Diablo

Утро в деревне всегда было особенным. Солнечные лучи окрашивали верхушки зеленых дубов, стрекот цикад едва ласкал слух; ворчливая старуха Кейко, живущая по соседству, развешивала белье на заднем дворе, да постоянно бормотала себе что-то под нос. Было до легкой щекотки приятно бегать по мокрой от росы траве, останавливаться и всей стопой ощущать холодное прикосновение к коже; жмуриться от яркого солнца, просыпаясь от его лучей, что светили прямо в глаза сквозь щели между досками; осознавать, что жизнь — прекрасное чувство; подниматься, неуклюже барахтаясь на куче сена, и бегом торопиться на кухню, где сестрица уже давно занимается домашними делами, и вдыхать приятный аромат риса и мятного чая. Можно было незаметно подкрасться, набрасываясь на хозяйку со спины, и заливисто смеяться со строгого выражения лица, которое вскоре смягчалось; или с радостным криком «доброе утро!» угождать в теплые объятия. Чуя любил все это и не мог представить, что оно когда-нибудь может исчезнуть. В его по-детски наивную голову не лезли мысли подобного рода. Сегодня мальчишка проснулся немного позже обычного. Но и вчера он уснул уже глубокой ночью. От предстоящего события никак не получалось угодить в объятия Морфея, оставалось только беспокойно вертеться с боку на бок, разметая под собой сено. Сестрицы Коё на привычном месте не было, и Чуя отправился на задний двор, надеясь найти ее там. Попутно вытаскивая из волос сухие травинки, он торопливо перебирал босыми ногами по деревянному полу. Заслышав же негромкие голоса, мальчишка остановился, тут же успокаивая свое не сильно сбившееся дыхание. — Говорят, они двинулись на запад. Как раз в нашу сторону, — сказал знакомый скрипучий голос — это, кажется, дедушка Ясуо. С веранды Чуя хорошо видел трех человек: сестрица, старик и соседка Аю — молодая красивая девушка: смуглая, черноволосая, с темно-карими глазами; хрупкого телосложения с, как любит говорить Коё, осинной талией. В руках она держала кувшин и грустно смотрела перед собой. — Не переживай, Аю. Если нет вестей от твоего жениха, значит, будем надеяться, что он жив, — Ясуо ободряюще коснулся плеча девушки. — Но ведь враг быстро движется. Я сейчас не за его жизнь беспокоюсь. Деревня под ударом, укрыться где-нибудь надо. Акрийцы, если здесь будут, никого в живых не оставят, псы беспощадные. — Если надо будет — найдут. Из-под земли достанут, сучьи дети. Чуя широко распахнул глаза. Никогда он еще не слышал, как ругается сестрица Коё. Ему вдруг стало страшно от ощущения подступавшей к порогу беды. Сглотнув мешающий в горле ком, он натянул на лицо сияющую улыбку и бросился вперед, подставляя лучам солнца свои ладошки. — Сестрица! Сегодня мы ведь идем на ярмарку? — воскликнул он, стараясь не замечать чужих хмурых лиц. Чуя привык, что люди улыбаются, едва завидев его сияющую жизнерадостность. Почему же сейчас каждый смотрит на него с такой грустью и безмерной тоской? Лишь Аю дернула уголками губ, тут же отворачиваясь. Коё удивленно вскинула брови, но раскинула руки для объятий, в который мальчик с удовольствием угодил. — Сестрица, идем? Ты обещала, помнишь? — Чуя, я знаю, что обещала, — и Чуя старается не замечать тревогу еще сильнее, он беспокойно хмурит бровки, закусывая губу, — но, понимаешь… Погода портится. Не сегодня, хорошо? Чуя медленно кивнул и обхватил ручками ее шею. — Сестрица, а ты видела, какого Сатору вчера карпа выловил в Большом пруду? — Чуя, — девушка поджала губы, спуская мальчика на землю. — Иди в дом. Я скоро вернусь. Напряжение никак не исчезало, продолжая витать в воздухе. Нагнетающая тишина не давала чувствовать себя спокойнее. Все было как обычно: сестрица ткала новое полотно, что-то напевая себе под нос, с улицы доносились чьи-то голоса, за стенкой стрекотал сверчок, большой черный кот с бархатной шерстью сидел около сложенного футона. Все было как обычно, но… Сестрица не улыбалась, кот не мурлыкал, голоса на улице казались все тревожнее да тише. Чуя сидел на полу, притянув к себе колени, и все никак не мог понять: зачем сестрица соврала? Ведь солнце светит так, что в доме жарко. — Сестрица, — позвал негромко Чуя. Девушка подняла голову, отвлекаясь. — Что-то происходит, да? Коё, помолчав, слегка улыбнулась и пару раз хлопнула ладонью рядом с собой. Чуя на четвереньках переполз поближе. — Милый мой, — начала она, поджимая губы. — Сейчас послушай меня очень внимательно. Ты должен понять: все, что у тебя есть, могут жестоко