1:50 p.m.
Первое, о чём думает Чанбин, когда просыпается, это невыносимая головная боль и такой же сушняк. Если честно, он не помнит, что собирался напиваться до такого состояния, но в памяти резко всплывает число выпитых им и Хёнджином шотов этой ночью. Его организм обычно нормально реагирует на большое количество алкоголя, поэтому никогда не заставляет его прочищать желудок около унитаза по утрам. Однако сейчас ему кажется, что привычный алгоритм грозится нарушиться. Чанбин глотает большое количество воздуха, стараясь как можно дольше задержать его в лёгких, и резко выдыхает, понимая, что зря это сделал, потому что голова начала болеть ещё сильнее. К счастью или сожалению, он помнит всё, что было вчера, и на воспоминания о ссоре начинает лишь жалобно стонать, осознавая, что алкоголь в крови играл роль его спасителя недолго. Со пытается хотя бы разлепить глаза, чтобы посмотреть на время, но на его всхлипы моментально отзывается чёрный доберман, который пулей влетает в комнату хозяина и запрыгивает на его кровать, радостно облизывая лицо Чанбина. — Да, Бут, отстань, — отмахивается Чанбин, — я помню, что с тобой нужно погулять. Но дай мне нормально проснуться хотя бы, а! — Я уже погулял с ним. Внезапно раздавшийся знакомый голос помогает Чанбину наконец-то открыть глаза и уставиться на довольную морду Бута. Он думает, что спит, иначе как объяснить то, что он слышит голос Джисона, который будто бы находится с ним в одной комнате. Его доберман точно такими способностями не обладает. Чанбин ещё с минуту смотрит на сидящего на его животе пса, ожидая вновь услышать голос Джисона, и пихает Бута в сторону, так и не дождавшись того, чего ждал, затаив дыхание. У Чанбина всё слегка плывёт перед глазами из-за резких движений, но, несмотря на расплывчатый кадр, он чётко различает того, кто стоит перед его кроватью. — Джисон? — Я тут принёс тебе таблетку от головы и воду, — Хан несколько секунд мнётся на одном месте, закусывая нижнюю губу, и всё же шагает к Чанбину, пользуясь отсутствием у него понимания всего происходящего. Джисон ставит стакан с водой на тумбочку рядом с кроватью, туда же кладёт красную продолговатую таблетку, а после выпрямляется и не торопится смотреть на Чанбина. А тот наоборот неотрывно следит за каждым его движением, до сих пор ничерта не понимая. Внутренний голос спрашивает: «Что здесь вообще происходит?», и Чанбин не придумывает ничего лучше, задавая тот же самый вопрос Хану: — Что здесь вообще происходит? Джисон вздыхает и всё же поворачивается к Чанбину лицом, по-прежнему стараясь не зацепиться с ним взглядом. Со это не нравится. По лицу Хана видно, что он волнуется, и Чанбина это пугает, потому что Джисон может сказать всё, что угодно. Например, то, что их договору конец, как и совместному счастливому будущему. — Вчера я прослушал твои голосовые сообщения и решил позвонить тебе. Но сначала ты сбросил — надеюсь, случайно, — а потом твой телефон был отключен всю ночь, — Джисон говорит тихо, садясь рядом с Чанбином на кровати. — Я дозвонился до Хёнджина ближе к утру, и он сказал, что вы много выпили и отправляетесь к тебе домой. Вот я и решил прийти, помочь тебе тут… Чанбину становится чуть легче на душе от слов Джисона, но напряжение ушло не до конца. — Почему ты пришёл ко мне? Я думал, ты злишься на меня. — Так и было, — Джисон поджимает губы и набирает побольше воздуха в лёгкие, — но я кое-что понял, когда прослушал твои голосовые. — Что именно? — Чанбин щурится и полностью садится, пытаясь заглянуть Джисону в глаза, но тот упорно их скрывает: боится столкнуться с массой эмоций во взгляде Со и утонуть в них, так ничего не объяснив. — Я понял, что тоже виноват во всём, что произошло, — Хан сдаётся и всё же смотрит в глаза Чанбина. Он выглядит уставшим и вымотанным, но его взгляд очень серьёзный и изучающий. Потому что Чанбин его слушает, явно считая этот разговор важным. — Я должен был тебе написать, предупредить. Может быть, где-то в глубине души я просто не хотел тебе рассказывать о том, что Сынмин предложил встретиться, зная, как ты отреагируешь. Я боялся, что, когда ты узнаешь об этом, ты начнёшь запрещать мне. А я правда хотел с ним встретиться и поговорить. Я думал, что благодаря беседе с ним я смогу отпустить ту ситуацию до конца. — Вчера ты говорил, что всё равно рассказал бы мне о вашей встрече, даже если бы я вас не увидел, — Джисон кивает головой и прикрывает глаза, зная, какой вопрос будет следующим. — Я так понял, ты бы мне не рассказал, да? — Да, — Чанбин видит его насквозь, знает его лучше всех: Хану незачем скрывать от него что-то сейчас. У него попросту не получится этого сделать. — Я не хотел ссориться с тобой. Тем более из-за Сынмина. Но в итоге, мы всё равно поссорились. Извини меня, ладно? — А ты меня? Джисон негромко смеётся и подползает к Чанбину, наваливаясь на него всей своей массой. Он с лёгкой душой тычется носом в его шею и позволяет ему себя крепко обнимать, понимая, что безумно скучал по этим рукам. Хан терпеть не может ссоры с Чанбином хотя бы потому, что пропадает возможность быть вот так вот близко к нему, чувствовать его тепло и ощущать свою необходимость, ощущать себя любимым. А Со готов ему дарить эти чувства хоть каждую минуту. Он может завалить его тёплыми объятиями и нежными поцелуями, требуя взамен лишь нахождение рядом. А от этого Джисон и сам не откажется. — Знаешь, а я бы отпустил тебя на встречу, — после долгого молчания начинает Чанбин, заставляя Джисона приподнять голову и заглянуть в его глаза. — Ну, с Сынмином. — Ой, да ну? — Хан с недоверчивостью тянет гласные и выгибает бровь, ловя задумчивый взгляд Чанбина. — Хотя, нет, нет, — в ответ лишь звонкий смех Джисона, — я поспешил с данным высказыванием. — Я не так часто тебе это говорю, но, — Хан делает паузу и тянется ближе к лицу Чанбина, — я люблю тебя. Больше всего на свете, — слова звучат безумно нежно, и Чанбин готов поклясться, что прямо сейчас внутри него творится какой-то хаос из переполняющих его чувств. Признание Джисона не просто греет душу — оно будто даёт сил и энергию. Но в то же время оно заставляет Чанбина становиться мягким, подобно желе. И, что самое странное для него, ему не стыдно чувствовать себя таким прямо сейчас. Потому что рядом с ним тот, с кем это чувство необходимо испытывать. Чанбин улыбается и тянется к губам Джисона, но тот, усмехаясь, уворачивается и кладёт ладонь на его лицо. — Ага. Для начала ты почистишь зубы. Джисон вскакивает с Чанбина под его громкий вздох, направляясь в сторону выхода из комнаты, где, виляя хвостом, ждёт его Бут. Он слышит, как Чанбин за его спиной что-то ищет в шкафу и ругается себе под нос, а у самого в голове ненавязчиво витает мысль о том, что Со не ответил на признание. Джисон нервно проводит рукой по волосам и выходит из комнаты, стараясь отогнать от себя плохие мысли.×××
