(Don't) cry, little sister

Огонёк сигареты загорелся в темноте алой звездой. Билли вслушивался в тишину сонного Хоукинса — топкого, затягивающего в говеную трясину своего существования — и его мутило до блевоты. Он и сам не понимал, зачем сместил даты своей поездки, зачем сорвался в это захолустье, в котором заняться было откровенно нечем. Он тусил здесь уже несколько дней, и ему хотелось обратно в Калифорнию, вернуться к работе. Кто бы мог подумать, что засранец Билли Харгроув когда-нибудь проникнется работой? Впрочем, Билли никогда не был лоботрясом и ленивой задницей. Он впахивал на тренировках в школе, чтобы получить стипендию в чертов колледж, он впахивал в колледже, чтобы не вылететь пинком под зад, он впахивал на работе. И если в школе или колледже в перерывах между пахотой можно было развлечься на вечеринках и с тёлочками, то работа не оставляла ему сил на бухло и тусы до рассвета. По вечерам Билли заваливался в бар неподалеку от его небольшой съемной квартиры и вливал в себя пару пива, а потом шёл домой и падал спать. Хоукинс был той ещё дырой, гребаным вонючим болотом, но его влияние игнорировать было нереально. За несколько дней в деревенском захолустье Билли успел заново привыкнуть к расслабляющему ритму жизни — утренняя пробежка, возня в гараже, чтение романов Кинга, которые дожидались его на полке в старой спальне. Зудящие комары над ухом и младшая сестренка, что одним своим присутствием надоедала хуже этих пакостных насекомых. Макс. Билли прикрыл глаза, чтобы не смотреть на медленно зарастающий травой двор. Завтра надо будет газонокосилку из гаража выволочь да подстричь всё здесь к чертовой матери. Сьюзен и Макс без мужиков в доме совсем запустили сад. Ясен пень, что и не до того им обеим, но… Макс. Младшая сестренка, которую Билли хрен да нихрена в жизни воспринимал как сестру хоть раз, выросла. И если в шестнадцать лет она казалась ещё подростком, то сейчас превратилась в охренительно красивую девушку. Билли даже не сразу признал её, когда она появилась на пороге школы: чуть вытянувшаяся в росте (но всё ещё мелкая), с коротко обрезанными рыжими волосами. Бросилась ему на шею, и, блять, ему пришлось отстраняться, потому что, черт, у него встал, и скрыть это было трудно. Макс бы почувствовала, она же не полная идиотка. Билли чувствовал себя монстром. Тем самым, которым его считала Сьюзен. Только вот мачеха обвиняла его в гибели отца, а дело было в другом. Билли Харгроув настолько прогнил, что захотел собственную сводную сестру. И нихрена это не прошло, как бы он ни надеялся. Та девчонка, блондинистая сучка Бет, его только выбесила. У неё поперек лица была табличка «Трахни меня» — сияла, что те неоновые вывески в районе Сансет-стрип, куда можно прийти побухать и закончить вечер тусней на репетиционной точке каких-нибудь Poison, с наркотой и девочками. У Билли за его жизнь было полно девиц, которые чуть ли не сами ему в штаны лезли, при этом корча из себя монашек, и он их за версту чуял. Он поставил бы всю наличку в кошельке, что Бет Харрисон за десять минут разговора представила, как они трахаются в каком-нибудь туалете торгового центра, и трусы у неё насквозь промокли, что аж хлюпало. Нахрен Билли эта Бет не сдалась. Прикрыв глаза очками, он пялился на Макс, полыхающую злостью, и чувствовал, что вот-вот — и она взорвется к чертям собачьим, а вместе с ней рванёт и весь Хоукинс. Она едва держала себя в руках, когда бухнула мороженое и колу перед носом Бет, и Билли, привыкший сразу признаваться себе в собственных желаниях, подумал, что хочет прямо здесь прихватить её за волосы и целовать. Так, чтобы оторваться от чужих губ означало сдохнуть. Так, чтобы легкие рвало на части от нехватки воздуха. Так, чтобы Макс и думать забыла кого-то подпаливать, потому что их обоих сжигал бы другой огонь. Черт. Билли ткнул