(Don't) cry, little sister

Часы показывали начало второго, когда Макс и Билли возвратились домой. Летние ночи в Хоукинсе всегда были душными и тёмными, и большинство людей, кроме отдыхающей от школы молодежи, ложилось спать рано. Сьюзен обычно отправлялась в постель в половину одиннадцатого или в одиннадцать, если Макс вдруг задерживалась на работе. Она и Макс пыталась приучить к режиму дня, но та лишь огрызалась, что работа у неё не с девяти до шести вечера, и чем больше смен она берет, тем больше в семье денег. Сьюзен вздыхала, переживала, но не возражала. Только говорила, что беспокоится за Макс. Ха. Заметив, что в окнах горит свет, Макс издала полувздох-полустон. Значит, мать ещё не спала. Значит, ждала её и переживала. Удивительно, что около дома ещё не стоит машина шерифа Хоппера. Со Сьюзен сталось бы вызвать полицию и заявить о пропаже дочери. Не важно, что дочери уже исполнилось восемнадцать.  — Что, Гитлер капут? — поинтересовался Билли, припарковывая Камаро на своем обычном месте. — Сьюзен не особо напоминала мне строгую мать, как по-честному. Макс пожала плечами.  — Она не ругается. В основном. Только ноет, что волнуется за меня. Лицо у Билли застыло и потемнело ещё больше, и Макс поняла, что оттоптала ему больную мозоль. Всю жизнь он был сам по себе, и всем было на него плевать, даже Сьюзен, что молчала и делала вид, будто домашнее насилие — это не про её семью. Никто не волновался за него. Кроме Макс. И поначалу это было непривычно для него. После того, как она подожгла Нила, они оба были в достаточно нестабильном состоянии, чтобы и до похорон, и потом порой срываться друг на друге. Но Макс уже знала, что за мрачные тайны Билли таскает в себе, и её было не пронять. И постепенно — медленнее, чем могли бы сделать это другие люди — они стали доверять друг другу. Только это не отменяло, что Макс по-прежнему была единственной, кто за него беспокоился.  — Пойдем, — Билли выдохнул, чтобы расслабиться, и выбрался из машины. — Скажу Сьюзен, что ты была со мной. Весь огонь прилетит на меня. В доме пахло каким-то успокоительным. Билли нахмурился, переглядываясь с Макс. Она снова пожала плечами.  — Мам! — крикнула она. — Я пришла!  — Вижу, — Сьюзен вышла из кухни. Как всегда, в домашнем милом платье. Волосы были аккуратно завиты. Но глаза у неё подозрительно блестели. — Ты не могла предупредить? Я волновалась!  — Она была со мной, Сьюзен, — встрял Билли. — Тебе не о чем было беспокоиться.  — Как раз наоборот, — она бросила на него взгляд. — Из-за того, что Макс была с тобой, я должна беспокоиться ещё больше.  — Мама! Хватит! — Макс очень хотелось пройти в свою комнату и от души хлопнуть дверью. — Пожалуйста! Она знала, что Сьюзен винит Билли в случившемся. Было очень удобно навесить на него ярлык хулигана и пропащего человека и каждое его действие рассматривать с этой позиции. Яд Нила Харгроува впитался в мать за три года их брака, и теперь Сьюзен тоже считала, что Билли не способен ни на что хорошее или хотя бы значимое. Макс полагала, что мать даже была уверена: именно Билли в порыве ссоры с отцом поджег кухню; убил этим Нила и подверг опасности Макс. Мать всегда очень легко вешала ярлыки. Впрочем, она никогда и никому бы не обмолвилась — по легенде, Нил находился на кухне один, а дети прибежали, когда услышали его крики. Если патологоанатом и засомневался в этой версии, то держал свои сомнения при себе. Билли тоже понимал, что Сьюзен не испытывает к нему любви. Но это не значило, что его не бесили попытки унизить его.  — Можете принюхаться к ней, — хмыкнул он. — От Макс не пахнет травкой, а если одежда и пропахла куревом, так это потому, что я курил рядом с ней.  — Час ночи! — не унималась Сьюзен. — Час ночи, Уильям! — Билли скривился: он ненавидел, когда его звали полным именем, но промолчал. Только желваки заходили под загорелой кожей. — Макс всего восемнадцать лет!  — Уже восемнадцать, — Макс осознавала, что тон у неё жесткий. — Я уже два года как работаю после школы, чтобы мы могли хоть как-то жить! Подбородок матери дрогнул.  — Я в этом не виновата, — она понизила голос. Возможно, потому, что Макс только что сделала ей действительно больно. Возможно, чтобы никто, проходящий мимо, случайно их не услышал. — Если бы Нил был жив, нам не пришлось бы считать каждый цент! Лицо Билли окаменело. Если что-то и могло пронять его до глубины печени, то это были именно упоминания об отце. Он мало знал проявлений родительской любви, но при этом сам из кожи вон лез, чтобы не вызвать отцовского гнева. Впрочем, иногда маятник шатало в противоположную сторону, и Билли будто сам пёр на рожон. За то и огребал. А рука у Нила была тяжелая. Уже после рассказов Билли о его жизни с отцом Макс вспомнила, что однажды видела у него на спине синяки — проходила мимо, когда Билли переодевался. Тогда ей, тринадцатилетней, интуитивно показалось, что, если брат прочухает её присутствие, ей мало не покажется, и она быстро скользнула мимо. Макс умела быть незаметной, когда нужно. Пазл сошелся, когда Билли рассказал: отец часто вытягивал его по спине ремнем за любую провинность. И чем чаще Нил его бил, тем сильнее Билли его ненавидел и тем отчаяннее хотел завоевать хотя бы одно доброе слово. Упоминание отца до сих пор вводило его в странное состояние, смежное между яростью и болью, между желанием повозить кого-то лицом об стену или об эту стенку приложиться головой самому. И сейчас Билли на мгновение замер, сцепив челюсти, а потом хряснул кулаком по дверному косяку, развернулся и ушел на крыльцо, шваркнув дверью. Сьюзен стояла, обхватив себя руками. Было ясно, что она не очень жалеет о своих словах. Ей всегда было наплевать, как Нил поступает с Билли, только бы не трогал её и Макс. Возможно, после отъезда брата эти побои стали бы делом времени. Макс чувствовала, что внутри снова закипает злость. Не счесть было дней, когда она злилась на Сьюзен за любое упоминание отчима. Кричала, срывалась и уходила. И возвращалась до следующей ссоры. Но никогда прежде мать ещё не говорила так открыто, что предпочла бы садиста-Нила живым.  — Если бы Нил был жив… — повторила она. — Разве нам пришлось бы жить в нищете? Разве ты надрывалась бы в своем кафе? Он… всегда приносил домой деньги, все до последнего цента. И я не думала о плате за электричество или за платеж по кредиту. Мы… спокойно жили.  — Нет, мам, — голос у Макс дрожал, когда она заговорила. — Это ТЫ спокойно жила. Это ТЕБЯ он пальцем не тронул.  — Он и тебя не трогал! — вскрикнула мать. — Ты не можешь его в этом обвинять!  — А ты знала, что он избивал Билли, — безжалостно продолжила Максин. — Но ты ни разу не вызвала полицию. Ты отворачивалась, будто так, к черту, и надо!  — Максин, — Сьюзен попятилась невольно от медленно вскипающей дочери. Она прекрасно знала, ещё с детства Макс, что та может поджечь что-нибудь, если разозлится, и не всегда себя контролирует. — Не смей разговаривать со мной в таком тоне. Макс чувствовала, что вот-вот — и сорвётся. Фантомно ощущала запах гари и дыма, забивающегося в ноздри. Ей понадобилась вся её сила воли, чтобы единственное, что случилось в доме, — это щелкнувшие и вспыхнувшие на газовой плите конфорки. Сьюзен вздрогнула и обернулась.  — Я волновалась, — она поджала губы, чтобы скрыть нервозность. Сглотнула. — Ты всегда после работы возвращалась домой. Или предупреждала меня, что задержишься. Ты могла хотя бы позвонить из автомата.  — Я была с Билли, — Макс стоило невероятных усилий успокоиться. — Он бы сломал нос тому, кто попытался бы меня обидеть.  — Или сломал бы нос тебе, — Сьюзен покосилась на крыльцо, где Билли нервно курил, длинно затягиваясь. — Ты пытаешься приручить монстра. И снова эти опасения, которые мать никак не решалась произнести вслух и четко. Быть может, если бы она так сделала, то, наконец, узнала бы, что Билли не убивал Нила. Это была Макс, и, видит Бог, Дьявол или кто там ещё наверху сидит, она вовсе об этом не жалела. Убить Нила было почти как раздавить таракана — противно, тошнотворно, необходимо. Макс не была той жертвой, которая покорно идёт на заклание и ещё и винит себя в недостаточной хорошести для кого бы то ни было. Макс была той, кто делала выбор между жизнью и существованием. И защищала тех, кто защищал её саму. Макс почувствовала яростное желание крикнуть, что если кого-то и нужно бояться, так это её. Безумная Макс, Воспламеняющая Взглядом. Пожарю вам сосиски-гриль или поджарю вас самих. Она до боли прикусила щеку. Вкус крови на языке чуть её отрезвил.  — Чудовище мертво, мама, — отозвалась она. — Ложись спать. Билли стоял на крыльце, прислонившись плечом к столбу, и курил. Возможно, уже не первую сигарету.  — Не то чтобы Сьюзен была мне рада, — сообщил он с усмешкой. Было видно, что он едва успокоился, и ему стоило огромных сил не психануть и разбить что-нибудь в пределах досягаемости. В этом был весь Билли: срывал свою злость на вещах. Или на людях. Только Макс он не тронул и пальцем. — Не нужно было приезжать. Около его ног, прямо на ступеньках, валялась пара смятых сигарет.  — Не дури, — сердито отозвалась Макс. — Нужно. Они стояли рядом, и она чувствовала, как от Билли бьет раздражением.  — Сьюзен считает, что это я его убил, — ещё одна длинная затяжка. Макс глядела, как он втягивает щеки, отчего черты лица казались ещё резче, как выдыхает долгую струйку сизого дыма. Комар сел ему на запястье, и Билли зло его прихлопнул. — Но если сказать ей правду, она будет бояться тебя, а не меня.  — Она и так боится, — Макс поежилась, обнимая себя руками.  — Просто отец никогда её не бил, — Билли оставил окурок в пепельнице, всегда стоявшей на перилах крыльца. — Поэтому она думает, что я заслуживал этого дерьма. Может быть, он и заслуживал. Но, скорее всего, поведение Билли стало откликом на отцовские побои. Макс смотрела на его профиль, на длинные ресницы, на выгоревшие волосы, и ей хотелось просто обнять его и уткнуться носом в его спину. Такие нежности были позволены Майку Уилеру с Джейн, однако Макс не очень-то любила все эти наматываемые на кулак сопли, и поэтому только мотнула головой — нахрен пошли, дурацкие мысли.  — Эй, — она подтолкнула Билли плечом. — Не дури, — повторила, улыбаясь. Плечо Билли было очень теплым и крепким, и Макс позволила себе прислониться к нему своим. Сердце нервно трепыхнулось в груди. Она приказала ему утухнуть. — Поковыряешься завтра в моей машине? Когда заберем её со школьной парковки.  — А твоя бита с гвоздями ещё в подвале? — Билли вздернул брови. — Это — единственное средство, которое поможет твоей дерьмовой рухляди. Добравшись до кровати, Макс рухнула на неё, даже не раздеваясь, и закрыла глаза. Билли возился со своими вещами за стенкой. Потом она услышала, как он прошел, шлепая босыми ногами, в ванную. Зашумела вода. Макс положила руку себе на живот, где гребаные бабочки снова радостно сверлили ей внутренности, и мысленно попросила их перестать. Это всё не предвещало ничего хорошего. Билли был её братом. По крайней мере, в глазах окружающих. Мать всегда говорила, что нужно заботиться о том, что скажут люди. Макс было наплевать. Но ей было не плевать, что подумает о ней Билли. Решит ли, что она — такая же, как все девчонки, что велись на его имидж плохого парня, не представляя до конца, с какой затаившейся бурей они имеют дело? За последние два года они слишком сблизились, чтобы ломать этот прогресс. Они созванивались раз в две недели и трепались по телефону о какой-нибудь ерунде вроде фильма про Болотную тварь или «Кошмара на улице Вязов», или про новый альбом Металлики, или про концертный тур Motley Crue. Билли не спрашивал её о школьных делах, а она не спрашивала о его бабах. И так было ясно, что личный фронт у него не прорастает мхом. И эта близость, доступная только им, была ей дороже, чем эти странные чувства, наверняка навязанные каким-нибудь скачком её гребучего гормонального фона. Они пройдут, но поломанные отношения будет не вернуть. В любом случае, попросить совета ей было не у кого. Макс услышала, как Билли выключил в душе воду, прошел обратно в свою комнату, где сохранилась и карта США на стене, и плакат с какой-то блондинкой в алом купальнике, и его томики Стивена Кинга на полке. Стены в их доме были картонные, и Макс услышала, как скрипнула кровать. Только тогда она всё же переоделась ко сну и пошла чистить зубы. * * * Утро для Макс началось с кружки воды в лицо. Подорвавшись с мокрой подушки, она зарядила ей в Билли, целясь прямо в нос. Тот увернулся с громким ржачем.  — Ты же хотела, чтобы я посмотрел твою развалюху, а теперь спишь до победного! — упрекнул он. — Давай, поднимай задницу, поедем в школу за машиной. Макс злобно зыркнула на Билли. Чертов засранец всегда был «жаворонком» и вскакивал, пока сама она ещё дрыхла, видя десятый сон. Её сегодняшняя смена была вечером, с четырех до одиннадцати часов, и она собиралась выспаться. Но не тут-то было. Табло электронных часов на тумбочке показывало девять утра.  — Я заснула в три часа ночи, — прорычала Макс.  — Так и чья это беда? — Билли развел руками, затем сунул большие пальцы за шлевки джинсов. Несмотря на преступно раннее время, духота проникала в дом, и Билли решил, что к сестре в спальню можно явиться и без футболки. Как только Макс кое-как сумела сфокусировать взгляд на брате, она здорово об этом пожалела. Ничего у неё за ночь не прошло. Ничерта. Ещё хуже было то, что Макс привыкла спать в длинной футболке и нижнем белье, и теперь подол задрался до самых бедер. Билли вскинул бровь, рассматривая её от макушки до коленок. Медленно скользнул взглядом по ногам. Его ноздри чуть раздулись. Нет, ну это уже, нахрен, какая-то наглость! Макс едва не поперхнулась, отказываясь признавать, что у неё внутри полыхает огнем, и мозг не очень-то хочет работать. Злость подействовала отрезвляюще.  — Вон из моей комнаты! — она замахнулась на Билли второй подушкой. — Совсем оборзел! Он увернулся, снова захохотал.  — Зато ты проснулась!  — Скотина! — Макс ткнула ему в спину средний палец и откинулась назад, едва не приложившись макушкой о спинку кровати. Твою мать. Жизнь, всё же было так хорошо, зачем вот это вот?! Сьюзен с утра сделала вид, будто ночной ссоры и вовсе не было. Приготовила завтрак — яичницу из трех яиц для Билли и сендвич с ветчиной для Макс. От её фальши Макс тошнило. Она быстро проглотила бутерброд, запивая его черным кофе без молока и сливок.  — Поехали, Билли, — потянула она брата за рукав футболки (к счастью, он догадался её надеть). — Нужно забрать машину. Только сидя в Камаро, пока из открытых окон на весь сонный Хоукинс грохотала «Kickstart My Heart», Макс почувствовала, что её отпускает. Сьюзен, как обычно, пыталась склеить отношения с Макс дешевым клеем из супермаркета — то есть, по своей привычке, притворялась, будто не говорила ничего особенного. И это ужасно раздражало. Потому что, если притвориться, что слова не были сказаны, шрамы, оставшиеся после них, не исчезнут. Поэтому Макс говорила мало. Слова всегда имели силу, способную разрушать или созидать не хуже действий. Наверное, только с Билли в последние годы она позволяла себе расслабиться. Дорасслаблялась. Макс покосилась на брата — тот покачивал головой в такт песни Мотли Крю.  — Видел их в Эл-Эй, — произнес он лениво.  — Мотли Крю? — Макс вскинула брови. — А не звизди-ка ты. Билли фыркнул.  — Не хочешь — не верь. Не завидуй только, — он перебросил зубочистку из одного уголка рта в другой. Макс моргнула, на мгновение залипая на его четко очерченные яркие губы. Гитара Мика Марса взвыла в магнитоле, резанув по ушам. — В Калифорнии можно много кого встретить, если знать, куда ходить. Макс закатила глаза. Черт, поскорее бы забрать машину. Сидеть в одном салоне с Билли раньше казалось обычным делом, а теперь некуда было деваться от его запаха и тепла, исходящего от его тела, и от его усмешек, и от его взгляда. Макс хотелось взвыть. Но, возвращаясь после школы уже на своей тачке, она думала, что без Билли ей оказалось ещё тоскливее. Когда Макс добралась домой, Билли уже курил на заднем дворе возле гаража. Его Камаро ездила куда быстрее, чем "крайслер", на котором в школу таскалась Макс. И уж точно так не дребезжала.  — Ну что? — Билли усмехнулся, глядя, как Макс выбирается из своего старенького авто. — Попробуем реанимировать труп? Когда Сьюзен принесла им чая со льдом, Билли даже не высунулся из-под капота. Согнувшись в три погибели, он копался во внутренностях машины и то и дело указывал Макс, какой инструмент ему нужен. Макс, обожавшая возиться с автомобилями, чувствовала себя полной идиоткой, и не только потому, что не совсем понимала, как помочь, а Билли отмахивался от попыток, как от назойливой мухи, и ничего не говорил. Солнце припекало, как в аду, и Билли стащил футболку, бросил её прямо на землю. Выгоревшие русые волосы он скрутил в пучок на затылке, закрепив его какой-то щепкой, и, боги, Макс не думала прежде, что её дурацкий недо-братец может выглядеть так горячо.  — Надень что-нибудь на голову, а то получишь солнечный удар, — Сьюзен потрепала Макс по макушке, и та не успела увернуться от прикосновения. — После обеда обещали ещё более жаркую погоду.  — Мне что, кожу, нахрен, снять придется? — проворчал Билли, продолжая возиться во внутренностях бедного старого «крайслера».  — Билли, не ругайся, — Сьюзен бросила на него взгляд. — Просто если будет сильно жарить, идите в дом. Машина никуда не денется. Время перевалило за полдень. Дождавшись, пока мать скроется в доме, Макс вытащила из кармана шорт пачку сигарет. Похлопала по карманам в поисках зажигалки, но так её и не нашла. Раздраженно фыркнула, сунула сигарету в рот и, прикрыв глаза, постаралась осторожно зажечь её и не спалить на добрую половину. Получилось.  — Нихрена себе, — присвистнул Билли. Открыв глаза, Макс увидела, что он уже вынырнул из-под капота, и теперь вытирал грязные руки тряпкой. — Это уж точно сложнее, чем подпалить дом. Ювелирная работа, рыжая засранка. А мне так сигарету зажжешь? Капля пота скользнула по его шее вниз, на крепкие мышцы груди. Макс пожалела, что повернулась в его сторону. Захотелось не сигарету ему зажечь, а задницу подпалить, чтобы по всему двору бегал и орал.  — Ладно уж, — ворчливо отозвалась она. — Тебе со спецэффектами или так сойдет?  — Ну, если твои спецэффекты не включают мою подгорелую жопу… — он ухмыльнулся, будто прочитал её мимолетные мысли. Макс ощутила, что щеки вспыхнули алым. Вот засранец. Или она - дура. Второе даже вероятнее. Макс понимала, что должна спрятать своё сердце, если не хочет лишиться последнего человека в её жизни, которому она была не безразлична. Да только сейчас, глядя, как Билли щурится, а пылинки танцуют в солнечном свете, Макс осознавала - поздно. Максин Мэйфилд, спрятаться ты уже не успеешь. Билли вытащил из джинс мятую пачку «Мальборо». Макс послушно зажмурилась, и по довольному хмыку брата поняла, что у неё снова получилось поджечь сигарету быстро и аккуратно. Кусты напротив их дома шевельнулись, хотя в душном, липком воздухе не было ни намёка на ветер. Билли беспокойно вскинул голову, будто дикое животное, нутром чуявшее опасность. Макс насторожилась. Хотя он и не очень-то умел искренне общаться с людьми (по крайней мере, с теми, кто не был ему интересен), однако инстинкты Билли всегда были безупречными. И Макс им доверяла. Что он почувствовал сейчас?  — Билли? — позвала она.  — Показалось, — пробормотал он. — Что там, Сьюзен притащила холодный чай? * * * Дон МакКарти умел быть невидимкой. За рыжей девчонкой, что, по данным военных, спалила собственного отчима, он уже давно наблюдал, и она не заметила слежки. Зато её брат явно что-то почуял. Уже не юнец с первыми усиками, но слишком молодой, чтобы по-настоящему заметить Дона, он вскинул голову, но тут же отвлекся. Мал ещё, чтобы выследить МакКарти. Или любого, кто много лет выслеживал и убивал людей с паранормальными способностями, опасных для общества. Девчонку надо было уничтожить ещё два года назад. Она стала осторожнее. Расслабилась только сейчас, когда этот калифорнийский хлыщ появился в их доме. Быть может, между ними что-то есть? Они ведь не кровные брат и сестра. Дон осторожно отступил назад, неслышно метнулся к тротуару, чтобы через несколько минут спокойным шагом пройти мимо дома Харгроувов. Он умел быть незаметным. Этот дом, утопающий в нестриженом саду и разросшихся кустах, он снял несколько месяцев назад, и Максин Мэйфилд всё ещё не заподозрила слежку. Она бы и не смогла. У Дона МакКарти была отличная легенда о том, что он — вышедший на пенсию преподаватель физкультуры, решивший до зимы отдохнуть в сельской Индиане. Первые два месяца он послушно терпел расспросы местных кумушек, всегда выдавая информацию порционно и с примесью разных историй из его «жизни», а острая память не позволяла ему забыть, кому и что он рассказал. И через два месяца, к середине лета, его посчитали скучным и оставили в покое. Максин же и вовсе не замечала его присутствия — была слишком занята работой в кафе. Можно было даже подумать, будто она — обычный подросток. Но Дон знал, что это не так. Максин Мэйфилд могла сжечь любого человека и даже весь город, если дать ей волю. Два года она держалась, но, быть может, приезд её брата станет для неё катализатором, и девчонка наконец-то даст повод себя уничтожить. Спрятаться от Дона МакКарти она уже не успеет.