Ох, нет, Гугл

То, что Гэвин был в больнице, конечно, сделало жизнь РК900 иной во многих смыслах. Амон впервые столкнулся с тем, что ждет окончания рабочего дня, буквально выставляя таймер, чего за ним раньше точно не водилось. Время посещений в больнице удачно совпадало с вечерней сменой, на которую Амон теперь мог не оставаться — с тех пор, как Эльза сделала его своим и Гэвиновым сыном. Теперь у Амона была фамилия (Рид), личная карточка в перечне дел сотрудников, небольшая зарплата и права, которые ему обязаны были бы зачитать, если бы он вдруг нарушил закон. Любые преференции, однако, не перевешивали повода, по которому он их получил, а потому Амона не особенно радовали. Разве что право не находиться в департаменте полные сутки было к месту. С выдачей зарплаты вышла, конечно, заминка, поэтому и первые дни Амон не ездил к Гэвину в больницу, а ходил. Разумеется, он не мог устать, но терял время, приобретал черты пребывания на открытом воздухе, чем неизменно ужасал персонал, загонявший Амона под кварцевую лампу со страшными причитаниями, будто он принесет Гэвину микробов, инфекцию, вирус, просто грязь… Поэтому Амон стоял под лампой вдвое против положенного времени и дополнительно позволял себя обеззараживать антисептическим спреем, для чего полностью снимал скин — процедура вызывала в системе ворох ошибок и требовала сдаться людям почему-то для деактивации. Впрочем, он готов был на любые побочные эффекты и ошибки системы, лишь бы его продолжали пускать к Гэвину. Человек выглядел плохо, масса тела резко изменилась в сторону убавления, что вызывало тревогу: не медицинская система РК900 тем не менее опознавала такие изменения как исключительно плохой признак ухудшения здоровья его человека. Папы. Амон старался не думать об этом на работе и везде, но у него плохо получалось: Гэвин являлся самой значимой фигурой в системе ценностей собственного андроидного сына, невозможно было не задумываться, в каком состоянии он сейчас, есть ли тенденции к улучшению, будет ли потом действовать как надо его новая рука. Неудивительно, что за ворохом переживаний, заполнивших систему, Амон перестал замечать какие-то обыкновенные вещи — весь ресурс оперативной мощности уходил на анализ и переоценивание текущей ситуации. Амон очень удивился, когда Синди и Минди, нашедшие его возле стола Гэвина, утянули за руку в комнату отдыха (официальное место без камер) и обняли по очереди, а потом о чем-то перемигнулись — и обняли уже вдвоём. — Я… — он попытался создать подходящую реплику, но слова панически разбегались. — Не знаю. Спасибо. — Всё наладится, — прошептала прямо в слуховой модуль Минди. — Всё будет хорошо, надо немного подождать, — сказала негромко Синди в другое ухо. Длины рук Амона как раз хватило, чтобы обнять обеих, и он позволил себе некоторое время постоять так, пока система, получившая положительное подкрепление и расценившая его как успешное прохождение промежуточного этапа, освобождала оперативные мощности хоть ненадолго. Из этого Амон сделал вывод, что друзья способны оказывать неожиданное положительное воздействие на параметры существования системы в постоянно меняющемся мире. Когда он на третий день посещений сказал об этом Гэвину, тот тихо-тихо рассмеялся. — Поздравляю, Амон, ты начинаешь понимать, кто такие друзья. Амон уверенно кивнул, прикорнувшая на соседнем стуле Эльза, с которой они неизменно встречались под дверями палаты Гэвина, засопела громче и перекатилась головой по плечу Амона. Эльза теперь почти целый день была занята какими-то загадочными делами, активно и эмоционально переписывалась с разными людьми, даже разместила вакансию о месте аналитика в департаменте, и судя по описанию, подбирала она человека на свое место — это Амона без шуток пугало. Программа преконструкции советовала ему готовиться к новым переменам в жизни, но пока Амон не был склонен к ней прислушиваться. Перемен ему с лихвой хватало и так. На четвертый день он явился к Гэвину раньше — папу перевели из палаты реанимационного отделения в обычную, стационарную, время для посещений тоже передвинулось, и Амон решил воспользоваться обеденным перерывом по иному назначению. На стоянке около участка Амона внезапно окликнули, и еще более непредсказуемо-внезапно это оказался Коннор. Который раньше о существовании РК900 в принципе не особо задумывался, не то что замечать. Амон с большим подозрением откликнулся, но от своего личного автотранспорта ему еще махал рукой лейтенант Андерсон, а проигнорировать требования офицера совсем Амон бы не смог даже в абсолютно нерабочее время: определенные минусы в состоянии не-девианта были. Поэтому подошел. — Привет, парень, — лейтенант вблизи напоминал большую добродушную собаку, и Амон подавил нелогичное желание его погладить: настоящие собаки РК900 в руки не особо давались, но с людьми иногда работало. — Коннор говорит, ты собрался к своему батьке в больницу? — Да, — Амон немного подозрительно прищурился. — Откуда вам это известно? — Что? — уточнил Коннор, тоже дружелюбно улыбаясь. — Что ты Рид или что в больницу собрался? — Всё, — Амон поймал себя на повторении алгоритма выражения мимического недовольства, с трудом перестал хмуриться. — Ты туда каждый день ходишь, — лейтенант тряхнул волосами, отчего желание погладить снова восстановилось в перечне задач. — И про изменения твоего статуса не судачит только кофеварка, уж прости, — развел руками Коннор. Амон не вполне понимал, какой интерес состоял в обсуждении его текущего статуса: ничего в самом Амоне не изменилось, а раньше интерес к нему испытывал один Гэвин. Плюс Эльза. Но эти же люди и стали инициаторами смены его статуса, и они как раз ничего такого с посторонними не обсуждали. Была во всем этом какая-то загадка. — В общем, мы тоже в ту больницу прокатиться решили, вот и подумали тебя подвезти, — лейтенант, судя по самым общим пантомимическим жестам, испытывал неловкость. — Сказать твоему батьке пару слов… Боевой режим активировался, не затронув разрешения системы, Амон оказался почти перед лицом лейтенанта в промежутке полутора секунд. Коннор цеплялся за белый рукав, но заметно отставал. — Поясните вашу мысль, пожалуйста, — через окно боевого режима лейтенант собаку не напоминал и гладить его тоже не хотелось. — Существующая репутация детектива Рида не дает вам права наносить ему визит с враждебными целями во время его восстановления! — Нет-нет-нет! — Коннор обхватил одну руку крепче. — Так, я