоденьких, лет шестнадцати-семнадцати, хоккеистов. Парни были их защитой и опорой ровно до тех пор, пока пересекая одну из центральных улиц города, они не оказались на пути у обезумевшей от страха толпы людей, убегающей от кровожадной толпы зомби. Большая часть команды полегла в те минуты, а к концу дня сёстры оказались в этой общине. — Рана уже почти не кровоточит, и гноя нет, — прошептала Лин. — Я скоро смогу ходить, и мы уйдём отсюда. Обещаю. Мей хотелось верить в обещание сестры, и она заставила себя поверить в слова, сказанные девушкой, которую в общине использовали для удовлетворения своих потребностей несколько великовозрастных, мнящих себя лидерами последнего оплота человечества мужчин. Мей была такой же, на том же самом месте, что и Лин, поэтому жаловаться ей было не на что. Лин не была идеалисткой, но, наверное, в отличие от Мей она не понимала, что даже когда её нога заживёт, они не смогут уйти. Их не отпустят. — Хочешь есть? Я принесу чего-нибудь. Поднявшисьс их своеобразной кровати, на деле являвшейся не более чем двумя высокими матрасами с пролежами, пятнами и торчащей в углу пружиной, прорвавшей ткань, Мей нащупала на полу свою одежду и, натянув её на тело, встала на ноги. Пройдя к двери, она открыла её, запуская в каморку свет из коридора и более свежий воздух. — Мей, — позвала её Лин и, когда сестра обернулась к ней, продолжила: — может, останешься со мной? В чёрных глазах Лин тускло мерцали блики мольбы, она не хотела оставаться одна в этом тёмном и холодном помещении.  — Нам нужна вода, — сказала Мей, не поддавшись этому взгляду. — Я скоро вернусь, а ты постарайся поспать. Как говорила бабушка? «Любая болезнь отступит, если хорошенько выспаться». — Да, она так говорила… — Отдыхай, пока есть возможность, — выходя в коридор, произнесла Мей, закрывая за собой дверь. Они жили в одноэтажном деревянном здании, больше напоминавшем стойло для скота, но на деле являвшимся чем-то вроде барака, построенного несколько десятилетий назад. Как люди целыми семьями жили в подобных условиях, Мей никогда не понимала, но она была благодарна и за такую крышу над головой. В конце концов, она ни дня после конца Света не спала под открытым небом и старалась не сетовать на Судьбу больше, чем требовалось, боясь её гнева и мести. Выйдя на улицу, Мей обвела взглядом пустынную территорию общины. Тут преобладали голубоватые оттенки раннего утра. Вдохнув полной грудью и набрав в лёгкие свежий воздух, Мей подумала о том, что сейчас было около пяти утра, а значит, спала она от силы часа два. Этого было мало для отдыха, но хоть что-то. Мей пошла по направлению к своеобразному складу за честно отработанный паёк для себя и сестры. Из расчёта на день на одного человека выдавался паёк, состоящий из банки консервов, бутылки полулитровой воды, которую наливали из ближайшего источника, так удачно бьющего из-под земли меньше чем в километре от общины, и упаковки постного печенья. Печенье было так себе, но Мей считала, что их дневному рациону можно было только позавидовать. — Ну надо же кто пришёл в такую рань! — похабно ухмыльнувшись, встретил её местный раздатчик пайков. — Или ты ещё не ложилась? В его чёрных смоляных глазах мелькнул издевательский огонёк, и Мей ощутила дрожь, прошедшую по позвоночнику. От этого типа, заведовавшего всеми пищевыми запасами лагеря, можно было ожидать чего угодно. И Мей ожидала, интуитивно догадываясь, как закончится эта встреча. — Знаешь, у меня здесь припрятано кое-что интересное. Хочешь посмотреть? — Что именно? — спросила Мей, поравнявшись с мужчиной. — Интересно? Так пойдём со мной, я тебе много вещей покажу. Мей прекрасно осознавала, на какие вещи ей предлагали посмотреть. И у неё было два варианта: согласиться пойти или отказаться. В отказе не было никакого