Крылатый лев (Ученик палача-6)

Михаэлис внезапно замер и затаил дыхание. Джованни прислушался, узнавая невесомую поступь восточного раба, который спустился по лестнице, остановился на пару мгновений перед входом в кухню, а потом исчез, видно, вошел внутрь. — Вам нужно покушать, иначе жена Микеле расстроится, что ее стряпня ни хозяину, ни гостю не понравилась, — раздался спокойный голос Халила. Джованни с Михаэлисом дружно выдохнули. Пальцы Нуньеса внезапно легли на шею флорентийца и сжали ее, заставив приподняться на носках: — Тебе он нравится? Как малакия? — Джованни кивнул, нервно сглатывая. Михаэлис убрал руку. — Пойдем на кухню. — Зачем? Однако его вопрос остался без ответа. Михаэлис нагнулся, пошарил рукой по полу и подобрал сброшенный пояс и меч. Затем потянул Джованни за одежду. Халил сидел за столом и усиленно работал ложкой в большом котелке, делая вид будто страшно проголодался, хотя никогда не принимал пищу в такой манере. Заметив, что Джованни сел напротив, а гость рядом, по левую руку, он опустил ложку и медленно положил ее рядом с собой. — Продолжай! — сказал Михаэлис, обращаясь к Халилу. Он опустил меч с перевязью прямо на стол. — Дай мне ложку. Моя осталась в вещах. Халил послушно встал и принес две ложки — Джованни и Михаэлису, быстро скосил взгляд в сторону гостя, оценивая расстояние, что теперь отделяло его плечо от плеча Михаэлиса, и отодвинулся на самый краешек скамьи. По христианскому обычаю Михаэлис вслух прочел благодарственную молитву и приступил к еде, помогая себе куском хлеба, чтобы ничего не пролить на стол, а Джованни даже маленький кусочек не лез в горло. Флорентиец разглядывал людей, сидящих перед ним, переводя взгляд с одного на другого, и завороженно пытался сравнить и понять, что связывает его с каждым. Красота облика Халила привлекала, как и страсть, неутомимость и податливая способность предугадывать малейшие желания. Если бы Джованни обрядил восточного раба в шелка, украсил шею вплавленными в золото рубинами, то возможно Халил сам бы превратился в драгоценность, которую нужно прятать в беломраморных дворцах за плотными занавесями, покрытыми золотным шитьем. Век таких сокровищ — безжалостно короток. Джованни непроизвольно покачал головой: морская стихия не предназначена для того, кто родился на суше, и еще неизвестно, как пройдет дальнее путешествие — Халилу нужна свобода. Останется ли в нем хотя бы капля былых пылких чувств, когда просохнут чернила замысловатой вязи букв на вольной грамоте? О том не стоило даже мечтать, как и о перемене веры. Джованни вновь покачал головой и пристально взглянул на Михаэлиса. Тот вернул в ответ знакомое до дрожи в теле обещание всех кар Господних, как только они оба вновь окажутся в одиночестве. Воображение заиграло и щеки Джованни вспыхнули от стыда. Он поспешил зачерпнуть ложкой оставшийся на дне то ли суп, то ли кашу, и, не ощущая вкуса, запихнул себе в рот. «Все же Михаэлис — ангел Божий, призванный одной рукой дарить благодатное исцеление, а второй, вооруженной мечом, причинять боль!» — подумал Джованни, не осмеливаясь больше поднять взгляда от темной, исчерченной следами множества ножей, поверхности стола. Они продолжили есть в молчании, пока Михаэлис, утолив голод, вновь не заговорил: — Хочу передать вам благодарность от Аверардо, — его собеседники одновременно подняли головы и повернулись. — Юноша начал самостоятельно ходить, его отец заказал молебны во всех церквах. А теперь я расскажу о себе, — Михаэлис загадочно замолк, поглядывая на удивленных его речью Джованни и Халила. Флорентиец нахмурился, приоткрыл рот и подался немного вперед, а кормчий напрягся, подобрался, тесно прижимая локти к животу, склонил голову набок, будто прислушиваясь. — Мой брат, Мигель Мануэль Гвиди, магистр медицины Болонского университета, получил письмо из Венеции от Франческо Лоредана с вопросом, сумеет ли он приехать сам или найдет иного лекаря для своего отца Пьетро? И синьор Гвиди отправил меня. Что тут удивительного? — Развел руками Михаэлис. — Я его брат, и он и передает своих клиентов. Например, Аверардо! Сам лечить начинает, а я — долечиваю. У Джованни от удивления округлились глаза. Он ожидал, что Михаэлис приехал в Венецию, чтобы заставить