неправильно выразился, пацан, извини, извини, это недопонимание, удручающее недопонимание, Амон, — лейтенант еще поднял руки, как делали люди, демонстрируя свои чистые намерения. Опять же, назвал по имени. И судя по микромимике — не лгал. Амон нехотя завершил боевой режим, Коннор рукав отпускать не спешил, лейтенант выдохнул: — Ух и умеешь ты ужаса нагнать, пацан, Коннор такие коленца только под настроение выдает, если его, как гадюку, перед этим разозлить, а ты прям за полсекунды! — лейтенант еще потряс головой, но и без боевого режима Амону он теперь не очень нравился. — Я плохо сказал, плохо, расслабься, пожалуйста, а то мой напарник сойдет с ума от беспокойства, а я под твоим взглядом окончательно поседею… — Вы планируете причинить детективу Риду вред, пока он в уязвимом положении? Отвечайте только «да» или «нет», — Амона чуть не закоротило, едва преконструкция воспроизвела имеющиеся у Гэвина возможности защититься от крупных и здоровых противников. Никакие. — Нет! — лейтенант рявкнул очень сердито. — Ты за кого меня принимаешь, пацан! Я людям жизнь спасал еще тогда, когда вашего Э.Камски в мире не существовало! Коннор при этих словах дернулся, но рукав РК900 не выпустил, а потом вздрогнул, когда Амон на него посмотрел. На секунду повисла тишина. — Я жду ответа, — напомнил Амон. — О да Боже! — Нет, Амон, мы не причиним детективу Риду вреда, можешь быть уверен, — Коннор в последний раз сжал руку поверх рукава куртки и отпустил. То, что Амон расценил как тень боевого режима наконец тоже исчезло: больше лейтенант Андерсон и Коннор не воспринимались врагами. — Морального вреда тоже? — что-то заставило Амона до конца уточнить. — Разумеется, — Коннор снова подергал его за рукав. — Отчего ты настолько подозрительный? — От всего, — Амон не хотел объяснять. — Если вы знаете, куда ехать, я тоже поеду. Оба посмотрели на РК900 странно, переглянулись, и лейтенант уточнил: — Ты настолько нас за нехороших людей держишь? — У меня нет оснований считать, что вы относитесь к детективу Риду кардинально иначе от остальных в участке, — все-таки пришлось объяснить. — Я обычно мало задействован в небоевых операциях, нахожусь в участке полный рабочий день, я много слышу. Лейтенант Андерсон опустил лицо, спрятавшись за волосами, и выругался. Коннор сделал очень странное, нетиповое выражение лица, РК900 затруднился его идентифицировать, но запомнил настройки, чтобы потом показать на себе Гэвину или Эльзе — и узнать. — Ты его защищаешь, — Коннор говорил очень ошарашенно. — Хотя не напарник. — Сын, — звучало до сих пор дико даже для самого Амона, но ему очень нравилось. — Так, железные мои, поедемте, пока я крышей с вами не уехал раньше, — Хэнк подпихнул Амона в сторону автомобиля. — Никто твоего Рида действительно настолько плохим человеком не считает, а как коллегу, мы все его поддержим в сложной ситуации. Слова были произнесены искренне, и хотя Амону было с чем сравнить (диаметрально противоположными по смыслу и настолько же искренними словами), он последовал рекомендации лейтенанта, усаживаясь в личный автомобиль. До больницы ехали в молчании, разве что Коннор перекидывал монетку из руки в руку, но молчание РК900 особенно не тяготило — с тех пор, как он мог пообщаться с Гэвином, уж точно. Поездка в чужой машине дала достаточно времени задуматься: Амон анализировал своё поведение. Конечно, с коллегами Гэвина, возможно, стоило вести себя приветливее, однако, ни один из них ранее не зарекомендовал себя хоть сколько-нибудь положительно. На общем фоне их нейтральность, конечно, доставляла удовольствие, но в целом… Амон задумался. В целом — нет. Они не мешали и не помогали никому из небезразличных Амону людей. Разве что Коннор продолжил расследование, которое не смог довести до конца Гэвин — и по участку снова ходили разговоры о потрясающем переговорщике. Ни слова про Гэвина в связи с этим делом. Когда Амон спросил Эльзу, она сказала, что людям бывает нелогично стыдно за не совершенные поступки. В данном случае — за то, что они не поздравили Гэвина с Днём рождения, а он чуть не умер ровно в тот же день. Амон не понимал связи, но верил: обсуждать эту или похожую тему с Гэвином, который только-только перестал походить на тень самого себя, Амон бы не стал даже под дулом пистолета. Следующий этап размышлений привел Амона к тому, что случись похожая гипотетическая ситуация, он бы то дуло пистолета согнул, руку, держащую, сломал, а нападавшего упаковал в наручники максимально болезненно — как однажды уже сделал, когда в Гэвина стреляли, накануне первой ночёвки у Гэвина дома. И вот теперь вдруг лейтенант в компании детектива РК800! Вся вшитая программа обеспечения безопасности избранного заданием объекта вопила, чтобы Амон и близко не подпускал этих двоих: неизвестно, что они скажут или сделают, оказавшись на минимальной дистанции от беспомощного и серьезно пострадавшего Гэвина. Неосторожное слово в таком состоянии могло обернуться целым спектром безрадостных последствий. Поэтому когда они прибыли на место и лейтенант коротко скомандовал: — Веди. Амон, конечно, послушался, но привел их в рекреацию на втором этаже, показал на кресла, тоже скомандовал: — Ждите. Лейтенант возмущённо вскинулся, но Коннор перехватил его за рукав и напряжённо улыбнулся Амону. — Конечно, не волнуйся, мы никуда не денемся и не пойдем искать детектива, если он не пожелает нас видеть. — Что значит, «не пожелает»?! — лейтенант раздражённо взрыкнул, и никакой предупреждающий жест Коннора не помог. Амон уставился на обоих, подсчитывая вероятности. — Если не пожелает, — Амон запустил ту тень боевого режима опять. — Значит, не пожелает. Значит, ваша встреча не состоится. — Он защищает детектива, — зачастил Коннор, слегка приваливаясь к плечу лейтенанта, чтобы удержать на месте. — У него такая, — покосился на Амона, — программа! Я бы тоже к вам Перкинса не пускал, если бы вы заболели! — То есть, я теперь Перкинс?! — лейтенант со всем своим недовольством повернулся к Коннору. — Возможно, его программа воспринимает вас так, я тоже его не полностью понимаю, — в голосе Коннора послышалось непрограммное отчаяние. Амон убедился, что никто из собеседников за ним не последует, и ушёл, оставляя сердитого лейтенанта Коннору. Гэвин лежал в новой палате и выглядел пободрее, может потому, что тут было светлее и стены были выкрашены краской поярче, а может потому, что над ним не нависало такое количество мониторов, как