Крылатый лев (Ученик палача-6)

Джованни, чуть запинаясь, а иногда и вовсе смущаясь своей откровенности, рассказал, как с нетерпением ожидал прибытия венецианской флотилии, о том, как наблюдал за строительством нового корабля, о том, как научился конопатить днище и работать рубанком, и о том, как Теобальдо Граци, капитан Пьетро Лоредана, разъяснял ему значение ветров. — Наверно, я мало что еще знаю о морских путешествиях, — попытался оправдаться Джованни, еще больше краснея и пряча взгляд. Приходилось присочинять на ходу: прошлых воспоминаний было предостаточно, чтобы с гордостью кому-нибудь поведать о чудесных спасениях из штормов, но все они не были предназначены для ушей Пьетро. — Я стараюсь уверить себя, что не боюсь морской стихии, и, кажется, у меня это получается! Синьор Лоредан внимательно слушал, больше не задавая никаких вопросов. Невозможно было понять: нравится ему речь Джованни или он ее осуждает, однако, как только между ними надолго устанавливалась тишина, флорентиец вновь выслушивал из уст Пьетро всё ту же просьбу: «Расскажи, почему тебе понравились корабли?» И лишь перед тем, как совершить молитву и отойти ко сну, синьор Лоредан произнес: — Франческо, завтра рано утром отправляйся в Арсенал и проверь, не пострадали ли корабли от наводнения. Джованни дождался, когда дыхание спящего выровняется, и почувствовал себя усталым, будто из его тела выжали все соки. За эти два дня сильный кашель, который возникал ниоткуда, когда горло, натруженное речами, пересыхало, удалось успокоить с помощью отваров, но подобное лечение сил не прибавляло. Более того, уже казалось, что именно забота о Пьетро лишает сил, выпивая досуха выздоровевшее тело и вливая то, что выпито, в калечное и изнуренное долгой болезнью. Джованни зажег второй светильник, с трудом поднялся наверх, разбудил Али, в спокойном сне разметавшегося на широкой кровати, и отправил его сторожить сон Пьетро. Мальчик не возражал, быстро сбежал, прихватив с собой теплое одеяло. Флорентиец уже собирался проследовать в свою спальню, как услышал позади себя шепот: — Синьор Франческо! — оказывается Халил вновь перебрался спать на узкое ложе в комнату, где спал Али. Джованни повернулся и ласково улыбнулся в ответ: — Мой кормчий, я решил, что найду тебя на соседней кровати за стеной! Пока Халил его раздевал и укладывал в постель, Джованни быстрым шепотом пересказал события прошедших двух дней, предупредил, что завтра утром они вместе отправятся проверять корабли, уже полноценно, со всеми полномочиями, выданными Пьетро, и погрузился в беспамятство, как только Халил уселся в ногах и принялся разминать ступни. В защищенных от буйства моря доках все оказалось спокойным, но в городе царило возбуждение: вода поднялась в этот раз слишком высоко и подпортила многие товары, хранившиеся на складах. Полы в большинстве залов дворца, где проходили собрания советов Республики, были еще залиты водой, а двери завалены мешками с мокрым песком. Джованни встретил на площади перед зданием Витале Приули, который прогуливался в компании с еще несколькими уже знакомыми ему синьорами и услышал, что дворец пока закрыт, а перед собором святого Марка спешно сколачивают помост, вокруг которого завтра соберется Большой совет. Новости были неутешительными: ожидалась война Падуи с Вероной, и единственным торговым путем, который смог бы снабжать Венецию продовольствием, осталась Истрия, лежащая от города на противоположном берегу моря. Велись разговоры, что зерно можно привезти с рынков Кандии или от сарацин, несмотря на церковный запрет [1]. Синьор Приули, собрав вокруг себя толпу, поделился тайными сведениями, насчет которых призвал всех подумать: Республика, возможно, выделит некоторые