Крылатый лев (Ученик палача-6)

Каменотесы, работающие в разных частях квартала, казалось, пытались перестучать друг друга, выбивая ритмичную, только им известную мелодию. Затем к ним на краткое время присоединился колокол аббатства Милосердия. Джованни понял, что уже бессмысленно лежать с закрытыми глазами, пытаясь вернуть остатки сна, и пошевелился, приподнимаясь на локтях. Внезапно его охватил приступ сильного кашля, заставивший согнуться пополам и крепко прижать руки к груди. Когда в глазах прояснилось, а дыхание выровнялось, Джованни тыльной стороной кисти провел по лбу и обнаружил, что горячка оставила его тело в покое, а значит, можно запарить коренья для отхождения мокроты, положить горячий компресс на грудь и ждать выздоровления. Джованни лег обратно на постель, но тут же рядом приподнялся Халил, положил ему руку на плечо и ласково улыбнулся: — Какая радость видеть тебя здоровым, мой синьор! Теперь всё будет по-прежнему. — По-прежнему? — удивленно повторил Джованни, пристально вглядываясь в лицо восточного раба. В полутьме он надеялся прочитать в его глазах нечто новое, что успел пропустить, увлекшись своей жизнью. И вправду, Халил выглядел добродушно-веселым, расслабленным, будто не омраченным никакими заботами. — Ты понимаешь, что направил мысли синьора Реньеро в нужную тебе сторону, а Али подыграл? — Нет… — не согласился Халил, но заметно напрягся телом: — Флорентиец, я не бог и не злой дух. Я не могу принимать решения за других. Например, сейчас — в твоих руках яд, что передали Али, и лекарство, которое привез с собой Каспаро. Ты видел новые повязки на теле старшего синьора, они им пропитаны. Жизнь Пьетро сейчас в твоих руках и зависит от твоего решения. — Ну-ка вставай! — Джованни подцепил щепотью рубашку на груди Халила и повлек его за собой, тот же прижал к себе одеяло, всем своим видом выражая недовольство тем, что по воле синьора пришлось покинуть теплую постель. Джованни вышел на балкон, немного приоткрыл створки ставен на центральном окне, высунулся наружу, вдохнул грудью прохладный воздух с запахом зеленых морских водорослей. Горизонт был затянут туманной дымкой и плохо различим. Зато на свинцовой глади воды то тут, то там наблюдалось движение стай чаек, привлеченных добычей. Их резкий гомон приносился с ветром в городские пределы, скрежетал по нервам и заставлял вздрагивать не меньше, чем от звука церковного колокола или колокольчика в руках священника, отпевшего отходную молитву на близлежащем кладбище. Джованни еще тогда подумалось: если тела покойников несколько дней заливало водой, то их каменные гробы сейчас, должно быть, вымыты из земли, а то и вообще — утрачены, а кресты над могилами упали, довершив картину полного разорения. В подтверждение своих мыслей он заметил целую группу монахов из аббатства, к которой присоединились не менее десяти человек из мирян, переплавляющуюся на нескольких лодках через канал в сторону кладбища. До его ушей на краткий миг донесся речитатив молитвы и пропал. Джованни повернулся лицом к Халилу: — Он будет жить! — Я не сомневался в твоем решении, Флорентиец! — воскликнул тот, понизив голос, а потом добавил: — Но соблазн велик: не будет в живых Пьетро, ты остаешься богатым и знатным синьором. — А как же Реньеро и Джакомо? — Джованни вновь отвернул лицо к городским кварталам. Большинство ставен в близлежащих домах было закрыто, но кое-где из печных труб поднимался дымок, свидетельствующий о том, что там готовят пищу. — Яда у тебя достаточно, — ответил Халил с ледяным спокойствием. — Так просто? А вы поможете? — Али и я поможем тебе в любом случае, чтобы ты ни выбрал. Джованни задумался, опустил взгляд вниз, на темную воду канала, еще порядком взбаламученную, наполненную плотной взвесью жирного ила и песка. — А если я захочу, чтобы Пьетро продолжил жить? — Тогда тебе придется устранить тех, кто попытается этому помешать. — Халил, ты играешь со мной! Теперь получается, что Реньеро и Джакомо придется убить, и этот шаг не связан со здоровьем Пьетро, — Джованни крепко сжал пальцами каменный парапет. Откровения, которыми он сейчас обменивался с Халилом, давили на плечи, заставляя