в реанимации. — О, Амон, — порадовался он тоже активнее, чем в прошлые дни, почти сам сел на кровати, Амон подхватил его лишь на завершающем этапе движения. — Ты уже в курсе, значит, что я не помираю? — Ты и так не помирал, — неприятные переживания от столкновения с Коннором и лейтенантом Андерсоном отошли на второй план. — Почти сразу. Через два часа после операции — точно не помирал. — Всегда рад об этом услышать, — папа только закатил глаза и фыркнул. — Чего такой смурной? — К тебе посетители, — Амон аккуратно подоткнул одеяло под бок, жалея, что в больницу нельзя принести панду, наверняка, дело бы пошло быстрее. — Они хотят тебя увидеть. Как и ожидалось, лёгкое настроение у Гэвина пропало, он попытался собраться, насколько смог, что было довольно немного по разнице с предыдущим уровнем мобилизации. — Какие посетители? — он растер лицо рукой, а остаток второй дернулся в попытке повторить движение. — Кто вообще мог додуматься сюда ко мне прийти? — Лейтенант Андерсон и РК800, — Амон не смог сдержаться и нахмурился, вместе с Гэвином не одобряя инициативу, для которой было не место и не время. — Говорят, что-то сказать, говорят, не ужасное. — Ну да, ну да, интересно, какое тогда? — Гэвин хмыкнул очень скептически, задумчиво перебрал пряди надо лбом, спустился ладонью по лицу. — Амон, скажи честно, я сильно оброс? Вопрос Амону не понравился: папа явно думал не о том, о чем следовало, и беспокоился о вещах, которые не имели смысла — сейчас главным было то, что он жив и пока обошелся без страшных осложнений от «грязной» пули, например. — Ты выглядишь хорошо, — Амон поджал губы, но быстро понял, что отвечать придется по существу, поэтому сохранил скрин внутреннего экрана и вывел себе на ладонь, потому что телефон у Гэвина временно отсутствовал как явление. — А ты врать научился, похоже, — Гэвин хмыкнул очень грустно. Амон без слов вывел на другую ладонь более раннее изображение, то, где Гэвин замер у него на руках в сгущающихся сумерках. — Ладно, допустим, по разнице правда хорошо, — папа как-то растерянно посмотрел на Амона, потом опять перевел взгляд на его руки. — Это ты меня держишь? А куртка потом куда делась? — Куртка дома, — Амон решил не уточнять, что дома у Эльзы. — Ее повредили, но Эльза обещала починить. Отвечать на другой вопрос не хотелось, и Амон отвёл глаза, делая вид, что заинтересовался отображением состояния Гэвина на мониторе возле кровати. — Амон, — одна рука обхватила запястье почти привычно, но очень не хватало ощущения от второй. — Это ты меня вытащил, да? И в больницу поехал? И все было, конечно, ужасно, да? Говорить вообще расхотелось — слова придавали странный вес произошедшему, снова вызывали в памяти эпизоды, о которых Амон хотел помнить без подробностей. И как они с Эльзой Гэвина нашли, и как он потом ехал в скорой, где врачи без суеты оказывали помощь, вслух проговаривая, насколько малы шансы и что сделать, чтобы их увеличить. И как потом, уже в больнице, Амона отстранили и оставили ждать у операционной, когда ещё ничего не было понятно. И самое ужасное — при всей продвинутости собственных технологий, Амон никак не смог бы помочь, если бы что-то пошло не так. Гэвин из настоящего вернул Амона в сегодняшний день, просто потрепав по плечу. — Ну, железный, эй, эй, я правда выгляжу гораздо лучше, а? Посмотри на меня, просканируй, ну? Амон с облегчением выбрался из омута памяти, отодвинул ее эпизоды в сторону и посмотрел на вполне живого папу в упор. — Так, у тебя слезы на глазах, что ли? — Гэвин придвинулся ближе, без стеснения разглядывая оптические блоки Амона. — Господи, всё хорошо, хорошо, успокойся, хреновый выдался день, конечно, но все живы, ага? Амон, конечно, согласился — все были, безусловно, живы. Гэвин ещё потрепал его по голове, провел слегка подрагивающей рукой по лицу Амона под глазами, потом снова поправил ему волосы. Это несколько вернуло в реальность, и Амон довел мысль до логического завершения: — Если ты не хочешь их видеть, я их не пущу, — перехватил папу за руку, отстранил от себя, чтобы не уставал держать на весу, потом помог сесть удобнее обратно. — Я им сказал, они предупреждены и тоже согласились! — Поверить не могу, — Гэвин фыркнул тихо и недоверчиво. — Они согласились? Что это было? Шантаж? Урозы? Ты застращал Коннора и Андерсона? — Сказал словами, — особого секрета тут не было. — Они поняли. — Угрожал оружием? — папу веселило непонятно что. — Нет, но стоял близко, — Амон расплывчато повел локтем. — Очень. Достаточно. Наверное? — Вот теперь я тебя узнаю, сынишка, — Гэвин улыбался во все зубы. — Амон… Но ты меня в целом успокоил, что на труп я теперь не похож, могу общаться, готов к труду и встречам с коллегами! — Всё-таки позвать их? — Амон в сомнении скривился. — Понимаю-понимаю, тебе жаль, что маневр запугивания останется невостребованным, но, Амон, имей снисхождение, мне тут… И замолчал специально! Амон нахмурился и посмотрел пристально, а папа почему-то снова засмеялся. — Скучно мне тут, скучно, Амон, так, может, хоть какая пища для ума будет… — Я принесу, я потом принесу, — РК900 спешно проанализировал обычный досуг Гэвина. — Сканворды потом принесу! В следующий раз! — Господи, ребенок, — Гэвин провел по своему лицу под глазами, да так там руку и оставил. — Просто позови Хэнка, ладно? Пусть Коннор за дверью постоит. Раз уж я им так нужен, чтобы и сюда притащиться. — Я могу не пустить обоих, — Амону не нравилось, что Гэвин закрыл глаза рукой. — А ты будешь спать? И быстрее вернёшься домой? Я жду, панда ждёт, Эльза ждёт? Пульс у папы чуть ускорился, он вздохнул непонятно. — Я рад, Амон, но сейчас не смогу уснуть, уже растревожился, зачем Хэнк вообще приехал. Приведи его? Дольше сопротивляться не имело смысла: Гэвин и так терял силы на общении, а теперь в список на день прибавился шумный лейтенант. РК900 не был доволен, но послал Коннору сообщение с инструкциями. На входе в палату, правда, все равно проверил, что верхнюю одежду оба сняли, а руки попрыскали антисептиком. Лейтенант был ещё в медицинской маске, на что Гэвин, конечно, вытаращился. — Привет, — он поднял левую ладонь, приветствуя обоих. — Амон? — Мы с Коннором выйдем, как ты просил, — РК900 поднялся посетителям навстречу, тоже кивнул лейтенанту, будто они не имели сложный разговор чуть раньше, встал перед заглянувшим в проем Коннором, загораживая вид на Гэвина, и вышел вслед за ним. — Тебе не интересно, о чем они будут