финансовые средства, чтобы снарядить торговый караван, но отправление кораблей в такое дальнее плавание должно состояться не позднее трех седмиц, начиная отсчет с этого дня, и будет сопряжено с немалым риском быть застигнутыми зимними штормами. Внезапно справа от Джованни появился Марино Циани, «обглоданная кость», как он его как-то назвал про себя, и принялся во всеуслышание заявлять, что обязательно примет участие в этом предприятии, которое сулит, в случае успеха, огромную прибыль и почёт. И если завтра Большой совет поддержит решение отправки торгового каравана в королевство Калауна к сарацинам, то семья Циани, как и Приули, снарядит свои корабли. Марино поддержали еще несколько синьоров. — А вы, синьор Франческо Лоредан? — Марино Циани смотрел на Джованни в упор, чем привлек к себе внимание других. Теперь уже несколько человек ожидали ответа флорентийца. — Конечно, семья Лоредан тоже предоставит корабли для этого предприятия, если такое решение будет окончательно принято, — осторожно ответил Джованни. — Куда вы лезете со своими предложениями, синьор Лоредан? — Внезапный вопрос, да еще в таком вызывающем тоне, заставил Джованни обернуться: позади стоял уже знакомый любитель собак — синьор Грациано Фоскарини, с важным видом представителя одной из древнейших венецианских семей. Джованни бросил краткий взгляд на Марино Циани, по его губам бродила вежливая улыбка. Внезапно флорентиец почувствовал порыв холодного ветра, обдавшего спину, словно на нее вылили ведро ледяной воды, и вспомнил разговор этих двух синьоров о кораблях Пьетро, заставивший Джованни пересмотреть собственное поведение. «Бесплотный ветер!» — Мне прекрасно известно, что со своим отцом вы не общаетесь, а охотнее бежите по первому зову синьора Реньеро Лоредана. Корабли не ваши, без Пьетро вы не можете ими распоряжаться. А для Пьетро сейчас самое время их продать. Не лезьте в это дело! А то — сейчас возьмете под свое имя ссуду от Республики, а потом чем будете возвращать? Жалкими остатками, которые унаследуете? Речь синьора Фоскарини звучала за гранью прямого оскорбления, но никто не осмеливался ее прерывать: или из уважения к знатности фамилии, или успокоенные слухами о правдивости рассказов о младшем Лоредане. Джованни почувствовал нарастающий в груди гнев, поскольку сейчас Франческо Лоредана намеренно и публично выставляли на посмешище, но волевым усилием постарался внутренне успокоить себя: — Уважаемый синьор Фоскарини, откуда у вас такие сведения? Неужели вы настолько близко общаетесь с синьором Реньеро Лореданом или его сыном Джакомо, что можете доподлинно рассуждать о моих отношениях с отцом? Если есть какие-то сомнения, то их легко развеять — пошлите официальное лицо от Большого Совета к Пьетро Лоредану и спросите у него самого. Синьор Фоскарини саркастически расхохотался, уткнул кулаки, облаченные в перчатки из тонкой кожи, в бока и возвысил голос: — Всем известно, что Пьетро заперся в своем доме и никого к себе не пускает! Сейчас только его побочный брат знает об истинном положении дел! — Я живу в доме Пьетро и постоянно общаюсь с собственным отцом, Господь мне свидетель! — продолжил спокойно настаивать Джованни. — Если у кого и есть сомнения, то почему вы опираетесь на слухи, домыслы, старушечьи сплетни и не хотите проверить правдивость моих слов? Я сын Пьетро и представляю в Большом Совете своего отца, а не каких-либо других родственников! Лицо синьора Фоскарини раскраснелось от возмущения, но он не находил больше слов, чтобы припомнить еще одну оскорбительную причину и унизить Франческо Лоредана. И Джованни, в свою очередь, отнюдь не выказывал намерения затеять ссору. Будь он в родной Флоренции, то с легкостью выхватил бы из-за пояса кинжал