вернуться к прежнему имени и увезти с собой, а оказывается — он собирается присоединиться к игре, затеянной аль-Мансуром. Халил тоже был до крайности смущен, не понимая, что происходит. — Что же вы замолчали? — насмешливо продолжил Михаэлис. — Неужели не рады, что я вашего Пьетро собираюсь вылечить? Вы отправитесь в плавание, вернетесь только к весне, а я тут пока освоюсь. Он с нескрываемым интересом оглядел пространство кухни, а затем любовно огладил ножны своего меча, уверенно скользя пальцами по выпуклым извивам узора. И каждый из них был знаком Джованни. За время своих странствий в поисках исчезнувшего Михаэлиса, этот меч стал ближайшим спутником, хранящим воспоминания о возлюбленном, поэтому руки флорентийца часто обнимали его и прижимали к груди. Движения пальцев завораживали, распаляя воображение, однако назойливой мухой в голове билась мысль о том, что ожидания Джованни Мональдески от встречи с потерянным возлюбленным сейчас совершенно не совпадают с теми, что предлагает вернувшийся синьор Нуньес Франческо Лоредану. — Микеле должен был тебе рассказать, что у меня есть жадный дядюшка Реньеро, страдающий одышкой, и простоватый бездельник и пьяница кузен Джакомо, — Джованни тряхнул головой, подпер рукой подбородок и с интересом поглядел на Михаэлиса. — Халил, налей нам всем вина. У нас же сегодня праздник! — Ну, если тебе до сих пор удавалось держать родственников в узде, то неужели я не справлюсь? — хохотнул развеселившийся Михаэлис, и Джованни почувствовал, как его тело наполнилось теплой волной воспоминаний — многие дни и год, которые пролегли между ними, не изменили палача: перед ним сейчас сидел прежний возлюбленный. Халил разлил вино по кружкам, и они втроем выпили. — Хорошее вино! — отметил Михаэлис. — Ну-ка допивайте и налейте еще. А ты, смотрю — не считаешь постыдным пить сок виноградной лозы, а? — он шутливо подтолкнул Халила в плечо. Восточный раб невозмутимо потянулся к кувшину с вином и вновь наполнил кружки: — Синьор Франческо сказал мне, что в этих землях нельзя пить воду — она может быть отравленной, поэтому я пью вино. — Ясно! — Михаэлис запихнул в рот кусок пирога и устало потянулся. — Мне осталось только убедиться, что для дорогого гостя приготовлена удобная просторная комната. Или две — мне понадобится отдельное помещение для работы со снадобьями… — Конечно, синьор Нуньес! Там ты обнаружишь знакомый тебе змеевик и запас дистиллята брата Беренгария, — прервал его Джованни, упираясь взглядом в смеющиеся глаза Михаэлиса. — И широкая кровать… — мечтательно произнес тот. — И еще — я не хочу мерзнуть. — В спальне есть отдельный камин и выход на общий балкон. Я провожу тебя и помогу приготовиться ко сну, — в тон Михаэлису, намёками, ответил Джованни, медленно поднимаясь с места. — Халил, — он обошел кругом стол и положил руку на плечо кормчего, — проследи, чтобы шума никто не поднимал, а когда все успокоится, то иди спать. — Мы постараемся не переусердствовать, — подмигнул Михаэлис, когда Халил повернул голову, чтобы на него недоверчиво взглянуть. — И, надеюсь, синьор Франческо всё тебе поведал о грехе, который мы называем «ревность»? — Не о том ты речь ведешь, синьор Нуньес, — Джованни склонился над ними, приобняв обоих, и понизил голос, обращаясь к Халилу. — Твой хозяин не договорился с моим: забрал чужое. Пусть не обманом, но насильно. Мой хозяин — не таит обиду и не будет вмешиваться. Однако, считает, что может пользоваться своим правом в любое время дня и ночи. Так понятно? Восточный раб вздохнул и кивнул. Джованни выпрямился и принялся шарить на кухонных полках в поисках подходящего маленького кувшина для масла. Михаэлис придвинул к себе котелок с рагу и невозмутимо продолжил вкушать пищу. Халил взял было в руку кусок пирога, а затем отложил обратно, рассеяно огляделся по сторонам и начал рассказ: — Один купец по имени Юсуф долго не возвращался домой. Он путешествовал больше года. Его молодая жена, благочестивая женщина, предано ждала своего мужа. Когда Юсуф вошел в половину своей жены, то увидел ее приукрашенную, румяную, одетую в тончайшие ткани и драгоценные ожерелья. Рядом сидела красивая рабыня, тоже украшенная и соблазнительная. Юсуф спросил свою жену, зачем она позвала