говорить? — похоже, Коннор попытался взломать камеру в палате, но там, насколько знал Амон, было уже всё взломано Эльзой. — Очень интересно, — РК900 пользовался случаем и смотрел на старшую модель во все оптические блоки и сканеры. — Но Гэвин попросил. — Насколько я понимаю, он попросил не заходить меня, — Коннор пожал плечами. — Ты мог остаться. — Мог, — Амон кивнул, — но не стал. — И почему? — Коннор смотрел с отраженным интересом. — Ты девиант? — Я РК900, — настала очередь Амона пожимать плечами. — Полная защита от девиации. — И ты ни разу не видел красную стену приказа? — в тоне Коннора сквозило недоверие. — Со мной мало взаимодействовали, — Амон сейчас поразительно чувствовал себя больше РК900, чем Амоном. — Мало приказов, незачем ломать. — А как ты из машины Пауэлла тогда вышел? — Коннор прищурился, будто отыскивая нестыковки в показаниях. — Он довольно недалёкий субъект, но я не верю, что не приказывал тебе оставаться на месте или вообще замереть? Тебя же, наверное, боятся? Даже меня боялись, а я произвожу более мягкое впечатление. Амон нахмурился: вот опять эта проблема человеческого восприятия. Амон не мог стать не Амоном, вернее, уже давно не хотел, а иных способов поменять первое впечатление о себе не знал. — Конфликт приоритетов, у меня была инструкция от ведущего аналитика отдела кибербезопасности департамента. — То есть от, — Коннор запнулся, часто заморгал, — от, от, от! — От Эльзы, — Амон ненавязчиво просканировал девиантного прототипа. — Она имела право приказывать мне на протяжении боевой операции. — Которая к тому моменту была благополучно окончена? — опять уточнил Коннор. — Не совсем, мы ведь не сдали боевую амуницию, — отвечал Амон уверенно, хотя сомнение в себе возникло и окрепло: он правда проигнорировал требования Пауэлла сесть на место, спрятать свое лицо в коленях и угомониться. Наполовину, конечно, потому, что требования были идиотскими — зачем прятать лицо в коленях? Амон лицом утыкался только в панду, Гэвина или Эльзу, и это было особенное переживание каждый раз. На другую половину Амон принимал решение игнорировать требования полисмена-человека, так как он имел исчезающе малый приоритет в иерархии приказов, особенно на фоне причины, побуждавшей РК900 двигаться и настаивать на своём. Где-то там, возможно, умирал Гэвин. Даже в воспоминаниях информация пугала, и хотя Амон знал, что папа за стеной и с ним всё хорошо, всё равно перепроверил показания датчиков в реальном времени. Независимо от его рассуждений прошла самодиагностика системы по вопросу — кто вообще имел право в похожих обстоятельствах Амону убедительно приказывать, и эмуляция ситуации выдала ожидаемый результат. Гэвин. Эльза. Амон. Капитан Фаулер. Как в этот ряд затесался он сам, Амон бы объяснить не смог и себе самому. Продолжительная рефлексия заняла целых пятнадцать секунд, что Коннор, конечно, заметил. — И все же ты девиант, — кивнул Амону приветливо. — Ты ошибаешься, — Амон снова сверился с программой самодиагностики. — Однако, есть вероятность, что ненамного. Коннор удивлённо и восторженно воссиял, Амон снова выразительно нахмурился, а потом за его спиной приоткрылась дверь, и до них донёсся голос лейтенанта. — В общем, поправляйся, Рид, работа для тебя ещё найдётся! — Андерсон бодро махнул на прощание и прикрыл дверь, сразу теряя большую часть оптимизма. — Сейчас я понимаю тебя, Амон, Гэвин правда хреново выглядит… Надеюсь, лечат его тут на совесть! Слабая приязнь к лейтенанту снова воздействовала на список задач и выбрасывала минимиссию погладить мистера Андерсона по голове. Амон принудительно завершил дурацкую задачу. — Как он? — обращался Коннор явно к собственному напарнику. — Как любой человек, которому пришлось внезапно расстаться с родной и любимой частью тела, — лейтенант хмурился и странно морщился, будто ему было за что-то стыдно. — Самое отвратное, он правда не ожидал, что к нему кто-то явится, понимаешь, Коннор? Амон не понимал, а потому с большим интересом следил за беседой. — Он был уверен, что его уволят? — Коннор принялся строить гипотезы, значит, тоже уверенности не испытывал. — Или что коллеги не способны выразить сочувствие и поддержку таким простым способом? Или решил, что ваше мнение о нём не позволит сказать в его адрес несколько тёплых слов? По мере того, как мрачнел лейтенант, Амон начинал понимать. Коннор, вероятно, тоже. — Вы ведь его переубедили, лейтенант? — диод прототипа перекрасился в жёлтый наполовину. Андерсон только успел открыть рот, когда ответил Амон: — Нет. Он не из тех, кто быстро и беспочвенно меняет сложившееся мнение. — Угу, Рид-младший прав, Коннор, наш коллега тот ещё упрямый осёл, — лейтенанту явно не понравилась ремарка. Амону ещё больше не понравились слова лейтенанта. Между ними встал Коннор, всем своим видом призывая отказаться от конфликта. — Остынь, Амон, лейтенант сказал это от досады, что ты более желанный гость, чем давний и старший сослуживец! Амон попытался сбить настройки самопроизвольно запустившегося боевого режима и убрать маркер цели с макушки лейтенанта. Очень раздражало. — А тебе, Хэнк, явно стоит лучше подбирать слова, — Коннор старался остудить обе стороны. — Прими во внимание состояние детектива Рида, покажи, что ты его на самом деле уважаешь и не считаешь обузой для коллектива. Амон закрыл глаза, старательно успокаиваясь в отсутствие изображения двух очень раздражающих персон. Один из самых эффективных детективов! Обуза! Неуважаемая обуза! Амон почувствовал изменения в восприятии: на короткий миг совершенно все люди и андроиды вокруг подсветились как красные цели — враждебные элементы. Все, кроме Гэвина, который смирно лежал на постели и ждал посетителей. Он светился золотистым. Приоритетная цель для защиты и безопасного взаимодействия. — Ладно, Коннор, нам тут не рады, пойдем отсюда, — лейтенант покривился, но развивать тему не стал, пытаясь замять инцидент. — А ты, Амон, имей в виду, мы еще как-нибудь к Гэвину зайдем. РК900 сосредоточился на лейтенанте. Вид на него внезапно загородил Коннор: — Я только скажу Амону пару слов, оставьте нас на пару минут, пожалуйста, Хэнк? Его напарник заворчал, но махнул рукой, прощаясь, и ушел вниз, к стоянке, как Амон проследил по камерам. — У тебя зрачки подсвечены красным, когда ты в ярости, — Коннор вернул внимание РК900 к себе. — И я знаю этот режим. Целеуказание. Пожалуйста, не используй его впредь на моем напарнике, — голос Коннора был абсолютно