Крылатый лев (Ученик палача-6)

В большой лодке, отделанной пурпуром и золотым шитьём, с грозным видом, уперши сжатые кулаки в бока, в белом платке с длинными концами, достигавшими пояса, стояла мадонна Анджела. Высокие трехэтажные дома едва достигали черепичными крышами её плеч, а толстые стены аббатства Милосердия казались жалкими на фоне массивной фигуры, облаченной в длинное коричневое платье из грубой шерсти. Голову женщины венчала корона, драгоценные камни испускали цветные лучи, похожие на те, что пугали и притягивали посетителей лавки Каспаро. — Ты знаешь, чем накормишь бедных коровок? — гулкий голос, испрашивающий множество раз, пригвождал к месту, заставлял цепенеть от страха, и казалось, что от этого звука все члены тела превращаются в безжизненный камень. — Каких коровок, уважаемая? — Справа на карнизе, балансируя на опасной высоте, стоял на одной ноге, подогнув вторую под себя, Антуан Марсельский. Его кифара чудесным образом зависла в воздухе, а смычок, двигаясь сам по себе, выводил беспорядочные рулады, мало похожие на музыку. Донна Анджела недобро зыркнула на этого шута и достала из-за пояса толстый кошель. Она неловко шевельнула толстыми пальцами, распутывая тесьму. Кошель перегнулся в ладони и стал будто живым: вместо золотых дукатов на дно лодки посыпались темно-зеленые жуки, и поток их не прекращался, пока лодка на заполнилась до краёв и насекомые не начали падать в воду. Вскоре весь Большой канал превратился в огромную живую яму, а лодка начала медленно погружаться, утаскивая за собой женскую фигуру, постепенно превращавшуюся в башню, похожую на те, что строили в Болонье. Однако на этом видения не закончились: жуки принялись взбираться друг другу на плечи, и вскоре огромная лестница уткнулась краем в небеса, соблазняя тотчас подняться по ней. Джованни вскрикнул и проснулся от тяжелого сна. Набрякшие веки приоткрылись щелочками и тут же увлажнились горячими слезами. Все тело источало ядовитый пот, а голова болела, будто внутрь ее чьей-то немилосердной рукой вогнали с полудюжины железных гвоздей. — Мой господин! Джованни разглядел перед собой неясный облик Халила, скрытого тенями, и сосредоточился на ярком пламени светильника перед собой. — Ты сильно болен, мой господин. — Влажная холодная тряпица коснулась разгоряченного лба и боль от гвоздей немного поутихла. — Как Пьетро? — еле слышно прошептал флорентиец, собравшись с силами. — Спит, но спокойно. Джованни показалось, что Халил улыбнулся через силу. — А я? — Весь горишь! Скажи скорее, что мне делать? Все твои снадобья здесь, рядом, — Халил подтянул к себе лекарскую сумку, раскрывая и показывая содержимое. — Наверно, вернулась моя старая болезнь, — пробормотал Джованни, припоминая, какими отвратительными на вкус отварами потчевал его Якуб Пикани, чтобы выиграть свой спор. — Мне вредно погружать тело в холодную воду. — Мы можем искупать тебя в горячей! Дров хватит. Ты только ответь быстрее, пока можешь, — быстро заговорил Халил. Джованни чуть приподнял голову и оглядел погруженную во тьму комнату, услышал мерное дыхание спящих: — Утро еще не наступило… — Наступило и прошло, мой господин! — на лице восточного раба отразилась мука. — Вот только ты не помнишь! День прошел и наступила следующая ночь. — Быть может, я сплю? — усомнился флорентиец. — И ты часть моих видений? Халил удрученно покачал головой в ответ и закрыл лицо ладонями.

