Крылатый лев (Ученик палача-6)

Слэш
NC-17
В процессе
71
Размер:
планируется Макси, написано 143 страницы, 30 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
71 Нравится 99 Отзывы 22 В сборник Скачать

Глава 6. День накануне путешествия

Настройки текста
От автора. Наверно пора рассказать о том, как венецианцы плавали в сторону Александрии и Иерусалима. Подробно мы можем узнать из путеводителей различных пилигримов, которые большую часть жизни провели на суше. Для венецианца само путешествие звучит довольно кратко и естественно: «поплыл» и «приплыл». Поэтому я опираюсь на свидетельства более поздних паломничеств: при выходе из лагуны корабль плыл сначала строго на восток — до земель, давно освоенных и принадлежавших Венеции с 1267 года — в город Пореч (совр. Хорватия). Возможно, психологически для венецианца размер его страны не ограничивался песчаным барьером лагуны, как сейчас, а все пространство Венецианского залива с его окрестными берегами представлялось единым целым. Соответственно, корабли плыли не ближе к побережью Италии, а к противоположному — где во множестве удобных бухт среди островов можно было спокойно остановиться торговому кораблю. Конечно, галере под парусами, которая несется вперед с большой скоростью, близость к одной или другой стороне не принципиальна, но разность в ценах на продукты и их доступность важна для обычного судовладельца. С собой на борт брали животных для еды — кур, гусей, баранов, но они были пригодны для того, чтобы убить и сразу съесть. В пути животных нужно было еще чем-то кормить. Следующей известной остановкой был остров Керкира (по-современному) или Корфу, как его называли в те времена. На этом острове венецианцы строили и укрепляли крепость в течение столетий, однако в начале XIV века этот остров принадлежал Анжуйскому Неаполитанскому королевству. То есть — младшей ветви от Карла, брата французского короля Людовика (кстати, их жены были родными сестрами, но это уже другая история). Венеция приобретет Корфу позднее, ближе к концу века. Мог ли венецианский торговый флот сделать остановку у Корфу? Вероятно, да, потому что с местным «белым» населением их связывал общий язык (остров был отнят сначала у арабов, потом у византийцев во время Крестового похода на Константинополь, возвращен, а потом опять отнят). Следующей «базой» уже в Ионическом море могли быть два островка — Китира и Антикира, но, скорее всего — они были настолько маленькие, что смысла строить там серьезные укрепления не было, поэтому дальнейшая цель — остров Крит (по-старому — Кандия), который уже лет сто до описываемых событий, был провозглашен «колонией» Венеции.

***

Джованни замедлил шаг и остановился. В спину ожидаемо ударило громоподобное и четкое: «Дурак!» Джованни поднял голову, выдохнул и развернувшись ответил витиеватой тирадой из смеси родных и сарацинских слов в значении — «сам такой». — Ты сам доверился этому шармуте! Но я согласен, раба можно сделать свободным, но вытравить из него рабскую покорность — невозможно, — продолжил Михаэлис. Джованни прислонился к стене и прикрыл глаза. — Ты не такой, я знаю, ты — образованный и очень дорожишь своей свободой. Ты свободен в своих желаниях. Но и я в них свободен! Что ты мне вчера сказал? Возьми раба, а я поехал с друзьями по своим делам. Может быть, ты тогда ни о чем не подумал, но разве не ты попросил меня помочь с Пьетро, не ты попросил меня остаться в Венеции и дождаться тебя? Так почему ты управляешь мной, как тебе заблагорассудится, возводишь преграды, и еще обижаешься и ссоришься? Вот сейчас — выставил меня похотливым козлом, а сам — будто ягненок тонкорунный. Ты меня слышишь? Ты здесь еще? Джованни повернул голову на голос и открыл глаза. Михаэлис наполовину высунулся в дверной проем. Выражение его лица было серьезным, он уже