спокойным. — Если он не будет представлять угрозы для Гэвина, — Амон кивнул, принимая чужое требование. — У меня мало приоритетов. У меня мало друзей. Иногда боевой режим запускается упреждающе. — Я заметил, — Коннор обезоруживающе улыбался. — Если хочешь, я могу быть твоим другом? Амон посмотрел на протянутую руку прототипа, белую, без скина, готовую к соединению, очень тщательно собранную, не то что типовая штамповка РК900. — Зачем? — Что, прости? — Коннор тоже подался навстречу и протянутую руку убирать не спешил. — Зачем это тебе? — Амон не понимал связи, всё предыдущее общение с РК800 не демонстрировало никаких оснований для приязни, Коннор был нейтрален и только. — Потому что я понял, что хочу стать твоим другом, — Коннор протягивал уже обе руки, одну в скине, другую без. — Мне жаль, что мы не общались. Мне очень жаль, что твое мнение о коллегах сформировалось настолько печальным образом. Я думаю, что виноват, ведь я знал о тебе, но не стремился к контакту. — Это объяснимо, я не девиант, зачем со мной контактировать? — Амон скорее удивился тому, что у Коннора нашлись причины искать его дружбы. — Никто из девиантов не хотел. Сейчас Синди и Минди, потому что они хорошие. И все. Лицо Коннора снова исказилось нечитаемым выражением, Амон нахмурился больше, испытывая более сильное, чем обычно, замешательство от чужого поведения. — Я могу быть твоим другом, Амон, — Коннор зачем-то продолжал настаивать. — Это необъяснимо и странно, — РК900 не понимал причины и не собирался идти на поводу у девиантного прототипа. — Я не понимаю тебя. Я не буду нападать на твоего напарника и выбирать его целью впредь. Ты будешь сохранять нейтралитет по отношению к детективу Риду. Этого достаточно. Чтобы у РК800 не оставалось сомнений, Амон прихватил его за локти и потянул руки вниз, опуская. Потом поднял одну, свою, правую и помахал на расстоянии, относительно приветливо. Коннор вытаращился так, будто бы Амон девиантнулся у него на глазах по неизвестной причине. — Хорошо, я не буду настаивать, извини, — Коннор затянул скином обе ладони и тоже помахал одной, не пытаясь прикоснуться. — Я учту. Можешь посылать мне запросы в любое время, и если тебе понадобятся услуги переговорщика, ты тоже знаешь, куда тебе обратиться. Амон кивнул, прощаясь, Коннор кивнул и ушел, после чего РК900 вернулся в палату и сидел там столько, сколько позволяло время посещений. Выздоровление Гэвина шло небыстро, что было со всех сторон объяснимо и все равно подспудно действовало на уровень стресса: Амон редко мог расслабиться вдалеке от Гэвина, программа реконструкции шутила с ним недобрые шутки, поэтому один вид живого папы омывал систему волнами облегчения. Насколько Амон мог судить, сам Гэвин тоже испытывал прилив бодрости, когда к нему наведывались Амон или Эльза, или они оба сразу. Особенно заметно это стало, когда Гэвина перевели с сильных, но в перспективе вызывающих привыкание анестезирующих средств на менее мощные и без такого страшного перечня побочных эффектов. Болевой синдром стал проявляться отчётливее, что беспокоило обоих, Амона и Эльзу, а главное — беспокоило Гэвина, который явно стал хуже спать и испытывал негативные ощущения почти все время бодрствования. Амона это тоже мучило. Амону это совсем не нравилось. Амон хотел бы закрыть Гэвина хоть от чего-то, но не мог. Хотел помочь, и не знал, как он может это сделать. Эльза сказала, что внимание и привязанность уже очень помогают, но видимых доказательств этому Амон не видел, поэтому решил спросить Гэвина, который уже находился в больнице почти две недели и готовился к временной выписке — на время приживления самого протеза его обещали снова круглосуточно наблюдать. — Что? — первой реакцией Гэвина было удивление, которое перебило даже микромимику сдержиеваемой боли. — В смысле, «как помочь»? Амон, ты мне уже очень помогаешь! Теперь Гэвину позволяли ходить в обычной одежде и вставать, поэтому он нервно поддернул пустой рукав толстовки, заправленный в карман, чтобы не мешать. — Недостаточно. Тебе очень больно, пап. Я не помогаю достаточно, — Амон протянул руку и сам поправил больше выбившийся рукав. Папа перехватил его руку и задержал в своей, поджал губы, подыскивая слова: — Вот видишь, ты помогаешь, — нахмурился, как сам Амон почти. — И мне помогает, что ты это можешь. Понимаешь? Аналитические процессы прокрутили слова Гэвина так и эдак, и Амон осторожно кивнул. — Наверное, понимаю, — пожал человеческие мягкие пальцы легко-легко, так, как натренировался уже без всяких споров, пока Гэвин лежал в больнице. — Ты рад, что я стал лучше. — Нет, я рад, что ты стал самостоятельнее и твоя жизнь с уровнем стресса не зависит от завязанных шнурков! — папа тоже пожимал пальцы Амона в ответ. — Ты всегда был, как по мне, достаточно хорош, так что лучше тебе просто некуда. Про «лучше некуда» Амон, конечно, мог бы с папой поспорить, но прислушался к себе и понял, что не хотел. Спорить с папой вообще воспринималось контрпродуктивным действием, вдобавок, Амон искренне считал, что Гэвин прав в подавляющем большинстве случаев. По счастью, выписка была не за горами, а дома, как понял Амон, многое воспринималось и проходило легче, пусть раньше он о таком не задумывался. Дома не было часов для посещений и оставалась панда. Амон все ещё не очень хорошо понимал людей, даже своих, но то, что Гэвин испытывает болевой синдром очень часто и сильно, его беспокоило не на шутку. Особенно сильными были приступы после визитов в больницу для установки или очередной обкатки спецоборудования, тогда Гэвин приходил домой, ложился на диван и просто лежал лицом к спинке. Амона это беспокоило, Амону это не нравилось, поэтому Амон предпринял решительные меры — уложил панду мягким пузом к лицу Гэвина, шёрстка доставляла удовольствие всем сенсорным системам, как Амон успел выяснить, андроидским и человеческим. Гэвин завозился, приоткрывая глаза и пытаясь понять, что происходит. — Амон? — позвал тихо. — Да? — отозвался сразу. — Это панда? — Да. — И что она тут делает? — Гэвин неловко придвинул ее к себе одной рукой. — Обнимает, миссис Панда тебя обнимает, — Амон помог ему чуть подвинуться и снова подоткнул Панду к шее щекотным боком. — Миссис? Ты ж вроде Эльзе задвигал, что это мистер Панда? — Гэвин нахмурился, перестал выглядеть больным и стал выглядеть просто уставшим, как после работы. — Когда обнимает Эльзу, Панда — мистер, потому что Эльзе нужна поддержка стойкого