***
— Вам, синьор Лоредан, какие законы нужны? С самого основания Республики? — уточнил просьбу Джованни сухонький старик, который занимал в городском совете важную должность: был хранителем делопроизводства, заключенного в надежные шкафы и сундуки, стоящие в каменном зале. В пределы этих комнат было не так просто попасть: здесь, постоянно оберегаемые от пожара, были собраны документы, составляющие основу всего венецианского государства. Перед тем как сюда прийти, Джованни пришлось проявить талант красноречия и взять несколько частных уроков у одного из работников суда, чтобы тот подробно, словно мальцу, растолковал систему управления, принятую в Республике. В основе ее лежали незыблемые законы, называемые конституцией, а власть строилась по типу пирамиды. В самом низу находились выбранные народом достойные люди из сестьер, так называемая народная ассамблея, которая следила за созданием и соблюдением основных законов. Выше неё стоял Большой совет — сосредоточение могущества, — образовывая множественные комиссии, следившие за управлением. Именно в них создавались временные и постоянные законы, назначались наказания, устанавливались налоги и пошлины. Эти законы, уже одобренные членами совета, уходили для обсуждения выше в Совет сорока, правительство дожа, которое занималось больше финансами Республики и сохранением ее целостности, и в Сенат. Собранные вместе шестьдесят видных государственных мужей отвечали за правила торговли, управление флотом и внешнюю политику, в частности — назначали послов от Республики во все пределы известного мира, где можно было продвинуть свои интересы. Дожа, главу Республики, поддерживали его ближайшие помощники в Concilio ducale. Они же стояли над решениями Совета сорока. Поначалу их было шесть человек, по числу городских сестьер, они переизбирались ежегодно и не могли претендовать на эту должность в течение двух лет с момента оставления прежних полномочий. Высшие советы назначали командующих вооруженными силами и флотом, а Большой совет — членов администрации города. Самой страшной бедой, которой всегда опасались в Венеции, считалось установление единоличной диктатуры дожа, имеющего слишком много власти. И в то же время последние реалии были таковы: правящие венецианские семьи, несмотря на внешнюю свободу выборов, стремились к власти, теснимые другими семьями, пусть и не столь богатыми, но «венецианскими» по крови, которые тоже хотели принимать участие в управлении. Так, Большой совет сначала был расширен — впустив в себя других венецианских граждан, а затем — полностью закрыт от чуждого проникновения буквами Золотой книги, когда было провозглашено, что только представители семей, что в ней записаны, могут управлять городом, и возрастом они должны быть не младше двадцати пяти лет. В конечном счете — изначально «народная» власть превратилась во власть аристократических родов, устраивающих между собой союзы и браки. Мощь Венеции — ее корабли, которые собирались в торговые флотилии, направляемые капитанами, по воле высших советов Республики. Сначала эти корабли строились на частных верфях, и каждый из их владельцев решал, на свой страх и риск, куда отправиться в следующий раз. Войны с генуэзцами за господство на море, не всегда удачные, а порой и вовсе обескровливающие, убедили венецианское правительство, что флот — достояние Республики. И не просто: он, как рука или нога, является её неотделимой частью. Корабли начали строить на деньги города, выбрав для них место, названное Арсеналом, а когда производство расширилось, то обширные площади пустующей земли в сестьере Кастелло были отданы под строительство нового Арсенала. С аренды «своих» кораблей и пошлин на товары Республика получала деньги, и меньше становилось тех, кто мог проявить независимость от общих решений — частных владельцев кораблей и верфей. Полученные знания, пусть и поверхностные, приоткрыли Джованни глаза на то, что, казалось бы, лежало на поверхности — корабли. У Пьетро Лоредана они были свои, пока было неизвестно сколько, но это — то сокровище, из-за которого синьор Реньеро с сыном решились на весь свой преступный план, и та награда, что была обещана Халилу. Размышления Джованни, всё дальше познающего городское устройство, привели к следующим открытиям: не только хозяева кораблей или назначаемые ими торговые агенты были