смысла, думать о гордости нужно было раньше, до того, как на неё и на её сестру повесили таблички «Вход бесплатный». Согласись она и, скорее всего, сумеет раздобыть лишний паёк. Чтобы сбежать из лагеря, Лин нужны были силы, а силы в новом мире можно было пополнить лишь едой и сном. — Отлично, — заметив лёгкий кивок с её стороны, произнёс мужчина, указывая в сторону. — Там, чтоб никто не помешал. Всё действие длилось не больше пятнадцати минут. Мей сплюнула на землю терпкую жидкость, перебарывая в себе желание сбежать на поиски воды и тщательно прополоскать рот и горло. Если она сейчас уйдёт, то считай, оказала бесплатную услугу. — А у тебя получается всё лучше и лучше, — достав из одной коробки два больших шоколадных батончика, сказал местный товаровед. — Держи, заработала. Мей забрала шоколад. А заодно и два пайка. — Давай и дальше дружить, — сказал он ей напоследок, шлёпнув по тому, что в силу особенностей фигуры попросту не наросло, — я не обижу. — Посмотрим, — сказала Мей и добавила, чуть отойдя, — чтоб у тебя всё отсохло. Минут через пять-десять лагерь оживлённо загудел, люди начали выходить из своих ночлежек и подтягиваться к полевой кухне, из котлов которой пованивало варёной гречкой. К пайкам полагался обязательный завтрак — гречка на воде без всякой там соли и специй. Та ещё гадость, от которой и Мей и Лин добровольно отказались. Взглянув на банки консервов, Мей недовольно скривила лицо. У неё в пайке была тушёнка, у сестры — какой-то паштет. И то и то выглядело внутри отвратительно, Мей это знала. И всё же еда была едой. «Нужно отнести Лин», — подумала Мей, пряча еду по карманам. Вернувшись к дому, она увидела направляющегося к входным дверям мужчину. Он прихрамывал, сжимая пальцами своё бедро. Приглядевшись, Мей узнала его и, прекрасно понимая, зачем и к кому он шёл, на неё накатила волна отвращения. В общине существовал свод правил, которому все беспрекословно подчинялись. «Дисциплина и выполнение правил — залог нашего выживания», — утром и вечером твердил Пастор, местный духовный лидер. Разумеется, никакого отношения к церкви Пастор не имел, он даже одежду носил саму обычную — рубашку и джинсы. Будучи ростом под два метра, имея худощавое телосложение, острый прямой нос, чёрные крысиные глазки, чаще всего прячущиеся по солнцезащитными очками, длинные сальные волосы, собранные в хвост и широкий рот, искривлённый в постоянной ухмылкой, Пастор привлекал внимание и у Мей вызывал одно лишь отвращение. И казалось, что только у неё. В общине, существовавшей задолго до конца Света, жило человек пятьдесят, женщин вместе с ней и Лин только семь и ни одного ребёнка или подростка, ни одного старика. Когда они с сестрой появились в лагере, Пастор отвёл для них роль местных подстилок для тех, кто «и днём и ночью обеспечивает безопасность лагеря, добывает пропитание». В итоге тех, кто время от времени пользовался их «услугами» насчитывалось человек десять, остальным было строго-настрого запрещено приближаться к сёстрам с намерением расслабиться и спустить усталость. Остальные женщины занимались «хозяйством», но Мей предполагала, что и их участь не была лёгкой, хотя все они без исключения были готовы на всё, лишь бы обрадовать Пастора, в котором видели не только наставника и лидера, но чуть ли ни самого Бога. Когда мужчина зашёл в барак, Мей развернулась и направилась обратно к кухне, решив что отвращение от запаха гречки, которое она испытает, отобьёт отвращение к самой себе. Утреннее солнце начинало придавать миру жёлтых красок. Если не думать о том, что находилось за высокими заборами, окружающими общину, то можно было обмануть себя и представить, что ничего не изменилось. Не было никаких зомби, не было конца Света. Просто все они — совершенно незнакомые друг другу