Чанбин есть не хочет, потому что желудок грозится выбросить обратно всё содержимое. Ему бы лучше найти бутылку холодного пива в своём холодильнике, чтобы хоть как-то остановить тряску в собственном теле. Благодаря таблетке, которую дал ему Джисон, голова прошла, но от похмелья она его, увы, не спасла. Почему-то он не думал ночью, что, когда проснётся, будет чувствовать себя так хреново, как сейчас. Интересно, как Хёнджин до дома добрался. Чанбину точно стоит позвонить ему и узнать, добрался ли он вообще, потому что Хван и на улице уснуть может. — Помнишь, я рассказывал тебе о своём близком друге, с которым с детства знаком? — играясь с ушами Бута, аккуратно спрашивает Джисон. — М-м, — задумчиво тянет Чанбин, — Минхён? — Минхо. — Я почти угадал, — Со открывает найденную бутылку пива и делает глоток, чувствуя, как всё тело отпускает, хотя зубы немного сводит от холода. Он облегчённо вздыхает и шагает к Джисону, садясь рядом с ним и чувствуя его волнение. — С ним что-то случилось? Чанбин спрашивает с опаской, сразу же заглядывая в его глаза. Джисон почему-то слишком волнуется, хотя Чанбин не помнит, чтобы в рассказах Джисона о Минхо хоть раз присутствовало беспокойство. — Ничего, он просто, — Хан облизывает губы и смотрит точно в глаза Чанбина, — приехал сегодня. Хочет встретиться со мной. Вечером. А мы давно не виделись, и я как-то… Боюсь? — Ты же сам говорил, что он тебе, как старший брат. — Да, но он же повзрослел. И я тоже повзрослел… Короче, — Джисон сдаётся, вздыхая, — ты можешь сходить со мной? Чанбин выгибает бровь, смотря на Хана, взгляд которого умоляет настолько профессионально, что тот просто не может ему отказать. Однако Со всё же хочет попытаться: у Чанбина нет никакого желания знакомиться с Минхо. Не потому, что он думает, что Ли плохой или, наоборот, какой-то супер хороший — ему просто не нравится факт того, что, говоря о нём, Джисон весь светится. А находясь рядом с этим Минхо, Джисон будет светиться ещё сильнее, он уверен. Конечно, Чанбин любит, когда Хан счастлив, а с Минхо он точно чувствовал себя таким и будет чувствовать. Но проблема в том, что он хочет, чтобы Джисона самым счастливым делал он, а не какой-то там Минхо, который совсем недавно прилетел из Англии спустя пять лет. Чанбин знает себя слишком хорошо и контролирует себя слишком плохо для того, чтобы с лёгкой душой и чистой совестью идти вместе с Джисоном на встречу к Минхо. — Я не думаю, что это хорошая идея, Джисон. Ты же знаешь, я очень… — Пожалуйста, Бинни, — Чанбин крепче сжимает бутылку в руке и чувствует, как от ласкового сокращения его имени в исполнении Хана бегут мурашки по спине. — Мне с тобой спокойнее будет. — Я не уверен, но если ты просишь… Джисон отрывается от Бута и с благодарной улыбкой на лице лезет к Чанбину, оставляя недолгий поцелуй на его губах, в котором тонет джисоново «Спасибо, спасибо!». Хан, кажется, больше не волнуется. Зато всё волнение от него перешло к Чанбину, который уже жалеет о том, что откликнулся на, казалось бы, безобидную просьбу Джисона. «Не к добру всё это»×××
7:30 p.m.
На улице прохладно для прогулок, но жители Сеула не обращают на это внимания, выходя из своих домов. Вечерами на улицах города можно встретить множество людей, гуляющих парами, группами и поодиночке. В их число в этот день аккуратно вписываются Джисон и Чанбин, уже десять минут сидящие на скамейке в парке Ханган. Хан снова нервничает, посматривая то и дело на наручные часы и иногда вздрагивая от холода или же волнения. Он с каждой минутой прижимается всё ближе к боку Чанбина, пытаясь найти у него то ли тепло, то ли защиту, а может, и всё сразу. Но Со сам нервничает не меньше, хоть и выпил перед выходом пару стаканов жгущего горло виски на всякий случай. Хёнджин в разговоре с ним несколько раз сказал о том, что всё это плохая идея, но умоляющие глаза и голос Джисона просили наплевать на все предупреждения лучшего друга, и Чанбин так и сделал. Он дёргает ногой, пристально следя за каждым проходящим перед ним человеком, и думает, что ему пора учиться держать себя в руках и, наконец, стать выше всех дурных эмоций, что вечно заправляют всем в его голове. А без практики обучение — не обучение, поэтому он так же, как и Джисон, с нетерпением ждёт прилетевшего в Сеул сегодня утром Минхо. Хан отрывает Чанбина от размышлений тем, что дёргает его за рукав кофты и кивает головой в сторону идущей на них толпы. У Джисона, кажется, перехватывает дыхание от того, что среди незнакомых людей он видит родное до безумия лицо, а Чанбин, как бы ни старался разглядеть Минхо, его всё равно не видит. Хан продолжает дёргать Чанбина за кофту, радуясь и одновременно не веря своим глазам, а Со напрягается всем телом, понимая, что ещё чуть-чуть и человек, о котором Джисон галдит ему весь путь из дома, окажется здесь. Хан несколько раз шепчет фразу «Он идёт», а после резко вскакивает, налетая на парня, подходящего к их скамейке. Джисон определённо счастлив. Он крепко обнимает Минхо, стараясь прижаться к нему всем телом, и тычется носом в воротник его водолазки, что-то бубня себе под нос, пока Ли гладит его по спине, со смехом говоря «Джисон-а, только не сломай меня!». У Чанбина от этой картины мурашки бегут по позвоночнику. И они отнюдь не из приятных. — Чанбин! — наконец оторвавшись от Минхо, восклицает Джисон и, словно маленький мальчик, хватает Чанбина за рукав кофты, поднимая его с места. — Это Минхо. Минхо, это Чанбин. Минхо ярко улыбается и приветливо машет Чанбину рукой. Он выглядит намного спокойнее самого Со возможно потому, что ему не о чем волноваться в отличие от Чанбина. А может быть, Минхо тоже нервничает, но пытается это скрыть за образом взрослого и сдержанного человека. Но даже если так, у него замечательно получается это делать. — Приятно познакомиться, Чанбин, — Минхо вытаскивает руку из кармана серых клетчатых брюк и вежливо протягивает её Чанбину, — Джисон много мне о тебе рассказывал. — Да, мне о тебе тоже, — Со уже некомфортно в его компании и как всё будет дальше — он понятия не имеет, но с лёгкой улыбкой хватается за протянутую ладонь, сжимая её в знак приветствия. — Я так понял, за пять лет много всего произошло, — Минхо переводит взгляд с Чанбина на, наконец, пришедшего в себя Джисона и обнимает его за плечи рукой, слабо прижимая к себе. — Я хочу знать подробности. Джисон искренне смеётся, даря улыбку Минхо, и говорит что-то милое про то, что без него здесь было не достаточно хорошо, а теперь с его появлением всё наладится. Чанбин морщится на каждое его слово, не потому что ему противно или для него это звучит слишком слащаво, а потому что эти реплики больно режут его, словно скальпелем. И теперь Со ещё больше боится за то, что всё пойдёт не по плану, потому что он не любит, когда ему причиняют боль.8:10 p.m.