***

Когда Джованни в следующий раз открыл глаза, то уже был день, и яркие солнечные лучи наполняли комнату Пьетро Лоредана, а напротив еще замутненного болезнью взгляда флорентийца предстало лицо Каспаро, такое четкое, что можно было рассмотреть на нем каждую из морщинок. Голова мага была покрыта знакомой бархатной шапочкой, расшитой золотом, а над ней хорошо был заметен сияющий нимб. «Откуда здесь взялся Каспаро? Где занавеси? Почему так светло?» — Джованни сделал жест рукой, отгоняя от себя видение, но оно не исчезало, а наоборот, издало торжествующий возглас, обращаясь к Небесам: — Очнулся! Франческо открыл глаза! Рядом с Каспаро возникло лицо Халила: с отросшей щетиной на подбородке и щеках, с покрасневшими и воспаленными от недосыпа глазами. — Мой господин, ты живой! — воскликнул восточный раб на своем языке. — Да, — с трудом прошептал Джованни и сделал попытку подняться с постели. Повернул голову влево и наткнулся взглядом на ужасающее своим обликом лицо Пьетро, покрытое свежими повязками. — Синьор Пьетро… я… — Господь подал нам всем хороший знак, Франческо, ты открыл глаза, — спокойно заговорил синьор Лоредан. — Мы молились! Вот и Каспаро к нам присоединился, — он указал кивком на главного из «магов». — Испугался за товар и приехал, — с неким ехидством в голосе добавил он. Джованни заметил, как обидчиво поджались губы Каспаро, но тот не проронил ни слова. — Нет, синьор Лоредан, — флорентиец, несмотря на слабость, быстро сообразил, что Пьетро еще находится во власти своих домыслов, внушенных болезнью, — я уже давно знаю о существовании Каспаро, и если он здесь, то из милосердия к вам и ко всем живущим в этом доме. Если бы было так, как вы говорите, то он бы не появился так скоро: в доме есть сильные мужчины, способные передвинуть сундуки и спасти их от воды. — Скоро! — хмыкнул синьор Лоредан. — Уже четвертый день, — он сделал многозначительную паузу, — и как «давно» ты его знаешь? «Как же долго меня мучила меня болезнь!» Джованни осуждающе посмотрел на Пьетро и покачал головой: — И о Бальтазаре, и о Николо, и о… Мельхиоре, — Джованни обессиленно откинулся обратно на подушки. — Как выяснилось, ваши друзья, синьор Лоредан, ценят вас не только за количество золотых дукатов в сундуках. Вы не волнуйтесь, не так давно. Каспаро подтвердит, — он почувствовал, что пальцы Халила, сидящего рядом с кроватью на полу, сжали его кисть, и повернул голову к рабу, и сердце сжалось в груди от жалости, а затем захолодело от страха: Каспаро обязательно расскажет Пьетро Лоредану о колбе и змеевике, тот сразу поймет, что его новоявленный сын Франческо — не бывший раб, а ученый человек, и, конечно, венецианцу станет любопытно: откуда такие знания? Джованни уже наполовину раскрыл себя, когда взялся за лечение, но этот порыв всегда можно было бы объяснить чувством милосердия, ниспосланным по велению Господа, однако алхимические опыты никогда не относились к делам Его. Флорентиец мысленно выругался и почувствовал подкатывающую к горлу тошноту. Захотелось сбежать из постели Пьетро или вообще исчезнуть. Он вздохнул, собираясь с силами, и медленно проговорил:  — Видно, Господь рассудил иначе: я же не предполагал, что меня настигнет болезнь, и моему слуге придется заботиться обо всех. Иди спать, Халил. Где Али? — Скоро вернется, — уклончиво ответил Халил, зажмурил глаза и тряхнул головой, чтобы хотя бы как-то себя взбодрить, — я позову Тулию, тебя нужно накормить. Джованни приблизил губы к уху Халила: — Хочу подняться с постели! Мы можем оставить Каспаро и моего отца наедине. Однако Каспаро весьма деятельно принялся оказывать им помощь. Комната кружилась перед глазами Джованни, даже пару раз флорентийцу от слабости показалось, будто он оказался в мерцающем мраке. Они остановились у зияющего темнотой провала лестницы, ведущей вниз, на кухню. — Как ты здесь оказался, Каспаро? — раздраженно прошипел Джованни, крепко зажав в кулаке складки одежды «мага». — Вот только в Божественное Провидение я никогда не поверю! Каспаро с осуждением взглянул на него и покачал головой: — Мальчишку чернявого разве не ты послал меня разыскать? Джованни медленно повернул