люди — застряли в этом лагере на неопределённый срок из-за сломавшихся у всех разом машин. Обманывая себя подобными мыслями днём, было легче прожить очередные сутки, но с приходом ночи, когда мир вокруг становился тише, все в лагере слышали странные звуки, доносящиеся из-за забора. И когда тебе казалось, что глухое рычание было совсем близко, было уже не до сна и не до обмана. Мир рухнул и выжившие оказались в худшем положении, чем те, кто успел умереть. В очередь за гречкой выстроилась целая толпа. Мей не могла понять пристрастия людей к этой каше, пройдя мимо них, она села на край скамьи, за которой умещалось человек десять, и выложила на стол свой паёк. Шоколад она предусмотрительно не стала доставать из кармана, боясь реакции людей на вид столь редкого лакомства. — Говорю вам, скоро это место вымрет, — не обращая на неё внимания, разговаривали между собой несколько мужчин за соседним столом. — Мы все окрестности облазили — еды не осталось. А запасы на глазах исчезают с такой-то оравой ртов. — Вообще еды нигде нет? Мей притаилась и прислушалась к чужому разговору. Если они с сестрой хотели уйти отсюда, то нужно было знать, куда именно им идти. — Вообще. — Может, стоит тогда расширить территории? — спросил мужчина, похожий на мышь, почёсывая лысый затылок. — Где-то еда должна быть. Тот, кто предрекал общине скорую гибель, кивнул на толпу. — Где-то есть, да толку от неё? Эти жрачи всё уплетут, а потом начнут жаловаться, что еды для всех не хватает и надо распределять запасы экономнее. Ха! Мы жизнями рискуем, выходя за периметр, а они жрут и помидоры с огурцами на грядках сажают, втирая Пастору о том, что этим лагерь сможет прокормиться зимой. Мужчина наклонился к столу, чтобы прошептать что-то своим собеседникам. Мей не расслышала его слов, но взглянув на требовавшую гречку толпу, мысленно согласилась с тем, что еда рано или поздно закончится. «Надо экономить», — подумала она, повертев в руках банку с паштетом. Есть ей совершенно не хотелось. Посмотрев на проясняющееся ото сна небо, Мей сделала глубокий вздох и удивилась тому, насколько же жизнь в общине была мирной и размеренной. Казалось, будто никто не думал о том, что творилось за его пределами. О том, что по улицам родного города, из которого им удалось выбраться лишь чудом, бродят мёртвые люди. Среди них могли быть друзья и знакомые, чьи-то родители или даже дети, просто соседи и возлюбленные. Но об этом никто не говорил. — В общем, — подводил мужчина итог разговора, который Мей за своими мыслями благополучно пропустила мимо ушей, — надо действовать. И после его слов жизнь в общине замерла на несколько секунд. Послышалась автоматная очередь, которая смолкла так же неожиданно, как и началась. Люди в толпе боялись пошевелиться, повар, накладывавший гречку по тарелкам, так и остался стоять с вытянутой вперёд рукой, лишь пальцами касаясь очередной тарелки, которую ему протягивала тощая женщина. Мей чувствовала, как от тишины звенело в ушах. Хоть это и казалось невозможным. Когда послышались хлопки от очередных выстрелов, люди поддались панике и закричали. Бросившись в рассыпную, они создали хаос. Сидевшие за столом напротив Мей мужчины встрепенулись и вскочили на ноги. Мей последовала их примеру, но в отличие от них продолжала стоять на месте. Ноги отказывались делать хоть шаг в сторону, кончики пальцев холодели от страха. Мей помнила ужас, творившийся на улицах города, из которого она и Лин лишь чудом выбрались целыми и невредимыми… «Лин!» Мысль о сестре отрезвила испуганный рассудок девушки. Разумеется она не должна была стоять на месте и трястись от страха, ведь Лин, которая из-за травмы ноги не могла ходить, должно быть испытывала сейчас куда больший страх, чем она. Мей побежала к бараку. «Я должна была остаться