— Да, да, — Минхо почти задыхается от смеха, из-за которого безумно болят животы его и Джисона, — а помнишь, как он после этого грозился выкинуть меня из школы? — Удивительно, но ты должен был тогда сказать спасибо уборщику, который вовремя помыл пол, и директор очень не удачно приземлился. Они вновь смеются, а Чанбина разрывает изнутри от злости. Ему кажется, что где-то у него в груди, в районе сердца, ползает большой червяк, выжирающий его плоть с такой болью, что выть хочется. И название этого червяка — ревность. С каждым воспоминанием, срывающимся с уст Джисона и Минхо, в Чанбине вспыхивает ярость, которая, как бы он ни пытался, не тушится фразами «Всё хорошо» в исполнении внутреннего голоса. Чанбину не хорошо и прямо сейчас ему лучше точно не станет, ведь Минхо то и дело забирает внимание Джисона себе. Может быть, он ведёт себя, как и говорил Хан вчера, по-детски, но ему плевать, потому что колючий ком в горле не даёт ему дышать. Они смеются, и Чанбин хочет лишить себя ушей. Они обнимаются, и Чанбин хочет вырвать себе глаза. Чанбин просто больше не может находиться рядом с ними, ощущая, как внутри всё болезненно сжимается до тошноты. Ему всегда было интересно, кто и кем управляет: мозг эмоциями или эмоции мозгом. Джисон на этот вопрос всегда отвечал тем, что они взаимосвязаны, и поэтому нельзя сказать точно, кто из них доминирует. Но сейчас Чанбин уверен, в схватке вновь победили эмоции, которые с новой силой давят на мозг, и Со не может их контролировать. Он чувствует, ещё чуть-чуть и сорвётся с цепей, которые уже не в силах его удерживать. — Что-то ещё холоднее стало, мне кажется, — передёргиваясь, говорит Джисон, и Чанбин мгновенно отрывается от внутренней борьбы. — Давайте я схожу за кофе, — Минхо подмигивает и, не дожидаясь ответа, убегает к ближайшему ларьку, откуда поступает яркий аромат свежесваренного кофе. Он оставляет Чанбина и Джисона наедине, что просто не может не радовать самого Со. Хан полностью разворачивается, вставая перед ним и ёжась от холода. Он улыбается, поджав губы, и Чанбин соврёт, если скажет, что его не отпустило. Негативные эмоции ушли куда-то в сторону, а на их место пришло облегчение и тепло, которым одаривает его Джисон. Напряжённое тело Чанбина расслабляется, и он опускает голову, смотря себе под ноги и улыбаясь, как дурак. Как маленький мальчик, которому, наконец, подарили внимание, так ему необходимое. — Возьми мою кофту. Она теплее твоей, — Чанбин стягивает с себя худи и протягивает его Джисону, — а то твой Минхо вряд ли поделится с тобой своим пиджачком. Думаю, он и сам без него замёрзнет. Джисон смеётся, а в животе у Чанбина от этого смеха разлетаются какие-то непонятные бабочки, которые, как ему кажется, уже очень давно его не посещали. — Какой ты вредный, Чанбин-а, — Джисон слабо бьёт Со в солнечное сплетение и принимает кофту из его рук, не торопясь надевать её. — Ты сам-то не замёрзнешь? — в ответ лишь отрицательное качание головой. — Спасибо, что согласился пойти со мной. — Замёрз бы без меня? — Джисон кутается в тёплый худи и подходит ближе к Чанбину, кладя руки на его плечи. — Я имею в виду саму встречу, — Чанбин не долго находился в расслабленном состоянии: его тело вновь напрягается. Только уже от страха сказать что-то не то и вызвать этим новую ссору. «Я выше всего этого, выше…» — Не думаю, что я нужен тебе прямо сейчас, — Джисон вопросительно выгибает бровь, пытаясь уловить смысл сказанных Чанбином слов, а тот лишь прикрывает глаза и мысленно ругает себя, осознавая, что всё-таки ляпнул лишнего. — Я имею в виду… Ты и без меня отлично справляешься с волнением. — Чанбин, всё хорошо? Ты выглядишь так, будто не доволен чем-то. Если что-то… — Я купил кофе. Скучали? Чанбин хочет пожать руку Минхо и поблагодарить его от чистого сердца. Не за кофе — за то, что спас его от возможного срыва во время откровенной беседы с Джисоном. Хан далеко не дурак и умеет отличать спокойного Чанбина от Чанбина на взводе. К счастью или сожалению, этому он за год научился. Если бы не появление Минхо с тремя стаканчиками кофе в руках, Джисон бы завёл тему, на которую Со попросту не смог бы говорить нормально, без нервов. Хан мило улыбается, отворачиваясь от Чанбина, и забирает у Минхо один из стаканчиков, кажется, посчитав разговор с Чанбином не таким уж и важным. А может, он и сам боится исхода этого разговора, зная, каким он может быть. Во любом случае, его внимание принадлежало Чанбину не так долго, как тому хотелось бы. Минхо вновь заводит тему прошлого и вспоминает о том, как ему было одиноко первое время пребывания в Лондоне без Джисона, а Чанбин собственным нутром чувствует, как от всех этих слов плавится сердце Хана. Кому как не Чанбину известно, насколько падок Джисон на такие вещи. И Минхо этим беспардонно пользуется, заставляя Чанбина скрипеть зубами от вновь зараждающейся внутри ярости. От прошлого яркого пламени остался один непотушенный уголёк, который Минхо прямо сейчас распаляет. У Чанбина учащается дыхание при виде того, как по-хозяйски легла рука Ли на талию Джисона, и это последняя капля. Цепи уже рвутся, а маска доброго Бинни вот-вот треснет пополам. — Я собираюсь идти домой, — набрав в лёгкие побольше воздуха, начинает Чанбин, прервав беседу Джисона и Минхо. — Джисон, ты… — У меня здесь машина недалеко, я подвезу его, — Чанбин делает глубокий вдох и резко выдыхает, чтобы не ответить Минхо слишком грубо. — Могу и тебя, кстати, подбросить. — Откажусь. До Чанбина сейчас лучше вообще не дотрагиваться. Одно прикосновение, и он взорвётся, испачкав окружающую его среду кровью. Минхо пожимает плечами, доставая из кармана брюк ключи от машины и трясёт ими перед лицом Джисона, который с подозрением смотрит на вновь напряжённого Чанбина. Со ему слабо улыбается, пытаясь показать, что всё хорошо и Джисону не о чем переживать. Но Хан ему не верит от слова совсем, поэтому прикрывает глаза, обречённо вздыхая. — Напиши мне, как будешь дома, — бросает Джисон, засовывая руки в карманы худи, заботливо отданного ему Чанбином, и прячет половину лица в воротнике. — Был рад встрече, Чанбин, — Минхо вежливо кивает головой и, подталкивая Джисона, отдаляется от Чанбина. Со ещё некоторое время смотрит в их сторону, не обращая внимания на людей, проходящих мимо. Он стоит посередине дороги, мешая прохожим, и как дурак не может оторвать взгляд от уходящего Джисона. Чанбин смог сдержать агрессию, смог проконтролировать себя и вовремя остановиться. Вот только теперь он не уверен в том, что это пошло ему на пользу. Он, соглашаясь пойти с Ханом к Минхо, боялся за то, что сорвётся, нагрубит Ли и испортит отношения с самим Джисоном. Однако сейчас он понимает, что должен был переживать совершенно за другое. Ведь Джисон уже успел скрыться от глаз Чанбина. Вместе с Минхо. Стаканчик, полный кофе, со злостью летит в ближайшую урну.×××
10:00 a.m.
