Крылатый лев (Ученик палача-6)

Халил сидел на полу, поджав ноги под себя. Его глаза были закрыты, ладони покоились на коленях, спина выпрямлена. Можно было решить, что он пребывает в молитве своему богу, но вся поза выдавала напряжение и ожидание чего-то важного. Джованни приподнял голову и раб, услышав шорох, вздрогнул, очнувшись и устремил навстречу вопрошающий взгляд. — Я еще полежу, — четко проговорил Джованни на своем родном языке. Последствия ночной встречи неприятной ломотой отзывались во всем теле. Спешить было некуда, да и вместо Халила хотелось увидеть ожидающего пробуждения Михаэлиса. Они так и не объяснились. Слишком многого не проговорили. Неожиданное появление палача сначала соединило все трепетные чаяния и молитвы, показалось благоволением Небес, а потом опустошило — Франческо Лоредан, венецианец, сын богатого судовладельца, продолжит день, а запутавшийся в своих страстях Джованни Мональдески исчез с утренней звездой. — Он сказал, чтобы я сразу, как ты откроешь глаза, помог тебе встать и одеться, — спокойным голосом, безэмоционально сообщил Халил, продолжая пристально вглядываться в лицо Джованни. Тот почувствовал раздражение и слегка нахмурился — неутомимый любовник уже успел проснуться и начал отдавать распоряжения. — И… — Джованни помедлил, собираясь с мыслями, — почему же ты сидишь там, а не стоишь рядом с моей одеждой в руках? — Я — твой раб, не его, — емко ответил Халил по-италийски. В его словах слышался вызов всем тем новым событиям, которые произошли, начиная с появления надписи на стене, и теперь угрожали разрушить все, что по камушку возводилось долгое время. — И я не его раб, — Джованни лег на спину и махнул Халилу, подзывая к себе. — Ты совсем замерз, сидя на полу, ложись со мной рядом и слушай. Халил обнял его, сплетаясь ногами. Он был бос, в одной нательной рубашке, поэтому прижавшись, сразу расслабился и закрыл глаза, отогреваясь под толстым и жарким пуховым одеялом. Когда дыхание раба стало жарким, Джованни поднес свою ладонь, где еле виднелся маленький шрам, к глазам Халила: — Посмотри, это сделал Михаэлис. И большая часть отметин на моем теле — его рук дело. Меня сочли мертвым, но искусство Михаэлиса спасло меня. А сюда, — Джованни нащупал еще один шрам на боку и показал Халилу, — мне воткнули нож. Михаэлис вновь спас меня. В третий раз жизнь мне даровал аль-Мансур — он преследовал корабль два дня, прошел через ужаснейший шторм и нашел меня. В последний раз — я убил себя сам, покарав своего врага. Чей же я, человек с другим именем, — раб? У меня один господин — мой Бог, и Он будет судить меня. Я лишь жалею, что не могу вернуть себя прежнего — нет во мне той еще чистоты невинных помыслов, когда жаждал я провести свою жизнь в служении другим людям, в избавлении их от страданий. Когда я держал новорожденного сына своего брата на руках и видел счастливые глаза своей матери — вот эти мгновения были для меня высшим наслаждением. Михаэлис мне — ближе, чем брат, когда мы дышим единым желанием, но будет дальше, чем заклятый враг, если я почувствую себя несвободным. Через два дня мы с тобой взойдем на корабль, и я не знаю — вернемся ли живыми к весне. Быть может, мне пора попрощаться с моим Михаэлисом и условиться о встрече в ином месте? Господь привел его сюда ради этого? Или мне нужно потратить дарованное время на распри между теми, кого считаю своими близкими друзьями? Как ты думаешь? Халил замер, затаил дыхание, и, видимо, поразмыслив над смыслом исповеди Джованни, отпрянул с возгласом: — Прости, мой господин, мою неразумность! Я и Али