не шутил и не бравировал. У Джованни зачесался нос: флорентиец громко чихнул и кивнул, соглашаясь. Никому из них сейчас не нужна глупая ссора — каждый оказался на своем месте: Джованни хотел оставить надежного человека с Пьетро, а Михаэлис… — Я знаю, — живо откликнулся флорентиец и попытался выдавить из себя улыбку. Получилось с трудом. — Иди спать, ты устал! — проявил ожидаемую заботу палач. — А ты? — Я… — Михаэлис вышел на балкон и оперся обеими руками о перила, наполовину высунувшись наружу. Он сник и сгорбился, устало опустил голову: — я не смогу сейчас вернуться в Агд. Венеция для меня — единственное безопасное пристанище. В Марселе я узнал о сожженных францисканцах и услышал проповедь одного из тех, кого называют фратичелли или спиритуалы. Я думаю, ты хорошо осведомлен об их противостоянии с Папой, ты же долгое время был в общении с братом Домиником! — Причем здесь францисканцы? Я не понимаю! — Воскликнул Джованни и сделал шаг по направлению к палачу. Михаэлис преобразился в его глазах — из самоуверенного, полного сил, мужчины — он превратился в уставшего старика. Нечто важное происходило сейчас между ними, то, что переполнило сердце состраданием. Флорентиец искренне любил своего палача: не только физически, но и душевно, готов был понести наказание за эту порочную, в толкованиях веры, связь. Он провел рукой по спине своего друга, приобнял за шею и прижался щекой к виску, приготовившись выслушать. — Ты же помнишь историю моего исчезновения, — продолжил приглушенным шепотом Михаэлис, — меня ждал суд в Таррагоне, если бы не вмешался Понче, а потом Готье де Мезьер? Ты помнишь, как сам свидетельствовал о неком брате Мае? На землях Лангедока вновь начинается война, и спиритуалы ее проиграют. Вот только ересь эту будут выдергивать с корнями. Невозможно убрать всю сорную траву, не повредив полезные растения, что растут рядом и невольно сплелись с ней. В книги инквизиторов записаны многие свидетельства, и если вновь попасть в их сети, то судить они будут по совокупности вины, а не по давности прегрешений. — Я знаю, — согласился Джованни, — я читал книгу брата Бернарда из Тулузы. — Не гони меня, я иногда забываюсь, но я таковой по природе. Ты когда-то полюбил меня таким. У тебя есть, в чем меня упрекнуть. Ты очень изменился с тех пор как мы расстались, но я рад, что сумел вложить в тебя мои знания. Когда я читал твое письмо, оставленное в Болонье, я тоже плакал, — Михаэлис вытер слезу, покатившуюся по его щеке. — Я приложил столько усилий, чтобы догнать тебя здесь, в Венеции, остановить от необдуманных поступков, но теперь вижу — тебя не нужно спасать. Ты в своем праве диктовать свою волю свободно. Веди свои корабли спокойно, я позабочусь о Пьетро Лоредане, а после твоего возвращения, решим, что делать дальше, но мне кажется — Франческо Лоредан устроился здесь надолго и, может, навсегда. — Я с тобой согласен, но франкскому королю я служить не буду, — выдохнул на ухо палачу Джованни. — Они думают, что смогут удержать меня в повиновении страхом или рожденным ребенком, но ошибаются. И ты не слушай Готье! Никто из нас не давал ему клятв. — А благодарность? — возразил Михаэлис и повернул голову к флорентийцу, взглянул со значением покрасневшими глазами, полными слез. — Не по-христиански будет обмануть его. Пока он тебе помогает, не пренебрегай им. Никогда не знаешь, вдруг придется вернуться. — Хорошо, — согласился, чуть подумав, Джованни, — но не позволю Жерару управлять. Хотя я уже попал в зависимость — вчера его спутник убил по моей просьбе одного человека, который хотел меня разоблачить. И боюсь, как бы Жерар не расправился еще с Реньеро, братом Пьетро. Удивительно, почему Реньеро до сих пор не появился у дверей этого дома. — Пошли человека узнать, — предложил Михаэлис. — Если нет на тебе вины, то будет