У Чанбина хорошее настроение с утра. Потому что у него выходной, он выспался, у него два стаканчика с ароматным кофе в руках и он идёт к Джисону. Вечером прошлого дня они мило поговорили, договорившись о встрече. Правда сегодня, до выхода Чанбина из дома, Хан написал ему о том, что стоит перенести их прогулку на вечер, ведь он будет занят какое-то время. Но Чанбин не хочет упускать возможность побыть с ним рядом, даже когда тот занят. Если Джисон не может прийти на встречу — Чанбин придёт к нему домой. На душе легко, а голова не забита мыслями о Минхо и воспоминаниями о прошедшей с ним встрече. От злости и ревности не осталось ни следа, и Чанбин думает, что у него, наконец, начинает получаться. От таких мыслей даже дышать проще становится. Нужная дверь находится в паре шагов от Чанбина, и он уже представляет, как обрадуется Джисон его появлению на пороге своей квартиры. Ведь он любит сюрпризы — особенно те, что устраивает для него Чанбин. Со нажимает на кнопку звонка и улыбается, держа перед собой картонный подстаканник с кофе из его кафе. Несколько щелчков, и дверь перед Чанбином открывается, позволяя ему увидеть слегка помятого ото сна Джисона. — Чанбин? Привет, — Хан трёт глаза кулаком и почему-то не торопится впускать Чанбина в квартиру. — Я же говорил, что не смогу погулять сейчас. — Я помню, поэтому решил прийти сам, — Джисон всё же мягко улыбается, отходя в сторону и позволяя Чанбину зайти. — Я и кофе купил. А чем ты, кстати, занят? — Джисон-а, я, кажется, доломал твой ноутбук случайно, — Чанбин переводит взгляд в сторону звука и в шоке открывает рот: перед его глазами стоит потрёпанный Минхо. На нём шорты и майка, принадлежащие Джисону, а у Чанбина в голове разом исчезают все мысли от такой картины. — Ого, Чанбин. Не ожидал увидеть тебя здесь. — Взаимно. Минхо машет рукой, поджимая губы, и уверенно шагает в комнату, откуда выскочил минуту назад. Ли ведёт себя так же, как и вчера, в их встречу: он такой же спокойный и сдержанный. Его голос не дрогнул, когда он увидел Чанбина на пороге, а во взгляде не возникли горящие знаки вопроса — он попросту не изменился в лице. Эта ситуация не смутила его и не заставила хоть немного нервничать, потому что он не видит в этом ничего странного, ничего плохого или неправильного. Собственно, как и Джисон, который даже не думает начинать объяснять ситуацию, грубо говоря, охреневающему Чанбину. Со даже кажется, будто он один тут, как дурак, находится в замешательстве. — Проходи в комнату, — Джисон зевает и указывает Чанбину рукой на комнату, в которую только что зашёл Минхо, а Со стоит и не может пошевелиться. В его глазах до сих пор кроется непонимание, а руки начинают слабо трястись. — Оу, тут только два кофе, — замечает Джисон, — но я могу сходить в кафе и взять ещё один. — Не нужно, — Чанбин всё же выходит из временного ступора, пихая подстаканник в руки Джисона, — я передумал его пить. В голове у Чанбина летает куча различных вопросов, касающихся одной интересной темы: нахождение Минхо в квартире Джисона. И Со надеется, что скоро он получит ответы на каждый из них. Минхо в джисоновой комнате чувствует себя точно как дома, располагаясь на чужой кровати и печатая что-то в телефоне. Он не смотрит на зашедшего Чанбина и, соответственно, не видит его убийственный взгляд, которым Со прямо сейчас пытается его задушить. Джисон идёт где-то сзади, и Чанбину хочется развернуться и узнать всё именно сейчас, не дожидаясь ухода Минхо, который явно никуда не торопится. У Чанбина внутри вновь зажигается искра, и он чувствует, что совсем скоро она разгорится и устроит пожар, сжигая не только самого Со, но и тех, кто будет в это время рядом с ним. Хорошее настроение вмиг улетучивается и отдаёт главную роль вспыхнувшей ярости, сопровождаемой жгучей нутро ревностью. Чанбин тяжело дышит, стискивая челюсти и сжимая ладони в кулаки, которые начинают чесаться от желания проехаться по наглой морде Минхо, прилетевшего только вчера, но уже успевшего забрать всё внимание и свободное время Джисона себя. Со, управляемый агрессией, — страшное зрелище. И он почему-то уверен в том, что сегодня это зрелище увидят все. — Вау, Чанбин принёс кофе из «Youth»! — откидывая телефон в сторону и принимая из рук Джисона бумажный стаканчик, восклицает Минхо. — Это моё любимое кафе ещё с детства. Когда мы с Джисоном играли в прятки, он, засранец, вечно прятался там, зная, что если я туда зайду, то увлекусь кофе. «Опять» Чанбин устало вздыхает, зарываясь ладонью в волосы. Он сжимает их у корней и больно тянет, пытаясь привести себя в чувства и немного успокоить свои эмоции. Правда, выходит у него не очень. Джисон, к сожалению, тоже это замечает. — Да, Чанбин работает там, — Джисон пытается обратить внимание Чанбина на себя, но у него не получается: тот погрузился в свои мысли слишком глубоко и он сам не знает, как из них выплыть. — Кем? — Официантом, — Чанбин старается не вовлекаться в беседу, позволяя Джисону отвечать на вопросы Минхо за него. Он надеется, что хотя бы это поможет ему сохранять внешнее спокойствие. — В нашем возрасте стоит заниматься чем-то серьёзным, а не раздачей заказов в кафе и ресторанах, — Минхо будто специально пытается вывести Чанбина из себя, унижая его перед Джисоном и перед ним самим. Но Со держится: он дышит полной грудью и лишь хмурит брови, переводя заинтересованный взгляд на Минхо. — Да? И чем же занимаешься ты? — Я только приехал, поэтому не начал ещё где-то работать. Но скорее всего, я буду работать на своего отца. У него бизнес, так что думаю, это неплохой вариант, — Минхо мило улыбается и отпивает кофе, пожав плечами. — Кстати, Джисон, ты подумал над моим предложением? — Я… Нет, ещё нет, — Джисон нервничает. Чанбин понимает это по дрогнувшему голосу и растерянному взгляду, которым он смотрит на него. Со так-то тоже растерян. Только в отличие от Джисона он понятия не имеет, о чём идёт речь. — Каким предложением? — Мой отец является спонсором одной крупной компании в Корее. Так как они занимаются музыкой, у них есть звукозаписывающая студия. И я предложил Джисону записать там одну его песню. Не пропадать же таланту, верно? Чанбин не любит секреты — в особенности, если это секреты Джисона. Он уважает его и его свободу, но терпеть не может, когда между ними присутствует недосказанность. Чанбин не хочет, чтобы Джисон что-то скрывал от него. Он смотрит на прикрывшего глаза Хана и усмехается. Интересно, как долго он не рассказывает