важными людьми во всем этом действии, но и кормчие. Эти люди несли ответственность за благополучие судна, а не просто сидели под навесом, держась за рулевое весло, как могло показаться обывателю. Гребцы и моряки, следящие за парусами, зависели от решений кормчего — где обождать, а где поднажать, чтобы быстрее доплыть до известной цели, где остановиться и бросить якорь, каким курсом пройти и срезать путь: по волне или против волны. От множества решений кормчего, принимаемых ежечасно, зависела не только сохранность товара, но и срок его доставки из одного порта в другой. Используя свои корабли, Пьетро Лоредан добился богатства, оставаясь независимым от всех решений многочисленных советов. Пусть сам он и оказывался недостижимым для новоявленного сына Франческо, а двери в его покои были надежно запертыми и охранялись Микеле — Джованни всё равно узнал многое из того, что захотел. Корабли ушли в далекое плавание в начале этого лета, возможно в последний раз, потому что надежность синьора Реньеро была невысокой, а у Пьетро были связи, и его слову доверяли. Более того — у семьи Лоредан обнаружилась и иная собственность, приносящая доход: несколько участков земли для выпаса, две мельницы, подвалы для хранения вина, пять домов для сдачи внаём близ Риалто, три склада для товаров и лавки в разных частях города. И со всего этого деньги шли в карман синьора Реньеро, который сам занимался торговлей солью и солеварнями. Вмешиваться в отношения между братьями Лоредан Джованни не стал, соблюдая осторожность, только узнал подробности из записей в городском совете, прикрываясь тем, что ревностно изучает законы. С синьором Марино Циани, той «обглоданной костью», который хотел прикупить корабли, он успел уже познакомиться, и очень удивил его своей осведомленностью и интересом к городским делам. Встреча с синьором Марино принесла свои плоды: на Франческо Лоредана перестали смотреть как на пустое место, несколько раз приглашали на праздники, но Джованни, лукавя, отказывался, ссылаясь на то, что нужен больному отцу. В подобной тактике поведения он оказался прав — за ним начали исподволь следить, но не люди Реньеро, а какие-то другие силы. Хранитель делопроизводства в городском совете даже начал кланяться, приветствуя. Еще одной страстью стало изучение кораблестроительства — тут уже помогли монеты, переданные мастеру в доках, за которые Джованни в компании с Халилом получили возможность, пусть и не ежедневно, пробираться тайно в простой одежде между узкими деревянными сараями и горами брошенной рухляди к месту, где готовился огромный остов очередного судна. Им позволили принимать участие в работе. Халил многое знал и умел, а Джованни лишь догадывался. Тем для разговоров между ними сразу прибавилось.Глава 2. Бесплодный ветер
6 июля 2019 г. в 16:22
Конец лета до дня выборов в Большой совет был примечателен тем, что венецианские семьи проводили эти дни вместе, никуда не разъезжаясь. Большинство молодых отпрысков учились в университетах, поэтому они пока раздумывали, в какой город податься. Угроза, что Кане Гранде осадит Падую, еще не миновала. Их отцы ждали возвращения последних торговых караванов и готовились занять новую должность, когда будет объявлен состав правительства Республики. Их матери и жены тоже не сидели на месте, но поскольку развлечений и обязанностей у них было не так много: благотворительность, церковь и прогулки в сопровождении служанок, — то большие празднества становились событиями — будь то охота, свадьба, похороны или желание знатного синьора тряхнуть мошной, чтобы приобрести себе больше сторонников.
Однако праздничные собрания, затягивающиеся за полночь, чаще устраивались для мужчин и ради мужчин, пусть на них и присутствовали для украшения женщины, но репутация последних была сомнительной. Союзы здесь заключались только ради выгоды и прибыли. На Франческо Лоредана посмотрели со всех сторон и быстро охладели, не найдя в нем того, что можно было оценить, а присутствие рядом Джакомо, который из кожи вон лез, красочно рассказывая, какие мифические усилия были затрачены на поиски, многих лишь развлекало и даже смешило.
Однажды Джованни удалось подслушать разговор о себе двух венецианцев, бесспорно уважаемых и с высоты присматривающих за забавами молодых, который грубо встряхнул его миропонимание и суждение о самом себе.