передам, чтобы не забывал о почтении. Сейчас подам твою одежду. — Подай мне лучше сосуд для мочи! В этом городе даже днем приходится топить печь, — ворчливо отозвался Джованни. Кряхтя от болезненных ощущений в теле, он сначала перевернулся на бок, а потом сел на кровати, свесив ноги. — Отправь Али к дому Реньеро. До моего дядюшки, наверно, уже дошли слухи о новом лекаре, который появился в доме. Нужно что-то придумать, чтобы вновь усыпить его подозрения. — О лекаре? — с восхитительной непосредственностью удивился Халил, подавая нательную тунику. — Этот человек зашел в дом с оружием. Он — чужестранец, возможно, иноверец. Весь город видел. — Хм, ты прав, — согласился флорентиец, — дядюшке доложат о наемнике-иноземце, которого я специально нанял, чтобы охранял Пьетро, пока я буду в отъезде. — А разве не так? Ты его не звал? — Халил отошел к сундуку за шоссами и спросил, чуть полуобернувшись. Он продолжал старательно изображать, что почтительно поддерживает разговор, хотя сам сгорал от любопытства. — Не звал, — ответил Джованни, широко улыбнувшись, и вдел ногу в чулок, — ты помнишь, что рассказал Михаэлис о брате из Болоньи? Михаэлис случайно приехал с ним повидаться и узнал обо мне. А потом познакомился с Аверардо. Тот рассказал, что мы уехали в Венецию. Наверно, подслушал какой-нибудь из наших разговоров. Михаэлис сильно скучал обо мне, мы давно не виделись, поэтому отправился сюда. Мы с ним плохо расстались, даже поссорились. Поэтому, Михаэлис, чтобы предстать перед Господом с чистыми помыслами, приехал мириться. И мы вновь стали друзьями, — он с многозначительным выражением завершил он свою речь, и заметив, что Халил продолжает выжидательно поглядывать, решил окончательно успокоить сарацин: — Для Франческо Лоредана ничего не изменилось. Я уезжаю и оставляю жизнь своего отца в надежных руках. Михаэлис, хотя по ремеслу палач, может считаться одним из лучших лекарей в наших землях. Он тебя еще не осматривал? О здоровье не спрашивал? — Он ранним утром пришел в нашу комнату, отправил на кухню Али. Мальчик уверен, что я хорошо ублажил господина Михаэлиса. Еще тебе подробно расскажет. Джованни в задумчивости почесал затылок и усмехнулся, прикидывая, насколько далеко мог зайти Михаэлис, пользуясь положением близкого друга хозяина: — Неужели вы еще успели о чем-то поговорить? Халил склонил голову и обиженно поджал губы: — Я плохо разбираю слова господина Михаэлиса, когда он говорит на твоем языке, но на своем — я его понял прекрасно: если ты не вернешься обратно, то ублажать его буду не только я, но и мой султан, и мой бог. Джованни расхохотался, дернул Халила за рукав, привлек к себе и жадно ощупал тело любовника: — Мой кормчий, если бы все было в нашей воле, то я бы никуда не уезжал, продолжал считать коров, морочить голову дядюшке Реньеро, лечить Пьетро, распивать вино у греков и пиво у германцев, содомировать тебя и получать удовольствие. Но я уже так не смогу. Впереди — много холодной соленой воды. — Дворец правителя очень красивый, — будто случайно обронил Халил на ухо флорентийцу. — Вряд ли меня пустят дальше портового квартала, — возразил Джованни, — христиан сразу убивают, если они неосторожно выходят за ворота жилищ венецианцев. — Если тебя не пригласили в гости твои покровители. Флорентиец тяжело вздохнул и нахмурился: — Аль-Мансур будет меня там ждать? Халил, будь со мной откровенным, хотя бы сейчас. Что ты знаешь? Я оставляю своего возлюбленного — ради чего или кого? Чтобы аль-Мансур удовлетворял свою похоть со мной, как со своим рабом? Халил присел перед сидящим