выглядеть странным, что ты до сих пор не разъяснил свой вопрос. — Отправь Али, — Джованни прикрыл створку окна, чтобы никто не увидел с улицы, потянул Михаэлиса на себя и кратко поцеловал: — Я очень устал, разбуди меня, в третьем часу. Вечером все соберутся на мессу, а к рассвету займут места на кораблях. Но мы с тобой успеем проститься. Постель показалась обжигающе ледяной. Джованни тщательно задвинул занавеси вокруг кровати, чтобы внутрь не проникал свет и с сомнением оглядел одежду, в которой остался — длинной камизе и чулках из шерсти, которые защищали ноги от холода нетопленной комнаты. Не хватало тепла, которым привычно щедро делился Халил. Джованни завернулся в одеяло до самого подбородка, но, если тело желало отдыха, то возбужденный разум не давал уснуть. Занавеси колыхнулись, Джованни чуть приоткрыл глаза, потревоженный светом. — Твой хозяин приказал мне тебя согреть, — внутрь на четвереньках, осторожно нащупывая себе путь, вполз наспех одетый Халил. Джованни повернулся на бок, позволяя восточному рабу возлечь рядом за спиной. — Синьор Нуньес, с которым ты вчера провел ночь, не мой хозяин, — четко проговорил Джованни. — У меня вообще нет хозяев, потому что я не раб. А синьор Нуньес — щедрый и заботливый, поэтому послал тебя. Халил не ответил. Сначала они лежали в темноте, прислушиваясь к дыханию друг друга, потом Халил не выдержал и чуть слышно прошептал: — Ты сердишься на меня? — Нет, — честно ответил флорентиец и принялся разворачивать собственное одеяло, чтобы укрыть им еще раба и согреться. — Я провел ночь в Клодии, видел, как содержатся два корабля синьоров Скровеньи. Нам с тобой нужно установить правило — никаких слез и плача. Посмотри на наших гребцов, которых удалось собрать. Они сожрут нас с потрохами — мы не успеем вывести «Фортунато» в море. Ты — кормчий, и тебя должны слушаться люди, подчиняться, уважать, а ты — пытаешься вызвать к себе сострадание. Для них — ты чужак, иноверец, и только уважение ко мне, к моей фамилии, заставляет их слушаться. Так нельзя. Как только они поймут, что ты не слуга, а раб — подчиненный и слабый, они заберут власть. Ты должен быть моей верной рукой, но до сих пор — не выучил наш язык. Пока я буду на мессе, займись важным делом: на корабле я также должен удобно спать, как и дома. А ты будешь спать рядом, как и сейчас, иначе морские ветра навлекут на нас болезни. — Я все сделаю, мой синьор! И клянусь, — Халил уверенно обнял его и прижался. — А с синьором Нуньесом ты был по своей воле, — продолжил Джованни, — потому что сам захотел этого. Никто тебя не принуждал, — Халил вновь не ответил, что еще раз убедило Джованни в правильности собственных рассуждений. — Жаль, что Али с нами не едет, — флорентиец зевнул, проваливаясь в сон, — мальчик бы тебя образумил. Али разбудил их вовремя — колокола звонили по всей Венеции, заявляя о скором начале службы в главной церкви — соборе святого Марка. Отъезд торгового флота с конкретной миссией был большим событием для жителей города. — Синьор, синьор Франческо, — взволнованно запричитал Али, вьюном кружась вокруг спешно одевающегося Джованни, — я зашел в главный дом Лоредан, но синьора Реньеро там не было. Он покинул дом еще вчера в сопровождении двух своих слуг, но так и не вернулся. Джованни замер с верхним платьем в руках, пытаясь спросонья осознать смысл сказанного: — А вчера ты его видел? Тебя же посылали за каким-то музыкальным инструментом. — Нет! Я же тебе говорил. Ни синьора Джакомо, ни синьора Реньеро в доме не было. Задняя дверь дома была открыта, в коридоре меня заметил какой-то слуга, мне незнакомый. Он спросил, что мне нужно. Я ответил: синьор Пьетро Лоредан попросил отдать ему инструмент, на котором можно играть музыку, из верхней комнаты, что в центре, и бочонок с вином. Тот человек сказал, чтобы я