— Что вы думаете о сыне Пьетро Лоредана? — спросил один из них другого, прикармливающего из рук маленьких шумных собачек, вившихся под ногами.
— Он хорошо знает язык сарацин, но в остальном бесполезен, — ответил тот, не прерываясь, — безродный дядя его слишком опекает. Хочет через кровь рода Лоредан пролезть в совет.
— Но умение общаться с сарацинами…
— Писарей у нас хватает! — вздохнул его собеседник и сделал знак слуге, чтобы тот принёс табурет, на который сразу же взгромоздился, давая отдохновение ногам. — Бесплодное дуновение ветра. Очередная безделушка. Только место будет занимать, ничего не зная ни о законах, ни о порядках. И для родственников деньги тянуть будет. О Пьетро ничего не слышно? Вот был хороший делец! Всё никак остановиться не мог. Чутьё имел, где что купить, а где — продать. Да… а теперь, как помрёт, так состояние его родственнички по миру пустят.
— Нужно сразу корабли его прикупить, как вернутся. Займёмся? Ценность большая — команды слаженные, днища крепкие, на частных верфях построенные. Пьетро в них хорошо вложился. Знал толк! — покачал головой тот, что был в тёмной котте. Он стоял спиной к скрытому занавесями Джованни и показался худым и лысым, как обглоданная кость.
— Брат его безродный не даст — он только с них и кормится! — возразил сидящий грузный рыжебородый мужчина, чем-то напоминающий самого синьора Реньеро, о котором сейчас весьма нелестно отзывался.
— Так если Пьетро помрёт, то единственный наследник — Франческо. Его можно будет легко уговорить, и брат его подпевалой станет. У него, наверно, долгов тайных полно. А так — быстрые деньги, одна подпись. Франческо можно пока приманить, к себе расположить.
— Только без его кузена! У меня скоро терпение лопнет на его ужимки смотреть! — возмущенно запыхтел блюститель «чистой крови» и любитель собак, затем вновь подозвал слугу, чтобы омыть сальные руки и вытереть их полотенцем.
Джованни понял, что разговор окончен, и поспешил присоединиться к веселящейся компании Джакомо и его одновозрастных друзей, уже весьма перебравших вина, поэтому разбредающихся по большому тёмному саду в поисках приключений среди установленных шатров.
— Отлил? — насмешливо спросил Джакомо, с трудом отвлекаясь от игры в кости.
— С лихвой! — сквозь сжатые зубы зло ответил ему Джованни, развернулся и поспешил к выходу из палаццо, чтобы забрать свой плащ и кинжал у привратников.
Причал встретил темнотой и промозглой сыростью. Джованни нанял лодку, чтобы быстро добраться до дома, внутренне ругая себя за глупость: «Весело тебе? Позволил Джакомо втравить себя в веселую и пьяную жизнь, к которой тот привык? Очередная безделушка — слышал? Даже не дорогое украшение, а пустое место. Кто хоть раз произнес слово «шлюха»? И в этом неинтересен. А писарей у них хватает, знающих сарацинский. Даже в этом ценности никакой не видят».
На стук в дверь сразу отпер Халил. Видно, ждал. «Меня ждал! Меня! Лампаду зажег над входом, чтобы его хозяину светлее было, и об ступеньки спьяну, не дай Господи, не споткнулся. Завернулся в плащ и сидел у двери». Джованни заставил себя остановиться в самом низу перед лестницей на этажи, покачиваясь, оперся рукой на плечо Халила. Перед глазами в сером мраке мелькали в танце светлячки.
— Лампу вниз убери. Больно, — флорентиец прикрыл ладонью лицо, спасаясь от раздражающего света. — Всё. Будешь на страже стоять — для Джакомо меня нет дома или я простудился и постель грею. Хватит этого фиглярства! Я — Франческо Лоредан, сын Пьетро, и я здесь не затем, чтобы винодельни и всякие игрища посещать. Не ради этого проделал такой путь, не ради этого страдал от боли, — его голос предательски дрогнул, Джованни опустил руку и, исполненный стыда, решился взглянуть в лицо своему другу. — В следующий раз, если забудусь, напомни мне об этом. А пока помоги вытрясти всю тьму, которой я накачался, из тела.