с ней!» — вспомнив о просьбе Лин, корила себя за эгоистичность Мей. Ей просто не хотелось оставаться в той затхлой комнатушке. «Вот ваша клетка, мои пташки, — с издёвкой подшучивал над ними Пастор, впервые приведя девушек в их комнату. — Здесь вы будете в безопасности». Мей прикусила изнутри щёку. Они должны были уйти из общины в первый же день. Обе ведь поняли, куда попали. Но Лин нужна была помощь, и они решили, что побудут некоторое время в клетке, а затем выпорхнут из неё и продолжат выживать вдвоём, без чьей-либо помощи. Подобная самоуверенность стала их главной ошибкой. — Лин! — резко открывая дверь в их каморку, воскликнула Мей и тут же подавила в себе рвущийся наружу крик. Вся комната была окрашена в алый. От запаха крови у Мей подкосились ноги и она плюхнулась на пол, беспомощно хватаясь пальцами за дверной косяк. Не сдерживая слёз, она ревела, открывая и закрывая рот в беззвучном крике. Лин внутри не было, но… Мей знала, что случилось за время её отсутствия. В памяти всплыл образ хромавшего мужчины, шедшего сюда за порцией удовольствия. Наверняка он вернулся из-за забора, где его укусили, и он, заражённый, пришёл сюда… Но зачем? Чтоб напоследок перепихнуться? Как можно было думать о подобном на смертном одре? Услышав со стороны тихое рычание, Мей вздрогнула и медленно обернулась. В следующий момент она ощутила острую боль в затылке и тяжесть, навалившуюся на всё её тело. У нависшего над ней мужчины был безумный взгляд, из-за лопнувших сосудов белки глаз отливали красным, зрачки были расширены, почти полностью покрывая цветной хрусталик. Мей брыкалась и пыталась оттолкнуть его от себя, но сил в её руках и ногах было недостаточно. Наверное, он обратился не так давно. Мей помнила какими свирепыми были зомби на улицах, а этот… Этот, казалось, ещё пытался совладать с собой. Его движения были напористыми, но всё же дёрганными, несколько сжатыми. — Отце-е-епись от меня! — крикнула Мей и заголосила ещё громче, в надежде, что кто-нибудь её услышит: — помогите! Кто-нибудь помогите! Её отчаянная попытка спастись лишь отнимала последние силы. Горло вновь начало першить и она больше не могла кричать. Ей оставалось только отталкивать от себя зомби, стараясь не угодить в его пасть. Мысли о Лин и её смерти отнимали желание бороться. Что ей теперь делать в мире, в котором она осталась совсем одна? Бороться? А смысл? Они боролись ради друг друга, клялись жить, ведь знали, что в одиночестве не выживут. И что теперь? Лин оставила её. Мей закрыла глаза, расслабляя руки и позволяя чужому весу окончательно придавить её к полу, но неожиданно она услышала хлопок выстрела, а затем и облегчение. Тело зомби завалилось набок, высвобождая её от своей тяжести. Какое-то время Мей смотрела на потолок с его ржавыми разводами и подтёками. Крыша этого здания была никакой от слова «совсем», но отчего-то вид потолка успокаивал её. Он был таким же разбитым и ничтожным, как и она сама. Она стала такой, переступив порог общины, но… Она не хотела оставаться такой. Не хотела быть той Ван Мей, которую все знали — тень любимой всеми и любящей только её сестры. Поднявшись на трясущихся ногах, Мей, опираясь о стену, прошла вдоль всего коридора к выходу. Оказавшись на улице, она утонула в криках и отзвуках выстрелов. Община пала раньше, чем предполагали сидевшие за соседним от неё столом мужчины. Кто стал её спасителем? Она не видела. Да кто бы ни был, его здесь уже не было. Мей огляделась по сторонам, вновь ощущая себя на улицах умирающего города. Она знала, как опасно оставаться на одном месте, замирать от страха и не шевелиться. И она не собиралась повторять прошлых ошибок. Найдя в себе силы, Мей побежала, оставляя позади себя всё, что могло помешать её выживанию. Своё прошлое. Свою сестру. Саму себя.