Чанбину об этом. Интересно, сколько ещё он собирался молчать. — Ух ты, — Минхо, взглянув на время, нарушает образовавшуюся тишину, — а времени уже много. Мне идти нужно. Был рад вновь встретиться, — Ли протягивает Чанбину ладонь для рукопожатия, и Со очень хочется сломать каждую кость в ней. Но ему мешает искренность в голосе Минхо и разумность, которую ярость ещё не успела растоптать, к счастью. — Джисон, можешь не провожать. Джисон не спорит, следя за тем, как Минхо покидает его комнату, и, кажется, не дышит даже, наверное, чувствуя напряжение, исходящее от Чанбина. Тот сидит в кресле, нервно стуча пальцами по подлокотникам, и кусает щёку изнутри, пытаясь переварить всё то, что сейчас произошло. Чанбин привык быть понимающим, но даже эта черта в его характере не помогает ему справиться со всеми вопросами в голове, которых становится всё больше и больше с каждой секундой. Он сопоставляет мысленно все факты, пытаясь как-то распутать клубок из непонимания в мозге, и осознаёт, что не злится больше. Ревность всё ещё внутри, но ярость медленно перетекла в обиду. Чанбин не зол — он огорчён. А это, кажется, делает намного больнее. Чанбин встаёт со своего места, звучно прочистив горло, и собирается выйти из комнаты, как и Минхо несколько минут назад, сказав, что провожать его не нужно. На самом деле, с ним сейчас вообще говорить не нужно: он хочет уйти домой, купить по пути бутылку Джим Бима и посидеть, уткнувшись в свои мысли. Ему бы покопаться в своей голове, взвесить все за и против, а уже потом поговорить с Джисоном без криков и громких заявлений. — Теперь мы можем сходить куда-нибудь, — замечая вставшего Чанбина, тихо начинает Джисон. — Я не хочу. — Давай тогда посидим у меня и посмотрим фильм какой-нибудь. Правда, Минхо сказал, что доломал мой ноутбук, но я думаю, он… — Я лучше пойду домой. — Это из-за того, что я не рассказал тебе о предложении записать одну из моих песен? — Джисон, наконец, сдаётся, горько вздыхая, но Чанбин всё ещё не хочет начинать этот разговор, который ни к чему хорошему их не приведёт. — Ну, прости. Я хотел рассказать тебе, правда. Но эти наши последние ссоры — я из-за них забыл об этом. Но я бы не пошёл на студию без тебя и твоего одобрения. Честно. — Хорошо, но я всё же хочу побыть один сегодня. «Чтобы ничего не испортить» — Но почему? — Чанбин прикрывает глаза и останавливает шаг, делая глубокий вдох. — Да брось, Джисон, ты не понимаешь? Серьёзно? — Хан отрицательно качает головой в ответ, наверное, искренне не понимая, в чём заключается проблема. А Чанбин вновь лишь вздыхает, слушая, как внутренний голос говорит ему, мол, ты пытался, Чанбин. — Мы договорились с тобой о встрече ещё вчера вечером, но сегодня с утра ты сказал мне, что будешь занят. Я решил включить всю свою заботу и приехал к тебе, потому что подумал, что ты так же сильно хочешь увидеть меня, как и я тебя, — Чанбин держится, не повышая голос и объясняя Джисону всё спокойно. Но нервы начинают потихоньку сдавать из-за слов, которые он сам же и произносит. — И теперь мне очень интересно: ты для Минхо никогда не занят или просто ты был занят именно им? — Он просто ночевал у меня, вот и всё. Я же не мог его выгнать с самого утра. — Вау, так это ещё интереснее, — Чанбин смеётся: факт, который озвучил ему Джисон, ещё хуже, чем то, о чём предполагал он сам. И он чувствует, как внутри начинает образовываться комок из обиды, ревности и злости, который скоро взорвётся, выливаясь в истерику. — А вот я ни разу не ночевал у тебя, и ты у меня не оставался на ночь. Потому что ты всегда против этого. Хотя, наверное, дело в том, что я не Минхо. — Или, может быть, в том, что я боюсь сорваться, а у нас договор, нет? — Джисон разводит руки в стороны, немного повышая голос, и Чанбин прекрасно знает, что это плохой знак. — А есть ли ещё в этом договоре хоть какой-то смысл? — Чанбин сдаётся; он откидывается спиной на стену позади себя и прикрывает глаза, чтобы не видеть огорчённое лицо Джисона. — О чём ты? — В последнее время ты что-нибудь да скрываешь от меня. Ты не договариваешь что-то, а я из-за этого начинаю себя накручивать, как идиот какой-то. И проблема в том, что раньше я думал, что всё, что я себе придумываю — бред, но сейчас я так не думаю, Джисон, — Чанбин облизывает вмиг пересохшие губы и сильно жмурится, подбирая правильные слова, которые разъяснят ситуацию, но не сделают хуже. — Тогда с Феликсом… Я мчался к тебе на всех парах, чтобы успеть погулять с тобой до дождя. Но когда пришёл, ты сказал мне, что у тебя появились дела. Ты не отказал Феликсу, сказав, что ты уже занят. Да, это твоя работа, так что я всё понимаю, но почему ты сразу не сказал мне о том, что планы изменились? Джисон на слова Чанбина прикрывает глаза и опускает голову. Он так же, как и Со, ненавидит вспоминать прошлое, в котором живут их ссоры. Они стараются закрывать эти темы, забывать причины скандалов и сами скандалы, но сейчас им нужно другое. Им нужен разбор полётов, который уже устраивает Чанбин. — Я не хочу вновь говорить о Сынмине, потому что мы обсудили всё вчера. Но я всё ещё не могу принять тот факт, что ты даже не собирался говорить мне о встрече с ним. Я бы и слова тебе не сказал, если бы это был какой-то твой друг. Но бывший, блять, парень это совершенно другое, — последняя фраза звучит намного реще, чем все остальные, и Чанбин делает глубокий вдох, стараясь успокоиться. Он не хочет кричать и скандалить, как обычно это происходит — он хочет спокойный разговор хотя бы один раз. — А теперь ещё и Минхо. Чанбин слабо бьётся затылком о поверхность стены и замолкает, собираясь с мыслями: Минхо для него — отдельная тема. И он уверен, что для Джисона тоже. — С момента его приезда я от тебя слышу только о Минхо: Минхо то, Минхо это, мы с Минхо были там и Минхо ел это. В твоей голове теперь только он, хотя прошёл всего лишь день. Один день, а я уже знаю, какой размер ноги у Минхо, — Чанбин усмехается и трёт пальцами глаза. — Я понимаю, что вы очень близки. Я знаю, что ты очень скучал по нему. По вашим рассказам, которыми полон мой мозг, я понял, что ты был счастлив с ним. У вас было красивое прошлое, а Минхо прекрасно дал понять, что у вас будет и отличное будущее. Я рад, что вы снова вместе, как лучшие друзья, но… У меня нет доверия к этому будущему. — Я немного не понимаю, Чанбин. Ты не доверяешь мне? — в голосе Джисона слышится разочарование, и Чанбин хочет закрыть этот разговор и тему, вновь отложив это