отобрать, — мальчик дернулся от этих слов, явно ощущая кожей липкий страх. — В том числе и твою жизнь. Поэтому, что бы ни случилось, ты будешь делать так, как я тебе скажу. Чуя, если понял, кивни, — Коё посмотрела прямо в глаза мальчику, замечая в них самый настоящий ужас. — Сестрица Озаки! — выкрикнул вдруг Чуя, смаргивая с ресниц влагу. — Я не хочу, чтобы ты уходила! Я не хочу оставаться один! Коё и сама понимала, как жестоко звучат ее слова для ребенка, который неожиданно понял, к чему клонит девушка. Ему ведь всего десять. Нет, ему уже десять. Он должен понять, что значит, оказаться в таком отчаянии, что хочется сорваться со скалы, разбиваясь об острые камни. Жестоко. Но только так он выживет или погибнет. — Чуя, обещай! — повысила голос Озаки. Мальчик громко вдохнул, стискивая зубы. Стало вдруг невыносимо больно. — Хорошо! — голос дрожал. — Но и ты тоже пообещай, что никуда не исчезнешь. Коё лишь ласково улыбнулась, нежно касаясь его щеки, но ничего не ответила. Едва сдерживая слезы, Чуя прижался к девушке, сжимая пальчиками ткань ее розового кимоно. Он хотел запомнить сестрицу именно такой, ведь она и сама была красива: у нее были длинные рыжие волосы, немного строгий, но в то же время добрый взгляд, теплые руки. Она была так молода, ей было всего семнадцать, у нее была еще вся жизнь впереди. Но Чуя чувствовал, что видит сестрицу в последний раз. И такие по-матерински теплые руки вдруг исчезли. Вместо них остались крики, слёзы и едкий дым, мешающий дышать. — Озаки! — и протянутая ладошка схватила лишь пустоту. — Нет! — но на захлебывающийся детский крик никто не обратил внимание. В голубых радужках отражалось пламя огня. Один, он один. То, чего так боялся Чуя, случилось. — Беги! Чуя, беги! Так быстро, как только сможешь. Не дай им себя схватить. Но мальчишка бросился к лежащей на полу Озаки, хватая ее за руку. — Я тебя не оставлю! — Ты обещал… — силы покидали умирающее тело. Едва прохладная маленькая ручка казалась горячей. — Не оставлю, не оставлю… Пожалуйста, сестрица, не уходи. Пожалуйста… — Милый, все хорошо. Я скоро догоню тебя. Беги… Слышишь? Ты обещал мне, что сделаешь все, как я скажу. Чуя кусал в отчаянии губы, но никак не хотел отпускать чужую ладонь. Он поднялся, отвергая мысль о том, чтобы остаться рядом с девушкой, что почти заменила ему мать. И он ушел, оставляя Коё в полыхающем доме. Озаки, в последний раз улыбаясь, смотрела в спину мальчику и искренне надеялась, что он выживет. Ведь больше она не сможет его защитить. Надо же, а умирать, оказывается, не так уж и страшно. И Чуя бежал. Бежал, вытирая рукавом слезы, плача в голос. Позади горела деревня, которую он так любил. Он больше не проснется на мягком сене, не вдохнет приятный запах риса и чая, не почувствует успокаивающие объятия сестрицы. — Тише, Чуя. Не плачь, уже ведь не больно, да? Запомни, сильные мальчики себя не жалеют. Сильные мальчики никогда не показывают своих истинных чувств. Ты ведь сильный мальчик, Чуя? Зажимая рот ладошкой, мальчишка продолжал бежать. Зацепившись за корень какого-то дерева, он растянулся на земле и остался лежать на ней неподвижно. Только по трясущимся плечам можно было понять, что он не в силах сдерживать рыдания. Чуя сел, прижимая к груди руку, что расцарапал при падении. Он думал о том, насколько несчастен. В один день он взял и потерял все. Оставалась только жизнь, которую он, скорее всего, не сможет удержать в своих руках. В лесу полно диких волков, а они не прочь рассмотреть его в качестве еды. Но на Чую у судьбы были другие планы. Она нежно обволакивала его сознание пеленой тумана. В горле страшно саднило от дыма, что впитался в стенки слизистой оболочки. Чуя дышал хрипло, нездорово. Он протянул руку к появившейся перед ним фигуре в белом балахоне и почти сразу упал на землю без сознания. Мальчик пришел в себя лишь спустя какое-то время в трясущейся повозке, покрытой брезентом. Вместе с ним там были и другие люди и дети: в оборванной, обожженной одежде, с сажей на лице. Чуя догадывался, что и сам выглядел так же. Но куда они едут? Мальчик посмотрел на хмурого охранника — это был несомненно он — и тут же отвел взгляд. Пытаться бежать — глупо. Повозка подскочила на яме, вместе с ней подпрыгнули все, кто находился внутри. Чуя охнул от боли. Не дрова везут… Нет, не дрова. Но и не людей. Они рабы. Самые обычные. Без прав, воли и собственного мнения. Будь Чуя хоть немного сильнее. Но что может сделать ребенок?