прогоревшей до фильтра сигаретой в пепельницу, что после его приезда поселилась на перилах веранды. Твою ж налево. Сверчки верещали в траве. Хоукинс мирно спал, и Билли бы тоже не отказался упасть в постель и заснуть, да ощущение теплой кожи Макс ярко ощущалось под пальцами, хоть иди да штангу до отказа выжимай. Окна её спальни тоже выходили в сад, и Билли видел, что свет в комнате Макс по-прежнему горит. Знала бы мелкая дурёха, скольких сил ему стоило не ткнуться носом в её волосы, смешно взъерошенные на макушке, или не поцеловать её в шею. И что бы она сделала тогда? Коленкой ему по яйцам бы засветила, не иначе. Билли усмехнулся: сам учил сестрёнку, что нужно сразу бить, без вопросов. К черту всё. Билли перевёл взгляд на дом напротив, слепо таращившийся на их тихую улицу темными окнами. Что-то беспокоило его в этом доме. За годы, проведенные рядом с Нилом Харгроувом, Билли выработал в себе очешуенное чутье на приближающуюся опасность. Гроза ещё даже не показывалась на горизонте, а он уже чуял, как переменился воздух. Это напоминало пожарную сирену или полицейскую сигналку: адские вспышки в мозгу и громкие «пиу-твою-мать-пиу-пиу-я-сказал» в ушах. Попробуй проигнорировать — и болеть будет не только голова. Болеть будет всё, докуда отцовский ремень дотянется. От этого дома опасностью разило за милю. Билли мог чувствовать её в воздухе, и у него покрывались мурашками плечи. Он понять не мог, что не так с домом и с человеком, который его снимает. Билли видел его, выходящим на улицу, — прямой, как палка, явно гибкий и сильный для предполагаемого возраста, мужик походил на кого угодно, только не на препода на пенсии. Казалось бы — что такого? Захотелось дяде порыбачить летом. Ага, в Хоукинсе, штат Индиана. Городке, печально известном опытами над детьми в Лаборатории и открытыми порталами в неизвестные миры. Охренеть выбор местечка для летнего отдыха, закачаешься. Нутром Билли чуял — здесь что-то не то. И ему зудело схватить Макс в охапку, запихать брыкающуюся дурёху в Камаро и гнать до самой Калифорнии, не останавливаясь на покурить. У него было не так много близких людей, и единственным человеком, за кого он волновался, была Макс. Нет причин думать, что ей угрожает хоть какая-то опасность. В смысле, объективных причин. А субъективно — Билли Харгроув доверял самому себе. И он думал: если этот мужик приехал отдохнуть, то почему его почти не видно в городе? Он не приходит пропустить пива в местном баре, не шляется на озеро — иначе «жаворонок»-Билли быстро бы засёк его, пока ходил по утрам плавать. Зато в субботу, когда Билли безуспешно пытался реанимировать дохлую лошадь, которую Макс по дурости звала своей машиной, он заметил, что сосед проходил мимо их дома. Просто ниоткуда взялся. Пиу-пиу-пиу, верещала интуиция. Пора валить! Хотя бы с крыльца. Билли отлично знал, что в темноте дома их освещенная веранда прекрасно видна. И видно, что он уже докурил, и теперь пялится на соседний дом, как маньяк. За закрытой дверью стало чуть легче. Билли прикрыл глаза, выдыхая. Быть может, он просто не может отделаться от воспоминаний о Ниле, который тоже казался соседям вполне приличным человеком, которым кажется и этот учитель. Быть может, он просто параноит, потому что боится: кто-то узнает о силах Макс, и тогда всё, кранты спокойной жизни. Быть может, у него просто крыша со свистом едет здесь, в Хоукинсе, как ехала после их переезда пять лет назад. И никакой этот мужик не подозрительный, а просто его психика сделала ручкой — и поминайте, как звали. Всё объяснимо.  — Твою мать, — вздохнул Билли, глядя, как выбивается полоска света из-под двери спальни его сестрички. Он знает, что из окон дома напротив её спальня отлично просматривается, а Макс не имеет привычки закрывать занавески. Сунул бы ты свою тревожность куда подальше, Уильям Харгроув. Но Билли всё равно пошел в её комнату, приоткрыл дверь: Макс дрыхла, положив голову на руки, а рядом валялся исписанный её крупным почерком лист бумаги. Уснула за эссе, мелкая дурочка. У Билли странно сжалось сердце, и это до усрачки было похоже на нежность. Он тихо зашел в спальню, ступая так, чтобы половицы не скрипели — он знал, куда наступать, — и подошел к окну. Плотно задернул шторы. Макс заворочалась на кровати, но не проснулась, только перевернулась на спину и раскинулась по постели звездой, подминая под локоть своё же эссе. Глядя на её голые ноги, Билли почувствовал, как тесно стало в и без того узких джинсах. Член больно уперся в ширинку. Да какого же… Охренительно стремно он выглядит, наверное, стоя тут и пялясь на сводную сестру. Билли захотелось укутать маленькую засранку в ту хламиду, которую носят мусульманские бабы. Желательно по самый нос, но и тогда останутся глаза — голубые, яркие и всегда раскрывающие миру все чувства, что испытывала Макс. И Билли не знал, хочет он спрятать её от мира или от самого себя. Макс, кряхтя, сонно потерла лицо ладонью, открыла глаза.  — Билли? — она села так резко, что едва с кровати не навернулась. — Какого хрена? Я думала, шорты сейчас обоссу с перепугу! — щеки у неё покраснели, то ли от стыда, то ли от вспышки привычного гнева, и веснушки на коже проступили ещё ярче. Охренеть. Билли почувствовал, как ему становится жарко.  — У тебя свет горел, — он пожал плечами. — Зашел посмотреть, как продвигается учеба, а ты тут едва слюни на простыню не пускаешь, — ухмыльнувшись, он кивнул на её эссе. — Училка у тебя примет его в таком виде?  — Черт! — Макс моментально подорвалась, подхватила эссе и принялась его разглаживать. — Черт, черт, черт… — прядь рыжей челки упала ей на лоб. — Это всё ты виноват, — не прекращая попыток спасти свою домашнюю работу, безбожно ей же самой и измятую, Макс обвиняюще ткнула в него пальцем.  — А ты на меня свои косяки не вешай, — Билли ухмыльнулся ещё шире. — Не я тут храпака давил сейчас!  — Мудила! — Макс швырнула в него подушкой. — Теперь эссе переписывать, — посетовала она. Взгляд на часы оптимизма ей не прибавил. — Час ночи… блять! Билли радовало одно: Макс отвлеклась на домашку и не обратила внимания на стояк у него в джинсах. Уже повезло. Ещё её визга среди ночи ему не хватало. Сьюзен и так его не очень-то любит, а если прибежит на вопли Макс — можно забыть, что у него вообще когда-то была сводная сестра.  — Впахивай, раб, солнце скоро взойдет, — он салютовал Макс и вернулся в свою спальню, не обращая внимания на разъяренное «придурок», прозвучавшее в спину. Лучше придурок, чем извращенец. Окна его комнаты выходили на задний двор, и Билли почему-то этому порадовался. Стоило выйти из спальни Макс, и утихшее было ощущение слежки вернулось с новой силой. Он потер лицо ладонями: ему всё кажется, и нет причин паниковать. Это всего лишь Хоукинс. Тухлый, захолустный Хоукинс, в болоте которого можно погрязнуть навечно. И они — не в шпионском боевике. Только Билли хорошо помнил, сколько репортеров пыталось разнюхать, что же случилось в этом крохотном городишке. И он помнил, с каким трудом власти Хоукинса вышвырнули их прочь. И помнил, что военные крайне неохотно покидали Лабораторию. И всё это складывалось в его мозгу в какой-то неприятный паззл, загадку которого он хрен разгадает. Тягать штангу было неизмеримо легче. Этим Билли и занялся, чтобы отвлечься и выбросить из головы и Макс, и странный соседский дом, и свою паранойю. * * * Нового соседа Билли встретил в магазине — тот покупал моток веревки и что-то в бутылочке. Джойс Байерс — кажется, уже Хоппер — пробила ему чек и улыбнулась. Тот не возвратил улыбку, но Джойс не обиделась. У человека мог быть плохой день.  — Здрасьте, миссис Ба… Хоппер, — поправился Билли, провожая взглядом таинственного соседа, имени которого даже не знает. Что-то внутри заставило его беспокойно вскинуться, как молодой борзой на охоте, но Билли не очень понимал, почему. В чем дело-то?  — Привет, Билли, — Джойс выдала ему сдачу за покупку электрических лампочек. Билли давно заметил, что в кладовке вот-вот перегорит лампа, да и на кухне электричество подозрительно моргает. — Как отпуск?  — Как и всегда, — криво усмехнулся он. — В Хоукинсе ничего не меняется.  — Разве это плохо? Билли и сам не знал, плохо это или хорошо. В Лос-Анджелесе кипит жизнь, и он уже привык к гаму и шуму, к необходимости вертеться, если хочешь выжить, а в Хоукинсе каждый день похож на другой, и ты встречаешь одни и те же лица. К этому легко привыкнуть, а когда привыкаешь — потом не отделаешься. Билли смотрел на всех, кто встрял в этом городке, будто муха в янтаре, и ему совсем не хотелось превратиться в такого же пленника маленького города. Добро пожаловать в Хоукинс, штат Индиана. Пару лет назад он обещал Макс, что заберет её в Калифорнию. И, хотя теперь это не казалось такой уж хорошей идеей — черт, как он сможет жить с ней в его маленькой квартире? — он дал обещание и намеревался его выполнить. Макс не должна оставаться здесь, иначе она превратится в собственную мать. Быть может, сойдется от безысходности с тем мальчишкой, который пялился на её зад в кафе, или с тем ниггером, с которым встречалась раньше. И погаснет здесь, как светлячок, раздавленный в ладони. Хоукинс только кажется маленьким и безобидным городком., а на деле это — капкан, из которого трудно выбраться. И со временем тебе начинает казаться, что эта клетка — единственная возможность хоть как-то выжить в огромном и несправедливом мире. Похоже, Джойс Хоппер думала именно так. Билли улыбнулся, но не ответил на её вопрос. Он и сам не знал правильного ответа. Всё зависело от точки зрения. Кому-то хорошо в тесных рамках провинциальной жизни. Кому-то мало и целого мира. Билли знал, что он — точно из тех, кому нужен целый мир, и Макс такая же.  — Передавай привет миссис Харгроув, — помахала Джойс ему вслед. Сьюзен — такая же миссис Харгроув, как он — прима-балерина русского балета, но Билли ничего не ответил. Если он не признавал в Сьюзен мачехи, это не значит, что для других она такой не была. Господи, пресвятая Дева Мария, ну почему других волнуют чужие семьи? Не хотите ли вы запихнуть эту вежливость себе в задницу? Естественно, их сосед уже уехал, и Билли сам не знал, облегчение он испытал или беспокойство. Взгляд у этого мужика совсем не учительский — тяжелый, цепкий, какой-то «считывающий». Билли он не понравился. Он уже усаживался в Камаро, когда его окликнула Бет. Билли бросил взгляд на циферблат наручных часов и едва не застонал в голос: уроки в школе закончились. Твою ж мать. Он добрую часть утра провел сначала на пробежке, а потом — за приведением в порядок сада около дома. Теперь там аккуратно стриженные газоны, а в воздухе застыл терпкий запах свежескошенной травы. В магазин выбрался поздно, и вот — нате вам. Не успокоилась, значит? Билли хорошо знал таких, как Бет. Они выряжаются в мини-юбки и вываливают сиськи в глубокое декольте, а потом делают вид, что не хотят спать с тобой. Ведь приличные девушки не получают удовольствия от секса. Но на самом деле они получают, и ещё как. Билли такие давно надоели. А школьницы ему тем более ни к чему. «Макс тоже школьница, — прошептал внутренний голос. — Но её ты хочешь. Так хочешь, что скоро тебя придавит штангой — так себе сублимация. И кто здесь большая тварь — ты или эта девчонка?» Впрочем, он определился с ответом сразу же, вспомнив расцарапанную руку Макс. И разозлился. Но удержал себя в руках: если сучка отвалит сама, он её, так и быть, не тронет. Максин уже постояла за себя. Максин может. Эта мысль проскальзывает в его сознании, согревая неожиданной нежностью.  — Привет, — Бет подошла ближе, покачивая бедрами. Кто-то с первого раза не понимает, ага?  — Чего тебе? — Билли спустил на кончик носа свои авиаторы и оскалил зубы, будто молодой койот. Бетти, вот идиотка, не собиралась бежать от него в противоположную сторону. Откуда в женских головах эти стереотипы о мудаках, которые ищут ту самую, что поможет им превратиться в принца? Билли Харгроув никогда не станет принцем, да и заколдованной розы у него в Эл-Эй не водится. Никаких роз не водится, вообще-то. Бетти улыбнулась, как ей кажется, обольстительно. Может быть, местные придурки в прыщах и с мозолями на руках от дрочки ведутся на это, но не Билли. Он продолжал смотреть на Бетти вопросительно и думал: дай мне повод, сучка, и я руку тебе сломаю.  — Сегодня в баре местная группа выступает, они неплохие, — ага, Бетти берет быка за рога, а Билли Харгроува — за яйца. Точнее, думает, что берет. — Не хочешь сходить? Мне кажется, тебе бы понравилось, ты ведь любишь рок. Боже, он школу закончил четыре года назад, а методы соблазнения у девчонок не поменялись. С таким же успехом Бет могла просто раздеться перед ним прямо здесь, пока Джойс Хоппер, скучая, наблюдала за ними из окна.  — Твоя сестра тоже может с нами сходить, — добавила Бет, и совершила этим большую ошибку. Билли раскусил её на раз-два. Ухмыльнулся по-волчьи, кивнул в сторону пассажирского сидения.  — Садись. Ещё не хватало разбираться с ней на глазах у новоявленной миссис Хоппер. Бет выглядела такой довольной, будто уже представляла, как уест Макс, и обошла Камаро, не забывая покачивать бедрами, как какая-нибудь моделька. Билли хмыкнул: до Макс тебе, дорогуша, ещё пилить и пилить, как до Китая раком, хотя бы потому, что Макс — честная, а ты — насквозь фальшивая, как и весь Хоукинс. Они отъехали прочь. Билли какое-то время ехал молча, покачивая головой под Poison — о да, детка, поговори со мной о грязном. Потом останавился на обочине и повернулся к Бет.  — Давай начистоту, — он склонил голову. — Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул. Быть может, ты даже хочешь мне отсосать. Ты представляешь, сидя на уроке, как я хватаю тебя за волосы, пока ты делаешь мне минет. Я прав? Бет моргнула, всё ещё не понимая, к чему он ведёт. Улыбнулась. Глупая, глупая птичка. Билли подался к ней ближе, на расстояние поцелуя, и прихватил за подбородок, но и в разы не так мягко, как мог бы сделать это с Макс. И, уж разумеется, целовать Бет он и не планировал.  — Не нужно притворяться монашкой, — Билли сжал её щеки, и её губы выпятились, как у утки. Бет дернулась, но Билли перехватил другой рукой её за горло. По-па-лась. — Запомни одно, детка: никогда бы я тебя не трахнул. Кажется, так с ней ещё не обращались. Он увидел, как в глазах у Бет выступили слёзы. Хорошо. Очень хорошо. Может, так дойдет. «Ты — не Макс, птичка. И никогда бы ей не стала»  — Я ненавижу, когда кто-то трогает мою сестру, — предупредил Билли. Голос его упал до вкрадчивого шепота, хотя на самом деле ему хотелось заорать мелкой сучке прямо в лицо. — И если ты приблизишься к ней хоть на метр, я вырву тебе кишки и заставлю их сожрать. Поняла? — он выпустил Бет, с удовлетворением наблюдая, как текут слёзы по её щекам. — Пошла вон, — потянувшись, он открыл дверцу машины. Дважды повторять не пришлось. Бет вылетела на улицу, отчаянно всхлипывая от обиды и унижения. Билли дал по газам, и красивую яркую блузку Бет обдало песком и мелкими камушками. Билли был уверен: больше мелкая тварь к его сестре не приблизится. Чего Билли не знал, так это что у Бет Харрисон были дружки не только в школьной элите. И что обиженная женщина способна перевернуть мир, если это подарит ей облегчение. А ещё он не знал, что Дон МакКарти наблюдал за ним. А затем развернулся и пошел за разъяренной, обиженной девчонкой, которая могла ему пригодиться.