Джованни на колени и взял его ладони в свои. Лицо восточного раба было напряженным, между бровей пролегла складка, темные глаза смотрели сосредоточенно прямо, не выдавая ни волнения, ни желания солгать: — Почему ты меня спрашиваешь? Разве ты сам принял решение присоединиться к венецианцам? Меня послали тебе в помощь, куда бы ты не отправился на корабле, потому что я — кормчий. Я должен радоваться, но пребываю в печали. Здесь — я кормчий и твой слуга, а там — я раб. Не твой раб, и мне придется подчиниться желаниям того, кому принадлежу. Если только… — Что? — Ты не станешь моим хозяином. Но я продолжу и спрошу: разве твое решение отправиться в путь — не приказ, известный тебе ранее? — Нет, — покачал головой Джованни, — я сам так решил. Аль-Мансур сказал мне только добраться до Венеции. Халил замертвел и в отчаянии закрыл лицо руками: — Али меня предупреждал, что происходит нечто, чего он от аль-Мансура не слышал! — простонал восточный раб. — Нельзя ехать! — Поздно! — Воскликнул Джованни, вскочил с кровати и заметался по комнате. — Поздно! Франческо Лоредан должен ехать. Или я должен спешно собрать вещи и сбежать, а потом всю жизнь скрываться от аль-Мансура, падуанцев и венецианцев — не знаю, кто доберется первым. Нет, мы отплываем послезавтра. А дальше, пусть твои единоверцы сами решают, позвать меня в гости или я нагружу мои корабли и спокойно отплыву обратно. Лучше ты честно ответишь тем, кто тебя послал, что не смог меня остановить. Кстати, никто из них так и не удосужился ко мне прийти. Я спасал корабли, чтобы никто не посмел их продать. Только падуанцы поддержали, но они — купцы, и сразу подумали о выгоде! Халил, казалось, ничего не понимал и не слышал — сидел на полу, тряс головой и вытирал слезы, обильно катящиеся по щекам. — Что с тобой не так? — Джованни склонился и потряс его за плечо. — Не со мной, — Халил утер рукавом нос и поднял голову, — ты ослушался приказа, который передал тебе аль-Мансур. — Запомни, — назидательно промолвил Джованни, — аль-Мансур не мой хозяин, у нас с ним договор. Понимаешь, что это означает? Он выдвинул свои условия, а я свои. И до сих пор мы этот договор не нарушили. Он мне сказал, что не сможет встретиться со мной в Венеции. Я продолжаю ждать от него известия, но я здесь, на том месте, куда он меня направил, не могу сидеть и ничего не делать. Я — венецианец, семья Лоредан нуждается в возрождении. Если бы я вел себя как кузен Джакомо, вот тогда — аль-Мансур был бы недоволен тем, как я выполняю договор. Халил, ты раб и не мыслишь себя свободнодействующим. — Я не верю, что христианин может сдержать данное слово верующему в Аллаха. — Поверь, мы обманываем друг друга не реже, а даже чаще, — Джованни погладил восточного раба по голове, — но я хорошо помню, что и ты, как и аль-Мансур, один раз спас мою жизнь во время шторма. — А ты мою, — тихо ответил Халил и всхлипнул. — Поэтому, мы можем доверять друг другу, — Джованни перевел дух и расправил плечи, понимая, что уже никакой аль-Мансур сейчас не властен над ним, — все остается как прежде — ты — мой кормчий и поведешь мои корабли. — Я подчиняюсь твоим решениям, мой господин! Я уже не понимаю: где правда, а где вымысел. Я отведу твои корабли, куда прикажешь. — И вернешь обратно, — продолжил Джованни. — Не важно, что прикажут твои хозяева-сарацины. Я доверяю тебе свою жизнь и жизнь людей-христиан, которых я позвал на свои корабли. Это тебе понятно? Доверяй же и мне. Идем, я голоден и хочу увидеться с отцом. Двери в комнату Пьетро оказались распахнутыми. От лестницы было видно хозяина, одетого