Всю ночь накрапывал мелкий дождь. Деревянные перекрытия на крышах домов напитались влагой. Капли срывались с черепицы, прочерчивали дорожки сквозь зеленый мох и черную плесень на стенах и изгородях и напитывали землю. Лужи разлились, и ноги людей утопали в жидкой грязи. Не спасали даже деревянные башмаки на высоких подошвах — их засасывало, и каждый шаг приходилось делать с усилием.
Прошла седмица с тех пор, как Джованни позвали откушать жареного гуся в харчевне «Три мага». Открывшиеся занавеси над тайной казались сродни балдахину над кроватью Пьетро Лоредан, и в нутре его содержалась неясная тьма. И об этой живой темноте нельзя было забывать и то, что она имеет глаза, прожигающие стены, наблюдающие внимательно и молчащие до наступления особого часа. Джованни несколько раз испытывал желание позвать Али с его железками, спуститься ночью вниз и попытаться изучить содержимое других сундуков, но постоянно одергивал себя, чувствуя кожей незримый взгляд чужих глаз. Ощущение безопасности и спокойствия появлялось только под теплым одеялом, когда одной рукой можно было приобнять прильнувшего Халила, а вторую отдать на волю игры его пальцев. И в молчании прислушиваться к звону капель за окнами, закрытыми плотными ставнями.
Обязанности, возложенные в Большом совете, пришлось отложить: лодкам тяжело стало приставать к раскисшим берегам, а промокшие и перепачканные холодной грязью ноги грозили затяжной простудой. Хотя Джованни и успел побывать в двух монастырях, занимавших всю площадь крошечных островков, но сопровождавшего его Халила внутрь не пускали. И флорентийцу было потом неловко и печально наблюдать за скорчившейся под каким-нибудь худым навесом фигурой своего слуги, дрожащей от влажности и холода, проведшей долгие часы в ожидании возвращения своего синьора. Посещать дома венецианцев в месте бурного сосредоточения повседневной жизни было куда более лёгким делом.
Микеле и Агнес внезапно засобирались в путь, обеспокоенные тем, что дороги вскоре будут перекрыты распутицей, и им не удастся быстро добраться до Виченцы. У Агнес еще весной умер отец, оставивший своей дочери немного денег и дом, но, чтобы получить наследство, нужно было лично засвидетельствовать себя душеприказчику. Сразу отправиться в путь не получилось: то угроза войны между Падуей и Вероной, то появление Франческо — все обстоятельства складывались таким образом, что путешествие откладывалось и откладывалось, а последнее письмо из Виченцы уже ставило сроки.
Водный путь не предполагал больших задержек, поэтому забота о больном «старшем синьоре Лоредан» была поручена Тулии, а «молодому синьору» вновь было отказано во встрече с отцом. Приготовлением еды для всех обитателей дома должна была заняться нанятая служанка, которая теперь ежедневно помогала Агнес справляться с делами по дому. Запасы провизии были предусмотрительно увеличены вдвое, чтобы хватило на всех и не нужно было бы ездить за ними на рынок.
Проводив взглядом нанятую лодку, на которой отбыли Микеле и Агнес, Джованни поскользнулся на пороге и чуть не свалился, вовремя ухватившись за шершавый каменный косяк двери. Вода в канале плескалась у самой кромки и скрывала в мутной глубине край ступени. Тихо выругавшись, Джованни запер дверь. Затем поднялся на три ступени вверх, прошел по темному проходу и отпер дверь в сад, намереваясь дойти до колодца. Вода, скрытая густой полегшей травой, хлюпала под ногами, а колодец был наполнен ею вровень с землёй. Джованни поправил на голове капюшон, быстро насытившийся влагой, и, попросту наклонившись, зачерпнул ведром воду.
— У вас город всегда так заливает? — спросил он жену скорняка, что теперь осталась помогать им по хозяйству. — Я помню, что с месяц назад тоже долго лили дожди, но не было так много воды, — флорентиец подставил спину под жаркие струи воздуха, лившиеся из кухонного очага, чтобы согреться.