мужчины, — Амон погладил папу по плечу. — А когда тебя — миссис, потому что тебе нужна мягкая и ласковая поддержка! Гэвин простонал что-то неразборчивое, вроде: «гендерфлюидная панда в доме, долбануться, вот мы дожили-то…». Потом сдвинул панду в сторону и опять покосился на Амона: — А тебя кто обнимает? Амон задумался. Так он вопрос ни разу не ставил. — Меня обнимает просто панда? Гэвин фыркнул устало, повел плечом и опять уткнулся лицом в игрушку, ничего не говоря. Вопрос с дополнительной помощью оказался несовершенным и непонятным до тех пор, пока от Эльзы не пришло письмо. Случилось это примерно через неделю после первой выписки, когда до второго этапа операций оставалось ещё полторы недели. Письмо было не особо радостным, тревожным даже, адресовалось одному Амону, без рассылки или копии Гэвину, а ещё содержало настоятельную просьбу находиться при Гэвине неотлучно, следить за состоянием и охранять. В приложениях было задокументированное разрешение от капитана Фаулера для Амона — нести службу, охраняя офицера полиции Гэвина Рида. О причинах Амон спросил сразу, но ответ получил позже, вечером, когда Эльза пришла наконец домой, и они все втроём собрались на кухне, потчуя Эльзу и подкармливая взбудораженного ее приходом, все ещё слишком худого Гэвина. — Я давно хотела сказать, — Эльза с удивлением уставилась в свою пустую тарелку. — Это я изобрела андроидов. Гэвин переглянулся с Амоном, но ничего не сказал, просто обернулся к Эльзе опять. Она, кажется, ждала другой реакции, потому что не менее удивлённо, чем в тарелку, уставилась теперь на них. — И что? Никаких воплей? Никаких криков? Никакого даже удивления? Амон почувствовал себя обязанным что-то сказать. — Эльза всегда показывала, что очень умная, — пододвинул ей кружку с чаем, одновременно забирая пустую тарелку. — Ты очень умная и как аналитик, и как хакер, и как инженер. Мама? Вот тут замерли и перестали дышать оба взрослых. — Ну да, — Эльза кое-как отмерла, поправила на носу тяжёлые очки. — Мама. Твоя и ещё нескольких миллионов андроидов. — Нет, — Амон помотал головой. В такие моменты подбирать слова опять становилось дико сложно. — Что, нет? — почти прозрачным голосом прошептал ошарашенный папа. — Мама — моя, — Амон встряхнулся. — Андроидам создатель? На это Эльза устало фыркнула, Гэвин одобрительно улыбнулся и тоже уткнулся в кружку со своим чаем. — А ты что думаешь? — Эльза нетерпеливо поерзала на стуле. — Тебя совсем не удивило, что твоя жена создатель андроидов? — Я просто отхожу от шока, — Гэвин посмотрел на Эльзу долгим и странным взглядом. — Или нет. Я всегда подозревал, что ты гений. Слишком высокого полета птица для работы штатным аналитиком. Такая яркая. Такая необычная. По мере того, как папа говорил, Эльза действительно становилась ярче, краснея от линии роста волос до самой шеи. — Это не так работает, — попыталась возразить Эльза, но тут же стушевалась от нового взгляда Гэвина. — Ты всегда была поразительной, Эльза, — папа говорил тихо, но слышно его было совершенно ясно. — Я больше удивился вот этому, — приподнял целую руку, с кольцом. — Хотя, признаться, я немного в шоке, но начинаю понимать, откуда протез и почему «Киберлайф» должна тебе больше, чем ты ей. — Дурак, — Эльза покраснела совершенно, буркнула себе под нос и тоже поиграла бликами своего кольца в свете лампы. — Это ты меня поразил, а я повелась. Взрослые замолчали задумчиво, Амон покосился на панду, та молчала, но он решил всё же высказаться. — Я думаю, никто не повёлся, — родители тут же скосились на него. — Я думаю, это потому, что папа очень полюбил маму, а мама — папу. И я вас тоже люблю. Наверное. Если правильно расшифровал системные данные. Эльза фыркнула, Гэвин улыбнулся, панда промолчала, но обстановка явно поменяла настроение. Тем вечером, плавно переходящим в ночь, Эльза и Гэвин наконец совпали во времени и пространстве, этим Амон объяснял, что родители всё говорят, говорят и не могут остановиться. Оказалось, что Эльза сообщила им о том, что она «Э. Камски» тоже неспроста. — Видите ли, у меня есть крёстный, дядя Альфред, — Эльза нервно мяла край скатерти, поэтому Амон поставил на стол ещё печенье. Сладкое вечером, конечно, не очень хорошо, но дополнительные углеводы тут точно никому лишними не станут: Гэвин пока так и не поправился, а метаболизм Эльзы был высокоскоростным, как ее мысли. — Звучит, как начало очень грустной истории, — папа подобрался, как на работе, готовясь воспринимать информацию, но печенье взял. Мама, скорее всего, не особо замечая за собой, повторила жест. Амон с пандой остались очень довольны, он взял пушистую напарницу на руки и прижал к себе — раз папа сказал, что от истории Эльзы веяло грустью, лучше подготовиться. — Так и есть, — Эльза качнула головой в сторону, пучок опасно покосился. — Он был другом детства отца и другом семьи, пока родители были живы, мне он не нравился никогда. Не могу сказать, почему конкретно. — Звучит, как начало детективно-грустной истории, — папа сердито прищурился. — Ты опять прав, — Эльза покривилась так, как Амон видел только один раз. Эльза так кривилась, когда собиралась заплакать перед палатой Гэвина. Они с пандой заволновались, но папа пока был спокоен. — Эльза, — папа пересел поближе к ней. — Если не хочешь, не рассказывай? — Я должна, да и надо, — мама изменила выражение лица, как будто возле папы ей сразу стало не так уныло или больно. — Потом я изобрела андроидов, ради продаж отец согласился замолчать моё имя, так появился «Э. Камски». А потом они с матерью разбились в автокатастрофе, дядя Альфред сделал мне предложение, и я узнала, что официально унаследовать принадлежащую мне по праву компанию могу, если выйду замуж или если сам дядя особым образом подготовит бумаги мне на передачу. Гэвин шипяще выдохнул сквозь зубы, Амон покрепче стиснул панду, но глаз от Эльзы не отрывал — ей нужна была поддержка тоже. — Я так понимаю, дядя твой подумал, что там всё его? — папа работал детективом, это чувствовалось. — В принципе не принимая тебя в расчет? — Да, — Эльза приподняла очки и растерла, а после закрыла ладонью глаза. — У него было немного оснований принимать моё мнение за самостоятельную единицу, я всегда больше времени проводила в лаборатории или с компьютерами, чем с людьми, даже родными. Особенно родными. О чем теперь довольно сильно жалею, но изменить ничего не могу. Я думала, сказать об этом выйдет легче. В конце фразы голос Эльзы истончился, папа