голову и перевел взгляд на Халила. — Это я, — признался тот. — Ты, мой господин, и второй господин не подавали признаков жизни. Что мне было делать? Не к синьору же Реньеро обращаться! Я других лекарей здесь не знаю. А синьор Каспаро, сразу, как появился, снадобья привез, заботиться начал. Каспаро кивнул, подтверждая правдивость сказанного Халилом, а потом удивленно поднял левую бровь, требуя объяснений уже от Джованни. — Я всего лишь пытался сделать лекарство для моего отца! — Кто же спорит? — спокойно и назидательно ответил Каспаро. — Ваш слуга показал мне результаты трудов. Весьма отменно получилось! Вы очень талантливы и словили удачу за хвост. Я, надеюсь, что наши договоренности остались неизменными? — Наша общая цель — вернуть здоровье Пьетро, — настороженно ответил Джованни, все еще продолжая буравить взглядом лицо «мага». — И позаботься о его безопасности. — Полностью с вами согласен, синьор Лоредан, но сейчас вы сами нуждаетесь в помощи. Вода убывает, Тулия уже закончила убирать кухню. Куда вас отвести: вниз или наверх, в вашу комнату? Джованни поднял голову, вновь испытал жесточайший приступ головокружения и, не удержавшись на ногах, обвис на плечах Халила и Каспаро: — Лучше оставьте меня здесь! — он прикрыл глаза. — Синьор, давайте наверх! — Джованни услышал над ухом оглушающий, подобно трубам иерихонским, голос Халила. — Там лучше. Я посплю. Мальчик, как вернется, сможет посидеть рядом с синьором. Джованни все-таки затащили наверх. Он смутно помнил, что Тулия накормила его похлёбкой с ложки, когда очнулся в следующий раз в собственной кровати. Одинокий светильник горел у изголовья, а тот громкий звук, что разбудил флорентийца, оказался звуком падения задремавшего Али с табурета. Мальчик осторожно, встав на четвереньки, чуть приподнялся над краем кровати и тут же встретился взглядом со своим синьором. — А ты где был? — Меня Тулия послала за свежей рыбой. Однако Джованни уже хорошо изучил ужимки собственного слуги: Али безбожно врал, перевоплощаясь в лесную соню. Глаза-бусинки и сложенные на груди ручки-«лапки» со скрещенными пальчиками, жестами, которые, как всем известно, отгоняют бесовские силы, слишком падкие на греховные человеческие страсти. — Что ты скрываешь? Признавайся! — зловещим шепотом потребовал Джованни. Он обернулся и взглянул на крепко спящего Халила, даже во сне продолжавшего крепко сжимать его запястье. — Только тихо: Халил спит. — Не буду! — нагло заявил мальчишка. — Буди раба, пусть подтвердит мои слова. — Это он тебя за рыбой послал? Не Тулия? Али хмыкнул и криво усмехнулся, повел плечом и, если бы хватило задора и наглости, то он бы еще щелкнул пальцем у виска, красноречиво намекая на тугодумство младшего синьора Лоредан. Джованни мгновенно выпростал руку из-под одеяла, схватил мальчика за одежду и притянул к себе. Али широко улыбнулся, Джованни угрожающе оскалился в ответ. — Что-то ты, синьор, как от болезни очнулся, каким-то подозрительным стал, — с упреком посетовал мальчик и шмыгнул носом. — Буди Халила, у меня есть новости. Важные! Восточный раб очень долго не хотел просыпаться. Джованни тряс его за плечи, растирал предплечья, наконец, посадил на постели и насильно раскрыл пальцами веки на правом глазу. Халил вздрогнул всем телом, пришел в сознание и вымученно посмотрел на своего хозяина. — Вот объясни мне, — накинулся на него с упреком Джованни, — почему ты не спал все эти дни? — Да чтобы ты не сболтнул лишнего! — отозвался вместо восточного раба Али из-за спины флорентийца. — Чего лишнего? — искренне удивился Джованни и повернулся к мальчику. — Ну, чтобы ты не бредил громко — я это хотел сказать. Так, чтобы старший синьор чего-нибудь лишнего не услышал. Всё, теперь могу говорить! Смотрите! — Али извлек из складок одежды маленький стеклянный флакон, зажал между пальцами и всем показал, как внутри по густой жидкости перекатывается пузырёк воздуха. — Это яд? — догадался Джованни. — И очень сильный! — Али весь раздувался от важности. — Я по дороге опробовал на собаке: быстро подохла. Я не успел, — мальчик взглянул на свои руки, — четыре раза загнуть все пальцы. Меня так аль-Мансур считать учил.