и призвал бы своего обидчика к ответу, но в чужой земле предпочёл сделать вид, что ничего важного не произошло. — Синьор Лоредан, вы не ответите на оскорбление? — Синьор Циани оказался совсем близко и, казалось, проговорил свои слова прямо в ухо флорентийцу. — Синьора Фоскарини кто-то намеренно ввел в заблуждение, я не держу на него зла, — четко, чтобы всем окружающим было слышно, ответил Джованни и раскланялся перед синьорами на прощание, поспешив к пристани, где его должен был ожидать Халил и нанятая лодка. О происшедшем, намеренно разыгранном синьорами Циани и Фоскарини, Джованни ничего не рассказал Пьетро, не желая лишний раз тревожить его память об именах родственников и вызывать лишнее волнение. К своему брату Реньеро, как верилось Джованни, Пьетро может испытывать нежные чувства и переживать из-за слухов, тем более, распускаемых намеренно, чтобы очернить. Своими сомнениями Джованни не поделился и с Халилом, поскольку речь шла о кораблях Пьетро, которыми хотят завладеть другие люди и сейчас выбрали для этого подходящий момент. Только им не удалось вовлечь младшего Лоредана в ссору. Завтрашний день Большого Совета казался решающим. До самой темноты Пьетро вновь мучил Джованни разговорами о кораблях, да так, что флорентиец успел возненавидеть само это слово, но наизусть выучил имя каждого и мог с легкостью рассказать кому-либо о путешествиях каждого из четырех судов. К часу начала Большого Совета Джованни опоздал, проспав почти до полудня, но поставил свою подпись под прошением о ссуде, и только после этого с ужасом для себя обнаружил, что желающих принять участие в торговом предприятии набралось не более двух десятков человек. Однако действие, за которое можно было бы долго самого себя корить и упрекать, совершилось. Витале Приули добродушно похлопал по плечу и пожелал удачи. «Обглоданная кость», восседавший с краю на помосте, посмотрел с осуждением и поджал тонкие губы. Вчерашнего зачинщика ссоры, синьора Фоскарини, нигде не было видно. Затем все отправились в собор, где прослушали мессу и проповедь о том, что Господь воздаст щедрые дары за дела милосердия. На выходе из церкви Джованни уже ждал Джакомо, который отвел его в сторону и быстро зашептал: — Сегодня к Пьетро придет поверенный, чтобы заключить сделку по продаже кораблей. Тебе нужно поспешить и подтвердить это решение, чтобы потом не возникли сомнения. — Джакомо, я не смогу этого сделать: именно сегодня Большой Совет принял решение отправить несколько кораблей к сарацинам в Александрию и закупить у них дополнительное зерно. Корабли Пьетро участвуют в этом предприятии. — Конечно! — пожал плечами Джакомо, даже не удивившись отказу Джованни. — Только они уже не будут принадлежать Пьетро. Нам предложили выплатить стоимость кораблей и часть из тех денег, что будут переданы Республикой на их снаряжение. Все, иди и проследи за этим. Помни, что ради этого тебя и наняли — изображать чудом воскресшего Франческо! Поверенный Марио Боккони уже ждет тебя, переживает, что мой дядя начнет упрямиться. Джакомо сопроводил Джованни до самого входа в дом, будто опасаясь, что тот сбежит или заставит гребца направить лодку в иное место. Пока они плыли, Джованни сидел, храня молчание и ощущая себя в замешательстве: зачем были нужны оскорбления из уст синьора Фоскарини? Вчера Франческо Лоредана пытались отговорить от участия в кампании, а сегодня оказалось, что его подписью быстро успели воспользоваться, чтобы надавить на Пьетро. Так какую же ценность имеют эти проклятые корабли? Почему на душе чувствуется такая тяжесть и неприятие всего происходящего, что хочется пожелать смерти всем, кто пытается отнять у Пьетро корабли? И уже у самых дверей, он, наконец, понял… В комнате