— Летом солнце иссушало, а сейчас его давно не видно, — откликнулась Таддеа, раскатывая тесто для пирожков, чтобы потом начинить их рыбьим мясом, перемешанным с луком и пряными травами. — Дождь не раз спасал город. Вот, например, много лет назад не позволил Тьеполо захватить власть дожа [1] и остановил вооруженных людей. А то, что воды много — так у нас ее всегда полно! И наводнения бывают, и шторма.
Не наступило еще и полудня, как Таддею увез ее муж, которому она срочно для чего-то понадобилась. Небо потемнело и дождь полил с большей силой, к нему добавился еще и ветер. Джованни и Халил позакрывали везде ставни и, позвав с собой Али, расположились на теплой кухне. Тулия отнесла миску горячей похлёбки Пьетро, уложила младших детей спать и вернулась обратно, предлагая Али сыграть в камушки и отвлечься от нудных упражнений в чтении, которыми себя занимали синьор Франческо со своим слугой. Давно установившийся покой нарушил громкий стон синьора Пьетро — так он часто призывал Микеле к себе. Обитатели дома уже к тому привыкли. Тулия с испугом подскочила с места.
— Мой отец там не замерзнет? Может быть, разжечь ему камин? — Джованни поднял голову, оторвавшись от чтения. Сидя с Халилом рядом на лавке и укрытые одним плащом, они хорошо друг к другу пригрелись и расслабились.
— Синьор не просил, — промямлила упавшим голосом Тулия. — Лампаду я ему оставила! Но…
Она стремглав выскочила из кухни в темноту и вдруг громко заголосила:
— Ой, господи Иисусе! — Девочка прыгнула обратно за порог, а за ней шла вода, которая маленькими и почти невесомыми разводами сначала облизала вход в кухню, а затем уверенно устремилась внутрь. — Наводнение!
Бич Венеции — нагонная волна, о которой Джованни даже не слыхал, потому что сами жители старались не упоминать об этом бедствии всуе. Проливной дождь и сильный ветер перемещают воды моря ближе к суше, поэтому берега скрываются, а сам город как бы тонет, отдавшись на волю стихии. Джованни вскочил с места, не зная, что и предпринять. Первой мыслью было заставить всех быстро подняться наверх, но вторая, более разумная, удержала его от поспешности:
— Берем все припасы и перемещаем выше. Али — принимай на следующем этаже. Халил, помоги Тулии с кухней, я займусь дровами. Сначала отправим все лампады наверх!
Работа по спасению была похоже на адское безумие: сначала по щиколотку, потом по колено в холодной воде они перетаскивали вещи, заполняя ими всё пространство перед дверьми спальни Пьетро Лоредана. Поленья в очаге зашипели, волна добралась и до них. Джованни спешно переложил угли и головешки в передвижную жаровню и, обжигая пальцы о ее края, поднял на второй этаж. Отпустил со вздохом, смиренно принимая накатывающую боль. Затем спустился и охладил покрасневшие руки водой. Кухня была залита на треть, но наводнение вроде бы остановило свой бег. Джованни некоторое время неподвижно просидел на ступеньке лестницы, которая была не видна при тусклом свете лампады, наблюдая, как внизу колеблется чёрная пустота. Он распрямился во весь рост. Над головой, на четвереньках, стояли мокрые и дрожащие от холода Тулия и Халил, рядом с ними сидел на корточках Али, а позади него виднелись обнявшиеся и плачущие от страха младшие дети.
— Будем следить, — спокойно произнес Джованни и немного потоптался на месте, чтобы из башмаков стекла вода. Ступней он уже не чувствовал, только тесноту, с которой сжалась вокруг икр мокрая кожа и веревки шнуровки. — Ждите меня здесь.
Флорентиец решительно распахнул перед собой створки дверей, ведущих в спальню Пьетро Лоредана. Там было холодно, и откликом ему был стон, донесшийся из-за занавесей, освещенных изнутри лампадой. На внешнем балконе царил такой же Ад, как и на улице: уезжая, Микеле не закрыл наглухо ставни, а Тулия, по молодости своей, не удосужилась проверить. Первым делом Джованни навел порядок на балконе, сражаясь с ветром и дождем, от чего вымок уже полностью. Дрожа от холода всем телом, он вернулся в комнату, остановившись перед кроватью именно так, как стоял в первый раз, и понял, что испытывает схожие чувства. В этот раз лампада уже разгоняла тьму, и впервые можно было разглядеть неясный облик человека, который назвал сыном. Джованни, пытаясь заставить замолкнуть стучащие зубы, переместился вбок, оставляя после себя мокрый след. Обошел кровать, чуть коснулся кончиками пальцев тяжелых бархатистых занавесей балдахина. Флорентийцу показалось, что время остановилось или он намеренно оттягивает тот момент, когда, наконец, сможет четко разглядеть лицо Пьетро.