оставался у двери, и все принес. Но ручаюсь, в доме еще кто-то был… По описанию мальчика этот слуга не походил ни на Жерара, на на Гриджо. — А сегодня ты этого человека встретил? — Джованни охватили мрачные подозрения, что незнакомец оказался в доме неспроста. Он быстро взглянул на Халила, тот тоже нахмурился. — Нет, была только кухарка и прачка. Они сказали, что дом оказался с утра, как они пришли, незапертым, а наверху спал Джакомо. Потом молодой синьор позавтракал и вновь ушел. Даже не спросил, где его отец, только удивился, что слуги, который ему помогал одеваться и раздеваться, и вообще следил за одеждой, не оказалось на месте. И сказал, что пропали какие-то деньги и вещи. Что происходит, синьор? — Али выглядел испуганными растерянным — засунул в волнении пальцы в рот и прикусил. — Ты не сказал женщинам, что приходил вечером? — продолжил выпытывать Джованни, путаясь в рукавах, пытаясь правильно вдеть голову в вырез горловины. Халил принялся ему помогать. — Нет, — уверенно ответил мальчик. — Собирай свои вещи, Али, ты поплывешь с нами, — флорентиец опять со значением посмотрел на Халила, тот кивнул, полностью разделяя это решение. — Я не хочу, чтобы тебя начали допрашивать городские власти, если синьор Реньеро вдруг не найдется. — А он и правда пропал? Вы что-то знаете? — Али переводил обеспокоенный взгляд с Джованни на Халила и обратно. Он изогнул бровь и прищурил один глаз, делая вид, что как бы о чем-то догадался. — Кого ты вчера приказал убить, синьор Франческо? Ты точно помнишь имя, которое назвал? — Это произошло утром. Синьор Реньеро еще был вполне здравствующим, — Джованни постарался ответить кратко, чтобы избежать неприятных расспросов. Он вспомнил разговоры среди торговцев, что смерть Боккони развязала тайную войну. — А потом я отправился на Клодию. У меня есть много свидетелей, которые подтвердят, что к синьору Реньеро я не приближался. Если он покинул дом, значит куда-то направился. Решил, что это важно и необходимо. Могу предположить, что получил известие о смерти Боккони, но могу и ошибаться — мало ли у дядюшки других дел? Может, он вообще — отправился в Падую заявить братьям Скровеньи, что разрывает договор, и потребовать обратно уплаченные деньги. Нужно подождать. У нас много других забот, которыми мы должны заняться безотлагательно. Халил, — Джованни приподнял руки, чтобы дать восточному рабу себя опоясать, — уже получил мои распоряжения. А ты, Али, быстро собираешь вещи и уходишь вместе с Халилом к кораблям, обратно не возвращайся. Я приду к вам после мессы, потом вернусь домой и со всеми попрощаюсь. В праздничной одежде Джованни отправился на мессу в одиночестве. Пока он плыл в лодке к главной городской площади, у него было время поразмышлять над тем, куда мог подеваться синьор Реньеро. Предположение, что дядюшка отправился в Падую, показалось ему наиболее привлекательным — уж там ему быстро растолкуют, что не стоит спешить разбогатеть за счет смерти брата, тем более — подставной Франческо совершенно никому не мешает заниматься торговыми делами. Площадь была наполнена народом, но для празднества городскими властями были назначены распорядители, поэтому мнимый хаос был управляемым. Синьор Лоредан входил в число тех, кто мог войти внутрь храма и получить священную облатку, освященную духом Тела Христова. Над жертвенным столом возвышалась алтарная преграда [1]. Подсвеченная мерцанием множества свечей, она изливала золотой свет, а фигуры святых, облаченные в темно-синие одежды, казались живыми и двигающимися: ангелы шевелили крыльями, апостолы читали друг другу святки Священного Писания, а Иисус, восседающий в центре на троне, держал в руках раскрытую книгу, и правая рука его раскрытой ладонью призывала каждого внимать словам молитвы, многоголосой песней разливающейся по сводам