на дальнюю полку. Потому что не этого он добивался своими словами. Хан не понимает, что тот хочет до него донести. — Я доверяю тебе, но я не доверяю тому, что будет дальше, если Минхо будет рядом. Это разные вещи, — Со жестикулирует, произносит слова по слогам, пытаясь объяснить Джисону, словно ребёнку, всю суть. Но Хан качает головой, явно придя к какому-то выводу. И Чанбин боится, что он окажется неверным. — Я чувствую себя лишним, находясь рядом с вами. Мне тяжело проводить с вами время, потому что всё твоё внимание отдано Минхо. Тебе было комфортно без него, потому что с тобой был я. Мы проводили много времени вместе, влюбились друг в друга, придумали этот дурацкий договор. Но теперь Минхо вернулся. И я чувствую себя какой-то заменой ему, потому что… — Так, всё, — перебивает Джисон, — хватит. Это уже какой-то бред. Ты вновь смотришь на всё то, что происходит, накручиваешь себя и живёшь этими глупыми мыслями. Но забываешь о том, что говорил тебе я. Говорил только тебе. — Что я важнее? — Да, что ты важнее, Чанбин. Что мне нужен только ты и никто больше, — Чанбин слабо улыбается, но от Джисона ответной реакции не получает, потому отходит от стены, медленно приближаясь к Хану. — Я говорил Минхо о нас с тобой этой ночью. Говорил о чувствах к тебе, говорил о наших ссорах и твоей ревности. И знаешь, что он сказал? — Чанбин скрипит зубами и отрицательно качает головой. — Что дураком во всех этих ситуациях являюсь я. Потому что уже давно должен был забить на этот договор и быть с тобой. У Чанбина перехватывает дыхание от слов Джисона. Он смотрит в его глаза и не верит своим ушам. Но страх и волнение не отпускают его тело, а наоборот, прошибают с новой силой после каждого произнесённого Джисоном слова. — Я хотел встретиться с тобой сегодня вечером и сказать тебе, что я, наконец-то, готов к отношениям. Но теперь понимаю, что ты не готов. И, наверное, вряд ли будешь. — Что? Нет. Я готов, Джисон, — Чанбина кидает в дрожь, а шея начинает гореть. Страх бьёт вновь, уже гораздо сильнее и ощутимее. — Нет, Чанбин. — Джисон, не надо. — Не думаю, что мы сможем быть вместе, Чанбин. Одних наших чувств не достаточно. Возможно, мы поспешили со всем этим, — Джисону сложно: он отворачивается, отходя от Чанбина подальше, чтобы не чувствовать всё то, что исходит от него. — Мне жаль. Чанбин теряет дар речи. Ему кажется, будто всё тело вмиг немеет, и он хочет ущипнуть себя, чтобы быть уверенным в том, что всё это сон, плод его воображения, выдумка — всё, что угодно, но только не правда. Внутри всё рвётся на клочья от раздирающей до боли паники. Все мысли в голове исчезли, и лишь слова Джисона крутятся на повторе, делая с каждым разом всё больнее и больнее. Чанбину хочется упасть на колени, схватиться за свои волосы и рвать их, крича изо всех сил. В ушах вакуум, сквозь который пробирается жуткий вой. Его вой. Он мысленно скулит из-за эмоций и чувств, что переполняют его всего. В горле стоит ком из лезвий истерики, и Чанбин глотает, пытается набрать в лёгкие больше воздуха, чтобы этот комок провалился. Но тот стоит на месте и продолжает резать его горло до крови. У Чанбина кружится голова, и он понятия не имеет из-за чего именно: из-за непонятных колющих чувств, разрывающих его изнутри, или из-за попыток осмыслить происходящее. Со хочет найти помощь. Хочет попросить её у Джисона и сталкивается с его взглядом, полным отчаяния и, кажется, боли. Но он не понимает. Она принадлежит самому Хану или это его собственная боль отражается в джисоновых зрачках? Чанбин не может залезть в голову Джисона и перерыть все его мысли. Он не может узнать, что тот чувствует и какие эмоции скрывает за маской стойкости и непоколебимости. Но Чанбину очень хочется верить, что Джисону действительно жаль. Чанбину хочется верить, что Джисон не хочет всего этого так же, как и Со. Ему безумно сложно держать себя в руках, чтобы не выплеснуть все эмоции наружу с громким криком. Он еле держится на ногах, боясь упасть перед Джисоном ещё и физически. Он должен уйти. Чанбин скрипит зубами, прикрывая глаза, и медленно выдыхает, пытаясь вместе с воздухом выпустить хотя бы малую часть той боли, что он испытывает. — Мне тоже жаль, — выдавливает Чанбин, пугая хриплым голосом Джисона. Хан безотрывно следит за тем, как Чанбин разворачивается и медленно уходит, желая покинуть комнату, полную напряжения и их общей боли. Со останавливается в дверях, слабо повернув голову в сторону, и в последний раз смотрит краем глаза на Джисона, после выходя из душного и ставшего вдруг тесным для него помещения. Минутная тишина нарушается громким хлопком входной двери, который оповещает хозяина о том, что его самый желанный гость, кажется, навсегда покинул его квартиру.×××
— Ты даже не попытался переубедить его? Хёнджин в динамике телефона звучит удивлённо и немного осуждающе, но Чанбин старается не обращать на это внимание, дабы не делать себе ещё больнее, чем есть сейчас. Он и так знает, что проебался. — Я не видел и не вижу в этом смысла, — Чанбин зажимает губами новую сигарету и, поджигая кончик, делает затяжку, пропуская серый дым через ноздри, — потому что он всё равно бы стоял на своём. — Чува-а-ак, — тянет Хёнджин, мысленно, как думает Чанбин, ударив себя по лбу в этот момент, — он сказал это сгоряча, я уверен. А ты говоришь, что не видишь смысла? — Во всяком случае, ему нужно остыть. Как и мне. Чанбин заполняет лёгкие сигаретным дымом и стискивает зубы, чувствуя, как к глазам подкрадывается влага. Он хочет думать, что это из-за крепости его сигарет, но всплывший в памяти разговор с Джисоном выталкивает слёзы наружу. И Чанбину больше нет смысла обманывать себя. — Чанбин, — после недолгой паузы аккуратно зовёт Хёнджин, получив в ответ мычание, сопровождаемое негромким всхлипом, — ты плачешь? — Что? Нет, — отмахивается Чанбин, — ты же знаешь, я не умею плакать, Хёнджин-а, — он пытается звучать уверенно, но Хван не верит ему. Он знает, что его друг врёт, но давить на него не собирается, потому лишь кротко усмехается, подыгрывая Со. — Встретимся позже, ладно? Чанбин сбрасывает звонок, услышав в ответ нежное «Конечно, друг», и кладёт телефон в карман джинсов, хватая пальцами сигарету, расположенную между губами. В груди что-то колет, а по щеке скатывается слеза, которую пытается унести с собой ветер. И Чанбин надеется, что прямо сейчас грянет дождь, который сможет поплакать за него. Потому что Чанбин, чёрт возьми, плакать не умеет.×××
11:35 p.m.