Пьетро, помимо хозяина и уже знакомого нотария, возвращения Джованни дожидался еще один гость, сидящий в кресле у очага и откровенно скучающий. — Вот и Франческо, наконец, пришел, — проскрипел со своего места Пьетро. — Тулия, милое дитя, ты можешь идти на кухню. Не грусти, твои родители скоро вернутся, — только в этот момент Джованни заметил, поднимающуюся с низкого табурета девочку, которая до этого времени была скрыта от него занавесью балдахина. Тулия отвесила поклон младшему Лоредану и поспешила прочь из комнаты. Джованни сделал несколько шагов вперед и остановился перед постелью Пьетро, пытаясь прочитать на лице хозяина решение, которое тот принял в отношении кораблей. Потеря хотя бы одного из них грозила обернуться бедствием — слову Франческо Лоредана никто больше не поверит: ссора была затеяна не впустую. Джованни мог получить осуждение еще вчера, ввязавшись во вражду с семьей Фоскарини, или сегодня, как прозорливо предсказал синьор Циани, поставив подпись под обязательством, которое не смог бы выполнить. — Сын мой, этот синьор пришел сюда, и, как он убежденно сказал, по поручению Большого Совета. Республика предлагает мне продать корабли. Также он утверждает, что от тебя получено предварительное согласие. — Нет! — возмущенно со всей страстью ответил Джованни и сжал руки в кулаки. — Это неправда! Сегодня на Большом Совете приняли решение послать корабли за зерном. Путешествие трудное и связано с риском, поэтому все были спрошены, кто сможет дать свои корабли для участия в этом деле, которое в случае удачи сулит немалую прибыль. Республика готова заплатить деньги за снаряжение. Я заявил, что у семьи Лоредан есть корабли, как сделали и другие синьоры, но никаких иных обещаний я не давал, тем более о продаже. Марио Боккони возмущенно надул губы, но промолчал. Однако Пьетро, хотя явно и заметил эту перемену, продолжил свою речь: — Франческо, ты знаешь, что я сильно болен, и дни мои, возможно, сочтены. Ты будешь продолжать мое дело? От твоего решения сейчас многое зависит: можно получить большие деньги сейчас или потерять корабли в штормах, отправившись на эту авантюру. Сейчас корабли имеют хоть какую-то ценность. Однако после моей смерти или если следующей весной ты не продолжишь мое дело, или если вообще его не продолжишь, то за корабли не дадут столько золота, сколько предлагают сейчас. Времени на размышления у Джованни не оставалось, единственное, что его сейчас заботило — это не продолжение дела Пьетро, а потеря доверия к роду Лоредан. Корабли, по попущению Божьему, могут сгинуть в морских глубинах вместе с ним, Джованни Мональдески, который уже единожды пережил кораблекрушение и выжил, но аль-Мансур послал сюда флорентийца не ради денег и кораблей, а, как метко растолковал в Болонье Жерар, ради присутствия на Большом Совете и возможности принятия решений. Если Франческо больше не будут принимать и уважать в этом закрытом от чужих проникновений обществе, то его тайная миссия окажется провальной. — Род Лоредан не должен угаснуть или потерять влияние, — уверенно заявил Джованни. — Наше имя записано в золотой книге влиятельных семей Республики. Если сейчас, когда Республика нуждается в поддержке, мы отступимся, то деяния наши будут навсегда оттуда вычеркнуты. Я не хочу продавать корабли и готов сам приложить немало усилий, чтобы они смогли отправиться в плавание.

***

[1] Кандия — остров Крит. Вселенские церковные соборы выдавали специальные предписания на запрет торговли с сарацинами (маврами), потому что сильных мира не покидала идея нового Крестового похода. Так, на Вьеннском церковном соборе (завершился в 1312 году) было запрещено торговать с сарацинами на шесть лет. В 1318 году этот срок как раз закончился.