сгибаться под этой тяжестью. — Что не так? — Убийство родственников — это часть плана аль-Мансура? — Не знаю, — Халил надолго замолчал, а потом добавил: — Но эти люди не колебались, когда отдавали яд Али. — Я отказываюсь брать на себя такой грех! — страстно заявил Джованни. — Хорошо, — с равнодушным спокойствием ответил Халил, — но от другого греха ты уж точно не откажешься! — Он сбросил с себя одеяло под ноги флорентийца и встал перед ним на колени, оказавшись в узком пространстве между Джованни и каменной кладкой балкона. Теплые ладони Халила умело заскользили вверх по бедрам, задирая подол камизы, в которую был облачен Джованни, обнажая чувствительную кожу члена, которая сразу же оказалась прихваченной губами восточного раба. — Последнее время ты слишком часто пытаешься мною управлять! — Упрёк Джованни повис в воздухе, оставшись без ответа. Если бы сейчас хоть кто-нибудь извне взглянул на окна дома Лоредан, то заметил бы лишь то, что младший синьор пытается надышаться свежим воздухом, останавливая свой взгляд то на одном предмете, то на другом, то перемещая к небу, скрытому серыми тучами, и надеясь там найти ответы. Свежий воздух благостно влияет на здоровье, поскольку щеки синьора розовеют, а грудь вздымается все чаще, даже рот приоткрывается сильнее, глаза то распахиваются, то зажмуриваются. Потом синьор делает над собой усилие, дотягиваясь кончиками пальцев до краев обоих ставен, и резко закрывает их, исчезая из видимости стороннего наблюдателя, если бы он присутствовал сейчас на противоположной стороне канала. Последние несколько мгновений Джованни помогал себе рукой. Халил, прижавшись спиной и затылком к парапету, и поэтому скрытый от всех, с трудом переводил дыхание: раб так рьяно взялся за свое дело, настолько страстно пожелал довести флорентийца до экстаза, что пару раз останавливался, натужно сглатывая и давя в себе рвотные позывы. — Халил, ты ведешь себя как шлюха, которой нужно побыстрее закончить дела с клиентом и получить расчет, — бросил свой упрек в спину раба Джованни, когда тот, тщательно слизав все следы страсти с члена Джованни и поднявшись с колен, спешно подхватил одеяло, чтобы вновь забраться в постель и там замереть, приготовившись блаженно продолжить свой сон. Флорентиец зашел в спальню, стянул с себя рубаху и принялся омываться в тазу с водой. Вода была холодной, обжигающей, но флорентиец ожесточенно продолжал растирать свое тело тряпицей до красноты. — Прости! — запоздало откликнулся Халил и сел, встретился глазами с Джованни. — Я сам запутался. Испугался. Не знаю, что теперь будет. Раньше все было понятнее: корабли вернулись обратно. С ними ничего не приключилось. Я их видел. Они такие красивые! Когда бы они стали твоими, я мог бы их водить, но если ты вдруг погибнешь, то уже никакие мечты не сбудутся. — Аль-Мансур меня сюда послал не за кораблями, — мрачно ответил Джованни и строго посмотрел на Халила. — И тебя с Али тоже прислал не за этим. Если мне не изменяет память, корабли — это твоя награда, а не цель. Я не знаю, что тебе наказывали совершить те, кто послали — у вас, как выяснилось, с Али разные хозяева, — но сильно сомневаюсь, что тебе поручена забота только о кораблях Пьетро Лоредана. Халил удрученно опустил голову. Внезапно в дверь спальни постучали: это был Али, они заранее условились о стуке, которым тот будет оповещать о своем появлении, если не планирует тайно проникать со стороны балкона. В руках мальчика был котелок с горячей водой и полотенце. — Скорее, мой синьор, — Али начал суетиться с порога, даже не задержав взгляда на скомканной рубашке, которой Джованни пытался прикрыть чресла. — Гость уехал, а старший синьор позвал к себе Тулию и приказал, что теперь его сын Франческо будет за ним ухаживать и принимать вместе пищу. Мне нужно тебя, синьор, приготовить — побрить, омыть, а потом ты будешь делать то же самое с синьором Пьетро. И да — приезжал посыльный из… дома совета, где много синьоров собирается, и сказал, что через три дня тебе нужно прийти к полудню. Давай же, садись быстро на табурет! Халил, а ты что разлегся? Открой ставни на окнах пошире, мне нужно больше света. — Пьетро все