Свежий ветер обдувает лицо Чанбина, позволяя ему держаться на ногах и не падать по пути домой из-за переизбытка алкоголя в организме. Ещё пару часов назад он чувствовал злость и ненависть ко всему миру — в особенности к себе, — а сейчас Чанбин не чувствует ничего. Внутри него только пустота, которую даже алкоголь заполнить не смог. Черепная коробка больше не забита различными мыслями, которые пытались надавить, сделать больнее — она теперь тоже пуста, хотя Чанбин уже и вовсе думать ни о чём не может: сил нет. Как и денег, потому что он всё спустил на соджу. Со кажется, будто у него отказывает какой-то из органов, потому что он чувствует себя хуже, чем когда-либо. Но несмотря на дурные мысли, вновь влезшие в его голову, Чанбин допивает остатки крепкого напитка из бутылки и собирается кинуть её в ближайшую урну. Ещё пара шагов и он будет дома, где сможет уйти в сон и постараться перезагрузиться, чтобы следующий день начать проживать без Джисона. Или постараться не проснуться вовсе. — Привет, — Чанбин моргает несколько раз, чтобы разглядеть двух парней, что стоят перед ним, и понять, кто они. — Мы тут заблудились. Дорогу не подскажешь? — Нет, плохо ориентируюсь, — Со, несмотря на все попытки, узнать хоть кого-то знакомого в их лицах не может, поэтому продолжает идти. Однако парни отпускать его так быстро не очень-то и хотят. — Ребят, свалите с дороги, а, — Чанбин устал, если честно. Устал страдать, устал винить себя, устал пить, устал идти, устал говорить с этими двумя. Он просто хочет закрыть глаза и уснуть, чтобы чувствовать себя хоть чуточку лучше или не чувствовать себя вообще. — Мы только подошли, а ты уже нас гонишь. Так не поступают. Один из парней специально толкает Чанбина грудью, заставляя его отшатнуться и чуть ли не упасть из-за вялости в ногах. — Да ладно, Вонхо, мы же никуда не торопимся, — говорящий усмехается и подходит ближе к Чанбину. Как бы ему хотелось рассмотреть его лицо, но мутная плёнка перед глазами не рассеивается. — Дадим ему пару уроков вежливости? Вновь толчок в грудь, только уже сильнее, и Чанбин не выдерживает: замахивается и бьёт бутылкой по голове толкнувшего. Она разбивается на осколки, а парень, получивший удар, хватается за голову и валится на асфальт, осыпая Чанбина матом. Со чувствует себя победителем, ведь тот самый Вонхо остался один, а у не до конца протрезвевшего Чанбина в руках разбитая бутылка, и сейчас он себя точно не контролирует. Вряд ли адекватный человек пойдёт на него с кулаками, приняв во внимание все эти факты. Однако сзади кто-то подходит и заламывает руки, вырывая так называемое оружие из его ладони, пользуясь плохой устойчивостью Чанбина на ногах. Со не знает, что делать: мозг совсем не хочет работать. Его вновь толкают, но уже в спину, и Чанбин влетает в Вонхо, который, не жалея сил, бьёт его по лицу, оставляя след на скуле. Чанбин сильный, но его тело ослабло под действием алкоголя, и хотя из-за всего происходящего разум трезвеет, сил всё равно не прибавляется. Ещё один удар кулаком по губе, и у Со начинает кружиться голова — он падает, на автомате вытягивая руки вперёд, чтобы опереться ими на асфальт. Он сильно жмурится, чувствуя, как лопнула губа, изливаясь тёплой кровью. Хочет встать и дать отпор, но круглый нос чужого кроссовка больно бьёт по солнечному сплетению, и Чанбин приземляется на плечо, накрывая рукой место удара. Он видит перед собой две пары ног, которые бьют его в район печени, желудка, проезжаются ударами по рёбрам, заставляя всё тело ныть от безумной боли. Чанбин хочет попросить их остановиться, но очередной удар проходится по носу, и Со скрипит зубами, позволяя болезненному стону сорваться с его губ. Он ничего не видит и не слышит: боль ослепила и оглушила разом. Чанбин чувствует лишь подкатывающую к горлу кровь и новые удары по достаточно избитому телу. — Достаточно, — раздаётся над ухом, но нос кроссовка вновь больно касается живота. — Я сказал, достаточно, Вонхо! — Этот сучонок ударил Вайота бутылкой по голове, — Чанбин слышит рычащий голос Вонхо, которого пытается оттащить от Со кто-то знакомый. Ему бы только понять кто. — Сам виноват. Отойди от него. Чанбин разлипает глаза, пытаясь рассмотреть присевшего перед его лицом парня, и хрипло смеётся, наконец-то поняв, кто находится перед ним. — Плохо выглядишь, Чанбин-а, — он сильно нажимает пальцами на скулу Со, заставив того болезненно зашипеть. — Ты в следующий раз аккуратнее ходи, хорошо? — Сам знаешь, куда тебе идти, Минхо, или мне подсказать? — говорить больно, но Чанбин не будет молчать. Только не с Ли, который сидит перед ним на корточках и тихо смеётся, находя данную ситуацию очень забавной. — Представляешь, прихожу я вечером к Джисону и застаю его в слезах. Знаешь, как я не люблю, когда он плачет? С детства терпеть не могу тех уродов, которые обижают его. Хочешь, расскажу историю? — Чанбин молчит, потому что боль не даёт и слова сказать. Но это не физическая боль — моральная, которая возникла моментально после услышанного Чанбином имени. Минхо, кажется, не любит, когда его игнорируют, поэтому он грубо сжимает челюсти Чанбина ладонью и улыбается, довольствуясь вызванным стоном. — Думаю, это ответ «да». В детстве Джисон был очень хилым, поэтому взрослые ребята никогда не упускали возможность поиздеваться над ним. Они встречали его во дворах и всякими способами травили его и обижали. Они запугивали его, отнимали у него вещи. Джисон из-за своей детской скромности мне об этом не рассказывал, я обо всём узнал только тогда, когда его избили. И представляешь, я его еле разговорил: он молчал, как рыба, — Минхо толкает язык за щёку и смотрит на Чанбина, который чувствует, что вот-вот отключится. — Не спи, Чанбин-а, история интересная, — Ли слабо бьёт его по щекам, останавливаясь, когда тот всё же открывает глаза, поднимая на него взгляд. — Вот и чудно. Так вот, меня отец водил на бокс. И там я познакомился с классными ребятами. Кстати, с ними ты сегодня познакомился тоже. Я договорился с Вонхо и Вайотом, и мы пошли на встречу к тем ублюдкам, которые тронули моего Джисона, — Минхо специально давит на нужные кнопки, которые