Крылатый лев (Ученик палача-6)

Пузырек с воздухом, влекомый пальцами Али, медленно перекатывался внутри флакона. Джованни долго следил за его движением, но голова гудела от слабости: никак не мог сообразить, что же ответить или о чём спросить. Показалось, что окружающая полутьма уплотнилась, затвердела, надавила на грудь и сковала тело. Стало трудно дышать. «Пьетро… они хотят убить Пьетро? А как же «я буду тем ангелом, что исцелит тебя»? Разве аль-Мансур желал смерти старшему Лоредану? Или Халил с Али получили от мавра иное задание? Что же теперь?» Он тайно провел двух сарацинских слуг через земли своей страны до самой Венеции, и все вроде бы было понятным, а теперь, оказывается, его пытаются использовать втемную? — Зачем. Вы хотите убить Пьетро? — наконец выдавил из себя флорентиец. — Ну, ты совсем болезный, синьор! — с укором воскликнул Али, поднимаясь с пола. Он присел на край кровати, отодвигая ногу Джованни подальше от себя. — Халил, а ты чего молчишь? Это же ты все придумал! — Придумал? — флорентиец повторил последние слова мальчика и вопрошающе повернулся к восточному рабу, надеясь получить от него четкий ответ. Халил натянул на плечи свой край одеяла, будто сильно замерз, хотя в комнате было хорошо натоплено, повел по сторонам сонными глазами, зевнул и устало заговорил: — Когда ты, мой синьор, появился в этом доме, то все больше новых людей начали приходить сюда. И я предположил: синьор Реньеро захочет узнать, как живет Франческо, о чем говорит, с кем встречается, какие дела совершает. Этот синьор обязательно нашел бы, кому заплатить — соблазнил бы или запугал. Поэтому Али отправился к нему сам и предложил… — Али следил за нами? — пораженный Джованни потер пальцами висок, все еще пребывая в непонимании. — А потом обо всём рассказывал Реньеро? Зачем? На лице Халила отразилось беспокойство. Он коснулся руки Джованни: сначала мягко, а затем настойчиво отвел в сторону, прижал к своей груди и быстро заговорил: — Ты же знаешь, что синьор Реньеро очень ждет смерти своего брата. И тебя потом захочет убить. Лучше знать заранее об их планах. Поэтому я подумал… У Джованни от обиды сжалось сердце. Как может Халил с таким спокойствием рассказывать о тайном плане, которым он не удосужился поделиться с самого начала? — И что вы наболтали обо мне синьору Реньеро? — медленно и угрожающе задал вопрос Джованни, начиная злиться. — Синьор, успокойтесь! Это очень важно! — взмолился Халил и попытался ухватить Джованни за плечи, но тот оттолкнул его. — Али, ну помоги же мне! Али громко хлопнул в ладоши, чем заставил борющихся Джованни и Халила застыть на месте. — Вы оба — остановитесь и слушайте! — Мальчик задумчиво погладил чуть отросшие волосы на голове. — Грех у тебя, синьор, только один: тебя слуга ртом ублажает. Поэтому ты осторожничаешь, женщин себе не ищешь. А в остальном — ведёшь себя тихо. Ни с кем не пытаешься познакомиться, лишних денег у тебя нет. Поэтому и по женщинам не ходишь. Синьор Реньеро обещал увеличить тебе содержание на вино и шлюх. А синьор Пьетро все еще при смерти. Как вода прибывать начала, так лежит — глаза не открывает. Я сам все видел. А яд мне дали, чтобы облегчить его страдания как можно быстрее и надежнее. Пока Микеле не вернулся. — Халил, bardassa, ты умом тронулся такое про нас рассказывать? — Джованни взмахнул обеими руками, красноречивым жестом показывая на полное отсутствие разума у восточного раба. — Stronzo! — Иначе синьор Реньеро нам бы не поверил! — воскликнул Халил. — Ты должен был встречаться с женщинами, когда приехал сюда! Но ты так не сделал. Это выглядело подозрительно. А когда Али сказал, что у тебя нет денег и поэтому ты делишь постель со своим слугой, то синьор Реньеро начал ему доверять! — Еще раз спрашиваю, зачем вы это устроили? — угрожающе прорычал на своих товарищей Джованни. — Синьор, ты злишься на то, что мы тебе сразу не сказали? — уже серьезно заговорил Али. — Вот как раз поэтому: ты бы не понял! А теперь все случилось, как Халил предсказал: синьор Реньеро и его сын решились убить старшего синьора. А потом убили бы и тебя. Теперь мы все про них знаем. — Но они же тоже все знают про нас! — Они знают только то, что я рассказываю, — не без гордости ответил мальчик. — Я всегда советуюсь с Халилом, а он все знает. И что из того — раб? И облик его тебе нравится. А аль-Мансур мне сказал, чтобы я его слушал, если он будет что-то дельное предлагать. На глаза Джованни навернулись слезы. Он медленно откинулся на подушки, натянул свое одеяло до подбородка и уткнул взгляд в натянутую над ним ткань балдахина. Установилась тишина. Халил и Али с волнением ожидали ответа, пытаясь прочитать его на разгоряченном и залитом слезами лице своего синьора. «Раб, кормчий, шлюха и опытный советник. Кто ты, Халил?» — И что? — наконец слабым голосом заговорил Джованни. — Какой интересный и дельный план! Убить Пьетро, Реньеро, Джакомо? Потом с моей помощью украсть корабли. А потом и меня убьете? Или цель аль-Мансура — иная? А я — глупый, простоватый, влюбчивый… дурак. Халил, услышав эти слова, обессиленно опустил голову и закрыл лицо руками. Али выпучил от удивления глаза и приоткрыл рот, потом переместился на четвереньки, навис над Джованни и обхватил его щеки ладонями. — Ты чего удумал, синьор? Никто не желает твоей смерти, ни смерти старшего синьора! Ты совсем горячий. Злой шайтан, что наслал на тебя болезнь, смущает разум. Это Реньеро с сыном хотят убить тебя и старшего синьора, чтобы богатства к рукам прибрать. Нам сейчас всем троим придумать нужно, как от них отбиться. Потому что если не я, так кто-то другой принесет в этот дом яд. Поспешили мы тебе рассказать… — Али быстро соскочил с постели и подбежал к подставке для умывания, где стоял маленький таз с холодной водой. Обратно он вернулся с намоченной тряпицей и водрузил её на лоб Джованни. Забота Али принесла облегчение, Джованни замер, прислушиваясь к себе. Способность здраво мыслить возвращалась, пусть и медленно. Приступ горячки постепенно выпускал из своих объятий, внутренние жидкости меняли текучесть и направление. Али все еще пребывал рядом, иногда срываясь с места, быстро смачивал тряпицу и вновь возвращал ее обратно. Халил заснул прямо в той же сидячей позе, только расслабленные руки разметал по сторонам и склонил подбородок на грудь. — Будет лучше, — назидательно прошептал Джованни, — если ты незаметно выбросишь яд в канал. Вдруг Пьетро и в самом деле помрет, а обвинят нас? В доме синьора Реньеро тебя видели. Укажут на тебя, Али. Или иное что придумают: всем известно, что ты мой слуга. Если захотят обвинить хозяина, то будут пытать слуг. — Я выброшу, — спешно пообещал мальчик, видно испугавшись таких призрачных обещаний. Джованни повернул голову, с нежностью и сочувствием взглянул на Халила: — Бедный, совсем умаялся. Даже спит сидя. Халил даже не проснулся, пока его укладывали на кровать. Джованни погладил его по спине, но поймал себя на двойственных чувствах к восточному рабу: тот заботился о флорентийце во время болезни, переживал за сохранность тайны, поддерживал во время бедствия, что поразило город. Однако сомнения, свойственные флорентийцу и время от времени терзающие его душу, привычно сводились к вопросам искренности и обмана. И мир в душе никак не хотел восстанавливаться. Джованни спустил ноги с кровати, коснулся босыми ступнями ледяных глиняных плиток, покрывавших пол. Пошатнувшись, распрямился, заставил себя сделать шаг вперед, почувствовал под ногами ворс ковра, оперся о стену, восстанавливая дыхание. Круг света, оставляемый лампадой, заканчивался в двух шагах, а дальше начиналась кромешная тьма. — Синьор! — послышался за спиной упреждающий шепот Али. — Ты чего опять удумал? Джованни остановил свое движение, находясь наполовину уже скрытым тенями, оглянулся: — Али, побудь здесь, мне нужно спуститься вниз. — Я сейчас подам ночной горшок! — Али поспешил вытянуть из-под кровати требуемый сосуд, но заметил как Джованни махнул рукой, будто отгоняя кого-то прочь. — Куда ты? Ноги себе