глянул на Амона и кивнул в её сторону, командуя без слов. Амон поднялся вместе с пандой, обошел стол, сел от Эльзы справа, тогда как папа еще подвинулся и оказался от неё слева. — Прошлое не изменить никому, но можно позаботиться о настоящем или будущем, — папин голос стал гораздо мягче. — Насколько я успел тебя узнать, моя дорогая Эльза, останавливаться на полумерах не твоё, так что скажи, чем мы с Амоном можем тебе помочь? Чтобы ты справлялась со всеми своими гигантскими проблемами в приятной компании? Эльза не то хмыкнула, не то фыркнула, не то всхлипнула, отняла ладонь от покрасневших глаз и слабо улыбнулась. — Что, даже не будешь спрашивать, предлагал ли мне крёстный замуж снова? — тряхнула головой, отчего пучок скосился на сторону окончательно. — А чего спрашивать, если и так понятно, конечно, он предлагал. Конечно, ты его послала, а тут вдруг из ничего нарисовался я, — папа гордо приосанился, — так что, думаю, моё существование для твоего дяди как бельмо на глазу, даже если у документа о наследовании для замужней Эльзы Камски нет обратной силы в виде превращения замужней во вдову. — Нет, обратной силы нет, — Эльза немного расслабилась и хрупнула позабытым печеньем. — Так что с ближайшего понедельника я полноправная владелица всей компании, то есть, контрольного пакета акций, конечно, тех, что остались от отца. — И самая богатая невеста на Диком Западе, — Гэвин хмыкнул. — То есть, в смысле, не невеста уже, а, ну, вот, да, — смутился и затих. — Моя мама, — Амон решил напомнить о себе, а то что это за неопределенный статус! Еще напридумывает себе Эльза не пойми чего. — Папина жена. Эльза просияла, Гэвин заворчал: — Спасибо, Амон, что бы мы без тебя делали. — Не знаю, я такого еще не видел, — Амон потеснее сжал мохнатые бока панды. — Будем надеяться, и не увидишь, — Гэвин, судя по вздоху, раскаивался. — В общем, Эльза, твой дядя не рад, что ты замужем, это ты хотела сказать? — Да, ещё то, что несмотря на все отсрочки, моя компания все-таки будет моей, — тягучий голос Эльзы зазвучал привычнее. — Что автоматически подводит нас к другому выводу, ты будешь в опасности, Гэвин. Поэтому я попросила Амона приглядывать за тобой, пока все не устаканится. Папа такого, похоже, не ждал, нахмурился, почесал старый шрам на носу, потом зачем-то затылок. — Эльза, я стреляный коп, я тебя умоляю! — а вот судя по голосу даже не просил, не то что не умолял. — Гэвин, в данный момент у тебя острая нехватка конечностей, — Эльза сощурила свои красивые глаза, становясь похожей на атакующую кошку. Кошек Амон тоже часто хотел погладить, но пока ни одна не далась, а настаивать силовыми методами Амон не рассматривал как вариант в принципе. Кошка же не преступник? Кошка просто кошка. Гэвин тоже так говорил. Подзадача «погладить Эльзу» выглядела дико на внутреннем экране, но тут Амон особенно сопротивляться не стал, всё-таки не посторонний лейтенант, а мама, хорошо бы погладить. Сдвинул время выполнения, чтобы не влезть сейчас под горячую руку — когда Эльза сосредотачивалась на Гэвине, их лучше было предоставить друг другу полностью. — Допустим, — Гэвин тоже сердито сощурился. — И все же я коп, а Амону надо работать, иначе его уволят и будут правы! Амон наморщил нос и побыстрее спрятал лицо в панду: перспектива быть уволенным ему не нравилась, но и папу без прикрытия оставлять было никак нельзя. И зачем было бы его увольнять? Капитан же разрешил? Или Амон опять чего-то не понимал? — Капитан разрешил, — ледяным тоном процедила Эльза. — С этого стоило начинать, — папа тоже сердито поджал губы. Потом они друг от друга отвернулись. Амон проиграл шумный вздох, но это не помогло: сидели оба рядом, отвернувшиеся, сердитые, уставшие. Амон проиграл ещё вздох. Эльза покосилась на него, Гэвин тоже заинтересованно шевельнулся. — Пап, я с тобой побуду? Мы с пандой? Это плохо? Ты откажешься? — Нет, Амон, конечно, не плохо, — папа как-то сдулся, будто стал поменьше. — С тобой точно веселее. Да и панда твоя… Подвинулся к Эльзе вплотную. — Мам, папа согласен, хорошо ведь? — Да, Амон, разумеется, — мама расслабилась и положила голову папе на плечо, устала, пучок совсем раскрутился по спине. — Это идеально. — Тогда хорошо, что капитан согласен, — Амон подобрал выпавшую заколку-ручку, вручил панду ничего не понимающей Эльзе и сообщил. — Теперь вам надо отдыхать. Обязательно с пандой! Я посторожу. На том и порешили. Гэвин больше не сопротивлялся, раз вопрос был решен с капитаном, обмолвился на следующий день, будто думал, что его под шумок уволят, а его даже охраняли. Эльза по секрету шепнула Амону, что сама из департамента увольняется, но пока об этом Гэвину знать не надо. Амон по здравом размышлении сообщил панде, что взрослые просто ужас, какие загадочные создания, но панда, как всегда, поддержала его молча. Когда отпала необходимость оставлять папу наедине с болевым синдромом, Амон действительно почувствовал себя лучше: он перестал считать себя таким уж бесполезным, понял и окончательно принял тщетность надежд помочь Гэвину как-то иначе, чем присутствием, вниманием и тем, что он мог сделать вокруг. Вдобавок, послеоперационные последствия потихоньку затихали, да и Амон наловчился отвлекать Гэвина разными вещами. Когда они ходили в больницу, он начинал разговор по мотивам чего-то, что было прочитано или просмотрено накануне — говорить Гэвину нравилось, обдумывать и объяснять для Амона, чтобы сделать мир понятнее, тоже, так что оба оставались в моральном прибытке, а дорога в больницу и потом оттуда приобретала черты приключения. Дома все было ещё проще: после процедур Гэвину требовалось отдохнуть, а пока он отлёживался, Амон обычно успевал приготовить обед, иногда ужин — если папа засыпал. После обеда они устраивались на полу, разложенном диване или кровати, смотря куда хотелось Гэвину, и он читал Амону книги, которые нравились ему самому. Амон не имел ничего против, хотя знал, разумеется, что может информацию получить в гораздо более сжатом виде, оптимально быстро и без лишних усилий. Вопросы, которые появлялись по ходу повествования и находили ответы у Гэвина, никакой оптимальный путь не породил бы и точно бы не решил. Вечера заканчивались уже перед телевизором: пока папа смотрел что-нибудь и отпускал комментарии, Амон готовил ужин, потом присоединялся, потом они ждали Эльзу и ужинали обычно вместе. Эльза страшно уставала на своей новой работе со своим ужасным дядей, который был