активируют злость Чанбина. Видимо, ему нравится его превосходство в данный момент, и он этим пользуется, как только может. — И знаешь, они после нашей встречи к Джисону не подходили вообще. Стороной обходили те места, где он чаще всего находился. С того момента я пообещал и себе, и Джисону, что буду защищать его от любого мудака, который только посмеет его обидеть. Мне искренне жаль, что ты в итоге вошёл в этот список. Но я лишь хотел показать тебе, какую боль ты причинил Джисону. Чанбину нечего ответить. Он не хочет затыкать Минхо, он не хочет послать его куда подальше и он даже не думает врезать ему по морде в один прекрасный день. Потому что Чанбин понимает, что Минхо прав. Всё то, что сказал Ли — правда. И нет смысла отрицать это. — Рад был повидаться, Чанбин, — вставая и отряхиваясь, говорит Минхо. — Вайот, хватит наёбывать меня. Я же вижу, что ты в полном порядке. Со переворачивается на спину, хрипя от боли в груди. Всё тело продолжает ныть, а перед глазами картинка плывёт, не позволяя Чанбину разглядеть то, что находится вокруг. В голове тысяча мыслей, которые делают ещё больнее. И если раньше он сделал бы всё, чтобы они его покинули, то сейчас он хочет, чтобы они остались. Чанбин не мазохист, но он заслуживает ту боль, что испытывает сейчас. Он получил по заслугам. Рука тянется к карману, в котором должен лежать телефон. Ему нужно позвонить Хёнджину, попросить прийти, потому что один он до дома не доберётся. Наконец, нащупав ладонью смартфон, Чанбин ищет в журнале нужный контакт, нажимая на кнопку вызова. — Давай, чувак, возьми трубку, — в ответ на свою мольбу Чанбин лишь слышит долгие гудки, после которых резко раздаётся хёнджиново «Да?». — Хёнджин-а, я… Меня избили. По пути домой меня встретили люди Минхо. Я не могу подняться даже. Приезжай, Хёнджин, пожалуйста. Хёнджин ни слова не говорит и сразу сбрасывает вызов, таким образом дав понять Чанбину, что он скоро будет. И Со очень надеется на это, потому что, делая очередной глубокий вдох, он чувствует, как его грудная клетка начинает разрываться неистовой болью.×××
— По пути к тебе я звонил Чану, — аккуратно кладя Чанбина на диван в его гостиной, начинает Хёнджин. — Он сказал, что поговорит с Джексоном по поводу того, чтобы надрать задницу Минхо. Чанбин болезненно жмурится, пытаясь устроиться на диване поудобнее, и кладёт ладонь на голову вмиг подбежавшего добермана. Он скулит и слабо тычется мордой в бок Со, явно чувствуя, что его хозяину больно. А Чанбину не просто больно — ему кажется, что он откинется прямо здесь и прямо сейчас. — Не надо, — проговаривает Чанбин, чем заставляет Хёнджина выгнуть бровь. — Он правильно поступил. — Ты перепил что ли? — Со на слова друга лишь закатывает глаза, пытаясь привстать на локтях. — А-а, у тебя сотрясение мозга, да? — Да нет у меня никакого сотрясения! — Значит, всё-таки допился. — Хёнджин, — у Чанбина нет никакого желания слушать бредовые предположения Хвана, попытки пошутить которого сейчас никак не помогают. Хёнджин поднимает руки, показывая, что он сдаётся, и присаживается рядом с Чанбином, стараясь быть максимально аккуратным с ним. — Минхо ещё в детстве пообещал Джисону и себе, что будет заступаться за него и защищать от тех, кто обижает. Я Джисона обидел, а Минхо сдержал слово и заступился за него. Поэтому ему не за что надирать задницу. Он сделал то, что должен был. — Рыцарь хуев, — Хёнджин поджимает губы и опускает голову вниз, понимающе хмыкнув. — Интересно, Джисон об этом знает? — Не думаю, — честно отвечает Чанбин, — он против любого рода насилия. Даже если теперь он меня ненавидит, он не одобрит моё избиение. В голову вновь врезаются воспоминания об их ссоре, которая впервые прошла без криков, но так же впервые привела к концу. И Чанбину вновь становится дурно от того, как умело эти мысли давят на нужные кнопки, заставляя его страдать. Действие алкоголя закончилось сразу после того, как ему отбили каждую клеточку тела, а потому моральная боль вернулась обратно. Ему сложно дышать, но не из-за повреждённых органов — из-за джисоновых слов, крутящихся в голове, которые обвивают его грудную клетку, словно колючей проволокой, и стягивают её до боли. Чанбин, честно, готов напиваться и быть избитым до потери сознания каждый грёбаный день, чтобы не чувствовать того, что делает с ним осознание конца. Их конца. Есть люди, которые вечно сравнивают физическую боль с моральной, говоря при всём при этом, что первая гораздо больнее второй. Они говорят, что проще поколечить себя, чем чувствовать моральное истощение от ссоры или потери близкого человека. Чанбин таких людей никогда не понимал, смеялся над ними и думал, что все они не дружат с головой. Но сейчас он готов взять ручку и подписаться под каждым их словом. И ему больше не хочется смеяться. Ему теперь вообще ничего не хочется. Бут рядом продолжает оказывать Чанбину поддержку просто тем, что находится рядом. У него опущены уши, а во взгляде нет того задора, что присутствует у этой собаки всегда. Он переживает вместе со своим хозяином, и Чанбину немного, но легче от этого. Глаза второй раз за день начинают слезиться, но Со быстро моргает, не давая слезам пробиться наружу. — Я позвоню ему, когда мы поедем в больницу, — Хёнджин подрывается с места и начинает бегать по комнате, пытаясь найти свой смартфон, который он кинул куда-то, когда они зашли в квартиру. — Нет! — оторвавшись, наконец, от угнетающих мыслей, вопит Чанбин, чем пугает сразу и Хёнджина, и Бута. — У тебя сломан нос, скула, рёбра и… — Не говори ни о чём Джисону, — сглатывая колючий ком, просит Со, — он не должен знать. — Это очень глупо, но в твоём стиле, так что ладно. Однако скорую, — Хёнджин показательно прикладывает смартфон с набранным телефонным номером к уху, — я всё равно вызову. Несмотря на то, что ты… Алло, скорая? Чанбин пустым, безэмоциональным взглядом провожает Хёнджина и прикрывает глаза, мечтая забыться. Забыться хотя бы на одну ночь, чтобы следующий день начать с чистого листа. С чистого листа, на котором он уже не напишет любимое имя. Имя, которое навсегда высечено в его сердце. В его сердце лишь Джисон.