***

— О чем же моя драгоценная овечка задумалась? Из воспоминаний Чую выдернул этот насмешливый голос. Он как будто ожил, замечая, что уже слишком долго льет воду под один единственный куст. Он резко дернул лейку на себя, едва не забрызгав кимоно. Хорошо, что воды в ней было немного. — Прошу прощения, — он оглянулся на внезапно оказавшегося рядом графа. Коридор совсем недавно был пуст. Пока Чуя не погрузился в свои мысли. — Акутагава показал мне особняк. Я просто подумал о том, что в этом месте не трудно заблудиться. И что Осаму здесь надо? Чуя чувствовал себя крайне неловко от такого пристального взгляда. — Вы что-то от меня хотели? — не выдержал он, поставив лейку на землю. — А ты не так глуп, как могло бы показаться, — Осаму усмехнулся. У Чуи от такого движения губ пробежал мороз по коже. Дазай резко приблизился, нарушая все законы личного пространства, и зашептал над ухом. Чуя хотел отодвинуться, но рука графа обвилась вокруг его талии, не давая убежать. — Этот разговор не для лишних ушей. Я не хотел бы, чтобы моя овечка позже трепала о нем на каждом углу. Чуя поднял глаза. — Не буду, если перестанете называть меня своей овечкой, — он дернулся. Хватка на поясе стала сильнее. — Остер на язык. Но ты не в том положении, чтобы ставить мне условия, Овечка… Чуя стиснул зубы от злости и бессилия. Ударить бы этого аристократа по его красивому лицу. Осаму взял его за запястье, потянув за собой. По пути им встретилась Люси, которой Дазай что-то сказал. Девушка кивнула, но обеспокоенно оглянулась им вслед. — Вчера я получил отвратительнейшие новости, — начал Осаму, едва двери кабинета за ними захлопнулись. — Присядь, — небрежно бросил он Чуе. Тот искал подвох в каждом его слове и движении и не спешил исполнять просьбу, — иначе упадешь, — Осаму мягко толкнул его в кресло. — Позвольте спросить, причем тут я? — Не торопи события, Овечка. Я расскажу обо всем и по порядку. Чуя почувствовал раздражение. Почему этот человек так обворожительно улыбается? Даже сердце начинает метаться. Не то от страха, не то от… — Вчера на ужине присутствовал мой отец, — продолжил граф. — Он имеет весьма неприятную манеру решать все за других. Чуя не был удивлен такому заявлению. Господин Дазай в этом плане от своего отца мало чем отличается. Яблоко от яблони недалеко падает: — Через неделю здесь намечается грандиозный бал-маскарад. Я должен буду явиться туда со своей невестой. Так сказал мне мой отец. Увы, эту леди я видеть просто не могу. Поэтому ты, моя милая Овечка, — Осаму опустился перед слугой, заглядывая ему в глаза, — заменишь ее. Чуя почувствовал, как пол буквально уходит из-под ног. Хорошо, что граф заставил его сесть. — Что вы сказали? — прошептал он — в горле пересохло. — Я сам выбрал себе спутницу на бал. — Н-но почему… Почему я? В вашем доме полно красивых девушек. — Вы только посмотрите, — Осаму нехорошо улыбнулся, склонив голову и протянув руку к огненным волосам Чуи. — Овечка так и дрожит от страха. Или от волнения? — Я не понимаю… — Чуя вжался в спинку кресла, вцепляясь пальцами в подлокотники. Сердце билось под ребрами как ошалевшее. Совершенно точно от ужаса. Осаму прижал его запястья к ручкам кресла, наклонившись к самому лицу Чуи. — Спрашиваешь, почему? Потому что мне так захотелось, — он выдохнул в приоткрытые губы. — Я слышу, как быстро стучит твое крохотное сердечко, от незнания того, что будет дальше. Я чувствую, как трепещет каждая клеточка твоего тела. Осаму открыто упивался чужим страхом, держал под своим