эту рабыню? А та ответила: «Муж мой, я не видела рядом с собой ни одного мужчины, с тех пор, как ты уехал. А ты — ни одной женщины, и накопил немало мужской силы. А боюсь, что овладев мной, ты причинишь мне боль, а не радость. Но если ты сначала овладеешь рабыней, а затем мной, то Аллах подарит нам первенца мужского пола». Михаэлис расхохотался до слёз, услышав эту притчу, а Джованни, наоборот, приуныл, прекрасно зная норов своего палача из Агда: — Халил, я тронут твоей заботой, но наша связь с синьором Нуньесом не заменима кем-то еще. Идем спать. Завтра ранним утром мне нужно представить нашего гостя синьору Пьетро. Прихватив с собой два светильника они все вместе отправились наверх. Халил поставил свою лампаду на верхнюю ступеньку, а сам отправился в комнату, где спал Али, за одеялом, чтобы остаться бдеть рядом с лестницей на тот случай, если кому-то из обитателей дома придет в голову сунуть любопытный нос. Джованни, придерживая Михаэлиса за рукав, повел его к дверям в пустовавшие до этого дня комнаты. В передней, в плетеных сундуках, расставленных вдоль внешней холодной стены, прятались запасы дистиллята, а справа, ткань скрывала само устройство для его изготовления. Получив несколько вытяжек, флорентиец забросил это дело, а потом, после наводнения, подарил одну бутыль Каспаро. Он приподнял край ткани и сорвал возглас восхищения из уст Михаэлиса. — Эти окна нужно открыть, — деловито распорядился Нуньес, — сюда поставить стол, а на той стене устроить полки. Веди дальше. Джованни запер внешнюю дверь на засов, затем прошествовал мимо и открыл обе створки следующей двери. Эту спальню первоначально Джованни готовил для Халила, поэтому поставил широкую низкую кровать, пол застелил толстыми коврами, а стены занавесил тканями. Днем эту комнату протопили, но в очаге остались только зола и обугленные головешки. Джованни встал на колени, положил сверху несколько свежих поленьев и разжег огонь. Потом повернулся к Михаэлису. Тот успел проверить выход на балкон, и теперь деловито выкладывал из своей сумы лекарские инструменты прямо на застеленную покрывалом кровать, будто готовился к операции. — Согрей воду, я за последнее время устал совершать омовения холодной. — Сейчас, сейчас, — Джованни поспешно поднялся, снял с крюка медный котелок, зачерпнул воду в приготовленном ведре и подвесил над очагом. — Что ты делаешь? — Хочу, чтобы ты меня помыл, — спокойно ответил Михаэлис, в задумчивости рассматривая длинный зажим. — В цирюльне я сегодня был. Тебе бороду кто-то бреет. Но сначала почитай вот это письмо, прежде, чем я его сожгу, — он вытянул из сумки длинный футляр для хранения писем. Джованни вытряхнул толстый свиток и склонился над лампадой. Он сразу узнал подчерк Готье де Мезьера. Советник короля напоминал об оммаже и о долге каждого христианина перед Господом Богом и королём, а затем деловито объяснял то, о чем Джованни уже давно догадался: султанату нужен верный человек в Венецианской Республике, как и Французскому королевству с его союзниками-генуэзцами. Готье убеждал, что нужды короля гораздо значительнее, а вознаграждение в виде земельного надела в Нормандии — привлекательнее. Сын Джованни, который воспитывается в семье Гийома, уже получил титул барона. Связь де Мезьер будет поддерживать через Жерара или иного человека, которого тот представит. — А где Жерар? — шепотом спросил Джованни, закончив читать. — Здесь. А с тобой в плавание отправит своего помощника, — Михаэлис забрал из рук флорентийца письмо и подошел к очагу. — Завтра я укажу тебе на этого человека. — Как ты здесь оказался? Чем Готье угрожал тебе? Как ты узнал об Аверардо? — Множество вопросов рождалось в голове Джованни, и ему страстно хотелось сразу получить ответы на них. Однако Михаэлис покачал головой: — Нет. Одно лишь скажу: окончательное решение я принял, когда разговорился с Агнес и многое узнал о тебе. Новом. И понял, что останавливать тебя не буду. — Но… — Джованни приблизился к возлюбленному обнял обеими руками за левое предплечье и кротким голосом продолжил: — я же от тебя не бегу! Он потерся носом о ткань верхнего платья Михаэлиса, смиренно призывая проявить ласку. Огонь в камине уже хорошо разгорелся: становилось ощутимо жарко.