переломаешь! Я подсвечу. Они вместе спустились вниз к полуприкрытым дверям спальни Пьетро Лоредана. Джованни жестом приказал Али остаться в коридоре, а сам вошел в комнату. У изголовья кровати Пьетро горела тусклая лампада, хозяин дома спал. Каспаро удобно расположился в кресле, повернутом спинкой к тлеющему очагу, укрытый одеялом и пристроивший вытянутые ноги на табурете. Джованни встал перед ложем Пьетро, чуть вытянув вперед шею, и долго рассматривал расслабленные и обезображенные огнем черты лица своего названного отца. Перебирая в своей памяти множество встреч и разговоров, ярких и запоминающихся, а иногда — блеклых и почти забытых, Джованни внезапно осознал важную для себя вещь: никто не верил, что Пьетро Лоредан будет жить. Точнее — бедного Пьетро разные силы всегда рассматривали либо как способ обманом проникнуть в Венецианскую республику, либо как путь к обогащению, но никто, даже его друзья-«маги», не видели в нем творение Господа, страдающее и цепляющееся за жизнь. Желание исцелить Пьетро возникло лишь у Джованни, возросло и напиталось энергиями души, а потом вылилось вместе с дыханием и словами об ангеле, что теперь всегда будет рядом. И если Пьетро до сих пор не пожелал позвать стражу, чтобы выдворить лже-Франческо из дома, то не стоит бояться этого и впредь: ум синьора Лоредана, проницательный и хваткий, позволивший тому сколотить немалое состояние, распознал в Джованни своего союзника. До сих пор Пьетро видел в новоявленном Франческо лишь исполнительную оболочку, поэтому не допускал к себе, прикрываясь своим единственным верным стражем — Микеле. Теперь всё изменилось: синьор Лоредан почувствовал вкус жизни и воспламенил в своем сердце надежду. Джованни вспомнил о яде, который принес Али. Побочная ветвь рода Лоредан, видно, решила ускорить события, когда Микеле уехал, но не учла, что у Пьетро появился новый страж. Сколько времени теперь есть у Пьетро? Что еще Али наговорил синьору Реньеро? Когда пообещал устроить отпевание души? Флорентиец вздохнул и отвел взгляд от лица Пьетро. Нужно было возвращаться обратно в спальню, а после хорошего отдыха обдумать, что делать дальше. «Отец наш Небесный!» — Джованни не смог и шагу ступить, не помолившись и не попросив о заступничестве, потом, ощутив внутри себя разливающееся приятное тепло, а кожей обнаженных предплечий — бегание мурашек, признаки, явно свидетельствующие о том, что горячие просьбы были услышаны, осторожно повернулся и покинул спальню синьора Лоредан. — Синьор, без твоего разрешения я больше и рта не открою! — видно, Али, пока дожидался возвращения Джованни в темном и сыром коридоре, многое передумал. Вода, стоявшая несколько дней и напитавшая каменное основание дома, дала новую жизнь черной плесени, которую Джованни пытался уничтожить известью. Запах прелой воды усиливался по мере приближения к зияющему чреву лестницы, ведущей вниз, впитывался в стены и серые гобелены, которые Джованни вновь приказал развесить по стенам перед самым отъездом Микеле и Агнес. Этот запах казался неприятным и чуждым, родная Флоренция была иной: там пахло раскаленной черепицей, а в Агде — зеленым плющом и прелым сеном, и еще благовониями от сундуков Михаэлиса. — Али, — наконец произнес Джованни, — мы отправились путешествовать слишком далеко, отчего грустим и испытываем мало радости. Я закрываюсь в своей комнате, задергиваю занавеси и грежу, что только так, не разбирая, кого же я ласкаю в темноте, а кто — меня, смогу ощутить силу жизни. Халилу не нравится постоянный дождь, а ты не ищешь себе иных развлечений, чем бегать из одного дома к другому. — Все сыты, синьор, и не спят под открытым небом. И это нам в благость, — недоуменно пожал плечами мальчик. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. — Синьор Реньеро будет угрожать, — возразил Джованни. — Мы должны защитить Пьетро. — Я и Халил здесь, чтобы защитить только тебя, и неважно, от кого будет исходить эта опасность. Так мне говорил аль-Мансур. Так решили те, кто послал Халила.