в домашний халат и сидящего в кресле. Синьор Лоредан увлеченно беседовал о чем-то с Михаэлисом, сидевшим в кресле напротив. В руках собеседников были винные кубки. Джованни остановился поймал себя на мысли, что залюбовался представшей перед его глазами сценой, и ощутил в сердце радость — Пьетро нашел собеседника равного себе по интересам и никогда еще не слышавшего его истории о путешествиях. — Отец, — Джованни почтительно склонился на пороге. Поднял голову и встретил счастливый взгляд Пьетро. Михаэлис тоже вежливо поздоровался, обращаясь к флорентийцу — «синьор Франческо». — Привет, Франческо, — промолвил Пьетро Лоредан, — синьор Нуньес похвалил тебя — твоя забота о моих ранах сотворила чудо. Я теперь не сомневаюсь, что Господь простил меня, когда ты вернулся обратно домой. — Конечно, отец, — Джованни склонился и поцеловал протянутую руку. — Я оставляю тебя в надежных руках и при возвращении надеюсь увидеть в полном здравии. Флорентиец поднялся наверх и сел за стол, рассеянно наблюдая за хлопотами Агнес и Али, которые принесли завтрак. Мальчика распирало от недоведенных до уха хозяина новостей. Он проявлял чудеса услужливости, лишь бы поскорее спровадить Агнес обратно на кухню. Джованни его опередил: — Новый лекарь, синьор Нуньес, прекрасно справится с делами дома во время моего отсутствия. Доверяй ему и слушайся. Он прекрасно разговаривает на твоем языке и знает обычаи. — Да, господин, — ответил ухмыляющийся Али, — Халил уже хорошо услужил гостю. — Я не в ущербе, — Джованни решил его не разочаровывать. Михаэлис мог запугать Халила, но если бы он использовал восточного раба по назначению, то на мягких подушках сейчас восседал бы не только Франческо Лоредан, — но это не твой путь услужения. Даже не думай предлагать такое синьору Нуньесу, если не хочешь, чтобы он отодрал тебя розгами. Меня сейчас волнует синьор Реньеро, как бы ему не пришло в голову попытаться заставить меня подписать какой-нибудь хитрый документ. Например, если я не вернусь из плавания к определенному времени, то моим преемником назначается Джакомо. — Синьор Реньеро сегодня утром как раз прислал гонца с запиской, — Али выложил перед Джованни маленький свиток из тонкой кожи. — На словах передал, что ждет в своем доме для решения срочных дел. Джованни задумался, не желая развернуть послание. Он уже заранее знал, что там написано — синьор Реньеро не раз вызывал его именно таким способом. Один и тот же свиток с приглашением экономно кочевал между домами Пьетро и его брата. — Он нас опередил, Али. Я хотел отправить тебя утром к его дому проследить, с кем он будет общаться, куда посылать людей. Плохо, что я ничего не знаю о планах Реньеро. — Я могу отправиться к нему сейчас и предупредить, если синьор Реньеро задумал какие-нибудь враждебные действия, — предложил Али, нахмурившись. — И поразмышляй, мой господин, даже в твое отсутствие этот синьор будет противодействовать твоим планам. Его сына никто не послушает, а синьор Реньеро — власть и опасность. Ты уверен, что хочешь оставить его за своей спиной? — Не уверен, но на смертоубийство не решусь. Реньеро — болен: вино или неумеренность в еде доведут его в скором времени до смерти от удара или несварения желудка. Ты не сомневаешься, что мне нужно отправиться в путешествие на край земли? Я так и не дождался аль-Мансура или известия от него. Али покачал головой: — Не сомневаюсь. Ты, господин, на своем месте, которое и должен был занять. Чего ты еще ждешь? Аль-Мансур появится обязательно, когда нужно будет именно ему. А край земли - где? Там живут люди?