— Что же ты остановился? Сейчас самое время! — внезапно возникший голос, скрипучий, с хрипотцой, заставил вздрогнуть.
— Для чего? — задал вопрос Джованни и остановился в полушаге от истины.
— Чтобы убить меня, — Пьетро надрывно засмеялся.
Сердце захолодело от страха, но Джованни проявил твердость и отдернул занавесь. Таких страшных ран он еще не видел. Он знал, как горит плоть, но никогда — человека, спасенного от огня. Толстые тяжи рубцов, перекрывая друг друга, повторяли видимость половины человеческого тела. Они тянулись от макушки, через лоб, пересекая бровь, щеку, уродуя шею, правые плечо и руку. На некоторых перекрестьях были видны свежие язвы и следы заживших. Такие раны следовало держать в тепле и сухости, а лекарь Панини использовал противоположное, следуя иным законам врачевания, вот и появлялись болезненные язвы и опухлости, мешая заживлению.
У Пьетро были светлые глаза, и сейчас они смотрели на Джованни призывно, в великом волнении пытаясь уловить страх, отвращение, сожаление и, возможно, разочарование. Флорентиец спокойно выдержал этот взгляд, ведь перед собой он видел лишь творение Господа, нуждающееся в помощи.
— Я не убийца, я — лекарь, — четко произнес Джованни, оставляя Пьетро додумывать свои смыслы. Он повернулся к дверям и позвал на арабском:
— Халил! Очаг разожжем здесь, неси жаровню. Ночь мы тоже проведем в этой комнате. Скажи Тулии, чтобы занялась своей сестрой и братом, а вы с Али — устроите общее ложе на полу. Толстые ковры защитят нас от холода.
— Мой синьор, тебе нужно переодеться! — Халил внес угли и взглядом попытался поймать образ того, кто скрыт за занавесями.
— Займись этим, — Джованни еще раз проверил, что вся кровать плотно прикрыта тканью, и Пьетро не будет смущен ничьим любопытством. И уже на италийском добавил: — Я сам буду ухаживать за своим отцом. Запрещаю тревожить его покой.
Халил помог быстро переодеться в сухую одежду и до красноты растер жесткой тряпицей онемевшую кожу на руках и ногах. Джованни достал из недр сундука лекарскую сумку и спустился обратно к Пьетро. Когда флорентиец вернулся, Тулия уже успела подвесить котелок, чтобы согреть воду над раскалившимися, чуть потрескивающими поленьями. От дыхания, открытого огня и присутствия нескольких людей в спальне стало так жарко, что захотелось снять теплый шерстяной плащ и смежить веки на мягкой подушке.
Ветер продолжал завывать за окнами, а крыша трещать от ударов крупных капель дождя, но внутри пространства комнаты установилась иная атмосфера: тихая, безопасная, умиротворяющая. Тюфяки разложили по обе стороны от камина и накрыли простынями и одеялами. Дети приготовились спать с одной стороны, а мужчины, включая Али, с другой. Одну лампу поставили у дверей, чтобы сразу заметить, если вода опять начнет прибывать. Горячей водой распарили зерна пшеницы, и все набили животы постной пищей и доели пирожки, которые Таддеа испекла еще утром.
Джованни приготовил большую чашку с горячим вином и добавил туда две капли эликсира мавров, забирающего боль, прихватил с собой кувшин с маслом, чтобы поддерживать горящую лампаду у ложа Пьетро, чистые бинты, сонный отвар, простую плошку с теплой водой, и с улыбкой обратился к своим друзьям:
— Я пойду договариваться с Господом о чуде. Засыпайте без меня.