контролем. Крохотное пламя свечей, отражаясь, плясало в карих глазах. Чуя сглотнул. Этот человек — самый настоящий дьявол. Напряжение разорвал стук в дверь. Накаленный воздух лопнул подобно мыльному пузырю. — Господин Дазай, Акутагава пришел, как вы и просили. Теперь Чуя понял, что тогда граф шепнул Люси. В любом случае, Акутагава пришел вовремя. Осаму выпрямился. Вместе с тем Чуя почувствовал, как графа окутывает темная аура. Он злился? — Впустите его, — холодно и спокойно. Совсем не как минуту назад. Тогда его голос был таким низким, тянулся точно патока. Чуя вспоминает, и его тело снова пробивает неконтролируемая дрожь. Он мотает головой, прогоняя наваждение. Рюноске, вошедший в кабинет, смотрит сначала на графа, а потом на Чую. В его взгляде что-то меняется. — Вы что-то от меня хотели? — голос ни разу не дрогнул. Однако Дазай на такую дерзость отреагировал весьма живо. — Тон сбавь. — Ох, прошу меня простить, — больше сарказма, чем искренних сожалений. Осаму сжал пальцами переносицу, выдохнув. — Ты приготовил комнату в правом крыле, как я тебя просил? — Да. — Отведи туда мальчишку. Акутагава распахнул глаза. Чуя почти услышал, как мир позади этого парня осыпается миллионами осколков. — Вы только что сказали?.. — Акутагава заикался. — Да, я непонятно выражаюсь? — Нет, все в порядке — Оставь его там, пока я не приду. Акутагава посмотрел на Чую. Тот был бледен. Казалось, вот-вот упадет без чувств. Он поднялся на дрожащих ногах, не помня, как вышел вместе с Рюноске. Только спустя полпути он пришел в себя. Акутагава ушел далеко вперед. Чуе пришлось окликнуть его, на что он получил такой красноречивый взгляд, что поджилки вновь невольно затряслись. — Я только одного не понимаю, что он в тебе разглядел? Чуя думал, что ему послышалось. — Прости?.. — Ничего… Вырвалось, — Рюноске остановился около одной из комнат. — Заходи и жди здесь, — он затолкнул ничего не понимающего Чую внутрь, закрыв двери. Внутри было все как-то слишком сказочно. Почти как в покоях у господина, только гораздо светлее и свежее. Даже небольшой балкон имелся. Во всем этом чувствовался подвох, как-то связанный с тем, что говорил граф. Но все сомнения ушли куда-то на задний план, как только Чуя упал на кровать. Она была такая мягкая, не как футоны в общей комнате для слуг. В ней хотелось утопать вечность. С этой стороны восходит солнце. Оно, должно быть, утром светит прямо в глаза. Боже, все это похоже на райский сон. Так точно не бывает. Господин Дазай что-то задумал. И не дай бог это именно то, о чем подумал Чуя. — Нравится? Что? Чуя даже не заметил, как тот вошел. Поразительная способность появляться незаметно. Чуя быстро сел и отвел глаза. — К чему все это? — спросил он прямо. — Овечка недовольна? Что еще за перекличка вопросами? — Бога ради, прекратите. Не обращайтесь так ко мне. — А иначе? Чуя открыл было рот, но тут же осекся. — Что будет, если я не перестану называть тебя Овечкой? Ты ведь действительно на нее похож. Такой же робкий и невинный. А в объятиях волка хрупкий, но такой смелый. Поразительно оживающий. Ты не боишься повысить голос, когда я слишком близко, — с этими словами он опрокинул Чую обратно на кровать, нависнув сверху. — Да, ты смелый. Но именно этим ты и скрываешь свой страх. — Вам так нравится делать это? — прошипел Чуя, глядя ему прямо в глаза. — Ох, да ты в ярости. Превосходно, — Дазай наклонился ближе к виску, обдав горячим дыханием ушную раковину. — Я хочу увидеть больше. Я хочу выжать из тебя все эмоции. Без остатка.