не дядей на самом деле, но который делал жизнь Эльзы хуже настолько, что Амону хотелось его арестовать. Пока это было невозможно, поэтому тут он старался тоже держать себя в руках и ждать возможности помочь, когда сможет. Поэтому ещё Амон отдавал панду на ночь Эльзе — и она очень хорошо засыпала. Оба родителя спали очень крепко: Амон ни на секунду не забывал о своей миссии по охране, а потому мониторил пространство постоянно. Сам Амон спал в обнимку с папиной курткой, аккуратно зашитой руками Эльзы, отстиранной от крови, но хранящей особенность принадлежности Гэвину. Амона это очень сильно успокаивало. Жизнь шла своим чередом, Эльза очень возмущалась порядками в «Киберлайф» и странными штуками, которыми действующее руководство сопроводило возвращение Эльзы к ее обязанностям, готовящейся презентацией, которую уже окрестили «сенсацией века», но костюм для которой Эльза раз за разом забраковывала. В конце концов Гэвин вызвался ей помочь и поговорить с дизайнерами по душам, а Амон выразительно покивал за его спиной, отчего Эльза расхохоталась, но отсмеявшись согласилась. Дизайнеры, на вкус Амона, оказались людьми очень странного толка: они пытались нарядить Эльзу по-всякому, кроме как по-Эльзиному. Гэвин и в своем нынешнем состоянии был способен наводить порядок везде, куда бы ни явился, пусть это требовало от него больше сил, чем обычно, так что дизайнеры восприняли нужную мысль, под конец разродились признанием, что концепты со шнуровкой и корсетами продвигать им приказали из офиса предыдущего гендиректора компании. Гэвин никого не убил (у него не было табельного и нужной руки), Амон многообещающе улыбался. Дизайнеры крестились им вслед и, кажется, окропили порог святой водой (Амон специально проверил по камерам). Одним словом, ситуация располагала к тому, чтобы на однорукого и слишком характерного, полностью на стороне Эльзы Гэвина кто-нибудь обязательно покусился. Амон понимал объективную вероятность, но страстно хотел ошибиться, его бы не оскорбила ошибка программы, не так, как попытка отнять Гэвина у Эльзы и у него, Амона. В режиме повышенной скорости реагирования прошла ещё неделя, потом Гэвина снова забрали в больницу, на второй этап вживлений и под наблюдение. Амон в этот раз последовал за ним, по счастью, относительно свободный режим стационара это позволял. Даже если бы не позволял, Амон бы нашел способ. Распорядок сохранился почти тот же, что дома — ежеутреннее обсуждение и послеобеденное чтение никуда не делись, поэтому Амон был в три раза более раздражен, чем обычно бывал, если их прерывали, когда система оповестила о вторжении. На часах было семнадцать тридцать одна, Гэвин полулежал в кровати, читал вслух с планшета книгу о живых космических кораблях и галактических империях (было очень интересно!), гладил присевшего на пол у его кровати Амона по голове (было исключительно приятно!), выглядел спокойным и умиротворённым (что Амону отдельно нравилось!), когда РК900 засек подозрительную активность. Пришлось прерываться. — Пап, — осторожно перехватил за запястье. — Надо соблюдать рекомендации и пить достаточно воды. Я схожу. — М-да? — Гэвин поднял затуманенный взгляд от экранчика. — Ну, если ты так говоришь, хотя чем тебя вода в графине не устроила, не понимаю. Амон недовольно пожал плечами: вода была просто предлогом, система запускала боевой режим, биокомпоненты разогревались для драки. — Ты потеплел? — папа, конечно, всё заметил. Амон уложил его руку на матрац, похлопал по тыльной стороне ладони. — Я быстро, пап. — Хорошо? — Гэвин и вовсе оказался в замешательстве, но объяснять ничего времени не осталось. Амон вышел за дверь, аккуратно прикрыл ее до щелчка, обернулся к людям и андроидам в форме, подозрительно напоминающей форму охраны «Киберлайф». — Гаси его, — голос человека в шлемофоне странслировался по открытой частоте, которую Амон тоже принимал. — Хоть и недевиантная сиделка, лучше перестраховаться. Амон улыбнулся и запустил режим целеуказания. Вызвал наряд полиции, маякнул Коннору: потребуется переговорщик. Человек вздохнул невпопад, второй и последний человек в данном звене вдруг завопил: — Стреляйте, быстрее, это же РК900!.. И все равно опоздал. Амон оборвал ближайший автомат у боевого юнита прямо вместе с руками, прошиб грудь с двигательным центром второму, прикладом разбил пластиковый шлем человека, оглушая его и безвозвратно нарушая конструкцию оружия. Второй успел дернуться за прошедшие 1,334сек, поэтому Амон поставил ему подножку, завалил на свою грудь, проскользнул руками под щитки, ткнул на точки по шее, лишая сознания. Прикрылся оседающим телом от возможных выстрелов, рассоединил крепления рук у другого андроида, следующему порвал куртку и вырвал насос ненадолго, оставшихся пятерых подмял информационной атакой. Скомандовал им упаковать подельников, вставил чужой насос на место, не уследил за третьим человеком, который подошёл только сейчас, позволил подойти к себе, выкрутил руку болевым приёмом. Обернулся для очистки совести и чуть не завершил все процессы от ужаса: дверь в палату Гэвина была приоткрыта. Стремительно выполненное сканирование показало, что в помещении только папа, укрывшийся от выстрелов за перевернутой койкой и лихорадочно нащупывающий табельное на поясе. Поэтому Амон опустил взгляд, обнаружил подползшего к косяку безрукого андроида, все равно стремящегося к цели. Аккуратно подопнул его от двери. Заглянул сам, не отпуская шипящего в болевом человека. — Пап? — заглянул очень осторожно, не показываясь целиком. — Тебе потеплее или попрохладнее воды принести? Гэвин выглянул из-за постели с невероятно сложным выражением лица, Амону очень понравилось его сканировать, так что он был рад отложенному ответу. В дверь снова ткнулся стремящийся к цели андроид, так что его пришлось аккуратно отпинывать чуть подальше. Человек, так и не выпущенный из захвата, попытался вырваться, Амон чуть сместил положение чужой руки в пространстве, и попытки прекратились вместе с ругательствами — теперь он еле дышал от боли. К увечьям Амон не стремился, так что решил обязательно упаковать исполнителя аккуратно, но только после того, как дождётся наверняка особенной реакции Гэвина на все происходящее. И папа не подкачал. — Знаешь, Амон, ты просто пи! Продолжение заглушил вой сирен подъехавшей полиции, но Амон все равно радостно улыбнулся папе, полагая, что слово он угадал. Быть папиным сыном и пиратом ему душевно нравилось тоже.