Пьетро будто ждал его появления со страхом, целиком завернувшись в одеяло до самого подбородка. Джованни предложил ему поесть и выпить вина. Синьор Лоредан подчинился, осторожно принимая еду с ложки, но когда глиняная миска опустела, произнёс:
— Я не хочу умирать без священника.
Джованни, не отвечая и никоим образом не смутившись от таких слов, придержал ему затылок и напоил вином:
— Сейчас вы почувствуете легкость в теле, боль пройдет. Вам покажется, что вы плывете в мягком облаке. Члены тела расслабятся.
— Этот яд не принесет мучений? — продолжил гнуть свою линию Пьетро, скривив губы в усмешке.
— Лекарство — нет, — покачал головой Джованни, — а я — да. Сегодня ночью я буду исследовать ваше тело и иссекать в нем то, что мне покажется чуждым и неправильным. После этого наложу целебные повязки. А еще — поменяю простыни, они у вас совсем не в той степени свежести, что должны быть на постели больного.
— В Завете сказано: «Да не узри наготу отца своего» [2], — не сдавался Пьетро, хотя тело его начало понемногу расслабляться, и пальцы уже без силы вжимались в край одеяла.
— Пусть это будет мой грех, — со вздохом ответил Джованни. — Да простится он мне Господом, если, узрев вашу наготу, я смогу вас вылечить. Убрать шрамы — не в моих силах, а поставить на ноги — смогу. Но и вам придется мне довериться. Между нами сейчас лишь воля Господа и молитва к нему, — флорентиец начал медленно тянуть одеяло на себя, обнажая внешние раны Пьетро, от которых тот сильно страдал.
— Господь наказал меня за грехи! — со злостью прошептал Пьетро. — Разве не идёшь ты сейчас против Его воли? — ожоги простирались и дальше — на бок, бедро и ногу до икры, будто замысел у огня был такой: оставить одну половину человека нетронутой, а вторую — изуродовать, лишив ее природного облика.
Джованни задумался, мысленно творя внутри себя молитву: раны и вправду были слишком тяжелы, чтобы с лёгкостью раздавать обещания. Его пальцы скользили по обезображенной узловатой коже и мышцам, чувствовали выпирающие кости, поскольку болезнью из Пьетро была выпита вся сила, и оставалось неясным, что удерживает его душу в этом мире:
— Давайте сочтем, что молитвы ваши были услышаны, и Он послал к вам ангела. Но ангелу нужно помочь — без вашего искреннего желания силы его будут слабы.
— Лучше бы убил! — в сердцах проскрипел Пьетро и отвернул голову, не сдерживая слёзы.
Затем лекарство оказало своё воздействие, и старший синьор Лоредан обмяк в полусне, позволив Джованни неторопливо изучить каждую рану — не только от ожога, но и от долгого неподвижного лежания. Флорентиец еще раз замер, погружаясь в свои тяжкие мысли: Пьетро вряд ли мог мочиться и опорожнять кишки как здоровый человек, наверняка лекарь Панини еще и изнурял слабительным или снадобьями, удерживающим влагу в теле. Вскоре нарывы были все иссечены и обработаны вяжущими кашицами из толченого подорожника и вытяжкой из ромашки, настоянной на дистилляте. Увлёкшись и забывшись ненадолго, Джованни претерпел сильный испуг, когда рука Халила тронула его за плечо. Оказалось, что тот уже давно стоял рядом и успел увидеть немалую часть работы.
— Я просил не смотреть! — угрожающим шепотом встретил его Джованни.
— Мой синьор, ты сказал это на своем языке, а до этого говорил на моём, — ничуть не смутившись, ответил Халил. — Я решил, что слова для всех разные. Не сердись! — он потерся носом о щеку Джованни и обнял за плечи, призывая к ласке. — Я пришел тебе помочь: в моих землях есть одно растение, чей сок хорошо заживляет такие раны. Только прикажи — и тебе его привезут! [3]
***
[1] заговор Кверини-Тьеполо. Разыгравшийся шторм препятствовал трети отрядов заговорщиков переплыть канал, а остальным пришлось действовать под сильным проливным дождем.
[2] Быт. 9:22.
[3] речь идёт об алоэ вера. Ну, или о каком-то аналоге.
***
От автора: следующая глава появится не скоро: летний отпуск подошел к концу.