собора. Венецианцы говорили, что драгоценные эмали были привезены из самой святой Софии Константинопольской, и лицезреть их можно было только в главные праздники достойным избранным. На протяжении всей службы Джованни вглядывался в лики святых и чувствовал себя не принадлежащим к этому миру. Время службы пролетело незаметно, но когда верующие начали покидать собор, выходя на площадь, уже начало смеркаться. Горожане зажгли масляные лампы в домах, а лодки, ожидающие у пристани за колоннами, украсились огнями. Джованни привычно свернул на улицу, ведущую к Арсеналу, но тут заметил поджидающего Джакомо, который сразу же вцепился ему в руку и возбужденно зашептал: — Мой отец пропал, Франческо! Я уже обегал весь город, но никто не знает, где он. Делать вид, что первый раз слышит известие о пропаже Реньеро, Джованни показалось бессмысленным — Али уже побывал в доме: — Пропал? — медленно с удивлением в голосе переспросил он и пожал плечами. — Я решил, что это пустая болтовня кухарки! Али перед мессой принес мне эту весть. Разве твой отец не мог отправиться из города по каким-то торговым делам? Он часто тебе о них рассказывает? Джакомо замотал головой: — Из дома пропали деньги, но вещи отца на своих местах. Не мог же он без запаса одежды, пищи и вина, прихватив только слуг, отправиться куда-то! — Значит, синьор Реньеро не собирался уезжать из города, — продолжил рассуждать Джованни, больше успокаивая свое часто забившееся от волнения сердце. — Но мог поехать к кому-то в дом, по приглашению. Не думаю, что стоит сейчас так сильно волноваться за своего отца. Завтра он обязательно вернется домой! — Но зачем ему понадобились золотые подсвечники и серебряные блюда! Франческо, пойми — нас обокрали! Отца — похитили, возможно — за выкуп. Я не знаю, что мне делать, он же у меня единственный… отец. И наш план… — Джакомо заговорил смущенным шепотом: — ты же завтра останешься единственным наследником Лоредан! — Ну, нет! — возмущенно воскликнул Джованни и остановился. Он ухватился за убежденность Джакомо в том, что их договоренность о смерти Пьетро еще витает в уме этого ветренного синьора и продолжил развивать его же мысль: — Пьетро — старший Лоредан и искренне любит своего брата. Если что-то плохое случилось с Реньеро, то Пьетро — твоя опора. Ты погибнешь, если останешься в одиночестве со всеми делами семьи Лоредан, пока я буду в путешествии. Этим воспользуются займодавцы, монахи и прочие мошенники, — Джованни заговорил словами Реньеро. — Возвращайся сейчас домой, собери слуг и запри двери. Если твой отец не появится завтра, то иди к Пьетро, он будет тебя ждать и поможет. Ничего с Пьетро до завтрашнего дня не произойдет, а я обязательно вернусь весной. А если твой отец найдется живым и здоровым — ничего, подождете с вашими планами! Торговый флот привезет богатый груз. — А если и мой отец не вернется, и Пьетро умрет до твоего возвращения? — осторожно поинтересовался Джакомо, и его лицо внезапно скривилось в каком-то омерзении. Или он так выражал свою скорбь? Джакомо уставился на собственные руки, сжимающие рукав флорентийца. — Лучше молись за меня и за наши корабли, — ворчливо ответил Джованни, освобождая свою руку из покорно разжавшихся пальцев Джакомо. — Не бойся! — он положил руку на плечо Джакомо. Тот вздрогнул. — Возьмись за ум и постарайся слушаться Пьетро.

***

[1] Эта преграда называется Пала д’Оро. В 20-е годы XIV века у эмалей не было еще ни золотого оклада, ни украшений из драгоценных камней. Эмали не были вывезены из храма св. Софии, а были украдены из монастыря под Константинополем, однако сказка была приятной и вдохновенной. PS. Может быть, глава покажется «проходящей», но в ней на самом деле заложено много «шрихов», которые потом будут влиять на сюжет.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.