же испугался отравления! — с некоторым торжеством в голосе заметил Джованни. — Он ожидал, что я его убью, а теперь сообразил, что опасность может исходить из другого места… — Синьор, давай ты не будешь больше ни о чем рассуждать, — Али зажал в руке наточенную бритву. — Я избавился от яда, как ты и просил. Теперь мне придется следить за кухней. Заботы о Пьетро Лоредане увлекли Джованни до самого позднего вечера. Сначала синьору подложили под спину подушки, чтобы тот сел на постели, потом поставили поперек кровати длинную обструганную доску с приделанными короткими ножками, на которую Тулия взгромоздила тарелки с лепешками, отваренными овощами, кашей с кусочками сладкого засушенного винограда, и кубки с вином. Когда девочка ушла, Пьетро взял в руки ложку и разомкнул уста: — Расскажи мне подробно, что все делали в тот день, когда начала прибывать вода. Джованни постарался припомнить каждую мелочь, чтобы их разговор, точнее — одинокая речь Франческо, не прерывался, Пьетро лишь кивал в ответ. Так они медленно закончили трапезу. Джованни убрал с кровати доску и, не испытывая смущения, спросил у Пьетро, хочет ли тот помочиться или опорожнить кишки. Тот кивнул, продолжая внимательно наблюдать за каждым действием. Флорентиец подошел к своей лекарской сумке и раскрыл ее: содержимое никто не трогал, кроме Халила, прикасавшегося к мешочкам с травяными сборами и горшочку с согревающей мазью, затем сумка был перемещена на письменный стол и там осталась дожидаться своего хозяина. Пьетро Лоредан наделил своего нового лекаря безграничным доверием: морщился, если какие-то действия казались неприятными, но не отстранялся, не вздрагивал и не избегал прикосновений. Джованни же несколько раз чувствовал, как пот течет по его спине от волнения, которое он усиленно пытался скрыть за маской спокойного безразличия. По указанию Джованни, Халил и Али принесли лохань для купания и наполнили ее водой, и вновь лекарь и его больной остались в уединении, где не было места мыслям о бесстыдстве или строкам Писания о запрете открывать наготу отца. Пьетро продолжал хранить молчание, вот только Джованни, по его краткой просьбе, пришлось пересказать события дня наводнения еще пять или шесть раз. Уставшему флорентийцу уже казалось, что синьору Лоредану не так уже важны подробности, сколько важно слышать рядом с собой живой голос. — Хотите, я вам что-нибудь иное перескажу наизусть или почитаю? В доме Пьетро книг не оказалось, и старший синьор благополучно уснул под пересказ трактата Авиценны о свойствах вина. Глаза Джованни слипались от усталости, но он никак не мог решить: остаться или отправиться наверх в собственную постель, где его, без сомнения, ждал уже приготовившийся к дарению услад восточный раб. «Нет, сейчас Пьетро важнее!» — принял для себя решение флорентиец и прикорнул рядом со спящим, только сняв с себя башмаки и пояс. На следующий день странные отношения с Пьетро возобновились. Джованни показалось, что тот был очень доволен, что его названный сын обнаружился с утра лежащим рядом, будто охраняющим сон. В течение всего утра они занимались слабыми и вялыми мышцами синьора Лоредана, почти натянутыми на кости: если в руках была еще сила, то остальное тело почти не двигалось уже длительное время, поэтому кожа даже на здоровой части спины и ягодице была поражена глубокими язвами там, где длительно соприкасалась с поверхностью несвежей простыни. Иногда Джованни охватывало безысходное чувство печали, когда он обнаруживал в теле Пьетро новую неспособность пошевелить мышцами, но синьор Лоредан будто чувствовал это и каждый раз протягивал правую руку и сжимал ее в кулак прямо перед глазами Джованни. — Ты уже видел мои корабли? — неожиданный вопрос, скрипящий, каркающий, потревоживший установившуюся ленивую тишину, вырвавшийся из доселе молчащих уст, заставил флорентийца вздрогнуть. — Да, — честно ответил Джованни. — Они мне очень понравились. На лице Пьетро отразилось крайнее удивление, которое Джованни объяснил по-своему: синьор не мог понять, почему он до сих пор жив и о его здоровье продолжают заботиться. — Расскажи подробнее, чем тебе так понравились мои корабли?